Елена Григорьева
Пятый уровень
Часть первая. Апрельское небо, эйфория
Неприветливое весеннее утро: резкие порывы ветра в лицо, холодный проблеск солнца между свинцовыми тучами – в общем, всё по канону. Я шагаю по мощёному тротуару, в голове плещутся мысли.
«Надо же было согласиться на свидание по знакомству в соцсетях! В новый никчёмный выходной, да ещё и в первой половине дня!.. Так, сейчас поворот за угол, и вот оно – оговорённое место для измен. В смысле, это у кого-то оно, видно, для измен: выбрали самую старую улицу, далеко от оживлённой части города. Тут даже нет никаких развлекательных заведений! Куда идти-то потом? Не местные они что ли? Или наоборот – надоели обыденные места?..»
«Ага, вот я и тут. Пока никого. Ждём… Парень, вроде, будет в синем пуховике. (Ну конечно, в каком же ещё? Скукота). А дамы сказали, мы, видите ли, не ошибёмся. Интересно, что ж там такое? Неужто что-то фантастическое? Вообще, есть же телефон… Да авы-то, может, фейк…»
«Но вот движется кто-то, пора тушить… Ко мне, пуховик!»
– Ильнур.
– Алексей.
Поручкались.
– Долго ждёшь? А то я недавно приехал. Искал.
– Да нет, норм.
«Нда, и правда приезжий. А вкруг-то отнюдь не людно… Эх, знали они, где свидания назначать!»
«О, на горизонте появилась одна… крашеная. В облегающей шубке, в вычурных ботфортах и, кончено, без шапки. А фигурка-то ничего! Макияж… И причёска… Ого!»
Девушка окинула нас высокомерным взглядом и, слегка кивнув Ильнуру, почему-то сразу пошла ко мне, привстав на цыпочки для показушного поцелуя.
– Привет! Я Ольга!
Я наклонился, чтобы чмокнуть её в щеку, а она вдруг повернулась и прижалась прямо к моим губам. Не ожидал. Но и отстраняться не стал – ответил на поцелуй, и не закрыл глаза, даже когда почувствовал на губах острый кончик языка. Это дало возможность получше приглядеться.
Горы туши, тоналки, румян, из-под которых проступает паутинка морщин.
«Эх, а подарочек то б/у! Можно было догадаться… Хотя… Так-то всё при ней. Что ж… Посмотрим на вторую. Но куда уж… Эта-то сразу с выбором определилась…»
Повисла неловкая пауза, и я с улыбкой представился. Ольга тоже заулыбалась, взяла меня за руку, и я с каким-то неприятным чувством отметил высокое качество кожи её перчаток. А Ольга повернулась к покашливавшему сбоку Ильнуру.
– Ну, ждём Марию?
Парень заулыбался, глупо закивал и стал оглядываться по сторонам. Да и я в любопытстве завертел головой.
И девушка появилась. Молоденькая брюнетка с очень милыми чертами лица и хрупкой фигуркой, завёрнутой в совсем тоненькое пальто. Объёмный вязаный шарф красиво обнимал её плечи, а чудесные длинные ножки вышагивали в высоких сапогах. И я горько пожалел, что она пришла позже всех. Хоть потом и засомневался: «А ей есть восемнадцать?..»
***
Мы брели по брусчатке забытого всеми проулка. Не зная, чем заняться, болтая ни о чем, придумывая дальнейший план действий. Ольга висла у меня на руке, вызывая двойственное чувство. С одной стороны, вроде бы гордость. Мол, я – самец, ни сколько не напрягаясь, при помощи одного лишь своего вида подцепил этакую ухоженную, нарядную, пахнущую дорогим парфюмом даму. А с другой – осознание нелепости и пошлости всей этой затеи, ведущей неизвестно куда и вызывающей теперь лишь отвращение.
Мария грациозно вышагивала рядом с Ильнуром, иногда вдруг подпрыгивая и подбегая к газону, чтобы поддеть носком сапожка свалившийся с него ком снега. А я в очередной раз мысленно ругал судьбу, восхищаясь девичьей непосредственностью и поспешно отводя взгляд, чтобы не спалиться перед «своей» дамой.
Неплохо было гулять по раскисшим улицам. Особенно это нравилось мне, уже давно позабывшему, что значит в ясную погоду просто пройтись пешком. И всё равно по инерции я старался перенести свидание в более привычную обстановку. Однако вперёд с предложениями не лез – не хотел выдавать своих искушённых привычек.
«Кто знает, куда сейчас ходит молодёжь? Ещё обалдеют от моего любимого ресторана! Да и зачем это, если с одной престарелой птицей и так всё ясно, а новая счастливая звезда не думает обжечь мне руку? К тому же, разве я шёл сюда как раз не потому, что отчаянно желал сменить обстановку?..»
«Но я не буду переживать и чувствовать вину, если уступлю лидерство кому-то другому, а он возьмёт, и спустит всё на тормозах, оставив спутников без развлечений. Хотя… Вон они и без меня уже вспомнили уйму забавных мест: кинотеатры, кафе, бары и даже роллердром на крыше нового ЦУМа (о котором я, признаться, слышал впервые)».
Бары я поспешно отмёл из-за сомнений в возрасте одной милой барышни (ох, и что она забыла в нашей прожжённой компании?), а всё остальное как-то вдруг отпало само, но и не без помощи другой дамы. В итоге, сколько бы не старались, к консенсусу мы так и не пришли. Зато пришли к окраине жилой зоны.
Судя по нумерации домов – чуть ли не объектов культурного достояния – улица здесь не заканчивалась, а наоборот начиналась. Мы остановились в паре шагов от места, где проулок вдруг круто поворачивал и нырял куда-то вниз, теряясь между голыми деревьями и старыми, ветхими заборами.
– …Ну как же так, ну почему вы не хотите? – завозмущалась Мария, повернувшись ко мне и заставив моё сердце подпрыгнуть.
Она картинно вздыхала, возводя глаза к небу и мило надувая губки.
– Всё равно ничего лучше не придумали! Так почему бы нам не сделать что-то необычное?.. Не то, что делаем каждый день!
– Отчего ж это «не хотим»? – сконфуженно ответил я, уже проклиная собственную жажду необычного. – Просто это действительно не самое подходящее место для прогулок… Тем более, для весенних…
– А что, – вдруг сказала Ольга, добавив в голос хрипотцы с изяществом старой обезьяны, – по-моему, неплохая идея. Возможно, это станет интересным приключением для всех нас.
«Ну-ну, знаем мы ваши приключения, – злорадно подумал я. – Да у тебя на лице всё написано, осталось только ценник приклеить! Есть среди вас хоть кто-то здравомыслящий? Ну, хоть ты-то, Ильнур! Ох, Мария… И как же некстати твоя юная непосредственность!»
Дорога ахнула вниз, свернув за косенький дом и уткнувшись в корявый забор. Выщербленный тротуар чу́дным образом превратился в страшную грязь с втоптанным в неё гравием. А в сторону от дороги уходило что-то совсем уж невообразимое – крутой глинистый спуск, покрытый островками снега вперемешку с комьями земли. Среди них торчало бесцветное прошлогоднее сухое быльё. По бокам этот дикий тракт густо окружали крыши домов. Деревянные и жестяные, крашеные и ободранные, плотно сгрудившиеся и налепленные прямо друг на друга, а в редкие зазоры между ними пролезали голые кроны, похожие на пучки жёсткой шерсти, торчащей из складок кожи некоего больного животного. И там, за всей этой заброшенной пасторальной фантасмагорией, далеко внизу виднелось пятно пустыря с полуста́явшими сугробами, забранное в двойное кольцо жёлто-серых столбов. Меж столбами угадывались нити порыжевшей колючей проволоки. А в центре пустыря было длинное, угрюмое серое здание: с мрачными бетонными стенами, с потёками влаги из-под ржавой крыши и с пустыми окнами, зиявшими промозглой темнотой.
– Нет, ребят! – принялся настаивать я. – Давайте всё-таки примем правильное решение! Сейчас вызовем такси, доедем с комфортом и… Я тут одно место знаю… Думаю, всем понравится!
В поисках поддержки я взглянул на Ильнура, но тот лишь неуверенно пожал плечами, глуповато лыбясь. «А странный он, этот тихушник. По-моему, с момента встречи ни разу больше рта не раскрыл. Какой-то контуженный… Или он что-то задумал?! Эх… А вроде приличные люди…»
И я понял: деваться некуда. Не хотелось давить авторитетом и раскрывать карты. Ещё обидятся, сочтут снобом. Или наоборот – обрадуются и попробуют сесть на шею. Здравомыслием же, как я думал, здесь уже не возьмёшь. Компания собралась очень странная, да и немыслимо было тягаться с улыбкой Марии.
«Что ж, придётся идти… Может, залезут в грязь, попортят обувь, и боевой настрой сам исчезнет? Жаль только, вместе с настроением… И тогда всё, конец. Потерянное время, нервы – впустую. Никакого морального удовлетворения. Только зуд неисчерпанного любопытства: «А что было бы?..» Хотя нет! Это другом месте и в другое время: «А что было бы?» Здесь и сейчас думать нечего – всё к лучшему!»
***
Поначалу спуск показался на удивление лёгким. Угол наклона был не настолько крутым, как это выглядело сверху, и только раз тропинка резко бросилась под откос, так что пришлось подавать дамам руку, осторожно двигаясь задом-наперёд, чтобы в случае чего послужить упором (или амортизатором). Но вскоре мы наткнулись на место обвала.
К счастью, почву крепко сковало ночным морозцем, и комковатый гребень обрыва с покатым спуском под ним были вполне проходимыми (и даже гигиеничными). Я хотел, улучив момент, подхватить за талию хрупкое тельце Марии, но она мне этого не позволила, с лёгкостью спорхнув с земляного гребня и лишь на мгновение опёршись на протянутые руки Ильнура (гада). Так что пришлось проделать это па с собственной дамой, подняв её над обрывом и с разворота поставив вниз. В благодарность за это меня одарили улыбкой акулы.
Дальше дорога стала уже вполне нормальной, а поблёскивавшие впереди островки, издали казавшиеся жидкой грязью, были прихвачены льдом. Так что всё обошлось без потерь – даже обувь осталась целой. Теперь мы стояли у проволочного заграждения, растянутого между старыми столбами, которые сверху оканчивались штырями отогнутой наружу арматуры. На штырях, конечно же, тоже была колючка, а видимость преграды на нашем пути создавали покосившиеся, ржавые решётчатые ворота с весёлыми четвертинками солнышек, железные лучи от которых разбегались к боковым перекладинам.
Справа от ворот проржавевшим кособоким ромбом висела металлическая табличка, однако прочесть её было невозможно. Проволока, когда-то державшая табличку за края, сохранилась лишь с одного угла, и железный лист перегнулся, повиснув наружу изнаночной стороной. Под любопытными взглядами девушек Ильнур подошёл к воротам и ухитрился поднять указатель за нижний край, повернув его другой стороной. Но результат оказался почти нулевым: на табличке сохранились одни лишь призрачные разводы на грязно-белом фоне, подёрнутом кракелюром, который разбегался от пятен проросшей сквозь эмаль ржавчины. Только в самом начале, в левом верхнем левом углу сохранилась бледная тень какой-то перекладины, но она могла принадлежать почти любой букве алфавита.
– Дела давно минувших дней… – беззвучно присвистнул я, приподняв брови и вызвав цепную реакцию смеха. – Ну что, поиграем в отважных археологов, Или, может, оставим всё как есть и благополучно вернёмся в привычный нам уютный мир?
– Всё-таки интересно, что это… – удивив всех, вдруг протянул Ильнур.
– Да! Мы столько сюда добирались, неужто пойдём назад?! – досадливо воскликнула Мария, и я вновь почувствовал, что сопротивление бесполезно.
– Странное какое-то здание, – вмешалась Ольга. – Не то ангар… Но больно уж капитальный. Не то школа… Но зачем тогда колючка? Нет, на школу не тянет. Слишком уж брутально. А может… какая-то резервация? Для одарённых этими, как их… суперспособностями!
Все захихикали, а Мария и вовсе громко прыснула со смеху, мило спрятав лицо в воздушных складках шарфа.
– Вряд ли, – сказал я без улыбки. – Да и о пустующих больницах я никогда не слышал. – (Снова волна смешков.) – Архитектура какая-то странная: никаких хозяйственных корпусов, пристроек… Просто большой длинный дом, как…
– Коровник, – брезгливо вставила Ольга.
– Нет, для коровника великоват, – парировал я.
– Слоновник! – весело ввернула Мария, и её поддержал дружный хохот.
Не устоял и я:
– Маловат…
– Индийские слоны достигают роста не более трёх метров и не превышают массы пяти тонн, – менторским голосом вдруг изрекла Мария.
«О-ох… Если ты хотела впечатлить здесь кого-то из скептически настроенной публики, то попала в самую точку… – подумал я со скрипом зубовным. – Но здание-то и правда странное: хоть явно заброшенное, с дырами выбитых окон и потёками влаги, но вокруг – ни следа того хаоса, который всегда образуется в покинутых человеком местах. За первым кольцом ограждений всё вполне обычно: стебли сухой травы, вынесшие тяжесть снега и пронзившие сугробы насквозь, голый кустарник, мелкие горки мусора, бой кирпича и стекла… Но вот странно: ничего такого и в помине нет за вторым кольцом колючки: ни буйных зарослей, ни сухой травы, ни раскуроченных оконных рам. Хотя к стенам здания привалились куски выбитых стёкол, но поле вокруг сплошь чернеет твёрдой вытоптанной землёй, будто бы даже раскатанной колеями от колёс и подёрнутой свежей наледью».
– Может, ну его нафиг?! Вдруг это военный полигон? – шутя выдал я.
– Да ну что вы, какой полигон?! – запротестовала Мария. – Я не слышала о таком. Ну какой полигон у нас в городе?
– А мы, по-вашему, всё ещё в нём? – в тон ей поинтересовался я.
– Ну конечно в нём! – не на шутку обиделась Мария. – И пяти километров не прошли…
– Да? А ты думаешь, мирному горожанину известна точная конфигурация его границ? – зачем-то подстегнул её я, сам удивляясь этому бреду, но не в силах остановиться.
– Тем более пошли! – весело бросила она, сорвавшись с места и с силой толкнув створку ворот, едва державшихся на петлях.
***
Во второй линии ограждений тоже были ворота, но размером поменьше. И сам забор был попроще: немногим выше моего роста, и не с бетонными столбами в качестве опор, а с толстыми железными трубами, не знавшими иной краски, кроме оттенков окисления. И колючка здесь оказалась только поверху, а между опорами была растянута сетка рабица. Но, видимо, тут когда-то и был основной КПП: у ворот стояла прогнившая деревянная будка с вывалившимся окном. Мы по очереди просунули головы в прямоугольник проёма, где раньше была рама, валявшаяся теперь под ногами чёрным ромбом. Внутри не нашлось ничего интересного: ни стула дежурного, ни погнутой алюминиевой кружки или осколков фарфоровой чашки с коричневым чайным налётом. Только доски внутренней обшивки, вымытые дождями до пепельного оттенка, источавшие запах сырости с какой-то химической примесью. Местами они лоснились разводами олифы с бахромой кристаллического налёта по краю. Настил на полу расселся, открыв широкие щели, пропускавшие аромат чернозёма.
Странно, но вход в само здание был не напротив ворот. Нет, строение стояло к нам боком, и, кажется, всё же за первым корпусом было что-то ещё. Я прошёл влево метров пятнадцать, до ближайшего угла здания, и бросил первый взгляд на тяжёлые металлические ворота, занимавшие весь его торец. Похоже, они были заперты встроенным замком, ведь снаружи не было видно ни цепей, ни засовов.
«Точно ангар. Старая пожарная станция? Нет… Так неудобно расположен выезд… Машинам бы пришлось петлять. И без каланчи… Какой-то завод? Казарма? Возможно. Дальше жилые корпуса, а здесь гаражи…»
Мои размышления вдруг прервал звонкий щебет Марии, рассуждавшей, как можно пробраться внутрь здания. Но её опередил Ильнур. Он выудил из ближайшей горы хлама на удивление прочный деревянный ящик: без крышки, зелёного цвета, с неразборчивой маркировкой на днище.
«Неужто от боеприпасов?» – мелькнула в голове сумасшедшая мысль.
Но теперь-то уж точно назад поворачивать было поздно, и мы направились к самому первому окну, свободному от зубастых осколков. Оно как раз находилось с краю, за углом от ворот. Я успел-таки подсуетиться – выхватить ящик у Ильнура из рук. Прислонив его к стене и мельком проверив на устойчивость, я украдкой взглянул на Марию и нарочито лихо, по-молодецки вскочил в оконный проём.
Ёлки! Если б я не замешкался на подоконнике, а слетел вниз не глядя, то костей бы потом не собрал! Под окном были свалены доски и обломки какого-то бруса, утыканного гвоздями. И это была не просто куча хлама. Верхние доски стояли под углом и упирались одним концом под подоконник, а другим были воткнуты в щели основной груды.
«Ну прямо полоса препятствий для незваных гостей! Так… Становится всё небезопаснее».
Благоразумный человек, которым я привык себя считать, точно бы на всё плюнул. Ну где это видано, чтобы нормальный взрослый мужик лез в какой-то притон, не остановившись даже перед явной просьбой уйти? Но что-то на меня нашло. Не хотелось показаться трусом. Поэтому я наклонился, присел на корточки, старательно придержался за срез окна и спустил вниз одну ногу, пытаясь сдвинуть заграждение вбок. Мне это удалось, и часть досок аккуратно съехала в сторону, сложившись почти идеально ровным веером слева от основной кучи. Но под ногами осталась ещё одна груда досок, лежащих параллельно проёму, образуя под ним что-то вроде колючей поленницы дров.
Не желая сдаваться, я выбрал взглядом место, вроде бы посвободнее от гвоздей, бегло прикинул, насколько оно надёжно, и как долго сюда будет ехать скорая, а потом перенёс весь свой вес на опущенную ногу.
Что-то хрустнуло, и доска подо мной ушла вниз, подняв на дыбы остальные. В последний миг перед неминуемым падением я успел-таки, как танцор, провернуться на одной ноге, выбросил вбок вторую и ухитрился перепрыгнуть через доски. И только потом очень медленно завалился на бок.
Ударился я не сильно, а тёплая кожаная куртка смягчила падение, приняв на себя и немало царапин от острых гвоздей. Я тут же вскочил на ноги и, предвосхищая тревожные вопросы, крикнул: «Всё в порядке! Тут просто доски упали!» – надеясь, что никто не заметит в моём голосе дрожь. А затем слегка отряхнулся и начал осматриваться.
Да ничего особенного: пустая кирпичная коробка метров пять на шесть. То есть вообще ничего: ни обоев, свисающих со стен перекрученными лоскутами, ни облупленной краски, ни гнилой мебели с продранной тканью обивки, ни настила на полу. Голый бетон, весь какой-то выщербленный и усыпанный галькой.
«Похоже, всё-таки это техническое сооружение…»
А напротив окна, впереди – прямоугольный выход без намёка на дверь, и за ним —полумрак.
Я подумал, надо бы всё проверить получше, оглядеться, прежде чем звать остальных. Но эту мысль победил другой инстинкт.
«Отвага и самопожертвование – это, конечно, круто, да и я теперь точно не трус, но всё-таки не хотелось бы глупо огрести от какого-нибудь местного бомжа».
Но я всё-таки пересёк комнату и глянул в проём, быстро крутанув головой вправо-влево. За проёмом не оказалось ожидаемого коридора. Вместо этого – большой холл, с одной стороны перекрытый фигурной железной решёткой. За решёткой была очередная, на этот раз застеклённая будка. Сквозь решётку тремя тускло-синими фосфорическими прямоугольниками лился далёкий свет, от чего всё вокруг обретало ещё более загадочный вид. А с другой стороны холл оканчивался знакомыми стальными воротами.
Любопытство всё же взяло верх, и я, задавив в себе упрёк: «Да что я творю?!», шустро шмыгнул вперёд.
Навесной замок на решётке был свёрнут, и я подошёл к будке охраны. Дверь была разворочена. Верхняя её часть почему-то отсутствовала, и алюминиевый профиль весь скрутился в месте разлома. Уцелевшая нижняя часть широко распахнулась, криво свисая с погнутого шарнира. Из профиля торчали осколки стекла. Под ногами их тоже было полно вперемешку с крошевом драной фанеры. Посреди будки валялся какой-то хлам, прикрытый грязной газетой.
«Да уж, уютная обстановка…»
Пройдя мимо, я заглянул в центральный коридор.
Далеко-далеко, в самом его конце сиял холодный отблеск дня, и вроде бы виднелась тёмная полоска земли, голубое небо над ней и серые кроны деревьев.
«Сквозной выход! Ну вот и чудно! Будет повод тут не задерживаться… Но зачем же тогда ворота? Не видно никаких боксов для техники… И всё нараспашку. Хватило бы и обычной двери! Хотя… Вестибюль-то огромен. Возможно, сюда заезжали по пропускам, выгружали какое-то оборудование, материалы, секретные документы… Кхм… Ну это уж меня понесло».
Я прошёлся взад-вперёд, всматриваясь в боковые проходы. Та же картина. Правда, добавились мелкие пятнышки света по бокам – открытые двери комнат. А вокруг – абсолютная тишина. Ни намёка на чьё-то присутствие: скажем, шарканья ног или приглушённого дыхания.
«Что ж, придётся звать остальных! Ничего, пройдём здание насквозь и вернёмся на улицу через дальний выход. И тут-то уж в кафе! Ну а впрочем… Бог с ним. В бар!»
С этой безмолвной тирадой я поплёлся обратно в комнату.
Вернувшись туда, первым делом я попробовал отпихнуть от окна опасную кучу досок, и вскоре мне удалось немного расчистить пол. Беззвучно крякнув, я бодро запрыгнул в проём, где был сразу встречен с расспросами.
– Ну, есть кто живой? – вальяжно протянула Ольга.
– А неживой? – весело (и, пожалуй, напрасно) Мария.
Я мотнул головой:
– Всё в порядке, залезайте!
Словно без умысла, из чисто альтруистских побуждений я подал руку Ильнуру, обхватил его ладонь в байкерском рукопожатии и поспешно втянул парня внутрь. И сразу же проворно спрыгнул вниз, скривив лицо в крайне услужливой мине – предложив помощь сначала Ольге.
Благополучно отправив свою даму в окно, где её принял довольно ловкий Ильнур, я наконец-то осуществил столь желанное: поднял Марию на руки и, проигнорировав суетливый взгляд Ильнура, шагнул прямо с нею сначала на деревянный ящик, а потом и на срез окна. Так мы все четверо оказались внутри, и наше маленькое приключение началось.
***
– Это секретный исследовательский институт! Потому и колючка… и ворота стальные… – возбуждённо тараторила девушка. – Когда началась война, фабрики эвакуировали на периферию!
«Умница, – думал я. – Поменьше детских фантазий, и всё будет просто шикарно!»
– Да? А наш город – периферия? – грубовато буркнула Ольга.
– Тогда определённо был, – вклинился в разговор я, пытаясь не допустить ссоры. – А что думает «сильная половина человечества»? М-м-м, Ильнур?
– Временный цех. Для производства военных товаров.
– Хм… Очень может быть! – присвистнул я, а дамы оживлённо на него глянули.
– А где оборудование, станки? – нахмурилась неугомонная Мария.
– Ну как где? Вывезли, продали, расплавили…
Полушуточная чехарда слов отражалась от стен глухим эхом и рассыпа́лась по зданию. Мы брели по центральному коридору, подсвеченному неверным отблеском далёкой улицы, толкая запертые двери, вглядываясь в щели заколоченных проёмов, припадая к замочным скважинам, если таковые имелись, но не находя за ними ничего, кроме поглотившей всё черноты. Ильнур и Мария пытались светить туда фонариками телефонов, но их лучи не выхватывали из тьмы ничего кроме голых стен да пыльного бетонного пола. Однажды свет упал на какой-то одинокий шкаф, но его полки были обрушены вниз и пусты. Но даже если бы они ломились от секретной документации, то я всё равно бы не позволил спутникам безобразничать – ломать двери, чтобы туда пролезть.
Впрочем, это развлечение как-то слишком уж быстро всем надоело, и раздосадованная Мария топнула ножкой, остановившись посреди длинного коридора.
– Ну вот, – протянула она. – Ничего интересного… А я думала, мы тут что-то найдём!
– Ну не надо так переживать! – снисходительно ответил я. – Давайте надеяться на лучшее. К тому же, совсем немного осталось.
И мы вновь двинулись вперёд. Тогда я ещё обрадовался, подумав, что сейчас мы выберемся наружу, и мне удастся склонить компанию к тому, чтобы закончить детективный марафон. Но мои надежды не оправдались. Вскоре стало ясно, что на другом конце здания были вовсе не открытые двери.
Большое витражное окно… Нет, вся стена состояла из ребристых стеклянных блоков, как это бывает в старых советских зданиях. И почему-то блоки были не однотонными, а совершенно разных цветов. И это безумное, странное, удивительное панно хаотически набранных цветовых сочетаний переливалось оттенками голубого, желтовато-белого, оранжево-коричневого, изумрудно-зелёного… Были там и пятна безудержно яркого, чистого, звонко-синего цвета. Они и придавали лучам, льющимся с улицы, тот загадочный холодный оттенок, что манил нас пройти коридор.
– Красота… – ахнула Мария, замерев у витражного окна и впившись в него восхищённым взглядом.
Её лицо заливал прекрасный голубой отсвет, окрасив кожу в фантастический тон и превратив глаза в два ясных топаза. Остальные тоже встали как вкопанные, обозревая этот памятник промышленной архитектуры.
– Что это? – непривычно мягко спросила Ольга.
Даже я на миг онемел, но потом, как-то неловко кашлянув, ответил:
– Что? А… Да ничего особенного. Вы же помните советские вставки из стеклоблоков? В школах, в детсадах, в универах… Находка инженеров ушедшей эпохи с целью сэкономить электричество…
– Да, но почему они разноцветные?!
– А кто знает? Во время войны ведь построено… Возможно, был дефицит материалов… Собрали из того, что нашли…
Я уже почти что подумал: «А как же отдалённый уличный пейзаж, который мне мерещился, когда я стоял на другом конце коридора?», но тут встрепенулась Мария:
– Ой, а они ведь соединяются! Пошли дальше!
– Что?.. – начал я, но уже понял, о чём она.
Ну кончено, никто из нас, созерцая реликтовое панно, не удосужился глянуть по сторонам. А между тем коридор не кончался. Нет, он как бы поворачивал одновременно и вправо, и влево, сливаясь с боковыми проходами, и все три были объединены этим красочным витражом («Да как только мы не разглядели его из вестибюля?»). И да, это бред, но мне показалось, что один из проходов зовёт меня, наполняя мысли тихими шелестящими фразами: «Зачем идти обратно тем же путём? Вернуться к выходу можно и другим… Да и зачем возвращаться? Можно ещё здесь побродить. Ну когда ещё выпадет такой шанс?.. Разве ты не хотел новизны?»
В общем, в итоге мы так и сделали. Постояв ещё пару минут перед витражом, отправились исследовать новый коридор.
***
Мы прошли его очень быстро, лишь изредка проверяя, нет ли бреши в защите его боковых комнат от любопытных взглядов. Некоторые двери еле держались в коробках, запертые хилыми замками, на вид готовыми выпасть от лёгонького нажатия, другие были накрепко заколочены удивительно новыми досками. Да, были и пустые проёмы, свет из которых я наблюдал в вестибюле. Но в комнатах опять не нашлось ничего интересного. Они были такими же голыми, как и та, сквозь которую мы сюда попали.
А вот одна из дверей оказалась не только запертой, но и опломбированной. Я изо всех сил старался рассмотреть знак, впечатанный в засохший сургуч, но разобрать сливавшиеся друг с другом символы было трудно.
«Большое округлое пятно в центре – наверное, герб Советов. А вот что за надпись по кругу? Да что ж такое?! Неужели я, так ничего и не выяснив, вернусь домой и буду гуглить тёмными ночами?!»
Я быстро сфотографировал печать и двинулся дальше.
Проход закончился, и мы вернулись обратно в полутёмный вестибюль. Я с надеждой посмотрел на дверь комнаты с баррикадой из досок. Мария перехватила мой взгляд:
– Как? Уже?! Ну уж нет! Мы ведь не осмотрели третий коридор!
И в итоге, как и следовало ожидать, хоть часы на моём запястье давно проскочили время обеда, а в желудке начинало урчать, сегодняшнему приключению ещё рано было заканчиваться. И мы пошли вдоль пыльной решётки, отделявшей коридоры от холла.
Ольга плотно сцепила руки вокруг моего предплечья, а Ильнур странно улыбнулся, оглянувшись на нас, и поспешил за убежавшей вперёд Марией. Я нервно дёрнул уголком рта, чуть не вырвавшись из цепких объятий, чтобы догнать этого сопляка и расставить наконец точки над «и». Но вовремя одумался: «Нет, нехорошо это будет. Я ведь сам виноват, что вообще на всё согласился. Пусть теперь идёт, как идёт».
В третьем коридоре нас ждали длинные пятна света, тянущиеся из проёмов и зеброй ложащиеся на пол. Их было три: одно почти сразу у входа, следующее – через две двери от него, последнее – восьмая или девятая дверь, далеко впереди, но всего лишь центральная в их общем ряду. Пол здесь был уже не голым бетоном: его закрывал ребристый настил из чуть округлых снаружи, выпуклых досок, как это бывает в очень старых квартирах. Доски сильно скрипели и пружинили под ногами, и я даже подумал, что во избежание травм надо бы посветить вниз.
За первым дверным проёмом оказался целый лабиринт комнат. Маленькие клетушки выстроились аркадой параллельно коридору. Клетушки без намёка на двери, разделённые тоненькими перегородками из дранки, заляпанными штукатуркой. Освещались они хмурым светом, льющимся сквозь запылённое, общее для всех комнат окно из неожиданно толстого армированного стекла. А вдоль стены коридора, из которого мы сюда попали, тянулся ещё один – тесный, тоже соединявший комнаты между собой. Как будто для этого было мало сквозных дверей.
«Вот это да! Чудеса советской архитектуры. Возможно, здесь располагался канцелярский отдел…»
Окно, усиленное решёткой впаянного в него проволочного каркаса, поражало своей конструкцией, указывая на особую важность помещений. Ведь с противоположной стороны здания стёкла были совершенно обычными и давно повываливались наружу. «А может, и там окна раньше были такими, но пострадали от чего-то, и их пришлось заменить?»
В общем, мы сошлись на том, что это либо какое-то важное научное помещение, либо бухгалтерия. Ведь что же ещё так ценится в учреждениях, как не склад официальных бумаг? И конечно же, в пользу последнего говорила сама планировка: из некоторых комнат в коридорчик смотрели пустые окна – такие, какие все помнят по старым присутственным местам.
«Но вот куда подевались стекла? Хотя бы деревянные рамы, не говоря уж о дверях с косяками? Или всё-таки недострой? Но ведь… Хоть другие помещения ничего толком о себе не рассказали, но заколоченные двери? Но пломбы?.. Это не соответствует варианту с канцелярией. Может, просто здесь не успели достроить? И правда съехали… Как будто в спешке… Но вывезли-таки все инструменты, мебель и оборудование».
Впрочем, это всё было не важно. А инструменты могли растащить, мебель сжечь на костре. Но Мария всё порхала по комнаткам, строя безумные догадки. Она подпрыгивала, кружилась, и полы её пальто раздувались широким колоколом, подчёркивая тонкую талию. Ильнур и Ольга вяло бродили взад-вперёд, пиная кем-то натасканные сюда газеты и кучки тряпья. И внезапно я тоже решил досконально тут всё осмотреть, заглянуть в каждый дверной проём, в каждый угол этого здания.
Пройдя пятую из выстроившихся друг за другом комнат, я обнаружил, что она была последней, и вышел в объединявший их проход. Там я резко остановился, только сейчас заметив проём, ведущий в некий тесный «предбанник». Свет проникал в него только из коридора, и моя тень вытянулась вперёд размытым чёрным пятном, погружая закоулок во мрак. С потолка на проводе свисала одинокая лампочка-шестидесятка, хотя до этого никаких осветительных приборов я здесь не встречал. А больше тут не оказалось ничего примечательного, кроме того, что в стене напротив была приоткрытая дверь.