Екатерина Сергеевна «Лис»
Ты мое Солнце
Как знать, что хочет твоя душа? Она как личный доктор выбирает только лучшее своему хозяину.
Олег счастлив, что в его объятиях успокоилась Всемирная егоза, которая после нескольких бутылок и душевного разговора с лучшей подругой тихо посапывает в его подмышку, выставив напоказ острые коленки.
Надя чувствует его терпкий запах, понимает, что это и есть ее счастье, тот громоотвод, способный удержать ее грозу.
Глеб смотрит на дно пустого стакана, очерчивает пальцем контур телефона. Железо жжет ему руку, прячет текстовый файл и несколько фотографий. Он мучает себя. Мозговая жвачка слипает мысли, не позволяет нормально жить, спать, есть, существовать. Правильность его выбора призрачна. Он снова совершил ошибку и теперь тонет в пустом стакане и ее рыжих волосах. Отрицает родившиеся чувства.
Аня с умилением наблюдает за Надей. Радуется ее счастью и вспоминает о потерянном своем. Мы, и правда, понимаем, что были счастливы только после пустоты потерь. Осознать это потом больнее в стократ, и жить надеждой на шанс исправить ошибки невыносимо. Как предать теперь свое сердце, которое признало любовь? Возможно ли? Аня смотрит на Глеба, замечает его короткие острые взгляды. Он красив и молод. Он сможет поделиться своей свободой, дать крылья веселья и свежего адреналина. Не этого ли она всегда хотела, живя в золотой клетке? Аня делает глоток прозрачной жидкости. Допивает остатки и все равно не пьянеет. Мысли сковывают и не дают долгожданного расслабления. Аня закрывает глаза, выбирает любовь, золотую клетку и семью. Добровольно запирает себя.
Стол таит на себе остатки еды, белые кусочки торта, как снежные комочки, лежат на тарелке и ждут своей участи. Веселье и разговоры уже давно стихли, ночь в самом разгаре, и их зал заполняется народом. Музыка плавно поднимается выше, течет по венам бара в порыве соблазнить на танец.
– Пойдем потанцуем, – выныривает из глубины стакана Глеб.
Он встает, предлагает Ане пойти за собой. Девушка, как по ниточке, следует на танцпол. Ноги тверды, разум чист, желания реальны. Глеб прижимает ее тело, сливается с музыкой и без лишних слов уводит ее в танец. Несколько веселых пар присоединяется к этому волшебству. Они кружат, как опавшая листва, под настойчивыми порывами ветра.
В эту красоту врывается ужасный сигнал электронного письма, отвлекает Аню от ласковой мелодии. Она убирает горячую руку с плеча парня. Делает шаг назад, смотрит в тень на лице.
– Извини, – уходит к столу. Глеб разочарованно, но послушно следует за ней. Ищет остатки алкоголя. Надя спит на груди любимого, наслаждается сонной сказкой. Олег, откинувшись на спинку дивана, прикрыв глаза, наслаждается звучанием гитары. Он запустил пальцы в ее волосы, ласкает тонкий шелк, млеет от ее посапывания.
Почта на телефоне горит ярко-оранжевым значком. Аня осматривает присутствующих, все здесь. Кто может писать ей в столь поздний час? Любопытство – один из смертных грехов.
Открыть. Не выдерживает. Фото. Открыть. Поздно.
Яркость и четкость экранных снимков ослепляет. Их снимали так близко, что зависть правильности линий поражает. Аня пьянеет в одну секунду, как будто организм копил силы, а теперь сдался. Сразу выдал все, пытаясь защитить.
Раз. Щелчок. Вздох. Сергей красивее любого идола в блеске ночных софитов ночного клуба. Его голова безмятежно откинута на спинку мягкого кресла. Дым бледной пеленой скрывает фигуру женщины, ее голова лежит на его груди, а руки обнимают за талию.
Два. Щелчок. Выдох. Поцелуй жаркий, настолько горячий, что телефон нагревается от такой страсти.
Три. Щелчок. Не дышать. Объятия крепче любых цепей.
Фотограф – мастер, его картинки оживают и воображение уносит в пустоту боли и безысходности. Аня заставляет себя дышать. Не хочет подавать вида, тревожить друзей. Она, как можно спокойнее, отключает телефон, кладет его в карман.
– Я выйду,– тихо, не своим голосом и куда-то в пустоту.
Глеб встревожено оборачивается на ее дрожащий голос, но видит лишь удаляющуюся спину. Несколько минут ждет, чувствует неладное и идет следом.
Ватные ноги Ани несут ее вперед, руки сами собой находят ручку двери женского туалета. «Подожди немного, не здесь», – шепчет разум. Свет автоматически освещает черный кафель. Танцует бликами по гладкой плитке. Аня проходит в пустое пространство, хватается трясущимися руками за черный камень раковины. Сжимает сильно, до боли в шаге от истерики. Враз ослабевшие ноги подгибаются. Все. Нет больше сил держаться, и лавина боли обрушивается на мокрую раковину. Зеркало отражает лишь тень, ее душа, как половая тряпка, повисает на костях рваной безжизненной массой. Разочарование сгибает тело девушки, она издает стон, не в силах кричать. На месте ее души образуется черная дыра, она поглощает внутренности, больно стягивает их, убивает с особой жестокостью. Разрастается и касается сердца, где заперто ее желание. Все. Больше ничего не осталось. Выбор был сделан неверный. Она закрывает рот рукой, останавливает рвущийся наружу вопль. Понимает, что где-то в глубине своего разума всегда знала, что так и будет. Что ее человек примет решение за нее. Какой молодец, – с ухмылкой. Сколько можно ждать ее ответа? Дура.
Слезы одним потоком стекают по ее щекам, падают и разбиваются о стенки раковины, плывя в черную дыру. От холодных рук разрастается иней и тонкой хрустящей коркой покрывает кожу. Истерика оседает в горле. Аня не может четко мыслить, лишь поток красочных фотографий стоит перед глазами, как галлюцинации у наркомана.
– Аня, что с тобой? Что случилось?
Девушка поворачивается, затихает, смотрит на вошедшего Глеба. Ее опухшие от слез глаза начинают щипать. Она тихонько всхлипывает, шмыгает носом и старательно сдерживает рвущийся изнутри скулеж. Парень в смятении делает пару шагов, подходит близко, но не позволяет себе и руки протянуть к заплаканному лицу. Аня гипнотизирует, заглядывает прямо в глаза, ищет что-то в этом голубом омуте. Слезы текут тихо, каплями собираются на подбородке, губы дрожат. Глеб не выдерживает, тянет руку к скуле и большим пальцем вытирает скопившиеся капли.
– Ты мне можешь сказать, что случилось? – он напуган, но собран, каждая его мышца готова реагировать.
Аня мотает головой, не отводит глаза, не теряет контакт, ищет в них защиту. Хватается за реальность будто, если отведет взгляд, пропадет в пропасти самоуничтожения.
– Тебя кто-то обидел? – уже ближе в один шаг.
– Да, – не своим голосом грубо. – Но я сама виновата, – признается, все так же смотрит в глаза.
– Кто? – Глеб бегает глазами в поисках обидчика. Сжимает зубы до неприятного скрежета. – Кто посмел? – уже рычит, готовый рвать на части.
– Его здесь нет, – обреченно, качает головой Аня. – И больше никогда не будет. Он ушел…
Парень склоняет голову вбок, не понимает, о чем говорит девушка, но смиряется с ее словами.
– Хочешь, я отвезу тебя домой? – догадывается, о ком говорит Аня, и уже более спокойно, – поговорим там.
Глеб вырывается из-под гипноза, делает шаг назад, только чтобы не чувствовать, как содрогается ее тело, гонит желание прижать и утешить, не отпускать.
Аня, как не своя, хватает его за руку, возвращает назад. Постепенно опускает глаза, скользит по носу, щекам, собирает его румянец. Залипает на пухлых губах. Что ею движет, сама не знает. Очередной порыв глупости.
– Поцелуй меня! – просит.
Глеб замирает, прислушивается, послышалось.
– Что? – он просто неправильно понял, отрицает.
– Поцелуй меня, – еще раз повторяет просьбу, уже четче и громче. – Мне надо понять…
Глеб делает шаг, обнимает ее за плечи, которые останавливаются под его сильными руками. Девушка перестает всхлипывать.
– Дуреха, – улыбается он. – Ты немного пьяна и не понимаешь, что просишь, – парень убирает ее волосы назад, позволяет себе лишь немного коснуться ее шеи. – Что бы ни случилось у тебя с Сергеем, ты не должна поступать необдуманно. Кого уговаривает, сам не знает.
Что же она творит? Как он мог ее так обидеть? Мысли со скоростью света формируют разные догадки. Пьяное сердце кричит надрывается, бьётся взаперти о грудную клетку. Оно очень хочет любви и тепла. Попробовать хоть раз этого настоящего чувства, испить все желания, как дорогое вино. «Возьми, – шепчет оно, – ей плохо, утешь, приласкай сейчас и только один раз. Узнай, что значит настоящие чувства».
– Пожалуйста, – начинает опять плакать Аня. – Я знаю, что нравлюсь тебе, – пьяный голосок почти пищит.
– Очень, – на выдохе произносит Глеб, – но я не могу. Ты потом пожалеешь о своем поступке и возненавидишь меня.
Девушка поникает, понимает всю правоту его слов. Покорно признает и опускает янтарные глаза в пол. Делает шаг назад. Глеб тянется, приподнимает ее подбородок.
– Ну, и черт с ним, – рычит и впивается в ее губы. Вначале спокойно, аккуратно пробует на вкус. С каждой секундой ждет, что его оттолкнут, но нет, руки девушки лишь плетью ложаться на его круглые плечи. Поцелуй Глебу нравится, и он теряет голову окончательно.
Он идет на поводу желаний, дает себе то, что нельзя было, проигрывает телу, а вот теперь уже ничего не изменить. Нельзя притвориться, что ничего не было. Его руки уже обнимают крепче железа, а губы терзают и не отпускают из плена. Он дышит с ней одним воздухом, вдыхает легкость и спокойствие. В душе Глеба все смешивается, правильное и неправильное. Он чувствует этот хаос, но не желает останавливаться. Будь что будет – и сгорает в огне удовольствия. Их алкогольный запах перемешивается, опьяняет еще больше. Сердце отказывается верить, а нежные стоны пугают эхом.
Сергей, Аня, Глеб. Каждый из них поддался обстоятельствам, стал заложником неправильных решений, игры, которую сыграл кто-то другой, вероломно вмешался в их судьбы. Они пленники эмоций, можно ли их винить в боли прошлого, в путанице чувств в настоящем, детских обидах и недостатке тепла? В том, что они не смогли противостоять своим желаниям?
Глеб сильно прижимает мягкое хрупкое тело Ани к холодной кладке кирпича. Хватает ртом влажный ночной воздух, переводит дыхание. Сколько бы ни пытался, не может напиться вкусом ее губ. Боится, что сказка вот-вот закончится. Покусанные ранки саднят, отчего Анины губы становятся еще краснее. Она облизывает бусинки крови и еще крепче прижимается к его груди. Ждет утешения, как брошенный котёнок ластится к ногам человека.
Сердце подчиняется, оно больше не бьется, не кричит о любви к Сергею, оно сдается в плен обиде и отчаянию.
Дверь квартиры неохотно впускает двух безумцев. Их разгоряченные тела обтирают все вертикальные поверхности. Глеб толкает ногой дверь комнаты. Она встречает темной прохладой, пытается отрезвить сознание. Он приподнимает Аню, сажает на стол. В темноте не видит ее лица, пальцами ощупывает ее острые контуры. Слизывает тонкие дорожки от высохших слез. Аня стягивает резинку с его волос, запускает руку в мягкую каштановую волну. Пропускает их сквозь пальцы, как песок, млеет от удовольствия и щекотки. Глеб щенком подставляет голову к ласкам. Шепчет – ещё, не останавливайся, гладь. Девушка обрисовывает его ухо, проходит по затылку, рождает электричество. Общее безумство кружит голову. Парень упивается наслаждением, их тела нашли общий язык, позволяют себе плавится под настойчивыми ласками друг друга. Он скользит по длинной шее, целует ключицу, проводит языком по выпирающим косточкам. Девушка глубоко дышит, старается зацепиться сознанием хоть за что-то, унять взбесившийся пульс. Сердце из последних сил ищет подсказки. Глеб перехватывает ее на руки, опускает на твердую поверхность кровати. Оголяет живот, впивается в него зубами, как вампир, жаждущий крови. Аня вдыхает запах возбужденного тела, понимает – не тот, но вопреки выгибает поясницу, позволяет расстегнуть пуговицы. Бездонная нежность опаляет и без того горячее тело. Глеб приподнимается, снимает с себя футболку, показывает чернильные узоры и бугорки каменных мышц. Луна-подруга оставляет серебристые разливы на его теле. Аня поглаживает кожу, грубую, неправильную, принимает поцелуй, страстный и тоже неправильный. Вытряхивает все мысли из головы. Открывает глаза, находит свое отражение в ледяном синем свете. Блики луны делают его глаза еще ярче. Сердце ликует – нашло. Глаза не его, не тот теплый шоколад, который смотрит на нее только в такие сокровенные моменты. Она пугается, уводит свои губы.
– Глеб, Глеб, прости, пожалуйста. Не надо, – отворачивает голову. Парень пытается поцеловать еще раз, перехватывает ее голову, удерживает, сжимает щеки. Он не готов все так оставить, он слишком далеко зашел. Прижимается, обхватывает ее плечи.
– Не отпущу, – рычит зверем, обдает ухо горячим дыханием, пугает искаженным от ярости лицом. – Я тебя предупреждал, – еще целует, кусает в шею, оставляет красный след. – Моя, – сквозь зубы с безумством в глазах.
– Нет, не твоя, – качает головой, просит прощения.
Голова идет кругом от напора и крепких объятий. Глеб ослабевает хватку. Крутит головой, как безумец, не решается все прекратить. Аня освобождается, отползает к стене и поджимает ноги к груди.
– Ты его любишь? – смотрит с болью, старается унять плоть и сердце, иначе разорвет ее.
– Да, несмотря ни на что. Я думала, что смогу, потому что… – ей становится стыдно.
– Уходи, – вскакивает парень, быстро подходит к окну, распахивает трясущиеся рамы.
«Я его люблю» – клеймом остается на сердце. Глеб выплевывает каждый выдох, хочет выть раненым зверем.
Воздух становится грязным, а легкие порывы ветра не в состоянии остудить пожар. Парень обхватывает руками голову, свешивается наполовину из окна и слышит, как захлопывается дверь. Черная вуаль ночи накрывает его уставшее тело, остается на лице. Он опять совершил ошибку.
Часть 3.
***
Дождь барабанит по железному корпусу новой машины, разбивается и слезами сползает по стеклам. Эд выжимает газ на полную. Телефон на пассажирском сидении светится именем Сергея и автодозвон сообщает, что абонент не доступен. Спидометр зашкаливает, а свист резины закладывает уши, перебивает бой дождя. Мокрая трасса пугает своей серой пустотой. Она проникает в душу, разъедает хуже самой едкой химии, оставляет страшные дыры. Эд виляет машиной, пытается ускорить и без того рвущийся мотор. Злится, что пришлось оставить мотоцикл. Парень бьет по рулю, вкладывает в удар злость и свой страх. Он сладким, липким сиропом уже забрался в сердце, гнилым предчувствием оседает на стенках сосудов, не позволяет крови согревать тело. Эдуарда трясет, он сжимает еще крепче покрытие руля, разрывает. Страх уже ледяной коркой добрался до сердца.
Как же так он не успел, почему не встретил, не придал значения пустым гудкам в телефоне? Почему не послушал сердце, отверг предчувствия? Не смог предупредить. Угрызения змеей проползают по венам. Он чувствует беду, как всегда, как и восемь лет назад, гонит еще быстрее, пугает капли, боится не успеть. Телефон отключается, не в силах дозвониться. Еще минуту. Эдуард следит за мчащимися навстречу машинами, боится пропустить одну, но самую важную. Телефон загорается звонком, парень выдыхает, видит его имя, отвлекается от опасной дороги, включает.
– Сергей, Сергей, ты где? Почему не берешь трубку? – голос дрожит, заполняет весь салон.
Тишина, тяжелое дыхание.
– Сергей, не пугай, – Эд трясется, как лист на ветру, дрожь пробегает по коже смертельным предчувствием.
Выстрел, выстрел и еще. Тишина.
– Сергей! – орет Эдуард. – Нееет! – и машина скользит в кювет.
Глава 43.
Эд идет по пустому шоссе. Далекие сигналы «Скорой помощи» увозят с собой его друга в надежде спасти. Он вытирает окровавленные руки о рубашку, размазывает алые пятна, портит дорогую ткань. Кровь его друга впитывается в кожу, смешивается с его. Грудь болит, а каждый вздох дается с трудом. Он еле стоит на ногах, держится сознанием за далекие сигналы. Кровь тихонько стикает по виску, очерчивает скулу, сползает по шее. Яркие ссадины покрывают лицо и тело. Его новая машина разбита в двухстах метрах отсюда.
Парень обходит людей в форме, не смотрит на черные мешки на грязном мокром асфальте. Они прячут от посторонних глаз тела его ребят. Бойцы, телохранители – его друзья. Видит искореженную машину Сергея с трупом водителя, которого пытаются достать спасатели. Репортеры стараются прорвать красные ленты ограждения. Они суют свои микрофоны пробегающим мимо спасателям, ищут информацию. Все, как в бреду, все неправда. Время сворачивается в петлю повторов. Выстрел, авария, кровь. Он не успел всего лишь на чуть-чуть. Эд подходит к дорожному ограждению, цепляется в него холодными пальцами. Кричит, кричит так сильно, как никогда в жизни не кричал. Хочет избавиться от боли. Ветер подхватывает крик, уносит в пустоту, но боль оставляет владельцу. Он не может потерять друга, он не может потерять свой смысл. Эд царапает ногтями ржавое железо, разрывает кожу на ладонях полосками ран. Опять кричит, на потеху репортерам. Молит о помощи. Небеса падают ему на голову, обрушиваются громом. Торгуется с Высшими силами, обещает невозможное. Просит забрать его, но сохранить такую дорогую для него жизнь. Как бы он хотел повернуть время вспять, сесть за руль на пять минут раньше. Он без сил сползает на землю, закрывает руками лицо. Падает на колени, обхватывает себя, рычит, не может уже кричать. Горло сдавливает боль, царапает связки, разрывает мягкие ткани. Как избавиться от этой боли? Ее нельзя выкричать, отдать, попросить излечить. Ее можно только пережить.
– Эдуард Викторович, что с вами? – женщина-врач подбегает к лежащему в позе эмбриона мужчине. – Вы тоже после аварии, позвольте мне вас осмотреть, – тревожно просит она и подзывает санитаров.
Эд не реагирует на ее призыв. Он хочет умереть здесь и сейчас, не узнать, смогли ли довезти Сергея. Он клянется, что и там будет оберегать его. Всегда и вместе. Эд заставляет себя не дышать, капли крови падают на асфальт, оставляют маленькие отпечатки. Ребра разрываются от скручивающихся в узел легких. В них пожар, они горят.
– В машину его, – командует доктор.
Сильные рослые ребята подхватывают тело Эда и уносят в машину «скорой». Парень отключается.
Сколько проходит времени? Оно свернулось в петлю и гонит страх по кругу, не давая здраво мыслить. Эд сидит в коридоре огромной дорогой клиники. Ждет, пока пройдет операция. Прячет под белым медицинским халатом окровавленную, разорванную рубашку, рваные раны и туго стянутые бинтом ребра. Он выторговал для друга шанс. Маленький, призрачный, но шанс. Время отсчитывает минуты, гремит в тишине коридора, сообщает о том, как мимолетна жизнь. Эд сгибается под тяжестью мыслей, каждый вдох приносит ему боль, но сердце болит сильнее.
«Ты только живи, только живи, а я расплачусь с Всевышним».
Огромная железная дверь открывается. Молодой врач поправляет халат и стягивает перчатки. Выразительный взгляд затаил великое спокойствие и грусть.
– Как он? – парень хватает мужчину за грудки, практически рвет халат. – Я повторяю, что с ним? Он жив? – трясет его Эд.
Хирург молчит, тянет и без того длинные минуты. Смотрит в бледные, покрытые пеленой зеленые глаза под тенью боли, усталости и звериного страха. Убирает его руки, чуть встряхивает для убедительности.
– Если вы сейчас не успокоитесь, я вызову охрану, – говорит он, но не отводит взгляд.
Эд послушно отпускает, понимает, кто тут царь и Бог. Хватается за песок своих волос. Боится спросить еще раз, знает, что не выдержит.
– Операция прошла успешно, – наконец-то улыбается врач. – Ваш друг очень постарался жить. А вот вам, – он смотрит на внешний вид Эда, – тоже нужна помощь.
Парень отмахивается, рвется к двери. Сердце начинает биться с новой силой.
– К нему сейчас нельзя, – перехватывает его за талию мужчина, прижимает к себе, пытается успокоить. – Через пару часов его переведут в послеоперационную палату, и я позволю к нему зайти, а сейчас дайте мне вас осмотреть, – просит хирург и уводит Эда от такой манящей двери.
– Прошу вас, присаживайтесь, – врач открывает кабинет и жестом указывает парню на низкую кушетку около окна. – Не надо стоять в дверях. Проходите, – мужчина подходит к столу, подбирает несколько бумажек, изучает, находит черный лист рентгена, смотрит на неровные линии. Вздыхает.
– Я так понимаю, вы отказались от госпитализации, даже несмотря на перелом ребра. Сбежали от медсестры. Да? Как по-детски, – он просто крутит рентген и уже не смотрит на тонкие линии, оборачивается, неодобрительно качает головой.
Эд прислоняется к стене, стоять гораздо легче чем сидеть.
– Да, – совсем слабым голосом. Бледность лица может соревноваться с чистейшим снегом. – Я не нуждаюсь в помощи, – храбрится, не показывает постороннему и намека на слабость, хотя ноги совсем слабы и подгибаются от каждого неуверенного движения. – Самое главное, чтобы…
Хирург подходит к безумцу вплотную. Рассматривает хорошо скрытый страх, берет за ледяную руку и подводит к пресловутой кушетке. Снисходительно качает головой и опускает тяжелые веки. Молча надавливает на плечи, не сильно, но посыл Эд понимает внятно. Садится, превозмогая боль. Кривится от пронзающих его стрел, которые попадают в тело и оставляют невидимые раны.
– Молодой человек, я понимаю ваше переживание, но подумайте сами, – он стоит рядом, поглаживает парня по напряженному предплечью, чуть надавливает, удерживает, боится – убежит. – Ваш друг придет в себя, захочет с вами увидеться, и что же? Вы предстанете перед ним в таком виде? – врач рассматривает глубокие раны на виске и шее, опять качает головой. Безрассудство мальчишки изумляет. – Поймите, ему нельзя сейчас волноваться, – улыбается мужчина. Давит на сознательность друга. – Позвольте я обработаю раны, – с этими словами врач отпускает Эда и достает из стеклянного стеллажа все необходимое для перевязки. Эдуард в нетерпении начинает ерзать по твердой поверхности кушетки. Он привык быть стойким, оказывать помощь, и рваные раны давно не приходят ему в кошмарных снах, но как дело касается его самого, он превращается в трусливого мальчишку.
– Только не говорите мне, что вы боитесь врачей! – хирург берет голову Эда, поворачивает раной к свету и аккуратно промывает раствором. Парень жмурится от щиплющий боли, сжимает белые простыни, шипит и начинает уворачиваться.
– Будете дергаться, позову санитаров, – в шутку угрожает врач. – Вы полдня проходили без обезболивающего, а сейчас боитесь зеленки? – он наклоняется к лицу Эда поближе, рассматривает порезы и неожиданно для парня дует.
Эдуард вздрагивает от такой наглости. Впивается гневным взглядом в лицо врача. «Мужчине лет сорок, не больше»,– решает он. Очень короткий черный еж с удлиненной челкой, сообщает о хорошем стиле. Широкий лоб, острый нос, о который при желании можно обрезаться, пухлые губы практически не сочетаются с глазами. Карие, миндалевидные, они выдают принадлежность врача к азиатам, что делает черты его лица сказочно милыми. Бейджик на халате гласит: «Даниил Станиславович. Хирург».
Эд улыбается, меняет гнев на милость. Большие и добрые глаза врача подкупают холодное сердце Эдуарда.
– Ну же, повернитесь, – вырывает его бархатный голос. – Вот молодец.
«Ну, как с ребенком», – снова злится парень и сводит брови.
Хирург не обращает ни малейшего внимания на грозный, устрашающий вид пациента, протирает подушечки пальцев, смывает засохшую кровь. Глубокие царапины заматывает бинтом. Гладит кисти, опять дует и прищуривает и без того узкие глаза, отчего появляются забавные морщинки.
– Вот и молодец, – отходит от пациента врач и делает еще одну вольность, не позволительную с точки зрения Эда. Он лохматит его волосы. В парне все закипает. Ярость с гневом сталкиваются в одно единое и разбиваются об улыбку врача.
– Эдуард Викторович, вы не хотите выпить кофе? – между прочим интересуется врач. – Сергей Александрович еще некоторое время будет в реанимации под наблюдением, а вам бы не мешало успокоиться и что-нибудь перекусить. У нас внизу замечательное кафе.
Мужчина опирается на стол и ожидает ответа. Эдуард замечает, как бледнеют его глаза за накатившей усталостью.
– Тогда я угощаю, – решает он и нетвердой походкой идет на выход.
Уже через десять минут двое мужчин сидят в маленьком уютном кафе на первом этаже больницы.
Светлые тона помещения как лучик надежды для ожидающих. В разгар рабочего дня кафе пустует. Кофе с легким запахом коньяка остывает в маленьких кипельно белых чашках. Его аромат будоражит горящие сердце Эдуарда, тычет носом в воспоминания, в разорванную рану чуть выше сердца, в еле уловимый взмах ресниц и слабое прикосновение. Эд сжимает кулаки, бинты окрашиваются в красный.
– Спасибо за приглашение, – разбавляет тишину первым врач. – Я не успел представиться… – отвлекает от нахлынувших воспоминаний хирург.
– Даниил Станиславович, – измученно улыбается Эд и кивает на бейджик врача, когда видит его изумление.
– Вы оперировали Сергея, и это самое малое, что я могу для вас сделать, – парень прячет печальный взгляд в чашку кофе.
– Ну, что вы. Это моя работа, – серьезно возражает врач, поправляет бейдж с именем. – Хотя, – задумывается он, – есть одно, что вы в состоянии для меня сделать, – хирург нагло делает глоток кофе, прищуривается. Весь его шарм направлен на собеседника.
Наглость врача начинает злить Эда еще сильнее. Неужели этому теперь учат в институтах? Парень мечет гневный презрительный взгляд, давится возмущением, глаза наливаются кровью.
– Я так понимаю, – не дает вставить слова Даниил, – теперь мы будем видеться часто, – тянет слова мужчина, радуется произведенному впечатлению и ошарашенным глазам парня.
Эд смущается. Щеки принимают ярко-красный оттенок. Он очень надеется, что это из-за горячего кофе с коньяком. Вся кровь приливает к лицу.
– Что? – в замешательстве смотрит сквозь, взглядом подпирает стенку.
– Сергей Александрович еще долго будет восстанавливаться после операции, да и вам нужен присмотр.
– Так в чем же заключается ваша просьба? – не выдерживает парень, мысленно бьет себя по голове за глупые мысли.
Врач делает еще глоток кофе, издевается над нервами паренька.
– Давайте перейдем на «ты». Зовите меня просто Даниил.
– Значит, просто Даня, – хмурится Эд, щупает имя и восхищается наглостью нового друга. – Хорошо, тогда просто Эдуард, – он наклоняет голову в знак приветствия, по традиции приподнимает чашку, салютует.
– Значит, просто Эдик, – усмехается врач и возвращает собеседнику колкость.
Судьба подготовила им свою историю, а Бог свел воедино огонь и лед, чтобы закалить души обоих.
– Даниил, Даня, – очень интересное имя, прости мою нескромность, – быстро адаптируется Эд, принимает манеру поведения. Его напряжение спадает, он расслабляет плечи, даже дышать становится как-то легче.
– У меня мама родом из Кореи, отец русский, поэтому так и назвали, – понимает интерес собеседника.
Некоторое время они молчат, каждый погружается в свои мучительные мысли. Далекие звуки из кухни нарушают мирную тишину. Люди приходят и уходят. У бара задерживаются еще два врача. Они что-то обсуждают, делятся своими наблюдениями. Громкое жужжание заставляет Даниила засуетиться. Он вытягивается в идеальную струну и извлекает из заднего кармана рабочих штанов телефон.
– Да, я вас слушаю. Хорошо, Роман Геннадьевич, – встает, меняет доброе выражение лица на суровое. Кого-то так напоминает Эду. – Я уже поднимаюсь.
Хирург убирает телефон, поправляет и разглаживает изрядно помявшийся халат.
– Спасибо за кофе. Я скажу, когда ты сможешь навестить Сергея Александровича, – его голос превращается в лед и кажется, что даже вода в графине покрывается тонкой морозной коркой. Он отворачивается, делает несколько шагов к выходу. Парень провожает его взглядом, следит за белой фигурой.
– Ах, да, и раз ты сам отказался от госпитализации, я распоряжусь, чтобы тебе в палату Сергея Александровича принесли дополнительную подушку и одеяло. Я правильно понял, что ты не уйдешь сегодня ночью?
– Да, – одними губами произносит Эд в спину уходящему хирургу.
***
Грязный воздух Лос-Анджелеса плотным едким утренним туманом проникает в спальню. Открытое настежь окно доносит до ее ушей звуки просыпающегося города. Огни далеких автострад еще не погасли и горят красными сонными глазами. Анна вдыхает такой уже привычный для легких воздух. Она втягивает дым, отравляет еще больше внутренние органы. Между длинных ухоженных пальцев тлеет дамская сигарета. Женщина выпускает облако, оно разбивается о холод стекла и паром расползается в стороны, никотин оседает на ее алых губах. Анна всматривается вдаль, поправляет тонкую шелковую ткань простыни, накидывает край на манер греческой богини. Там, за окном, черный самолет оставляет белый ватный хвост, она провожает взглядом эту манящую вдаль линию. Наверное, именно такой самолет унес и ее сердце. Оставил лишь пустую оболочку с израненной душой, которая так ждала, верила, что обиды прошлого можно простить. Она столько лет утешалась подделками в надежде получить то единственное чувство. Не вышло. Сергей улетел, закрыл за собой все возможные двери. Между ними расстояние, между ними боль прошлого и чужая любовь.
– Храни мое сердце, – шепчет она улетающему самолету, – а я всегда буду ждать.
Женщина бессовестно выкидывает остаток еще дымящейся сигареты в окно, придерживает простыню, которая так и норовит сползти вниз по гладкой и ухоженной коже. Закрывает створку. За спиной слышится шевеление и негромкое мурчание. Оно сообщает, что ее мальчик проснулся. Она неохотно оборачивается, грациозно ведет подбородком, смотрит туда, где лежит уже не ее котенок.
Нунг с повадками леопарда растягивается на простыне. Нежится. Поджимает под себя те же белоснежные простыни, которые уже давно пропитались чужим ароматом. Она смотрит поверхностно и так хочет сохранить в памяти чудесную ночь с Сергеем. Нунг выпрямляет длинные изящные ноги, крутится по кровати в блаженной неге. Приподнимает свои голые ягодицы, опять вызывает возбуждение.
– Доброе утро, сладкий, – масленым голосом приветствует его Анна. – Как спал?
– Мм, прекрасно.
Он опять перекатывается на бок, приподнимается на локте, смотрит соблазнительным взглядом вытянутых глаз. А внутри огонь, дна в глазах не видно. Неудержимый, неутомимый, любвеобильный – одним словом, горячая кровь. Хорошая замена. Поэтому уже столько лет она по-своему дорожит этим мальчиком. Балует. Дает ему свое покровительство, что позволяет Нунгу играть во взрослые игры. Он ласковый, красивый и очень послушный. Не устраивает скандалы, не лезет в ее дела, он просто любит. Но это все равно не то, нет насыщения страстью, которую дарил ей Сергей. Горячий, взбалмошный и ужасно непослушный котенок. Любимый. Анна скользит взглядом по перманентному голому телу, обрисовывает линии его мышц, мысленно уже облизывает его шею. Ее черты лица заостряются и даже воздух режется о тонкие острые линии.
