Екатерина Орлова
Доктор V

Полная версия

Пролог

Когда она вот так прикасается ко мне своими нежными тонкими пальчиками с почти прозрачной кожей, через которую просвечивают голубоватые вены, я покрываюсь мурашками. Задерживаю дыхание, втянув побольше ее запаха. Шоколад с корицей. Этот запах теперь всегда будет ассоциироваться у меня с ней. Если бы еще полгода назад кто-то сказал мне, что я – владелец самого крупного БДСМ-клуба города – буду стоять, зажмурившись и затаив дыхание, и наслаждаться легким касанием пальцев женщины, мысленно умоляя, чтобы она не останавливалась, то рассмеялся бы ему прямо в лицо. Теперь же я просто боюсь пошевелиться, чтобы это не заканчивалось. Чтобы она никогда не отходила от меня ни на шаг. Только Элисон умеет так касаться. Смешно, но я даже боюсь открыть глаза, чтобы она не исчезла. Мне просто хочется чувствовать ее.

Я прислушиваюсь к ощущениям и понимаю, что волоски на теле встали дыбом, а по позвоночнику пробегает дрожь. Как можно одновременно возбуждаться и испытывать трепет? Черт, Винс, ты же врач. Это все химические реакции. Просто твой организм так реагирует на удовольствие. Ни хрена подобного. Я провел чертову уйму сессий, оттрахал кучу разных женщин, но ни одна не оказывала на меня такого влияния.

Удовольствие – это продукт работы одного из центров сознания. И это правда, меня так учили в университете. Но когда ты его испытываешь, то не думаешь о том, как описать настолько мощное и сильное чувство. Ты просто проживаешь его, пропускаешь через все нервные окончания и наслаждаешься покалыванием на коже, внутри себя, ноющим чувством за грудиной, которое утраивает наслаждение.

Она просто гладит меня. Всего лишь прикасается и наверняка смотрит в глаза, как делает всегда, чтобы уловить мою реакцию. Эти большие темные глубины наверняка сейчас мечутся по моему лицу в попытке понять, что я чувствую, какие эмоции испытываю. И я бы ответил, потому что привык говорить прямо.

Но именно в эту секунду не могу и рта раскрыть. Я вдохнуть-то нормально не в силах, потому что не могу поверить в свое везение. Хочу посмотреть на нее, сказать, как сильно зависим от нее, но не могу. Я пытаюсь открыть рот, но он как будто склеен. Протягиваю руки, но вместо объятий они почему-то проходят сквозь ее тело, словно она призрак. Я начинаю паниковать. Теперь я вижу Элисон, но никак не могу ухватиться за нее, не могу погладить. Чувствую, как мои брови сходятся на переносице, как напрягаются челюсти в попытке разомкнуть губы. Мне уже хочется кричать, выть и реветь от отчаяния, что я все никак не могу обнять женщину, без которой не могу дышать.

Мысленно кричу ей:

– Детка! Эли! Позволь обнять тебя! Не исчезай! Останься со мной! Пожалуйста, умоляю!

А потом я распахиваю глаза и делаю шумный вдох. Он выходит настолько громким, как будто я действительно до этого задерживал дыхание на протяжении длительного времени и сейчас жадно втягиваю кислород в горящие легкие. Резко сажусь и прикладываю ладонь к груди, за которой бешено колотится сорвавшееся сердце. Оно ноет, как будто оплакивает Эли. Я упустил свою девочку. Но ее не убили, я успел. Не убили. И я вынужден отпустить ее, только чтобы не подвергать опасности. Сжимаю волосы пальцами и сильно тяну, пытаясь душевную боль хоть ненадолго заменить физической. Так легче. Это должно помочь. Но нет. Ни хрена не помогает. Я не могу без нее. Как бы сильно ни старался сделать так, как будет лучше для нее, мне ни хрена не удается. Я настолько эгоистичен, что завтра снова – как вчера, позавчера и день до этого – поеду к ее дому и буду смотреть, как она после работы вывозит больную мать на прогулку. Буду всматриваться в ее лицо, выискивая на нем страдания. Потому что мудак внутри меня подпитывается тем, что видит, как она скучает. Если бы я хотя бы раз увидел, что она улыбается, то, наверное, оставил бы ее в покое, позволив продолжать свою жизнь без меня.

Поворачиваю голову и глажу подушку, которая еще хранит тонкий аромат ее духов и этот вездесущий запах шоколада с корицей. От нее всегда так пахло. Даже в день нашей первой встречи. Там, в больнице. Я тогда чуть голову не потерял, когда увидел миниатюрную девушку с длинной косой. И теперь я жадно вдыхаю этот запах, прижав подушку к лицу. Я готов задохнуться и умереть, лишь бы с этим ароматом.

– Эли, – шепчу, как полоумный. —Я скучаю, малышка.

Глава 1

Винс

– Когда приедет медсестра? – спрашиваю, выгружая из машины наши сумки.

Одри окидывает деревянный домик равнодушным взглядом и, пожав плечами, отвечает бесцветным голосом:

– Обещала к вечеру.

– А как она доберется в эту глушь?

Снова бесстрастно поднимает и опускает плечи. Одри настолько сейчас погружена в себя, что ей будет наплевать, даже если земля в следующую минуту разверзнется и поглотит все вокруг, включая ее саму. И на первый взгляд кажется, словно она никогда не выберется из этого состояния. ПТСР – это не пустое понятие для Одри Ланкастер. Но то, что она сама попросила о помощи, говорит о том, что она сильная личность, готовая бороться за свою жизнь и выгрызать у паники нормальное существование. Нужно только немного помочь ей в этом.

Чуть ли не впервые с момента нашего с Одри знакомства я не отпускаю шуточек и не улыбаюсь постоянно. Друзья в шутку называют меня «Доктор Ви», но Одри доведется прочувствовать на себе всю силу этого прозвища.

Пару лет назад я оставил практику в больнице, потому что чувствовал, что становлюсь хуже своих пациентов. Если они хотя бы не понимали, что сошли с ума, то я ощущал, как с каждым днем меня все стремительнее покидает рассудок, и испугался. Когда-то я вывел для себя простую истину: если ты чувствуешь, что сходишь с ума и тебе от этого становится страшно – значит, не все потеряно, и тебя еще можно спасти. Но если ты наслаждаешься данным процессом, то шансов нет. Так вот, мне стало страшно. Не просто страшно, я боялся даже думать о том, что окажусь на месте тех, кому вкалывали седативные препараты, потому что вряд ли я стал бы похож на Колина – нашего самого спокойного пациента. Я был бы буйным. Тем, кто постоянно нарушает больничный режим и доставляет хлопоты санитарам.

Как только оставил врачебную практику, я засел дома с бутылкой виски. Мы заперлись с ней в гостиной и стали думать, чем нам заниматься дальше. Я всегда был непостоянным в отношениях, поэтому первую бутылку сменила вторая, а за ней и третья. Те, кто думает, что психиатры всегда пребывают в состоянии дзен, сильно ошибаются. Мы тоже живые люди, которые испытывают эмоции и плохо с ними справляются. Некоторые вообще не выдерживают и сходят с ума или даже кончают жизнь самоубийством. Одно дело влезть в чужие мозги, изрядно в них поковыряться и найти источник проблем, и совсем другое – в своих, куда ты не можешь заглянуть как сторонний наблюдатель, чтобы вытянуть на поверхность корень зла. Поэтому практически у каждого психиатра есть свой психоаналитик, который лечит наши души, покрытые слоями чужих проблем. И так специалист, слой за слоем, снимает с тебя груз психологических трудностей.

Я никогда не был чувствительным и не пропускал через себя болезни и симптомы своих пациентов. В противном случае можно просто лечь рядом с ними и смотреть в потолок невидящим взглядом, ожидая следующей дозы седативного. Моими способами избежать сумасшествия стали юмор и секс. Сначала это просто помогало сбросить напряжение. Я менял партнерш в поисках свежих ощущений, которые позволят мне отключиться и найти ту точку опоры, которая даст силы двигаться дальше без оглядки на прошлое. Я так увлекся телесными удовольствиями, что сам не заметил, как оказался в Теме. Не то чтобы меня туда кто-то насильно тянул. Я лишь ослабил свой самоконтроль и позволил жизни вести меня за руку, чего раньше себе никогда не позволял. В итоге я стал владельцем клуба, который предыдущий владелец собирался закрывать. Мне пришлось потратить все свои сбережения, чтобы купить его и внести изменения, которые посчитал для него полезными. И не прогадал.

В мой клуб стремятся все, кто хотя бы немного связан с Темой. Каждая приватная комната расписана на недели вперед, люди готовы платить за это немалые деньги. Я создал свое царство на руинах провалившейся идеи и теперь упиваюсь результатами своего труда. Без ложной скромности скажу: я достиг успеха, который сделал меня знаменитым в определенных кругах.

Я не страдаю ненужной скромностью, и тщеславие мне, как и другим людям, не чуждо, поэтому действительно наслаждаюсь своей работой. Но мне пришлось отодвинуть ее на второй план, когда с Одри случилась беда. К этой девочке я питаю особую слабость. Не знаю, почему и когда это случилось, но она мне дорога, как будто является членом моей семьи или даже частью меня самого. Самое интересное во всем этом, что я никогда не чувствовал к ней сексуального влечения, хоть и был ее первым Домом. И чуть ли не единственным.

Одри попала в мой клуб случайно, и я стал тем, кто провел для нее краткий экскурс в Тему. С тех пор она играет за мою команду, быстро приняв решение, что хочет стать Доминатрикс. И преуспела в этом деле, хотя я всегда видел в ней задатки самбиссив, готовой отдать контроль в мужские руки. В какой-то момент я уж было думал, что ошибся – чего со мной обычно никогда не случается, – но потом появился Келлан и расставил все по своим местам, подтвердив мои догадки о том, что Одри просто нуждалась в правильном Доме.

Теперь же Одри была не похожа на саму себя: избитая, потрепанная, истерзанная. Оболочка той жизнерадостной и сильной девушки, которая в моем клубе поставила на колени не одного мужчину. Я помогаю ей занести чемоданы. Мы как раз поднимаемся к крыльцу, когда позади нас останавливается машина. Я оборачиваюсь. Такси. Всматриваюсь и замираю, когда открывается задняя дверца и оттуда появляется та самая медсестра с длинной косой. Мне даже кажется, что день перестал быть таким унылым и пасмурным. Словно выглянуло солнце. Отвратительно сопливо звучит, но в эту самую минуту я вижу именно это: как все вокруг озарилось светом и как стало тепло. Я ставлю чемодан Одри на веранде и спешу помочь девушке, которая тянет свой от отъезжающей машины, и попутно рассматриваю ее. Она одета в легкое платье до колен, короткую светлую джинсовую куртку, а на ногах у нее сапоги, похожие на ковбойские. Вместо одной косы заплетено две, и они перекинуты через плечи. Почему-то в этом образе она еще трогательнее, чем в медицинской форме, и я не могу отвести от нее взгляда.

– Давайте помогу, – предлагаю, подходя к ней.

– Спасибо, – говорит она нежным голосом, похожим на голос феи.

Когда-то давно моя мама читала мне сказку про Питера Пэна. Но не его приключения меня интересовали. Я так живописно представлял себе фею Динь, что у меня в голове сложился определенный образ. И вопреки всеобщему представлению, что у нее были светлые волосы, я все время видел ее с темными. Как вот у этой медсестрички, имени которой даже не знаю.

– Меня зовут Винсент, – представляюсь я, пока мы идем к дому.

– Элисон, – отвечает она и слегка краснеет, а я готов крепко зажмуриться, чтобы последнее изображение – ее краснеющей – навсегда было выжжено в моей памяти.

– Приятно познакомиться, Элисон, – говорю, жадно пожирая глазами румяные щеки.

Глава 1.2

Я просыпаюсь по будильнику, потому что решил начать терапию Одри с установления четкого режима. Она должна почувствовать себя в безопасности, а этому способствует, в первую очередь, заведенный порядок дня без отклонений от графика. Пробуждение, гимнастика или йога, завтрак, душ, прогулка, терапия, отдых, потом обед и снова терапия, прогулка перед сном, ужин, душ, какой-нибудь досуг и сон. Одри серьезно настроена на борьбу за свое душевное здоровье. Она установила планку в два месяца, за которые мы должны вернуть ее в реальный мир без того, чтобы пугаться каждого прикосновения или внимания со стороны мужчин. Пока она подпускает к своему телу только Элисон. Лишь ей доверяет помогать с уходом за собой. И я Одри понимаю. Будь у меня выбор, я бы тоже доверил Элисон заботиться о моем теле.

Потягиваюсь и сажусь на кровати. Тру лицо, прогоняя сон. Мне нужно придумать, какой физической нагрузкой буду истязать свое тело в лесу, потому что я склонен к полноте, и даже день промедления грозит мне возвращением к прежней форме. Точнее, к ее отсутствию. Встаю и открываю шторы, чтобы выглянуть на задний двор и полюбоваться лесом в утреннем свете. И я любуюсь, но не лесом.

Сейчас мне хочется одновременно расцеловать чувака, придумавшего позу «Собака мордой вниз», и свернуть ему шею. Это благословение и проклятие для мужчин, особенно только что вставших с кровати и старающихся не обращать внимание на утренний стояк. Я жадно пожираю взглядом обтянутые спортивными леггинсами бедра, вздернутую вверх дерзкую попку, которая так и молит о моих ладонях. Длинные темные волосы собраны в смешной небрежный пучок, который в данную секунду касается коврика. Ее лицо красное от напряжения, но это все равно возбуждает, как тот румянец накануне днем. Элисон великолепно сложена, но как будто не догадывается о своей красоте. И, хотя у нее есть немного избыточного веса, это ее совсем не портит, даже добавляет некой изюминки.

Я сжимаю стояк через боксеры и пытаюсь разжать челюсти, чтобы не раскрошить себе зубы, глядя на нее. Она грациозно выгибает тело и теперь лежит животом на коврике, упираясь в него руками. Задирает голову, прикрывает глаза, а на лице играет загадочная улыбка.

– Твою мать, – шепчу я, не в силах отвести от нее взгляда. Раньше я так быстро не западал на женщин, но, глядя на Элисон, мне кажется, что всегда так на нее реагировал, хотя вижу всего лишь третий раз в жизни.

Я мечусь между желанием стянуть боксеры и передернуть или пойти принять холодный душ и успокоиться. Зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох, а когда открываю глаза, рядом с Элисон уже расстилает свой коврик Одри. Другой бы на моем месте точно подрочил, ведь как раз перед моими глазами две шикарные женщины такое вытворяют в обтягивающей одежде… Но мое возбуждение спадает в мгновение ока, когда я замечаю темные круги под глазами Одри. Она снова не спала, и мне хочется как можно скорее начать наш сеанс терапии, чтобы помочь ей.

– Доброе утро, дамы, – здороваюсь, подходя ближе через двадцать минут.

Элисон уже закончила занятие и теперь сидит на коврике в позе лотоса, глядя на то, как занимается Одри. Медсестра прекрасно выглядит даже слегка растрепанная после занятия йогой. Ее нежная кожа покрылась румянцем, а красивое личико обрамляют выбившиеся из прически пряди. Такая трогательная и милая.

– Доброе утро, – здоровается она, бросая на меня быстрый взгляд. Когда замечает, что я в одних тренировочных штанах, она краснеет сильнее и быстро отводит взгляд, но успевает перед этим рассмотреть мой голый торс.

– Ты куда-то собрался? – спрашивает Одри, выравниваясь.

– На пробежку. Не хотите составить мне компанию? – Обе девушки, как по команде, кривятся, и это забавляет меня. – Тогда до встречи.

Надеваю наушники и направляюсь от домика в сторону тропинки. Оглядываясь вокруг, понимаю, что выбрал правильное место для реабилитации. Живописный густой лес с тропинками, ведущими к небольшому озеру. Приятель, у которого я снял этот домик, сказал, что в озере можно купаться, и это радует. Погода не совсем располагает к длительным водным процедурам, но после пробежки я бы мог окунуться разок.

Сосредотачиваюсь на дыхании, музыке и ритмичном постукивании кроссовок о землю, позволяя себе продумать план лечения Одри. Я не учел того, что даже после снотворного она может так плохо спать. Но повышать дозу лекарства не стану, потому что иначе она будет слишком вялая, а мне нужно, чтобы Одри была бодрой и готовой изменить свое мышление.

После сорока минут бега по пересеченной местности я спускаюсь к озеру. Там отжимаюсь, приседаю и растягиваюсь еще раз. Сбрасываю с себя одежду и ныряю в прохладную воду. Я бы даже сказал в холодную, потому что первые пару секунд у меня перехватывает дыхание. Но потом я начинаю наслаждаться плаванием. Озеро правда небольшое, так что делаю пару заплывов к противоположному берегу и возвращаюсь. Когда сил уже не остается, выхожу на берег, натягиваю на мокрое тело боксеры со штанами, снова обуваюсь и бегом возвращаюсь в домик.

Меня встречает запах блинчиков, шоколада и долбаной корицы. И я мгновенно чувствую напряжение в штанах, как будто не видел до этого подавленной Одри, не сбрасывал искрящую энергию бегом и купанием. Пытаюсь проскочить мимо девочек, которые сидят на открытой кухне и завтракают, но каким-то странным образом мой взгляд цепляется за розовые губы Элисон скользящие по вилке, и устремляется к ее расширившимся глазам, ласкающим мое тело.

– Ты вернулся? – спрашивает Одри, и я замираю перед входом в коридор, ведущий к спальням.

Поворачиваться нельзя, спортивные штаны ничего не скрывают, поэтому коротко бросаю через плечо:

– Да. Сейчас быстро в душ и присоединюсь к вам.

Не смотри на нее. Не смотри на нее.

Сдаюсь и все же оглядываясь, но не поворачиваюсь всем телом. Только одним глазком, мимолетный взгляд на девушку и сваливай. Но он буквально застревает на темной копне влажных после душа волос и больших глазах, что с интересом рассматривают мою задницу. А потом Элисон ловит мой взгляд и густо краснеет. Черт, эта ее особенность меня в могилу сведет. Я за время пребывания с ней в этом домике, наверное, рискую стереть ладони в кровь. Потому что нет ни единого чертового шанса, что я сейчас пойду в душ и не буду там касаться себя, думая о ней. Резко разворачиваюсь и сваливаю, чтобы не наделать глупостей или не ляпнуть что-нибудь неподходящее. Например, предложить потереть мне спинку.

Глава 2

Эли

Вожу носком ботинка по земле, а потом утаптываю пыль, пока слушаю о том, как мама провела день с новой сиделкой.

– Она мне нравится, милая. Правда нравится. Она забавная и понимающая. Без лишнего сочувствия и никакой жалости. Все, как я люблю, – говорит она.

– Меня беспокоит, что я уехала как раз, когда мы сменили тебе сиделку.

– О, не переживай. Я же не беспомощная. У меня просто нет ног, – смеется мама.

За столько лет она привыкла принимать свое состояние и относиться к нему с некоторой долей юмора. Думаю, это позволяет ей не сойти с ума. Как и мне.

Я стала медсестрой в первую очередь ради мамы. Когда мне было восемь, она попала в страшную аварию и ей ампутировали обе ноги до коленей. Отец ушел от нас, не выдержав напряжения, поэтому мне приходилось самой ухаживать за мамой. Именно тогда моё детство закончилось. Все время, пока мои подружки сначала катались на велосипедах, а потом бегали на свидания, я училась жить в новой реальности. Мы приспосабливались к ней вместе с мамой.

Поначалу она ожидаемо впала в депрессию: постоянно плакала и ненавидела себя и отца за то, что я была вынуждена жить в таких условиях. Но когда над нами нависла угроза того, что меня могут забрать у мамы, она мгновенно взяла себя в руки. Нашла удаленную работу, стала чаще вставать с постели и буквально зубами вырвала меня из цепких лап органов опеки, в чем ей помогла ее сестра, моя тетя. С тех пор мы живем вдвоем с мамой и заботимся друг о друге. Так что когда я закончила школу, то пошла в школу медсестер, чтобы у меня была возможность самой делать ей уколы и массажи, потому что денег на приходящих специалистов, как правило, не хватало.

– Как много сегодня написала? – спрашиваю я, чтобы перевести тему на более безопасную.

– Пока только несколько страниц, дорогая. Ким возила меня на прогулку утром. Представляешь, мы даже до парка добрались.

– Это здорово, мам.

– А у тебя как дела? Как поездка? Надеюсь, получается отдыхать?

– Такое ощущение, что я сюда только отдыхать и приехала. Ставлю уколы и делаю перевязки Одри. Она сегодня даже йогой занималась.

– Йогой? Уже?

– Ага. Не весь комплекс, конечно, но что могла.

– А сейчас вы чем занимаетесь?

– Одри с Винсентом ходили на прогулку, а теперь сидят в беседке, у них сеанс терапии.

Я смотрю в сторону и вижу, что Одри лежит на подушках в беседке, а Винсент сидит напротив и что-то ей говорит. На него тяжело не смотреть. Я все время вылавливаю его взглядом. Винсент совсем не похож на врача-психиатра. У него длинные волосы и все тело в татуировках. По крайней мере, та его часть, что я видела. Воспоминания о его голом торсе, на который я пялилась утром, заставляют мои щеки гореть, поэтому поспешно отвожу взгляд и снова утыкаюсь им в свои ботинки.

– Какой он, этот Винсент? – заинтересованно спрашивает мама. В ее голосе слышен намек.

– Неподходящий, мам, – бурчу я.

– А какой же тогда подходящий?

Я снова смотрю на мужчину и внизу живота сладко ноет. Я еще никогда не была близка с мужчинами, и раньше они не вызывали во мне такой реакции на следующий день после знакомства. Это смущает и… будоражит. Винсент резко поворачивает голову и смотрит прямо на меня своим внимательным, пронзительным взглядом. Я быстро опускаю голову, стараясь скрыть пылающее лицо за завесой волос. Даже слегка трясу головой, чтобы локоны упали как можно ниже. Так неловко.

– Мам, давай обсудим позже моих несостоявшихся мужчин.

– У него приятная внешность? – не унимается она.

– Да, – раздраженно отвечаю я.

– Кем он работает?

– Не знаю.

– Ты говорила, он врач-психиатр.

– В прошлом. Не знаю, чем занимается сейчас.

Я чувствую, как мои волосы практически воспламеняются от пронзительного взгляда, и едва сдерживаю себя, чтобы не повернуть голову в ту сторону. По коже волнами проносятся мурашки. Волосы, плечи, грудь, бедра и ноги. Как будто они бегут, следуя за его взглядом. Мне хочется содрогнуться от приятного ощущения, но я зажмуриваюсь и пытаюсь прогнать его.

– Ладно, малышка, – со смехом говорит мама. – Мне пора работать. К тому же ты не настроена на разговор.

– Я не настроена на разговор о мужчинах, – бубню, отчего мама смеется еще громче. И я улыбаюсь, потому что обожаю мамин смех. Он чистый и такой открытый.

– Хорошего дня, малышка. Я люблю тебя.

– И я тебя, мам.

Отключаю звонок и сижу, делая глубокие вдохи и медленно выдыхая, пока не чувствую, что лицо приобрело нормальный оттенок, а предательские мурашки покинули мое тело. Слегка поворачиваю голову, чтобы выглянуть из-за волос, как из засады, и успокаиваюсь. Он больше не смотрит на меня. Непонятно, откуда вдруг настигает это легкое разочарование. Мне внезапно хочется, чтобы он смотрел только на меня. Постоянно.

После обеда Одри идет отдыхать. Она еще очень слаба после случившегося, поэтому, как только закончилась утренняя терапия, она задремала перед телевизором в гостиной. Ее слегка знобило, и я укутала ее в одеяло, накрыв сверху пледом. Теперь же, после уколов, она уютно расположилась на кровати и уснула. Я посидела в ее комнате, пока ее дыхание не выровнялось, и, прихватив книгу, покрывало, полотенце и бутылку с водой, вышла на улицу. За завтраком Винсент упоминал про озеро неподалеку, так что я решила прогуляться, захотелось пройтись по воде, насладиться тем, как она омывает ноги, и почитать книгу. Следуя указаниям Винсента, бреду по дорожке, рассматривая окрестности. Невероятно красивый лес. Не слишком густой, чтобы быть темным и мрачным, но и не слишком редкий. Через пушистые еловые ветки проникает солнце, отбрасывая на землю замысловатые тени.

Наконец, выхожу к озеру. Зеркальная гладь поблескивает под солнечными лучами, и я щурюсь. Мне так спокойно в этом месте, никуда не нужно спешить и ни о чем беспокоиться. По крайней мере, пока Одри отдыхает. Расстилаю небольшое покрывало, кладу книгу, скидываю ботинки и иду к воде. Она немного холодная, но на улице так жарко, что прохлада ощущается как подарок. Не спеша брожу вдоль берега по кромке воды, потому что озеро резко уходит на глубину. Я хоть и умею плавать, но намочить одежду не хочется. А потом меня посещает шальная мысль. Я закусываю губу и смотрю по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Улыбаюсь своей смелости и быстро сбрасываю одежду, оставаясь только в нижнем белье. Потом еще раз оглядываюсь и бросаю на покрывало и его. Раз уж я одна, то почему бы не дерзнуть и не насладиться этим одиночеством?

Я с хихиканьем забегаю в воду и ныряю. На глубине она еще холоднее, но это не пугает, а, наоборот, бодрит и повышает настроение. На секунду дыхание спирает, и я выныриваю. С широкой улыбкой рассекаю водную гладь, а потом переворачиваюсь на спину и зажмуриваюсь. Солнце приятно пригревает лицо и торчащую над поверхностью воды грудь. Так хорошо мне еще никогда не было. Я чувствую себя свободной, дерзкой и как будто внезапно повзрослевшей. Словно до этого момента я была маленькой, а тут вдруг внезапно выросла. Наверное, сказывается то, что я до сих пор живу с мамой.