Екатерина Тюрина-Погорельская
Игра в любовь
Глава 5. Два мира.
А жизнь в городе действительно била ключом, и отнюдь не все стороны этой жизни были доступны взору Елизаветы: десятки новых салонов открылись один за другим; вслед за войсками после Бородинского сражения, хлынули в Петербург толпы проституток, и бордели процветали к ужасу благочестивых горожан; свадьбы с шампанским, пенившимся в бокалах, когда поднимались тосты в честь новобрачных. А ночами темные, обсаженные деревьями, улицы гудели от топота танцующих ног, а из окон неслись звуки фортепьяно, люди играли радостные, зовущие танцевать, мелодии.
Коляска, увязая в жидкой грязи, катилась по улице. А у Оли, не иссякая ни на мгновение, слетали с языка вопросы, и Лиза сразу же внимательно глядела в ту сторону, куда в эту минуту смотрела ее сестра, а Петя, гордый своей осведомленностью, отвечал на них, тыча то туда, то сюда кнутом: – Вот это, Ольга Семеновна и Елизавета Семеновна, "Петегорф", наше сокровище, наша гордость, созданным самим Петром I в 1723 году, а вот там, чуть подальше, "Высшее научное учреждение России", так же основанное Петром I.
Коляска потащилась дальше, но тут же стала, давая дорогу двум женщинам в белых накрахмаленных передниках и чепчиках, пробирающихся через улицу, прыгая с камня на камень, с полными корзинами овощей в руках. В эту минуту внимание Лизы привлекла к себе чья-то яркая, необычно яркая для улицы одежда: на тротуаре, завернувшись в пеструю кашемировую шаль с бахромой до пят, стояла высокая красивая женщина с нагловатым лицом и с копной не натурально рыжих волос. Ни Лиза, ни Оля, которую шепотом позвала сестра кивая в сторону красавицы, еще никогда не видели женщины, которая бы так явно "что-то делала со своими волосами", и они уставились на нее как зачарованные.
– Петя, кто это? – тихо поинтересовалась у него Оля, успев это сделать вперед сестры, которая уже хотела задать этот вопрос. – Не знаю!
Знаешь, знаешь. Я же вижу, что знаешь. Кто она? спросила первая Лиза, улыбаясь сестре, и очень гордая своей победой.
– Ее зовут Милашка Мили, – сказал кучер, презрительно оттопырив губу. Елизавета и Ольга не преминули отметить про себя, что он не прибавил к имени ни фамилию, ни отчество,
– А кто она такая? – хором спросили Лиза и Оля. – Девушки,– угрюмо произнес Петр, и огрел кнутом, никак не ожидавшую этого лошадь, Наталья Викторовна будет, как и ваша матушка, я смотрю, – поглядел он в сторону Арины, которая сердито поглядывала на своих дочерей, а Валентина дернула девочек за рукава и попросила: "Хватит задавать нелепые вопросы!" совсем не по нраву, что вы спрашиваете, про то, о чем вовсе ненадобно спрашивать. Теперь в этом городе столько всякого неприличного народу, что о нем и спрашивать некрасиво!
«Grand dieu! Grand dieu! (Фр. – Боже мой! Боже мой!)», – подумала Лиза, сразу же прикусив язык, – «Должно быть это падшая женщина!»
Иногда в жизни Оле и Лизавете доводилось видеть женщин такого сорта, но Милашка Мили была одета на много ярче, чем другие, и поэтому девушки чуть не свернули себе шею, разглядывая эту особу, пока она не затерялась в толпе. Падшие женщины Великого Новгорода старались наряжаться вызывающе, но не ярко, а волосы красили только в свои натуральные цвета. А вот Мили сияла яркими красками, как новогодняя елка, и не шла не в какое сравнение с новгородскими красавицами.
Вскоре коляска остановилась перед двухэтажным белым домом, огромные колонны подпирали черепичную крышу-это, был дом семьи Тактаевых. Аккуратная деревянная ограда сияла свежей белой краской, а цветник перед входом играл на солнце яркими цветами роз, посаженных в нем. На крыльце стояли две женщины в красивых платьях, та что по моложе была в светло-розовом, ее черные, как воронье крыло, волосы были красиво уложены сзади и скреплены шпильками, на вид ей было лет восемнадцать – девятнадцать, красивая. Но не высокая, корсет тонко обтягивал нежную, сформированную по-детски, грудь, так что казалось ее вовсе нет. А рядом стояла красивая женщина в светло-сером наряде, с бусами под цвет платья. Ее темные волосы были элегантно уложены в пучок и спрятаны в сетку, из темных волос виднелись каштановые искусственные локоны, которые упорно не желали гармонировать с природным цветом волос, а в круглом румяное лицо остались еще капли молодости. Лиза сразу поняла, что молодая девушка – это ее троюродная сестра-Анастасия Васильевна Тактаева, а другая – Наталья Викторовна Тактаева – ее двоюродная тетя. Елизавета набрала больше воздуха в легкие. Валентина так туго затянула ей корсет, что девушке удалось это с большим трудом, и вышла из коляски вместе с няней, мамой и сестрой.
Петр спрыгнул на землю и взяв их вещи, направился к дому, около ограды его встретила молоденькая девчонка в белых накрахмаленных чепчике и переднике, Она, улыбаясь, взяла у Пети один узел, который тот час перевесил ее тоненькое тельце, но несмотря на это она быстренько пошла к дому, тряся в разные стороны маленькими русыми косичками. Няня Оли и Лизы, взяв по одному узлу из коляски в каждую руку, поспешила за кучером и крепостной девочкой.
Оля, Лизавета и Арина направились к ограде, которую им оставила открытой Валентина. Наташа не спеша направилась к ним на встречу, а ее дочь осталась стоять на крыльце, перебирая складки платья.
– Рина! – радостно воскликнула Наталья, обнимая сестру,
– Наташа, надеюсь, ты не будешь против нашего приезда.
– Ну, что ты, – махнула рукой она, Мы же родня! Мой дом всегда для вас открыт, – поцеловав Олю и Лизу в щечки, с улыбкой на лице произнесла княгиня Тактаева, Господи! Ольга, Елизавета, когда я видела вас в последний раз, Лизе было десять лет. Оле только-только исполнилось одиннадцать лет, а сейчас вы просто красавицы, настоящие невесты.
Да, правда, когда Оле было одиннадцать, а Лизе было десять. Они с мамой приезжали в Петербург, на похороны отца, вместе с мамой и останавливались у Тактаевых. Но сейчас из этого Лиза ничего не помнит, еще бы они прибыли ночью, так как железная дорога было закрыта из-за восстания декабристов, а в коляске им пришлось трястись в два раза дольше, и сразу же все уставшие улеглись спать. Елизавета даже не помнит, сколько они там пробыли, она тогда не о чем не думала, кроме того, что ее и Олин отец мертв. Ей иногда снился сон, что Семен жив и что они снова все вместе, она просыпалась со слезами на глазах, и бежала к сестре и они плакали вместе. Ольга и Лизавета никогда не были дружны, они постоянно ссорились по любому пустяку, но когда умер, их отец это горе их связало, и они стали помогать друг другу.
Глава 6. От жестокости к доброте.
Наталья была совершенно не похожа на Арину, в ее зеленых, как изумруды, глазах, горел яркий задорный огонек. Да, она была по тем понятиям женщиной средних лет, но у нее был милый и ласковый характер, и казалось, что она все такая же молоденькая девчонка, какой осталась в душе.
Наталья Викторовна, я рада вас видеть, – улыбаясь, произнесла Оля.
– Оля, Лиза, называйте меня просто – тетя Наташа, мы же родня, – она остановилась около крыльца, чтобы познакомить всех со своей дочерью, А это моя дочь – Анастасия, представила тетя Наташа девушку на крыльце, та сразу же улыбнулась, перестав поправлять складки платья.
– Ольга.
– Елизавета.
– Здравствуйте Арина Владимировна, поздоровалась Настя, но Рина только кивнула.
Лизавета приехала в Петербург, не имея ни малейшего представления о том, как долго она здесь пробудет.
Они вошли внутрь. И перед Лизой предстала огромная гостиная с красивой мягкой мебелью посередине, с огромными зеркалами, в которых отражалась почти вся комната. Часы на стене пробили восемь раз, на стенах висели картины в резных рамах, на полу лежал огромный красный ковер, в левом верхнем углу стоял рояль, а рядом обтянутый кожей стул. Огромная лестница, ведущая на второй этаж, была застелена небольшой красной дорожкой, а на перилах блестела свежая красная краска. Слева была небольшая кухня, оттуда чувствовался восхитительный запах жареной утки и свежевыпеченных булочек. У Лизы засосало под ложечкой, от предстоящего ужина, а из кухни разносились тихие голоса крепостных. Прямо была огромная столовая, стол, накрытый чистой белой скатертью, стоял посередине комнаты и вокруг него, как верные поданные, стояли стулья, а на огромных окнах весели шторы, белые, но без единого рисунка, и белоснежная бахрома свисала до самого пола. В углу стояла тумбочка из красного дерева, а на ней, в длинном черном подсвечнике, стояла свеча, и еще такие же были на столе где-то семь-восемь штук.
Дом был красивым и огромным, но он был ей чужой. Лизе захотелось убежать прочь отсюда к себе домой, закрыться со своей спальне и никогда не расставаться с родным очагом. Эти люди, за исключением Валентины, мамы и Ольги, были ей чужие, она знала о них только из рассказов Арины, но ее мама никогда не любила рассказывать дочерям о своей семье, и о Тактаевых она поведала мало и через "не хочу!".
Домой! Она хотела, домой хотела этого больше всего на свете. Лиза не могла спокойно дышать, зная, что по ее коврам будут ходить посторонние люди, сердце ее сжималось, когда она представила, как они веселятся в гостиной, которая когда-то принадлежала Полиновым. "Почему?" – задавала себе вопрос Лиза. Она хотела знать на него ответ, но на этот простенький вопрос, не было ответа. И Лизавета не могла с этим ничего поделать. Девушка, после предложения Натальи, села в кресло и принялась смотреть
в окно, чтобы как то занять себя и не думать о доме. Солнце светило низко, но еще не зашло за горизонт, на улице радовались пения птиц. "Какие они счастливые, их дом-это земля, крыша-небо, и они покинут его только когда умрут, а я.… К глазам снова подступили слезы, и Елизавета чувствовала, что вот-вот расплачется. Но не расплакалась…, она услышала, плачь, Лиза повернула голову к лестнице, чтобы удостовериться в том, что она слышала, или это ей показалось? Нет! Другие тоже смотрели в ту сторону, а может это, плачет ее сердце, скучая по дому, но ее глаза сухи в них нет ни слезинки. Но плачь, был так реален, и так далек, и тут, как по волшебству, он стал приближаться, и по лестнице спускалась девочка, которая помогала, Пети относить вещи. Глаза ее были красные от слез, она держала перед собой поднос, а на нем плавали, в черном кофе, осколки от блюдца и чашки, а также толу растаявшее масло и раскрошенные, до неузнаваемости булки.
Лиза ожидала упреки и крики в адрес бедной девчонки от Наташи, но вместо этого услышала нежные успокаивающие слова. Рина никогда не разговаривала так с крепостными, которые провинились, она не давала им и рта раскрыть, слышались только грубые слова из уст Арины, разлетаясь по всему дому. А Наталья, выслушала терпеливо плачущую крепостную, не перебивая ее, девочка говорила так тихо, что Лиза смогла разобрать только несколько слов: "Я не виновата…, Наталья Викторовна…, ваш… сын… он разлил кофе… ,я… я не могла… ничего сделать."
– Тише, Антонина, не надо плакать из-за этого, ты же знаешь, что мой сын болен, – княгиня Тактаева погладила по голове, все еще плачущую девчушку, иди на кухню и разогрей нам ужин, и забудь о том, что случилось. Антонина ушла, всхлипывая и держа перед собой поднос.
Глава 7. За запертой дверью.
Ужин был превосходный. Лизе казалось, что она чувствует запах всех этих блюд и сейчас, лежа на постели. Но, как ни странно, кусок не лез ей в горло, и поэтому, ей пришлось радоваться одной булочки с чаем. Как интересно когда перед нами полно еды, но наши проблемы не позволяют поесть, все время, беспокоят нас, и иногда у нас нет проблем, но и нет той еды, которая нам по вкусу. – Спокойной ночи, дорогая, – сказала Валентина, накрывая Лизу одеялом. Она ушла, перед этим, задув, свечу на тумбочке у кровати Елизаветы.
Лиза осталась одна в темноте, но ее это не очень заботило. В отличие от голода, который все время напоминал о себе. Ужин закончился больше двух часов назад, она помнила эти утомительные разговоры перед ужином во время и после, от которых тянуло в сон: Наталья и Арина вспоминали детство, а ей никогда не были интересны темы, которые случились в далеком прошлом и не с ней, но приличные манеры не позволяли ей повернуться и просто уйти, пришлось сидеть и отвечать на вопросы, которые ей по очереди задавали то Наташа, то Настасия, то Вася-муж Натальи Викторовны: Василий Андреевич Тактаев. Она не хотела спать, а хотела есть!
Лизавета встала с кровати, нащупав руками свечу и коробок со спичками. Чиркнула, и вся комната озарилась светом. Конечно, его не сравнить со светом солнца, но и это не плохо, можно видеть все что нужно и это главное. Потом надела поверх ночной рубашки халат, завязав его на поясе и втолкнув ноги в легкие туфли, взяла свечу и вышла из комнаты.
Ее комната была последней слева, комната справа была отдана Оле, з комната Рины находилась как раз рядом с Лизиной. Было темно, и только лишь тусклый свет свечи озарял все вокруг.
Тут ее внимание привлекла комната, отличающаяся от других. Нет, она не заходила туда, хотя ужасно этого хотела, но подойдя по ближе, любопытство раздирало ее, Лиза дернула за ручку, но дверь не открылась, было видно, что она заперта на ключ, но самое любопытное, что там?
Комната привлекла ее внимание, а скорее не она, а дверь, ведь комнату она
не заходила, тем, что отличалась от других. Она была не покрашена, на ней была облупленная белая краска, с годами пожелтевшая, а другие, в том числе и ее спальня, блестели от свежей краски, и поэтому она сразу их увидела, и еще она находилась в самом конце коридора, между комнатами Елизаветы и Ольги.
Подождав пока глаза, привыкнут к слабому свету свечи, Лиза, держа одной рукой свечу, осторожно двинулась по коридору к лестнице, стараясь не наступать на скрипучие половицы и гадая, что найдется в кухне перекусить. Конечно про "необычную комнату" она не забыла, но голод для нее был при выше всего сейчас,
"Даже если в кухне все окажется запертым, сделаю себе хоть яичницу, размышляла про себя Лизавета, спускаясь по лестнице, Пусть потом Валентина, сколько хочет, судачит, что Елизавета Семеновна по ночам тайком готовит себе яичницу, мне все равно!"
По дороге Лиза заглянула в столовую, в надежде найти там остатки шоколадных конфет и печенья или еще, что оставшееся от ужина, однако заботливая няня все заперла, а ключ от буфета с собой прихватила. А девушке, и не хотелось никаких сладостей, ей бы, что посущественней.
Глава 8. Девичьи тайны.
До кухни она добралась благополучно, и принялась за поиски еды. Разумеется, тут тоже все позабирали. Лиза вздохнула и уже собралась уходить, но тут в цветочном горшке, на подоконнике, заметила ключ, наверное, тут его Валентина или кто из крепостных забыл. Не став гадать, как он туда попал, Лизавета взяла его, отряхнув от земли, открыла дверь в чулан.
Раздув тлеющие в печи угли Елизавета поставила чайник разогреваться, а сама принялась за холодную телятину с хреном. Закусив яблочным муссом, который она тоже обнаружила в отпертом ею чулане. В ожидании чая Лиза от нечего делать принялась перелистывать лежавшую на кухонном шкафу газету, которую, как говорила за ужином Наталья, семья Тактаевых из года в год выписывает для крепостных. Не найдя ничего интересного Лизавета, закрыв газету, принялась ждать пока вскипит чай. Через минуту она уже наслаждалась великолепным зеленым чаем и булочкой с маслом.
После "ночной трапезы" Лиза добралась до своей комнаты, и легла на кровать, перед этим задув за собой свечу. Завтрашний день ее мало беспокоил, она знала, что если все убрала, то Валентина ничего не заметит. Ее няня была такая, что если обнаружит что-нибудь, то будет выяснять причину и находить правду, пока не доберется до истины, а если не найдет ничего, то и обращать внимание не на, что не будет.
Поевшая и довольная, она крепко и быстро заснула. Когда Лиза проснулась, был уже день. Солнце светило сквозь голубые ситцевые занавески, и ее комната показалась ей особенно веселой и приветливой с ее побеленными стенами, и ковром на полу, что Елизавета сразу почувствовала прилив бодрости. Ведь юность очень чувствительна к внешним впечатлениям. Лиза подумала, что новая жизнь для нее уже началась и, что в ней будут не только огорчения и трудности. Но также удовольствия и радости. Девушка встала с постели и тщательно приготовила себе одежду: ее любимое розовое, украшенное ярко-красными розами, платье, а также под цвет платья, но без роз, домашние туфли, а пока накинула халат. Она от природы, любила изысканно и красиво выглядеть, не в ее правилах было пренебрегать своим внешним видом, она всегда выглядела красиво в своих ярких шелковых нарядах. Лизавета взяла с тумбочки не большой золотой колокольчик, которым обычно звали крепостных, и позвонила несколько раз: ей надо было, чтобы Валентина ее заплела и одела, ведь она не могла появиться на людях растрепанной.
Няня появилась через две минуты с подносом, на котором, аппетитно попахивая, были: сливочное масло, булочки и чай. У Валентины было такое лицо, как будто она за, что-то мысленно ругала свою молодую хозяйку. Но вот за что? А может быть за ее "ночную трапезу", но как она узнала, ведь перед тем как лечь спать, Лиза убрала все в чулан и помыла посуду? – Валентина, одень меня и заплети, – попросила няню Елизавета.
Ее няня не проронив не слова, взяла в руки Лизин корсет со стула. Как Лизавета ненавидела эту вещь! Тугая, неудобная, сковывающая все движения! Но она все же его носила, не хотя этого, а потому-что так принято. Сделав глубокий вздох, она села на кровать и скинула с себя халат.
– Ай! – вскрикнула девушка, когда Валентина со всей силы потянула за тесемки. – Сиди смирно, дитя, – наконец-то заговорила ее няня.
– Sacre dieu! (Фр .-Черт побери!), -заругалась на французском шепотом Лиза, хотя знала, что няня ничего из этого не поймет, но непременно расскажет княгине Полиновой, маме Елизаветы.
Но к счастью Валентина ничего не услышала, она только нахваливала талию Лизы, видно только ей одной эта часть одежды было по душе. Ведь каждый раз с улыбкой она расхваливала талию Елизаветы.
Наконец Лиза была одета и заплетена. Длинные каштановые волосы вились до самой груди, и в них красовался красный цветок, который ей вплела в волосы Валентина.
–Что вы вчера делали ночью на кухне? – спросила няня у Елизаветы.
– Я? – не поняла девушка, – Ничего! – соврала она, рассматривая себя в большом зеркале в углу, в котором виднелась вся ее одежда: от цветка на голове, до розовых туфелек.
– "Oh diel! Que c'est beau!" (Фр. -"O Боже! Какая прелесть!") – воскликнула про себя Лиза, восхищаясь своим отражением в зеркале.
Тут опять послышался голос Валентины и то, что она сказала заставило Елизавету обернуться:
– Если вы еще раз устроите трапезу ночью на кухне, я все расскажу Арины
Владимировне. – Няня, прошу тебя, я больше так не буду, не говори ничего маменьке. Мне просто захотелось, есть, – попросила Лизавета, как обычно надув губки и похлопав длинными ресницами.
– Хорошо, – согласилась няня, – но, чтобы это было в последний раз, – предупредила она молодую хозяйку и вышла из комнаты, чему девушка была очень рада.
Вскоре и Лиза ушла из комнаты. Есть ей не хотелось, ведь совсем недавно она выпила горячий чай и съела булочку, которые принесла Валентина. И решила осмотреть дом.
Глава 9. Шёпот ветра.
Елизавета миновала длинный коридор и спустилась по лестнице в гостиную. Она решила начать снизу, а потом осмотреть и второй этаж, а может быть и вид в сад с крыши. В гостиной она задержалась на несколько минут, рассматривая картины на стенах. На одной был пожилой мужчина в полный рост, в военной форме, и с длинной бородой и с усами, но совершенно лысый, а внизу была надпись: " А. М. Тактаев"
"Должно быть-это отец Василия Андреевича-моего дяди", -решила про себя Лиза.
А на другой – молодая женщина лет двадцати пяти – двадцати шести, в темно-зеленом платье с разрезом до груди и жемчужным ожерельем вокруг шеи. Волосы ее – русые, волнами лежали на плечах, частично прикрывая ожерелье. " 3. К. Пионова" -было подписано под картиной, но это имя ничего Лизе не говорило, она знала только одно-это кто-то из ее родни.
В гостиной так же висели бронзовая лампа и большие старинные часы, потемневшие от времени, с причудливой резьбой по краям. Девушке все казалось здесь, восхитительным, прекрасным, она с детства любила разглядывать дома их знакомых, бегая сверху вниз, рассматривая каждую вещь, и, похоже, не потеряла эту способность и сейчас.
Она вышла наружу, в сад. Было чудесное весеннее утро. Солнце ласково освещало весь сад. Выйдя на лужайку, Лиза обернулась, чтобы взглянуть на дом. Он был двухэтажный с черепичной крышей, и весь белый, что показалось Лизавете до боли странным, либо белую краску каждый месяц приходилось красить, а это стоило не малых затрат.
В саду стояло три-четыре дерева рябины, а в клумбах цвели незабудки, нарциссы, маргаритки, а также розы всех цветов и видов.
Она вошла обратно в дом и решила осмотреть кухню, а заодно узнать, куда делись Валентина, Ольга и Арина, а так же Анастасия и Наталья, ведь с тех пор как няня ее одевала, прошло двадцать минут, а ее за это время Елизавета не слышала, что было довольно необычно.
– Елизавета Семеновна, вам что-нибудь принести? -спросила Антонина, едва Лиза переступила через порог. – Нет. Тоня, -обратилась она к девушке, либо не привыкла к крепостным обращаться по полному имени (Валентина была исключением),-я сегодня не видела свою маму и сестру, они ушли?
– Да, как только позавтракали, и с ними ушла Наталья Викторовна, – последовал ответ.
– А Настя?
– Анастасия Васильевна у своей подруги-Зинаиды Исаевой в доме напротив, – ответила девушка, указывая пальцем на окно, из которого была видна лишь небольшая часть трех этажного темно-зеленого дома.
– Когда тетя, мама и Оля вернуться?
– Я не знаю, – кратко ответила Тоня. Больше вопросов у Лизы не было.
Елизавета вышла из кухни, и обошла весь дом сверху донизу, восхищаясь тем, как со вкусом он обставлен. Она поднялась по узкой лесенке на чердак, а затем по пожарной лестнице и через открытый люк вышла на крышу, Теперь она могла видеть, весь сад. Наклонившись вниз, Лиза посмотрела на сад, он развернулся перед ней, как большая карта. Зеленый подстриженный газон окружая, словно поясом, огромный белый дом, деревья окружали его со всех сторон, а у крыльца в клумбах росли цветы, которые с крыши казались еще прекрасней. Лиза видела соседние дома, и тот самый темно-зеленый трехэтажный дом, и уже смогла разглядеть его всего. Он был великолепен, наверное, самый красивый дом в Петербурге из всех, что она видела, чуть подальше виднелась церковь, а лучше сказать, только ее верхняя часть, которая закрывала горизонт, поднимаясь почти до самого голубого неба, по которому медленно плыли белые пушистые облака.
В этом пейзаже не было ничего необычного, он весь был прекрасен. – E'clat (Фр .-Блеск),-восхищенно произнесла Лиза,-Grand dieu(Фр. -Боже мой)– это прекрасно.
В этот момент ее не интересовало ничего, для нее это было самым прекрасным. Она забыла о библиотеке, которой всего минуту назад, точно так же восхищалась: ее прекрасными книгами, огромными размерами, короче всем, что там было. Но все же то, что она сейчас увидела, не шло в сравнение не с чем. Сейчас она чувствовала себя птицей, которая парит на земле, Лиза видя красоту своего сада и восхищалась ею, она была свободна как птица.
Тут она увидела, как к дому подъехала коляска и из нее вышли: тетя Наташа, мама и Оля, а с ними вместе и Валентина.
Лиза повернулась и вновь спустилась в люк, едва различая пожарную лестницу, После яркого голубого неба и залитых солнцем домов, садов и дорог, которые она только, что созерцала с таким восхищением, казалось теперь, что на чердаке темно, как в погребе.
Елизавета на минуту задержалась, чтобы запереть люк на задвижку, и отряхнуть свое платье от пыли, а теперь на ощупь нашла выход из чердака и спустилась вниз на первый этаж. Где Арина, Ольга и Наталья уже оживленно вели беседу о чем-то за чашкой чая.
