Екатерина Дибривская
Радость моих серых дней

Глава 5

Она.

Я засыпаю быстро, разомлевшая после бани, и просыпаюсь рано, но хозяина уже нет, а его постель скручена и лежит в стороне, чтобы не мешала под ногами в тесном закутке с маленькой кухонькой.

Грею чайник, а сама бегу в туалет и умываться. Полкан весело заигрывает со мной, и я смеюсь.

Изучаю все шкафы и полки, провизии у Тихона много: крупы, макароны, мука, соль и сахар, упаковки с чаем и кофе, тушёнка и рыбные консервы, три мешка картошки, мешок моркови, мешок лука, полмешка свёклы, сушённые грибы, овощи и зелень, сухофрукты, вяленое мясо и рыба, копчёности. В банках стоят соления, компоты, варенье и мёд. В узком морозильном ларе щедрые запасы мяса, птицы и рыбы.

У меня глаза разбегаются от столь богатого выбора.

Размораживаю куриные бёдрышки, ставлю бульон, а сама кидаюсь убираться. Не знаю, на сколько хватит терпения хозяина дома, но я боюсь возвращаться в город. Хочу показать, что стану ему полезной, что он не пожалеет, позволив мне остаться!

Перемываю полы, стираю пыль со всех поверхностей, грею воду и замачиваю в металлическом тазу вещи – свои, в которых попала в этот дом, и его, какие лезут под руку и кажутся несвежими.

Драю хозяйственным мылом, растирая пальцы в кровь, развешиваю штаны и кофты во дворе, и в самом конце верёвки, под небольшим навесом у бани прячу своё выстиранное бельё.

Мне непривычно носить одежду на голое тело, в своих глазах я выгляжу чуть ли не вульгарной. Как только растоплю баню, разложу бельё на полке – так быстрее высохнет.

Навариваю суп, тушу курицу с картошкой и добавляю понемногу сушённых овощей и грибов – надеюсь, Тихону понравится обед.

Хлеба нет, как и яиц, как и молока, и я развожу тесто на воде для лепёшек.

Время подходит к полудню. Торопливо растапливаю баню и выкладываю на полку в парилке трусы и бюстгальтер. Жаль, что это единственный комплект, но придётся жить так.

Сколько жить – не понятно. Пока сама не решусь уйти или пока хозяин не погонит прочь. А возможно, дядюшка найдёт меня раньше и заберёт домой.

В университет я не вернусь. Страшно. Не смогу учиться и оглядываться постоянно по сторонам в поисках похитителей.

Я и здесь, в лесной глуши, оглядываюсь – страху натерпелась на всю жизнь. Лучше бы меня выдали замуж, была бы себе хозяйкой за надёжной спиной супруга. А одна – как неприкаянная, незащищённая. Лёгкая мишень.

К часу еда готова, я накрываю кастрюльки покрывалом, чтобы жар не спал до возвращения мужчины, и пеку лепёшки.

К двум обед готов, стол сервирован, вскрыта банка разносолов и вишнёвого компота. Баня протоплена, только успевай дровишки подкидывать.

Я изучаю книжную полку, беру первую попавшуюся книгу – Марк Твен, и начинаю в скуке листать. Между пожелтевших страниц сокрыто от чужих глаз потёртое фото; на нём – три товарища в военной форме.

С трудом узнаю в молодом парне Тихона, второй – чуть старше, но похож на него, третий – такой же юнец, рыжеволосый, с весёлой улыбкой.

Смотрю на Тихона. Сейчас он совсем другой: грубый взгляд, губы спрятаны в жёсткой поросли, и не понятно, улыбается он или нет. На фото его губы растянуты в улыбке, глаза с лихим прищуром. Но видно, что человек он добрый и открытый. Был. А сейчас – я не знаю.

Я ставлю книгу с фотографией на место и ложусь на кровать. Думаю, куда пропал Тихон? Время обеда уже наступило. На минутку прикрываю глаза.

Просыпаюсь в кромешной темноте. Дом стынет, нужно растопить печь.

Тихон не вернулся? Или не стал меня будить?

Зажигаю свет, выкладываю в печь дрова и разжигаю.

Полкан на улице заходится в лае, и я выдыхаю спокойнее – хозяин вернулся.

Но Полкан не успокаивается, его истошный лай вызывает у меня приступ паники. Я хочу убежать, скрыться, но знаю, что, кроме тяжёлой двери без замка и тёмного леса вокруг, у меня нет убежища и укрытия. И в лес Тихон ходить не велел.

– Ш-ша, – протяжно кричит голос на пса, – дружище, ты чего изводишься?

Полкан скулит, разрываясь от противоречивых чувств: и человек худо-бедно знакомый, и меня велено охранять.

Я осторожно высовываю голову из двери и вижу мужчину с огромным рюкзаком, в телогрейке и шапке-ушанке. При виде меня на его лице, покрытом аккуратной рыжей бородой, расцветает улыбка. Передо мной третий парень с фото.

Глава 6

Он.

Спозаранку выдвигаюсь в путь. Из-за неожиданной гостьи придётся делать крюк в лишних семь километров, обратно на станцию.

Обхожу угодья, примечая чужие следы и звериные тропы.

К десяти – уже на станции.

Сразу стучу в дверь к Наталье, она сама отыщет всё, что необходимо. Так уж у нас годами заведено, что с каждого заказника смотритель захаживает к Наталье – передохнуть, расслабиться, оттянуться в постели с охочей до мужской плоти развратницы, плотно поесть да разжиться необходимым.

– Здравствуй, Тихон, – улыбается женщина, распахнув настежь двери. – Не ждала я тебя так рано.

– Здравствуй, Наталья, гости у меня, не хочу надолго в глуши оставлять, – поясняю.

– Гости? – удивляется. – Это кто ж такой смелый, чтобы к самому Тихону наведаться?

Я молчу, закрывая тему.

Она всё понимает. Привыкла с угрюмыми мужиками дело иметь: не расшаркиваемся, не ласкаем. Лишь плотские утехи предоставляем. Грех во грехе.

Ведёт в кухню, накладывает целую тарелку жратвы и огромный ломоть хлеба. Пока жую, рассказывает последние новости. Наливает кофе покрепче, знает, чего я люблю, и вздыхает:

– Ох, Тихон, а меня ты в гости не зовёшь.

– Никого не зову, – огрызаюсь я. – А то ты мало по избушкам гостишь!

– Так то не твои, – усмехается она порочно.

– А в моей и без тебя тесно, – бросаю. – Ты мне лучше, Наталья, скажи вот что: у тебя же вроде дочь была?

– Почему была? – удивляется. – Есть, в городе, замужем.

– А вещи остались какие-нибудь? Не очень большого размера?

– А тебе зачем? – любопытничает.

– Спрашиваю, значит, за надом.

– Само собой, – кивает. – Удовлетвори любопытство, а?

– Говорю же – гости у меня, сумку у них в поезде увели. Мужской одежды у меня есть по малости, а вот женской – отродясь не водилось. А девчушка тонет в моей одёжке.

Наталья бросает на меня удивлённый взгляд с примесью ревности.

– Размер знаешь?

– На глаз подберу, – киваю женщине.

Возле шкафа теряюсь. Надо бы девчонку в город свозить да новых тряпок купить, пусть сама бы и выбрала. Одёргиваю свои мысли – девчонку нужно домой отправлять и не думать о глупых нарядах.

– Что предложить тебе, Тихон?

– Откуда я знаю, что вам, бабам, надо?

Она усмехается и начинает доставать шмотки. Коротко оцениваю размер и складываю в кучу, что должно подойти. Хватаю, почти не глядя.

– Бельё? Колготки? Верхняя одежда? Обувь? – спрашивает Наталья.

– Да, говорю же, ничего нет.

– Чистое, но пару раз одёванное, – выкладывает она стопку трусов и пару лифчиков. – Подойдёт?

Смотрит, лиса окаянная, на мою реакцию.

А бельё совсем не как у моей девчушки, не простое, хлопковое, не закрытое. Почти всё – в кружевах да блёстках. Даже лоб испариной покрылся от тяжёлых фантазий.

– Подойдёт, – бросаю в ответ. – А нет, так назад всё верну, не переживай.

– Что-то ещё нужно? – спрашивает, пока я вещи в рюкзак складываю.

– Средства гигиены, – морщась бросаю. – Сама постесняется сказать, но может понадобиться.

– Хорошо, выдам, – кивает Наталья и протягивает несколько цветных упаковок. – Ещё что-нибудь?

– Да, молоко, яйца, сыр, творог и хлеб. Пошурши по бабам, пожалуйста. А если раздобудешь бутылочку шампанского к моему столу, то сполна отблагодарю!

– Сколько тебя знаю, Тихон, первый раз о подобном просишь, – не выдерживает женщина.

– Говорю же, гости у меня, – закатываю глаза. – Не доставай.

– Хорошо, хорошо, – поспешно кивает она. – Раздевайся, иди в душ, а я быстро всё соберу.

– Спасибо за понимание, – усмехаюсь я и иду привести себя в порядок.

Натальи нет с полчаса, что мне на руку. Достаю из глубины рюкзака телефон и с горем пополам ловлю слабый сигнал. Игнорирую сообщения и уведомления о звонках. Меня интересует только одно – любое упоминание в сети о пропаже девушки по имени Севиндж.

Поражаюсь до глубины души, когда не нахожу. Получается, её и не ищет никто? Или… Она солгала.

Думаю, обдумываю, не знаю, как поступить.

Телефон разрывается от входящего вызова.

– Да, – бросаю я в трубку. – Нет, Глеб Борисович, я не планирую возвращаться в ближайшее время. Бумаги? Шлите до востребования на тот же адрес. Подпишу и отправлю экспресс-доставкой. Спасибо. И, Глеб Борисович, могу я вас попросить о личном одолжении?

Коротко обрисовываю ситуацию и прощаюсь.

Едва успеваю убрать телефон, как возвращается Наталья с огромной сумкой свежей молочки и хлеба. Довольный, вижу, что и бутылка торчит пузатая.

– Расстаралась я для тебя, Тихон, – усмехается она, словно ждёт одобрения.

– Ну ступай в душ, – киваю я.

Мне не требуется много времени, чтобы завестись. Какой там! Кажется, я был заведён с того самого мгновения, как увидел худосочное тело девчушки на своей кровати, когда раздевал её и....

Наталья раскатывает умелым движением презерватив по всей длине и хочет пристроиться сверху.

– Прости, Наталья, – бросаю я. – Сегодня я возьму тебя сзади.

Женщина быстро принимает нужную позу и громко стонет, позволяя мне грубо и безостановочно врезаться в своё влагалище. Со злостью я опустошаюсь, понимая, что ничуть не расслабился, и валюсь на кровать.

– Через полчаса меня подними, – бросаю я женщине и отрубаюсь.

Просыпаясь, не могу понять, что не так. Смотрю на часы – начало третьего.

– Чёрт! – рычу я, спешно собираясь.

Наталья заснула рядом со мной, и мне противно. Знает ведь – я не сплю с женщинами. Только трахаю.

– Прости, Тихон, утомилась, просмотрела, – оправдывается женщина.

– Да что ж с тобой сделаешь, – рычу я, а сам мыслями уношусь домой.

Заждалась меня девчоночка. Как бы не перепугалась, что бросил её, и в лес не ушла.

– Заходи в гости, Тихон! – бросает на прощание Наталья.

– Будет время, зайду. Как всегда.

Она тепло смотрит на меня, надеется, зараза, что однажды позову её с собой. Не осуществимо.

Домой я практически бегу, зимние сумерки упрямо покрывают землю, и сердце моё не на месте.

Ещё издали слышу, как Полкан скулит под дверью, бросаю вещи в снег и распахиваю дверь. Но даже самые худшие мои опасения оказываются лучше действительности.

Глава 7

Она.

Я неуверенно улыбаюсь рыжему.

– Здравствуйте, хозяйка, – удивляется тот. – Вот уж чего не ожидал, того не ожидал.

– Здравствуйте, – рассеяно отвечаю, не зная, что говорить и нужно ли. – Вы к Тихону?

– Конечно, милая девушка, – он смеётся, – приехал на праздники к другу, чтобы не заскучал, а он, смотрю, и не скучает! В дом пригласите?

– Заходите, – ахаю я. – Вы же устали с дороги!

Суечусь, разогреваю обед, который превращается в ужин, и попутно слушаю гостя. Хотя… Какого гостя? Мы оба тут гости в ожидании хозяина.

– Меня Виктор зовут, а вас?

– Меня зовут Севиндж.

– Красивое имя. Откуда ты?

Я теряюсь. Сказать правду? Боязно. Я же совсем его не знаю.

– Из Москвы, – отвечаю по последнему месту пребывания.

– Ого, – присвистывает он. – Далеко тебя занесло. И когда Тихон в Москву за таким сокровищем успел сгонять?

Я вежливо улыбаюсь, но вопрос игнорирую.

– Вы кушайте, а то стынет. Сегодня холоднее в доме, не успеваю печь топить.

– Тихон на обходе?

– Да.

– Ну не скоро ещё придёт, – усмехается рыжий, и мне чудится, что недобро осматривает меня.

– Обещал к обеду вернуться, – говорю, – видимо, задержаться пришлось.

– Видимо, – соглашается со мной и налегает на еду.

А ещё больше – на выпивку. Я догадываюсь, что и по пути согревался.

– Расскажи-ка, хозяюшка, зачем подалась из шумного города в лес глухой?

– Я погостить приехала, на праздник, – вру я. Впервые в жизни!

– Молодец. – хвалит, глядя маслеными глазами. – Тихон стоит того, чтобы приехать за ним в глушь. Прыткая ты девчушка, я вижу.

– Я не понимаю, о чём вы.

– Да не строй из себя дуру! Не понимает! – он смеётся. – Хлопаете тут все глазами, изображая невинность, а на самих пробы негде поставить.

– Вы устали с дороги, – твержу я, – нам лучше прекратить разговор. Мне не нравятся ваши намёки.

И откуда силы взялись перечить взрослому мужчине? Где воспитание? Но я отталкиваю непрошеные мысли из головы, знаю, что в случае чего не справлюсь с таким бугаем.

– Извините, девушка, я малость перебрал. Не хочу злить Тихона, прилягу пока, и всё останется между нами, договорились?

– Хорошо, – с облегчением выдыхаю я.

Он заваливается на постель прямо поверх покрывала, а я становлюсь мыть посуду: заливаю её кипятком из чайника, наполняю и ставлю на электрическую плиту свежий. Водопровода в доме нет, как и газа. Хорошо ещё, что электричество подведено!

За весёлым шкварчанием чайника я не слышу других звуков.

Не слышу, что гость прекратил сопеть в подушку, что старая кровать легонько скрипнула, не слышу звука шагов по древним половицам.

Выключаю чайник.

Внезапно меня сбивает с ног нечто безумное, тяжёлое и неуправляемое. На лице рыжеволосого мужчины больше нет доброй улыбки, теперь там скорее – хищный оскал. Злой, искорёженный, вгоняющий в тоску смертную. Тоску о несбывшихся надеждах и порушенных планах. Тоску о моей жизни.

Я кричу и пытаюсь выкарабкаться из-под его тяжести, но терплю поражение. На улице безумствует Полкан. Хочет прекратить насилие жестокое, да только нет у пса рук, чтобы дверь отворить тяжёлую.

Виктор тяжело дышит и всё сильнее вжимается в моё тело, шарит одной рукой, свитер задрать пытается. Дотянуться до груди жаждет и сорвать грубой лаской целомудрие.

Тоненько подвываю, вторя Полкану, когда жёсткая рука накрывает мою голую грудь. Стыдно, страшно и противно. Почему мне так не везёт? Чем я Бога своего прогневала? Свято верила, не гуляла, берегла себя для мужа, нарядов вызывающих не носила – а словно меткой Его отмечена все беды с лихвой за срок короткий испытать.

А рука скользит, словно змея мерзкая, липким страхом меня опутывая, всё дальше, ниже. Знаю, чего хочет. Стянет с лёгкостью штаны хозяйские. Больше преграды никакой не будет, лишь одна – плёнка тонкая, сокрытая внутри моего тела.

Рука тянет по коже грубую ткань, и я захожусь в рыданиях. Не так я думала случится: если не по любви, то по достоинству и большому уважению. Не случайно. Не насильно!

Дверь о стену ударяется. С силой яростной, такой, что щепки летят. Ураган налетает на моего мучителя. Тёмный и страшный. Ошалелый. Одичавший в миг, стоило картину жестокости в своём доме увидеть.

Я закрываю глаза и плачу. Тихо, почти неслышно. Пока весь мир вокруг громыхает, пока звенит посуда. Пока шум не стихает.

Чувствую прикосновения невесомые: тело моё прикрывают руки заботливые, горячие и безопасные. Берут меня и с пола отрывают. Как пушинку. Словно и не вешу ни грамма.

А, может, и не вешу. Может, умерла со страху. Может, лишь душа моя плачет над остывающим телом.

Боюсь глаза открывать и проверять.

Глава 8

Он.

Всего один миг – оценить обстановку. Секунда. И вспышка ярости охватывает всего меня.

Вижу Витюшу, друга армейского, почти брата. Под ним навзничь лежит девчушка. Просит, умоляет, извивается. Слёзы градом катятся.

Свитер мой, что платье заменял, задран, на шее скомкан. Грудь оголённая взору моему представлена. Маленькая, нежная – в огромных руках обезумевшего друга.

Штаны приспущены. На ней. На нём, слава Богу, на месте. Его счастье.

Знаю, что не со зла. Что бесы вселяются в Витюшу, похлеще моих. Каждый, кто войну прошёл, вернулся израненным, гнилым внутри, с мрачной, тёмной, мёртвой душой.

Но даже знания мои не находят оправдание тому, что пред глазами разыгрывается. На святое покусился. На моё!

Грозный рык с губ срывается, и больше нет угрюмого Тихона, есть дикий зверь, что в бой на друга кидается, чтобы собственность свою отстаивать и честь девчушки защищать.

Не без труда скручиваю наглеца, в мой дом вторгшегося. Туго стягиваю руки и ноги ремнём кожаным, широким. И над девчушкой склоняюсь.

Стараюсь не дотронуться невзначай. Стараюсь не смотреть, но не могу себя пересилить и отвести взгляда. Прикрываю тело меня искушающее, к себе манящее, выгоняю из мыслей порочное желание коснуться тугих малиновых бусин на её жемчужной груди, запустить пальцы в дивную поросль, скрывающую её сокровенную плоть. Не время. Ни сейчас и никогда!

Поднимаю девчушку с пола и укладываю на кровать, под два одеяла. Чтобы согрелась скорее и перестала трястись. Знаю, что не поможет, что ужас этот только память перебороть сможет, но всё равно надёжно укутываю, оставляя только лицо.

Подхватываю Витюшу, ватное одеяло и тулуп и иду в баню. Пристраиваю гостя на широкой полке на ночь. Вдруг вижу гостьи неожиданной вещички приметные возле печки сушатся. Сгребаю находку в карман. Такое ни для чьих глаз не предназначено.

Запираю замок на двери, сумки собираю, в спешке брошенные, и вваливаюсь в дом.

Девчушка от шума сжимается. Сажусь на край кровати, успокоить хочу. Да как? Говорю правду:

– Ты не серчай на Витьку, не со зла он. Не хотел обидеть. На войне мы были совсем ребятами, всякого повидали. Контузило его, вот и перемыкает в голове: словно он – и не он вовсе становится. Испугал он тебя, знаю, сильно. Непростительно. Но, главное, что я поспел вовремя. Жизнь всё перемелет. Пить ему нельзя совсем, только иногда невозможно иначе. У кого руки в крови по локоть вымазаны – сами себе враги.

Она поворачивается и льнёт ко мне всем маленьким телом, что котёнок к хозяину.

– Он не тронет меня больше? – спрашивает.

– Не позволю, – обещаю я. – Погостит пару дней и домой отправится. А я тебя ни на секунду из виду не выпущу, пока он в гостях.

Она устраивается головой на моих ногах, чуть выше колен. В опасной близости к напряжённой горячей плоти. Взведённому орудию. На натянутой до предела тетиве. Нацеленному на неё.

Она начинает посапывать, будто не знает, что кровь моя дурная к самому концу прилила и просит оттока. Хотя и не знает. Я же молчать буду, а она слишком невинна, чтобы заметить. Спасения ищет в моих руках. Утешения.

Так и сижу, боясь шевельнутся, лишь беззвучно опускаю спину на изголовье кровати и блаженно прикрываю глаза.

Утром, чуть тусклый свет ударяет в окно, встаю и прибираю беспорядок. В доме подозрительно чисто. Еда наготовленная на плите. Девчушка времени зря не теряла. Меня порадовать пыталась.

Злюсь на себя, что задержался у Натальи. Нужно было сразу выходить, а не дрыхнуть лишние два часа. Тогда бы и гостя сам встретил. Тогда бы и не случилось ничего.

Иду в баню, Витька у входа жмётся.

– Ну привет, друг! – зло бросаю.

– Хорошо же ты меня встретил, в бане на ночь морозную бросил.

– Скажи спасибо, что не прибил. – огрызаюсь. – Ты чего учудил? Хозяюшку, что стол тебе накрыла, чуть не обесчестил?

– Твою мать! – кричит и за голову хватается. – Выпил малость, а разум затуманило. Прости, брат. На коленях прощение просить стану, если придётся! Знаешь же, какой дурной становлюсь от водки.

– Так и не пей. Не здесь. – отрезаю. – Не при ней. Испугал мне девочку, ужасу натерпелась – на всю жизнь хватит.

– Прости, Тихон, – отвечает понуро. – Ни капли! Обещаю. Ты меня знаешь, слово держать умею.

– Знаю, поэтому на первый раз прощаю. Прощаю, но не забываю. Не сдержишь слово, не посмотрю, что ты мне братом считаешься.

– Понял, – дружелюбно бросает и расплывается в улыбке. – Твоё сокровище не трогать. Чай, не дурак.

Моё. Да не моё. Хоть и мысли шальные в голову лезут. Забрать девчушку и семенем своим пометить. Чтобы только мой запах признавала.

Но не бывать этому. От всего я отказался в своей жизни, чтобы найти и отомстить убийце брата. И слово сдержу.

Мы садимся за стол и тихо переговариваемся. Витюша рассказывает о делах в своей жизни и в конторе, намекает, что заждались моего возвращения.

– Сколько можно по лесу партизанить, Тихон? Двадцать лет прошло. Он уж помер наверно. И так немолодым был.

– Знаю, что жив, гад. – Отрезаю. – Не твоя это война. Моя. Доведу дело до конца и вернусь.

– Ты сошёл с ума, сидя в этой избушке на горе. Мир давно изменился. Подумай, кому и за что ты мстишь?

– Я всё помню, – скриплю зубами. – Не заводи старую, покрытую мхом и пылью, пластинку.

Завожусь с пол-оборота. В глубине души знаю, что Витюша прав, но не могу иначе. Тяжёлые думы разрубает скрип кровати. И он же завершает разговор.

– Доброе утро, – шелестит девчушка и надевает тулуп с ботинками.

Следую за ней по пятам.

– Как ты?

– Всё хорошо, – улыбается она.

Подхожу к ней вплотную. Не могу устоять. Обхватываю огромной ладонью фарфоровое личико и внимательно изучаю склонившись.

– Всё хорошо, – повторяет она. – Честно.

– Хорошо, – шумно выдыхаю.

Нехотя оставляю её заниматься утренними делами и возвращаюсь в дом.

– Крепко она проникла под кожу, да, Тихон? – присвистывает друг. – У меня наконец появилась надежда, что ты вернёшься домой. Негоже молодую невесту в лесу прятать.

– Ты скоро договоришься, – беззлобно кидаю другу.

И неожиданно смеюсь. Лёгкость на душе – не к добру. Моя жизнь не создана для лёгкости.

Девчушка возвращается и молчаливо садится за стол.

Я выкладываю деревенские гостинцы перед ней.

– Это для тебя, ешь.

– Спасибо, Тихон. Вы очень добры ко мне.

Витюша присвистывает.

– Хозяюшка, вы всегда к Тихону на «вы» или в присутствии посторонних?

Болван. Косяк на косяке. Забыл, что обещал не донимать девчонку. И не извинился!

– Только при посторонних, – закрываю тему и обращаюсь к девчушке. – Виктор мне почти родственник, отбрось «выканье». И к нему тоже.

– Хорошо, – шелестит и прячет глаза.

Накладывает, как пташка, горстку творога и поливает мёдом.

– Надо бы шашлык замариновать, есть у тебя рёбра или шея? – Спрашивает гость.

– Сейчас достану размораживать, – киваю, – к ужину пожарим свинины.

– Я не ем свинину, – слышу её голос.

Смотрю удивлённо, и она спешит оправдаться.

– Ничего страшного, я вчерашнюю курицу буду есть. Я легко могу вообще без мяса. Не берите в голову.

Оставляю все вопросы на потом и приступаю к завтраку.

Когда Витька выходит покурить, выставляю у кровати сумку с вещами.

– Вот, это тебе. Кое-чего по мелочи раздобыл. – смущаюсь отчего-то.

Она подходит, трусливо открывает сумку и внимательно разглядывает вещи. Достаю из кармана её бельё из бани и кладу сверху.

– Забыла, – сохраняю равнодушный тон всеми силами.

– Спасибо, – шелестит она и поспешно накрывает рукой своё добро. – Извините, я больше так не буду.