Екатерина Львовна Королева
Дикие казарки
Правда
Было время, кажется, недавно,
Завтракая утром за столом,
Увлечённые читали «Правду»,
Видя с человечеством родство.
Статьи в газете занимали
Обещаньем лучшего житья,
Но все прекрасно понимали –
Правда у каждого своя.
Вот пронеслись десятилетья,
Политика менялась и вожди,
Живём в двухтысячном столетье,
Успехи, достиженья впереди.
В сфере информаций, технологий
Прорыв в истории – событье лет,
Жизнь казалась серой и убогой
До появленья сети Интернет.
Лучшие возможности: общенье,
Отправка почты, фото цифровых,
Работать стали в удаленье,
Массив огромный сводок новостных.
Различий стало много колоссальных,
Но всё ж осталось общее звено,
Трудно правду отыскать – нахальных
Троллей-провокаторов полно.
Звенели бубенцы на шапочках шутов
Звенели бубенцы на шапочках шутов,
Крутились и вертелись скоморохи,
Горбун и карлица под визги «дураков»
Отплясывали, всем топтали ноги.
Потешный люд гулял у царского дворца,
Собравшихся всех веселил с изыском,
Шары и обручи кидали, из ларца
Учёную змею достали быстро.
С учёным змием вытанцовывал жонглёр:
Кольцом скрутил, и на руках сплетая,
Легонько тонкий заворачивал он флёр,
Воротником на шею одевая.
На площади пестрел весёлый карнавал
В костюмах ярких, стар и млад включая,
Шутяв частушках народ правду выдавал,
Вельможей в воровстве изобличая.
Шуты не простаки, и, что ни говори,
Скрывался острый ум под маской ложной,
Им всё сходило с рук, прощали их цари:
Юродивые, «дураки» – им можно.
Реформа
Реформой новою подбита,
Не может встать без костыля,
Ворчитсердито-деловито:
«Ох, Медицина всёже я.
Сокращены мои больницы,
Осталось мало койко-мест,
Бюджет урезан, в колеснице
Кручусь, верчусь, неся свой крест.
Врачей, конечно, не хватает
И в поликлиниках аврал,
Не знаю я, как выживает
Весь медицинский персонал.
Аппаратура стара тоже,
Замену ей пора искать,
Парк скорой помощи изношен,
Придётся долго вызов ждать.
В глубинке я бываю редко,
В деревне – просто на нуле,
Не против я, но видишь,детка,
Ведь не дойду на костыле.
Пусть плач услышат мой министры,
Калекой стала, я слаба,
Капитализм капитализмом,
Самой лечиться – мне судьба.
Премьера
Премьера в «Актёре»,
Спектакль скучноватый,
Герой сей LoveStory–
Вагоновожатый;
Нынче на пенсии он почивает,
В восьмидесятых – водитель трамвая.
Помнит народ, кто тогда был в вагоне, –
Полуголодный в тесном загоне,
Закрытом на выезд, душном, больном,
Что тяжкие думы грустны о былом:
Купить бы еды – да прилавки пустые,
Дети не кормлены, ходят босые,
Колготки, сапожки теперь не достать,
Разве чтос вечера в очередь встать.
Каждый тогда размышлял о простом,
Выход не видел за мутным стеклом,
Вдруг прогремело, трамвай занесло,
С рельсов сойдя, под откос понесло.
Разбит и расколот трамвай был могучий,
Вагоновожатый нисколько не скучен,
Ведь был он женат на жене своей Рае,
А лучше б женился тогда на трамвае!
Перестройка
Зинаида вошла в магазин,
Ринулась к продавцу у витрин:
Кукишь полный, продукты – кук,
Рукояти пустующих рук.
Перестройка от слова «у-пёр»,
Терся старой газетой шахтёр,
Колбаса по талонам из колб,
Столовать диетический стол.
Блюдолиз у господ был верблюд,
Дутых сводок отчёты сдадут,
Се-ля-ви, кто ответил и сел?
Ёлки-палки народ нищий ел.
Гудят мартеновские печи
Гудят мартеновские печи,
Даёт машины Автоваз,
А ты сидишь, зубришь весь вечер
И ночью не смыкаешь глаз.
Грядёт зачёт, конспект измызган,
А в голове густой туман,
И тень марксизма-ленинизма
Скользит полоской на диван.
Нальёшь себе чайку покрепче,
Товар за деньги – их в товар,
Железной леди – умной Тэтчер,
Возможно, ясен был муар.
Стипендия маячит близко,
И дискотека на носу,
А наш диджей такой капризный –
Назавтра заплету косу.
Ах, Джо Дассен… Конечно АВВА,
Пинк Флойд – ну если повезёт
И утвердят программу в штабе,
Ах, только сдать бы уж зачёт!
Вот рейганомика зависла,
И Запад сладко загнивал,
А в голову вползают мысли,
Что миром правит капитал.
Платье
Платье красное купила,
О котором я мечтала,
По фигуре село мило
И к лицу оно пристало.
Нарядилась, повертелась
В отражении зеркальном,
Захотелось с кавалером
Закружиться в танце бальном.
По блестящему паркету
Уноситься вихрем в дальность,
Прочь отбросить этикеты,
Окунуться в нереальность.
Разыграть воображенье,
Представляясь королевой,
Росчерком пера волшебным
Миру дать любовь и веру.
Да, мечтать порой не вредно,
Платье чудное, конечно,
Но носить-то его негде,
В шкаф, наверное, повешу.
За окошком тучи плачут
За окошком тучи плачут,
Дождик льёт сегодня рьяно,
За стеной соседка фальшью
Звуков мучит фортепьяно.
Кот, свернувшийся клубочком, –
Первый признак – холодает,
Даже кактус на окошке
Все колючки опускает.
Подождём, пройдёт ненастье
Этих глянцевых времён,
Горсть конфет с начинкой счастья
В кулёк звёздный соберём.
Старик
Держась ладонью за клюку
И волоча с собой тоску,
Старик сквозь город многолюдный
Шел не спеша с сумой пустой,
В потертой курточке простой
И старой шапочке лоскутной.
Давным давно он был силён
И в этом городе рождён
Для жизни с долей наилучшей,
Одной был верен госпоже –
На ложе в чёрном винтаже,
Со старой скрипкой неразлучный.
Мельканьем тонкого смычка,
Как женщина ему близка
В надеждах, думах и сомненьях,
Познал с ней славу и успех
И пору золотых утех
Провёл в азартных приключеньях.
Он был хороший музыкант,
И многим дал его талант
Путевку в жизнь с большим признаньем,
Маститые ученики
Талантом созданной руки
Владели звуком струн касаньем.
Он скрипку бережно хранил,
Хоть не простую жизнь прожил,
Измен, предательств много видел,
Был грех, не раз сам изменял,
И женщин многих поменял,
Но лишь её он не обидел.
Вела дорога к алтарю
И благодарный звонарю
Дин-дон малинный с колокольни
Звучал молитвою живой,
И обессиленный, больной
Старик шёл в храм, как после штольни.
А город был к нему жесток,
Над головами серый смок
Без солнца – фонари да фары,
И равнодушие толпы
Давило стенки скорлупы
В песок хрустящих тротуаров.
Событье
Спокойное теченье дня
Вдруг рвётся, и влетает странно
Событье, сразу усложня
Размерность мысли ураганом.
Незваной птицей принеслось,
Что разбросала крылья рвано,
И, поклевав чужой овёс,
Нагадив, в пляс пустилась рьяно.
Из колеи да в полынью,
Как лошадь, спутавшая ноги,
С повозкой мчит к небытию,
Не чуя под собой дороги.
И безудержно понесло,
А изо рта уж пена льётся,
Жестоких слов водоворот
Воронкой тёмною займётся.
И испытаешь резкий шок
От этой круговерти мрачной,
Так пол уходит из-под ног
На корабле при сильной качке.
Вдруг так же резко всё пройдёт:
Утихнет шторм, прилягут волны,
Песок в осадок упадёт,
Вздох облегченьем грудь наполнит.
Трагедии в казанской школе посвящается
Как можно быть таким подонком,
С гнилою пакостной душой,
Невинного убить ребёнка
Своей поганою рукой!
С гранатой он ворвался в школу,
Стрелял в охранника в упор,
С винтовкою по коридорам
Ломился в классы прямиком.
Оскал звериный он не прятал,
Расчёт жестокий не таил
И подготовился сполна-то,
Себя он Богом возомнил.
Забрал невинные он жизни,
Детей в лицо изрешетил,
Он хуже хунты и фашистов,
Он в плен не брал – жестоко бил.
Он очень слабо попытался
Под полоумного скосить,
Заранье справкой запасался,
Но рысий взгляд не утаить.
Придёт ему за всё расплата,
Ему аукнется сполна,
В кромешный ад своей лопатой
Лепрозой вроет сатана.
Ну, а пока… наш суд гуманный
Решит пожизненно кормить,
И за решёткою прикажет
Его навеки поселить.
В остроге тёмном жить он станет:
Есть, пить, дышать и даже спать,
И, не найдя в себе раскаянья,
Возможно, интервью давать.
Им отняты чужие жизни:
Кто он такой, чтоб убивать?
Вошь мелкая с вонючей мыслью,
Такую бы четвертовать!
…А день был майский, с ожиданьем
Любви, надежд, весенних грёз,
Всё прервано в огне страданий,
Людей погибшихне вернёшь.
В лазурь небес, взмахнув крылами,
Взлетают Ангелы Детей,
И плачут горькими слезами
Убитых горем матерей!
