Елена Андреева
Записки бывалого кота
Глава 12. Пусик становится нянькой
Стоящее в углу кресло с пушистым пледом стало самым любимым местом Пусика. Там было тепло, Пусик чувствовал себя выше других членов стаи и мог наблюдать за всем происходящим в комнате, прихожей и даже немного на кухне.
Особенно внимательно последнее время он наблюдал за Джиной.
Джина, невысокая и крепкая, отличалась характером строгим и доминантным. Когда она заходила в комнату, гладя прямо перед собой, другие члены стаи старались убраться куда-нибудь подальше. Только Крунк вызывал у нее почтение. Пусик видел пару раз, когда Джина начинала порыкивать на Джея, Крунк подходил и клал ей на загривок свою могучую лапу. Поддерживать порядок в стае он умел.
На Пусика Джина не обращала внимания. Даже если он неожиданно прыгал на нее «из засады», как он любил делать, она, не оборачиваясь, делала шаг в сторону и невозмутимо шла дальше. Пусика это не смущало, и он часто сопровождал ее на прогулках. От Джины словно волны расходилось ощущение умиротворения и уверенности. И находясь рядом с ней, Пусик тоже чувствовал себя увереннее и сильнее.
В последнее время Джина стала еще более доминантной, даже величавой. Сама она явно прибавила в весе, а движения приобрели несвойственную ей замедленность.
Со вчерашнего дня она то лежала, тяжело вздыхая, то нервозно ходила по дому. Ее явно что-то беспокоило, но в чем причина, Пусик не понимал. Он очень удивился, когда поздним вечером Айлин, вопреки обыкновению, подложила в камин еще дров, постелила себе на диване, принесла ворох простыней и полотенец и большой пластиковый, похожий на изогнутое корыто контейнер с дырчатым дном.
, – Вот тебе, Джина, щенятник, – сказала при этом Айлин.
Пусик изумился: «Что же такое готовится?» На всякий случай, чтоб Айлин его точно не выставила из комнаты, он залез под кресло.
Спать в ту ночь почти не пришлось. Айлин вроде бы и легла на диван, но оставила зажженным торшер, что было очень необычно. Джина устроилась у нее в ногах и затихла.
Небо за окном начало приобретать мутно-серый оттенок, и Пусик уже думал, что интересного так ничего и не произойдет, как вдруг Джина подняла голову, замерла, будто прислушиваясь, встала и начала бесцельно бродить по комнате. Потом подошла к балконной двери. Айлин тут же открыла ее и, набросив куртку и ежась, вышла вместе с Джиной.
– Ну как, дотянешь до утра? Хотя бы часов до семи? – спросила Айлин.
«Что нужно дотянуть и зачем они топчутся на холоде?» – недоумевал Пусик.
Когда они вернулись в комнату, принеся с собой снег, который тут же начал превращаться в лужицы, и промозглый ночной воздух, Айлин расстелила простыню и приготовила полотенца.
Смысл того, что происходило, Пусик понял много позже. Но он отчетливо ощущал заполнявшее в ту ночь комнату напряжение, в котором, как язычки пламени в разгорающихся поленьях вспыхивали то страх, то ликованье.
Из своего укрытия он видел лежащую Джину и склонившуюся над ней Айлин. Джина тяжело дышала, а Айлин что-то говорила ей, успокаивающее и ободряющее. Вдруг Пусик увидел, как Айлин что-то держит в руке и настойчиво встряхивает. Даже сидя в своем укрытии под креслом, он уловил безжизненность того, что было в руке Айлин, и понимал тщетность ее усилий. Джина подняла голову, она смотрела на руку Айлин, и в ее взгляде Пусик увидел страх и мольбу. Но это длилось недолго. Она опять опустила голову и задышала. В следующее мгновение Пусик услышал громкий требовательный писк. «Кто это здесь?» – изумился он и даже, потеряв осторожность, чуть высунулся из-под кресла.
Казалось, кроме этой комнаты, где происходило непонятное Пусику таинство, ничего больше не существует. Вселенная замерла и жила лишь в ожидании следующего, такого же пронзительного и настойчивого писка.
* * *
Джина лежала в том самом контейнере, который Айлин назвала щенятником, рядом с ней приткнулись три причмокивающих комочка. Простыни и полотенца были убраны. В камине потрескивали дрова. Айлин так и заснула со счастливой улыбкой. За окном небо постепенно приобретало светло-серый оттенок. Проступающие на его фоне листочки экзотической драцены добавляли ощущение тепла и покоя.
* * *
Утром повалил снег. Прогулка была сведена к минимуму. Наскоро покормив стаю и выпив кофе, Айлин засобиралась.
– Давай, Джина, поехали скорей, пока дорогу снегом не завалило. Вет же говорил, что детей у тебя должно быть пять. Где пятый?
Джина вопросительно смотрела на Айлин. «Действительно, где же он может быть?» – читалось в ее взгляде. «Где же он может быть?» – пытался сообразить и Пусик.
Айлин накрыла щенков, поставила рядом с ними нагреватель, и они с Джиной уехали. Пусик устроился в кресле. В тепле и после бессонной ночи его разморило.
Сквозь дрему он слышал, как холодильник как-то странно протарахтел и затих. Но когда воздух в комнате явно посвежел, Пусик открыл глаза. Огонь в камине погас, только в толстом слое пепла поблескивали редкие красные искорки. Пусик зарылся поглубже в плед. Но из щенятника послышались писк и царапанье. Это мешало опять провалиться в безмятежный сон. Пусик пытался не обращать на это внимания, но писк становился все тревожнее.
Кот не выдержал, встал и подошел к щенятнику. Одеяльце съехало в сторону, непонятные маленькие зверюшки копошились, сбивались в кучку и лезли друг на друга. Писк не прекращался.
В комнате стало еще холоднее. От металлического корпуса нагревателя тоже веяло холодом – он не работал. Пусик беспомощно смотрел на эти жалобно пищащие комочки. Смутно, как в предрассветном тумане он увидел давно забытый ящик из-под апельсинов, на расстеленной на дне старой кофте лежит его мама-кошка, а рядом пристроился Пусик, его сестры и братик. Им тепло и безопасно. Пусик мягко прыгнул в щенятник, осторожно улегся на дно рядом с этими непонятными зверюшками. Они тут же сбились около него, кто под лапой, кто под мордой. Вскоре они пригрелись и затихли.
Пусик боялся пошевелиться и только думал: «Ну когда же вернется Айлин с Джиной?» А снег все шел и шел.
Наконец, он услышал приближающуюся машину. Двигалась она медленно, как будто наощупь. Вот звякнули ключи, дверь открылась.
– Боже мой! Как же холодно! – Айлин щелкнула выключателем. – Нет света!
Джина уже тревожно обнюхивала своих детенышей. Айлин, едва сбросив ботинки, подбежала к щенятнику.
– Пусик, какой же ты умница!
Пусик осторожно выбрался из облепивших его щенков и выпрыгнул из контейнера. Джина тут же заняла его место. Раздалось дружное почмокивание маленьких ротиков.
Айлин прижимала к себе что-то замотанное в толстую шаль. Она достала из этого пушистого свертка пищащий комочек и положила его рядом с Джиной. Еще одно почмокивание присоединилось к общему хору.
Глава 13. Пусик и Рамон – боевое братство
Хлопнула дверца холодильника, загромыхали металлические миски. Вот она – долгожданная вечерняя трапеза. Через несколько минут вся стаядружно зачавкала. Каждый склонился над миской, сосредоточенно поглощая свою порцию.
Пусик подошел к миске Рамона. Тот, покосившись на кота, слегка отстранился от еды, и Пусик принялся нахально выуживать самые лакомые кусочки. Рамон не возражал. Эту кошачью наглость он принимал вполне благосклонно. Ни от одной собаки он такого не потерпел бы.
Пусик обладал тем качеством, которое люди сейчас называют скрипучим словом «харизма», а наши бабушки – теплым и мечтательным – «обаяние». Кот об этом вряд ли догадывался, но умело пользовался.
Перед началом знакомства с любой собакой он за ней наблюдал и показывался ей мельком, и то на приличном расстоянии. Реакция на его маневры была разной: кто-то норовил броситься, кто-то, на секунду взглянув, продолжал заниматься своими собачьими делами.
Первых Пусик приучал к себе постепенно, каждый день сокращая дистанцию, пока, наконец, не появлялся прямо перед псом неожиданно. Опешивший пес замирал на секунду, а кот распластывался на спине у него под носом, позволяя себя обнюхать, ибо, как он давно усвоил, собаки все познают прежде всего носом. Правда, в эти первые моменты знакомства когти его всегда были наготове.
Ко вторым Пусик подходил сам – спокойно и уверенно. И пока пес, оторопев от такой кошачьей смелости, взирал на него, Пусик дружелюбно тыкался в большой и влажный собачий нос. В ответ обезоруженному псу ничего не оставалось, как начать ритуал обнюхивания, после чего враждебные действия, по собачьему кодексу чести, не допускались.
С Рамоном ни та ни другая тактика не срабатывала.
Для Пусика Рамон долго оставался непредсказуемым и загадочным. Высокий, поджарый, черный с золотистыми полосками, он был мощным и одновременно очень пластичным, стремительным и прыгучим. Такой же молниеносной и неутомимой была и его дочь Надюша. Но если Надюша всегда излучала энергию и фейерверк эмоций (это, впрочем, не мешало ей и отлично соображать), то Рамон всегда оставался холодным и невозмутимым. Он отстраненно смотрел на все, что его окружало, и жил всвоем мире. Вещь в себе. Так говорила о нем Айлин.
* * *
Рамон попал к Айлин уже взрослым. Свою жизнь до этого он помнил плохо, вернее, она была похожа на туман, который время от времени рвется под порывами ветра, и в этих прорывах неожиданно видится то угол дома, то одинокое дерево, то исчезающая в серой пелене тропинка. И все это кажется зыбким, нереальным, готовым вот-вот исчезнуть.
Крошечный Рамон долго трясся в пластиковом контейнере в автомобиле, а когда его, наконец, выпустили оттуда, очутился на большом дворе с редкой травой. Двор был затиснут между домом и сараем внушительных размеров. По траве под надзором строгого петуха с пышным опереньем бродили куры, сосредоточенно выклевывая из земли неосмотрительных букашек.
Рамон робко приблизился к курам, но они только косились на него с явным неудовольствием и принимались клевать с еще большим усердием. После очередной безуспешной попытки познакомиться к Рамону неспешно и весомо подошел петух. Наклонив голову, он строго смотрел на щенка, а когда тот опять двинулся было к курам, молниеносно клюнул его в голову. Было очень больно, а главное, щенок совершенно не понимал, за что.
В сарай, куда Рамон протиснулся через щель под дверями, больше похожими на ворота, было тихо и тепло. Это был козий дом. Козы лежали на полу, тихо вздыхая во сне, или стояли, задумчиво пережевывая сухую траву. Сквозь решетчатые окошки под потолком проникали солнечные лучи. В их бликах темно-коричневая козья шерсть отливала старым золотом. Козы были гордостью хозяина фермы и содержались в сытости и холе. Рамон об этом, конечно, не знал, но он ощутил покой и тепло этих животных. Никто его не гнал – щенок примостился в углу и заснул. Козий сарай стал его домом.
Как известно, пухленькие шаловливые щенки быстро превращаются в долговязых хулиганистых подростков. Двор вскоре перестал быть интересен Рамону. Перемахнуть через забор (рассчитанный на домашних коз) не составляло для него труда, надо было только дождаться подходящего момента, когда козы возвращались с пастбища, и все затихало.
За забором раскинулось поле, но Рамона тянуло за поле – в лес. Каждый раз, когда он сбегал со двора, он уходил в лес глубже и глубже, погружаясь в его запахи. Постепенно он научился их различать: кабана – от изрытой бурой влажной земли, зайца – от сухой травы в перелеске, лисицы – от густых зарослей терновника. Запахи обволакивали и завораживали Рамона, особенно лисицы. Слегка терпкий, он ощущался в высокой траве, на опушке, в ветвях кустарника и уходил невидимым шлейфом вглубь леса. Казалось, смелая, любопытная и изворотливая лисица дразнит Рамона. Она была везде и ее не было нигде.
Рамон стал убегать в лес с опостылевшего двора все чаще. Больше всего ему хотелось найти лисицу. Он заходил далеко в лес, следуя за еле уловимым запахом зверя. Однажды он почуял его сильнее, чем обычно. Правда, к нему примешивались и другие запахи: гнилых листьев, глины. Рамон петлял по лесу, стараясь его не потерять. Запах становился все явственнее, и вот пес вышел на крутой склон, поросший редкими дубками. Сухая земля была изрыта норами. Рамон сунул нос в ближайшую. Вот он этот запах – с примесью глины и листвы. Старой листвы. Входы в норы осыпались и были завалены листьями. Лисы отсюда ушли…
Рамон вернулся уставший и разочарованный. Поэтому, когда во двор зашли фермер со своей женой, он даже не приподнялся, чтобы вильнуть хвостом, а продолжал лежать в сарае у входа, положив голову на порожек. Жена посыпала что-то на землю, куры тут же сбежались и с энтузиазмом набросились на еду. Как будто они до этого занимались чем-то иным.
– Вон он, лежит-полеживает, – кивнула в сторону Рамона женщина. – Пора ему работать. Здоровый уже стал. Только ест.
– Да ладно. Не так уж много он и ест.
Рамон, действительно, постоянно ощущал голод. Ему выносили то, что оставалось от двуногих. У него часто болел потом живот, но он все равно съедал все, потому что чувство голода было еще более противным. Во время своих побегов в лес он научился находить траву, которую усердно жевал, когда эта человеческая пища явно не хотела перевариваться у него в желудке. Беда была, однако, в том, что он не всегда мог улизнуть в лес и добраться до своего лекарственного огорода.
– Завтра попробую взять его, – пообещал мужчина. Рамон насторожился.
На следующий день фермер, как обычно, выпустил коз из сарая и открыл ворота. Козы послушно шли за своим бородатым вожаком. Мужчина шествовал за стадом, следя, чтобы любопытные козлята не слишком отбегали в сторону и следовали за старшими. Он позвал Рамона, и тот пристроился рядом.
Стадо направлялось туда, где Рамон никогда не был. Оно неспешно пересекло дорогу, редкие придорожные посадки и разбрелось по леваде.
Рамон, послонявшись между козами, улегся в теньке. Из дремоты его вывели встревоженные крики хозяина. Он открыл глаза и увидел, что козы сгрудились на краю левады и заходят в окружающий ее лес. Фермер кликнул Рамона и побежал к козам. Они же, продолжая невозмутимо обгладывать веточки кустов, исчезали в зарослях.
– Рамон, гони, гони их оттуда! – орал хозяин, размахивая руками. – Уйдут в лес – половину не найдем!
Пес не знал, что от него требовалось, но понял, что нужно бежать туда, куда уходило стадо – в лес.
Козы умиротворенно бродили между деревьев, не переставая двигать челюстями и не обращая на Рамона никакого внимания. Кто знает, может, он и сообразил бы, как выгнать их назад в леваду, но… его нос втянул запах. Лисица! Совсем близко! Рамон огляделся и увидел маленькую черную лисичку. Секунду они смотрели друг на друга, лисичка сделала несколько шагов навстречу Рамону. Казалось, губы на ее острой мордочке расползись в лукавой и насмешливой улыбке. Рамон бросился вперед, и…черный пушистый хвост мелькнул и исчез за деревом.
Рамон мчался, огромными прыжками перемахивая через поваленные деревья и сходу продираясь сквозь заросли шиповника. Он все время видел черный хвост и, казалось, вот-вот догонит лисицу, но, когда расстояние между ними сокращалось, она ловко ныряла под завалы деревьев или юркала в непроходимый колючий кустарник и, выскочив с другой стороны, устремлялась дальше.
Преодолев очередное колючее препятствие, Рамон вылетел на склон и понял, что место знакомо. Около одной из норы выжидательно сидела черная лисичка. Как только Рамон ее увидел и бросился к ней, она ехидно усмехнулась и исчезла в черной дыре, взметнув напоследок веер сухих дубовых листьев.
Пес потыкался носом в черноту. Даже его голова туда не пролезла бы. Он сел и решил подождать. Уже смеркалось, когда он услышал еле уловимый шорох листьев у другой норы. Он посмотрел туда, но успел увидеть только черную тень, исчезнувшую в темнеющем лесу. Лисица ушла.
На следующее утро Рамон удрученно обнюхивал свою пустую миску. Есть хотелось очень. Он вылизал оставшиеся там прилипшие крошки, и теперь миска сияла первозданной чистотой. Калитка скрипнула, во двор вошла хозяйка.
– Ты смотри-ка, вернулся! – воскликнула она, не оборачиваясь к фермеру, который тащил за ней мешок с кормом для кур. – Лежит себе, полеживает. Коз загнать не смог. Зачем он только нужен, этот пес?
– Молодой еще. Может, научится, – возразил ей муж.
– С чего он научится? У него в крови это должно быть. Научится он, когда все козы поразбегутся. Продай ты его кому-нибудь.
– Кому я его продам? Все шарпланинцев заводят.
– Вот и надо было шарпланинца брать, как все нормальные люди. А ты все: «Хердер, хердер, редкая порода, ни у кого такой собаки нет…»
Рамон не понял, в чем он виноват, но на пастбище его больше не брали.
Незаметно подошла зима, вторая в его жизни. Снег часто покрывал двор сверкающей белизной. Но ненадолго. Он быстро таял, превращаясь в грязное месиво. В такую погоду Рамон дремал в сарае, пригревшись среди коз.
Это монотонное существование прекратилось, когда хозяин как-то заглянул в сарай, кликнул Рамона, обтер его для приличия пучком сухой травы и пристегнул поводок.
– Худоват ты чего-то, – озабоченно заметил он, оглядывая Рамона. – Ну да ладно, поехали.
* * *
Рамон сидел в машине и безучастно разглядывал редких прохожих. Он ожидал хозяина, который исчез в дверях под вывеской «Кафана «Круна». На стене красовалась корона, криво и многозначительно насаженная на трезубец.
Наконец, его хозяин вышел, но не один: рядом решительно шагала женщина с рюкзачком и поводком в руке. В этот рюкзачок она засунула протянутые ей фермером бумаги и пристегнула к ошейнику Рамона свой поводок. Он понял, что жизнь на ферме закончилась. Никакого желания запрыгнуть опять в машину хозяина и вернуться назад у него не возникло.
– Ну, парень, и несет от тебя! То ли козами, то ли овцами, – весело сказала Айлин (а это была, конечно, она), оглянувшись на сидевшего на заднем сиденье Рамона, и завела мотор.
Быстро темнело. Проносящиеся за окном деревья и редкие дома теряли четкие очертания. Но не только из-за сгущающейся вечерней зимней синевы. На горы наползал туман. Из серой мглы выплыли красно-белые огни заправки. Айлин свернула на их гостеприимное мерцание. В машину она вернулась с картонным стаканом и источающим запах горячей выпечки пакетом.
Она отпила из стаканчика. Кофе. Ванильный.
– Прям последний кабак у заставы[1]. Держи. – Она протянула Рамону кусок круассана. – Это, конечно, не собачья еда. Но в виде исключения можно.
Такой вкуснятины Рамон еще никогда не ел. Он потянулся носом к пакету и вопросительно взглянул на Айлин.
– Есть дома будешь. Поехали! Смотри, какой туманище наползает, а нам через горы добираться.
Она ободряюще почесала Рамона за ухом. Он удивился, что с ним так много и дружелюбно разговаривают.
Пригород закончился. Машина двигалась как будто в сером киселе, из которого изредка выползал мутно-желтоватый свет от фар встречных автомобилей. Айлин сбросила скорость. Она сидела, чуть подавшись вперед и напряженно вглядываясь в серую мглу за лобовым стеклом. На поворотах машина еле ползла. Дорога запетляла резко вниз, но где конец этого спуска – видно не было. Поворот, еще поворот, еще. Спуск казался бесконечным. Напряжение Айлин передалось Рамону. Он положил голову на ее плечо. «Спасибо тебе, Рамонушка». Не отводя глаз от дороги, она потерлась щекой о нос пса. Им обоим стало спокойнее.
Наконец, горы остались позади, туман стал редеть и исчез совсем. Машина прибавила скорость, замелькали аккуратные домики с освещенными окнами, кафе, магазинчики. Айлин свернула на парковку сияющего огнями торгового центра. Кругом сновали люди с тележками и пакетами, хлопали крышки багажников, взрослые вели за руки маленьких детей, которые подпрыгивали рядом и старались забежать вперед в нетерпении, явно ожидая покупки новых подарков.
Казалось, это был совсем другой мир, оживленный, беспечный, которому были неведомы зимний мрак, туман, коварный серпантин горной дороги.
– Пойду куплю собачью еду. И себе что-нибудь вкусненькое. Надо отметить благополучное возвращение домой. – Айлин погладила голову Рамона и вышла из машины.
Он свернулся на сиденье. Его охватило чувство покоя и безопасности. Он прислушивался к суете на парковке и ждал Айлин.
* * *
К новой жизни Рамон привык довольно быстро. Он научился бегать по буму, прыгать через всевозможные барьеры и по команде кусать человека в толстом серо-синем костюме (пес, однако, прекрасно понимал, что в пасти у него костюм, а никак не рука или нога фигуранта). Он собирал награды на выставках и соревнованиях и терпеливо стоял или сидел, когда радостная Айлин фотографировалась, обнимая его за шею левой рукой и держа очередной кубок или диплом в правой.
Рамон не испытывал ни азарта, ни возбуждения в отличие от других собак, и, выполнив упражнение, он часто отказывался от вкусной награды. Главное для него было то, что радуется Айлин. Настоящую жизнь он видел в лесу. Он обожал там бегать и, уткнув нос в землю, искать следы. Учуяв лисицу, он бросался на ее поиски, и никакие команды не могли его остановить. Он возвращался возбужденный и взъерошенный и не мог понять, чем Айлин так недовольна. Может быть, тем, что он не принес добычу?
«Это охотничий пес в овчарочьей шкуре», – говорила Айлин про Рамона.
* * *
Шли месяцы, а Пусика Рамон не признавал. Видимо, он считал, что коту не место в собачьей стае. Очарование кота на него не действовало, а на его уловки и маневры пес не поддавался. Во дворе, в саду он высматривал Пусика и, завидев его, мчался за котом, пока тот не взлетал на дерево или не исчезал в чаще терновника.
Однажды Пусик, спасаясь от Рамона, молниеносно вскарабкался на гладкоствольную липу. Но слезть оттуда так же легко и быстро он не смог. Посидев некоторое время на ветке, Пусик начал посылать отчаянные сигналы SOS. Все громче и громче. Пока они не достигли ушей Айлин. Увидев Пусика высоко на липе, она всплеснула руками, притащила лестницу и сняла страдальца.
После этого Пусик решил кардинально сменить тактику по приручению Рамона и показать, что значит кот.
В дом вела лестница, около которой всегда стояла миска с водой. Пусик спрятался под этой лестницей и стал ждать. А ждать он умел. Вот, наконец, подбежал Рамон и принялся пить воду. Пусик высунул лапу и потянулся к миске. Рамон покосился и клацнул зубами. Лапа исчезла. Через пару секунд она показалась вновь. На третий раз Рамон бросил пить воду и сунул морду под лестницу. Пусик мгновенно выскочил с другой стороны. Пес моментально обогнул лестницу, но хитрый кот опять скрылся под ступеньками.
Неизвестно, сколько бы Пусик гонял Рамона вокруг лестницы, но собачью прыть он явно недооценил. И когда в очередной раз он выскочил с другой стороны лестницы, то увидел прямо перед собой оскаленную и злую морду Рамона. Спасаться бегством было поздно. Пусик выпустил когти и с размаху вцепился в собачий нос. Рамон взвыл и отпрянул назад. С распоротого носа обильно закапала кровь.
После этого инцидента Рамон перестал гонять Пусика, но и на налаживании дружбы был поставлен крест.
* * *
Пусик не был домашним котом в обычном понимании. Даже когда пришла зима, а в тот год она была очень снежной, большую часть времени он проводил на улице. Он обожал чувствовать себя членом стаи и вместе с собаками играл в заснеженном поле, бегал по едва протоптанным тропинкам и перебирался через снежные заносы.
С наступлением темноты Пусик возвращался в свою кошачью ипостась. Он уходил в лес. Нет, не далеко от дома, но лес подступал прямо к ограде. Он часто видел на снегу лисьи следы. Это не пугало Пусика, он чувствовал себя взрослым и сильным… ну и всегда рядом было высокое дерево.
* * *
Густые зимние сумерки быстро наползали из леса, они обволакивали дом и сад, и вскоре только пятачок утоптанного снега освещался шестигранным старинным фонарем над крыльцом.
Айлин бросила мячик Рамону.
– Ну пойдем, Рамон. Уже ничего не видно.
Рамон держал мячик в пасти. Он был бы рад еще побегать по свежему снегу, но и есть уже хотелось. В следующее мгновение ему стало не до еды: зимнюю тишину пронзил вопль Пусика. Это не был жалостливый испуганный крик, тем более громкое мяуканье. Из леса неслось грозное утробное рычание. Это был скорее боевой угрожающий клич.
На секунду Айлин и Рамон оцепенели. Потом мячик вывалился из пасти пса, и он одним прыжком исчез в темноте. Айлин, включая на бегу телефонный фонарик, устремилась за ним.
Рамон как будто перестал быть домашней собакой, и в нем ожил дух диких предков. Черной молниеносной тенью он прыгал через сугробы, проскакивал густые колючие заросли и мчался на зов кота. Айлин бросила попытки поспеть за ним. Она утопала в глубоком снегу и продиралась сквозь кусты (то и дело на четвереньках, проваливаясь в снег всеми четырьмя конечностями), и не понимала, как здесь мог проскочить крупный овчар. Наконец луч фонарика выхватил из темноты Пусика. Тот стоял, все еще по-боевому выгибая спину и широко прижимая уши. Шерсть была всклочена, в глазах горели злость и бешенство. Он больше походил на барса, чем на домашнего питомца. Снег кругом был вытоптан, дорожка из красных пятен уводила в кусты.
Из темноты вынырнул распаленный Рамон, он тяжело дышал, лапы были широко расставлены, язык свисал из открытой пасти.
Айлин внимательно осматривала следы. Скорее всего Пусик, бродя, как обычно, по зарослям, встретился с лисицей. Из-за глубоко снега он не смог забраться на дерево и принял бой. Лисица, видимо, была еще молодая, и Пусик сумел нанести ей свой фирменный кошачий удар – растопыренными когтями по носу. Кто знает, чем бы закончилось это побоище, не подоспей Рамон, от которого лисица и бросилась наутек.
Возвращались тем же путем. Пусик следовал за Рамоном, а Айлин замыкала шествие, опять проползая местами на четвереньках, но не решаясь искать в темноте обходные пути.
Вот и долгожданный ужин. Всем членам стаи были расставлены миски. Пусик подошел к еде Рамона и сунул туда мордочку. Пес терпеливо ждал и принялся за еду, когда Пусик наелся и сел рядом. Боевое братство было скреплено на века.
