bannerbannerbanner
Роковая тайна сестер Бронте

Екатерина Борисовна Митрофанова
Роковая тайна сестер Бронте

Рисование стало одним из любимейших занятий юных Бронте. Сестры и брат предавались этому нехитрому ремеслу со столь пылким увлечением, что то явное предпочтение, какое они ему оказывали, тут же бросилось в глаза самому преподобному главе семейства, который, следуя своей природной практичности, по-видимому, весьма склонен был поощрять их новый интерес.

Очень скоро его детям довелось убедиться в этом вполне. Достопочтенный Патрик Бронте расщедрился настолько, что предоставил сыну и дочерям возможность брать частные уроки, регулярно приглашая к ним из соседствующего с Гавортом Лидса учителя рисования по имени Уильям Робинсон (впрочем, это был не первый опыт юных Бронте в этой области: еще до того, как Шарлотта стала ученицей роухедской школы, пасторские дети брали уроки живописи у Джона Брэдли из Кейлея; его уроки, конечно, обходились мистеру Бронте дешевле уроков у Робинсона, но он и не являлся столь одаренным и компетентным в своем деле, как последний). Кроме того, мрачное, уединенное жилище пастора стал посещать преподаватель музыки из Кейлея, которого мистер Бронте нанял для двух своих младших дочерей Эмили и Энн (ибо Шарлотта отнюдь не демонстрировала особого интереса к этому занятию, казавшемуся ей нудным и скучным; она, как и ее брат Патрик Брэнуэлл, предпочитала рисование).

Регулярные визиты преподавателей музыки и рисования внесли заметное оживление в скучные, унылые будни младшего поколения обитателей пастората. Отныне время мирно текло в полезных и разумных занятиях, которые были взаимно приятными для обеих сторон – как для самих наставников, находящих огромное удовольствие в обучении способных и трудолюбивых молодых людей, так и для их усердных, безропотных воспитанников, искренне радовавшихся очередным положительным результатам своих усилий и постоянно поощряемых лестными похвалами учителей.

Преподаватели и в самом деле отнюдь не скупились на похвалы, ибо их ученики вполне того заслуживали. За достаточно короткие сроки младшие барышни Бронте сделали заметные успехи в освоении тончайших премудростей игры на фортепиано; старшая же сестра значительно усовершенствовала навыки художественного мастерства. Но наибольшей благосклонности и одобрения учителя рисования Уильяма Робинсона добился их брат Патрик Брэнуэлл.

Пасторский сын с упоением предавался своему новому увлечению. Одна за другой появлялись картины, изображавшие его любимых ангрианских героев – герцога Заморну и Александра Перси, графа Нортенгерленда – персонажа, особенно пленившего Брэнуэлла, с которым он отождествлял себя (впрочем, эти же герои стали появляться и в художественном творчестве Шарлотты). Брэнуэлл также сделал зарисовку Карты Гласстаунского Союза, выполненную цветными карандашами. Карта показывала разделение «Стеклянного городка», придуманного юными Бронте и расположенного по их замыслу на восточном побережье Африки, на четыре королевства, вошедшие затем в состав «Вердополитанской Конфедерации»: Веллингтонленд, Пэррисленд, Россленд и Сничисленд, а также отображала столицу Конфедерации – Великий Стеклянный городок.

– Любезный сэр, – сказал однажды мистер Робинсон, обращаясь к отцу семейства, – я чрезвычайно рад сообщить, что дети ваши весьма продвинулись в освоении моего предмета, – настолько, что, полагаю, они едва ли нуждаются теперь в моих наставлениях. Я передал им все тайны этого искусства, которые известны мне самому. Остальное – дело навыка… Знаете, мистер Бронте, мне кажется, из вашего сына мог бы выйти славный художник. Все данные к тому у него налицо.

– Вот как? – изрек Патрик Бронте с самодовольным видом. – Что же, весьма признателен вам, сэр, за столь лестный отзыв! Однако, быть может, вы преувеличиваете художественные способности Патрика Брэнуэлла? Возможно ли, чтобы мой сын настолько преуспел в рисовании, что его работы и в самом деле оправдывали бы вашу похвалу?

– Вне всякого сомнения! – горячо отозвался почтенный учитель. – И я ничуть не погрешу против истины, если добавлю к своим словам заверение, что в том, что касается художественного мастерства, молодой человек уже давно превзошел меня. Все, что ему необходимо для несомненного успеха, – так это регулярный, систематический труд. Но это само по себе отнюдь не мало. Хлеб художника – нелегкий хлеб. Достанет ли вашему сыну усидчивости и упорства, чтобы отважиться ступить на столь серьезную, ответственную и тем не менее – столь прекрасную, поистине благородную стезю, – вот задача.

– Что ж, – спокойно ответил преподобный отец, всем своим обликом выражая истинное достоинство, – да будет на то воля Божья.

Достопочтенный Патрик Бронте не склонен был разделять последнего опасения, высказанного наставником рисования. Испытывая к своему единственному сыну особое расположение, он определенно отдавал ему предпочтение перед всеми своими дочерьми. Обнаружив у Патрика Брэнуэлла незаурядные способности, проявившиеся еще в раннем возрасте, а также – не подлежащий сомнению живой острый ум, отец мальчика слишком привык полагаться на эти очевидные достоинства своего сына, ни на минуту не допуская мысли, что тот не уцепится за малейшую возможность проявить их в нужный момент. Сам мистер Бронте никогда не позволил бы себе столь позорной оплошности; в своем же единственном сыне хозяин усматривал олицетворение собственной юности. Отец нисколько не сомневался в природной практичности сына, который, кстати, невзирая на юный возраст, производил впечатление деловитого, хваткого мальца, – в противном случае Брэнуэлл много потерял бы в глазах достопочтенного главы семейства.

Однако же на самом деле молодой человек отнюдь не был наделен теми природными качествами, какие приписывала ему сверхмерная отцовская гордость. Привычный Патрику Брэнуэллу довольно безалаберный, едва ли не хаотичный образ жизни всячески препятствовал развитию в нем этих качеств. Не в пример своим строгим, принципиальным сестрам, соблюдавшим неукоснительную последовательность даже в малейших мелочах, их своевольный, избалованный всеобщим вниманием братец был начисто лишен привычки к дисциплине.

Еще с детских лет Патрика Брэнуэлла мистер Бронте весьма охотно предоставлял своему любимцу полную свободу действий, которой тот располагал, как только ему заблагорассудится. Пока несчастные сестры смиренно и безропотно трудились в условиях немыслимой тирании коуэн-бриджской школы, их братец целыми днями пропадал в ближайшем поселке, куда всякий раз отправлялся в долгую прогулку – с раннего утра и до позднего вечера. В поселке он заводил весьма сомнительные знакомства с местными мальчишками, большинство из которых значительно уступали ему по уму и развитию.

С годами Патрик Брэнуэлл ничуть не думал остепениться. Наделенный живым незаурядным умом и неординарными способностями, он стал главным центром праздных увеселений во всем гавортском околотке; ни одно более или менее значительное событие в жизни городка и его обитателей не обходилось без присутствия Брэнуэлла.

Быть может, подобной популярности пасторского сына среди местных жителей способствовала его весьма своеобразная внешность. Патрик Брэнуэлл, как и его сестры, был маленького роста, рыжий, с большим носом, и часто расстроено опускал глаза, закрытые видными очками. Брэнуэлл укладывал густые волосы в высокую копну, чтобы визуально увеличить свой рост. Лоб у него был большой, неровный, что свидетельствовало о его интеллектуальности и, в то же время, еще больше прятало его маленькие «хорьковые», глубоко посаженные глаза. Он обладал хрупким сложением, и его удрученный взор порою мог внезапно сменяться быстрыми и мгновенными взглядами.

Очень скоро молодой человек прослыл в округе самым интересным и занимательным собеседником, общество которого настойчиво рекомендовалось местными жителями всем приезжим. Содержатель гавортской гостиницы «Черный бык» чуть ли не ежедневно посылал за юношей в пасторат, а когда тот являлся, всегда любезный портье традиционно предлагал ему добрую кружку искристого, пенящегося эля, которую Брэнуэлл неизменно поглощал с видимым удовольствием. Затем, ободренный изрядной порцией сего «божественного» напитка, он – истинный смиренный сын приходского пастора – весьма охотно развлекал все веселое сборище присутствующих своей живой пламенной речью.

Столь беспечный образ жизни юного Бронте, по-видимому, ничуть не смущал привычного покоя и не нарушал спартанского самообладания его достопочтенного отца, который не усматривал в поведении сына ничего предосудительного. А если он и находил в поступках Брэнуэлла нечто легкомысленное, то неизменно приписывал это проходящим причудам, свойственным подростковому возрасту. Даже благовоспитанная тетушка – истинная блюстительница строжайшей пуританской морали – проявляла по отношению к своему баловню столь щедрую снисходительность, что милосердно спускала ему подчас самые непозволительные вольности.

Таким образом, до сей поры Патрику Брэнуэллу была предоставлена практически полная свобода действий, и он позволял себе располагать ею, как ему заблагорассудится.

Между тем, пожалуй, единственным развлечением сестер, не связанным миром их фантазий, в этот период были редкие, но неизменно теплые и отрадные встречи с роухедской подругой Шарлотты Эллен Нассей.

Во время своего первого недолговременного пребывания в гавортском пасторате летом 1833 года кроткая, мягкосердечная мисс Нассей без труда сумела расположить к себе всех его обитателей, не исключая и внешне угрюмой, нелюдимой дикарки Эмили Джейн, обыкновенно яростно восстававшей против всякого постороннего общества.

Манеры мисс Нассей, ее поведение, нрав и прочие особенности натуры, какие та с присущей ей деликатностью и простотой продемонстрировала во время своего короткого визита, покорили даже неприступное сердце своевольной средней дочери гавортского пастора. Эмили Джейн снизошла до высочайшей милости, включив Эллен в свой «белый список». Что до взаимоотношений мисс Нассей с младшей Бронте, то между ними все складывалось как нельзя лучше; обе эти девушки, поразительно походившие друг на друга своим смиренным, неспесивым нравом, нашли общий язык очень скоро.

 

Патрик Брэнуэлл, когда ему выдавался редкий случай провести часок-другой на дню под угрюмой кровлей родного дома, также не пренебрегал обретенной возможностью скоротать досуг в компании мисс Нассей. Ободренная неожиданным всеобщим вниманием, Эллен Нассей осталась вполне довольной недолгим пребыванием в доме Бронте и могла похвалиться тем бесспорным достижением, что смогла снискать искреннее расположение и любовь даже самых угрюмых и мрачных его обитателей.

Шарлотта же, в свою очередь, позволила себе роскошь изредка навещать Эллен в доме, принадлежащем семейству Нассей. Мисс Бронте довольно мило и весело проводила время в гостях у своей подруги всякий раз, как ей доводилось там бывать. Ей нравилось решительно все, что тем или иным образом было связано с этим славным семейством: и простое, незамысловатое убранство дома Нассей, скромная, но добротная облицовка которого неизменно воскрешала в ее памяти родимый гавортский пасторат, и сами хозяева – высоко духовные, добросердечные, исключительно порядочные люди.

В то время семья Нассеев жила в доме, носившем звучное название «Райдингс». Это был уютный двухэтажный дом, отстроенный в старинном стиле. Своей добротно отделанной зубчатой крышей и уединенным месторасположением «Райдингс» напоминал классический особняк из входивших в то время в моду «готических романов». Шарлотта узнала, что фасад и большая часть интерьера дома были переделаны двоюродным дедом Эллен Ричардом Уолкером. Позднее, когда финансовое положение семьи уже не позволяло излишней роскоши, Нассеи перебрались в более скромное, но тоже уютное жилище под названием «Брукройд», расположенное в Берсталле – так же районе западного Йоркшира, где находился их прежний дом «Райдингс».

Мисс Нассей познакомила подругу со своей матерью, миссис Эллен Нассей, урожденной Уод (показавшейся Шарлотте достаточно пожилой женщиной, поскольку она родила свою младшую дочь Эллен, будучи в возрасте около сорока пяти лет), а также – со своими братьями и сестрами. Особенно запомнился Шарлотте брат Эллен Генри. Это был интересный молодой человек, приблизительно возраста Шарлотты. Своей милой элегантной внешностью и несколько женоподобными манерами Генри Нассей походил на свою кроткую сестру. В то время молодой Нассей учился в Кембриджском университете, где он готовился стать приходским священником.

Шарлотта и Генри понравились друг другу и вскоре сделались хорошими друзьями. Генри вполне оценил острый ум и незаурядные способности мисс Бронте и искренне восхитился ее превосходным, по его мнению, литературным даром, когда та показала своему новому другу и его милейшей сестре свои юношеские стихи, сочинением которых она, впрочем, так же как и все остальные дети преподобного Патрика Бронте, – тайно увлекалась. Шарлотту же привлекло благоразумие Генри, его безупречные гуманные принципы. Но более всего ей импонировало в молодом человеке его очевидное сходство со своей сестрой – ее дражайшей подругой Эллен. Ей почему-то казалось, что Генри и Эллен Нассей – это две различные ипостаси единого благородного, поистине пленительного образа, по своей недосягаемой чистоте и восхитительному обаянию близкого к божеству.

Глава 8. Пора исканий

Два с половиной года той восхитительной, несравненной свободы, какую только способно даровать безмятежное пребывание под мирным кровом родного жилища, для обитателей заповедного гавортского пастората пронеслись практически незаметно. Этот период счастливого, беззаботного существования истаял в одно мгновение, как сказочный сон, внезапно пропадающий в блаженной истоме ласковых лучей восходящего солнца, знаменующих собой грандиозный переход к новому состоянию всеобщей нашей праматери Природы. Состоянию великолепного зарождения из темных недр глухой, безмолвной ночной тиши яркого светлого дня, когда наивная дикарка Юность мгновенно сбрасывает свои легкие призрачные крылья и оборачивается умудренной Зрелостью.

Эта чудесная перемена, незаметно свершающаяся в сознании каждого человека, не обошла стороной и представителей младшего поколения могучего рода Бронте. Грубая реальность теперь предстала перед возмужавшими пасторскими детьми во всей неприглядной наготе, понуждая их очнуться от юношеских грез и вступить во взрослую жизнь со всеми ее тяготами и невзгодами.

Настало время, когда каждому из молодых Бронте надлежало избрать свою верную жизненную стезю. Однако положение осложнялось тем прискорбным обстоятельством, что дети преподобного Патрика Бронте пока что не получили должного образования, за исключением лишь Шарлотты, проведшей полтора года в частном пансионе сестер Вулер.

Теперь все самые светлые надежды семьи сосредотачивались на художественном таланте Патрика Брэнуэлла, чему весьма способствовал похвальный отзыв о его очевидных дарованиях от почтенного наставника рисования. Уже в ту пору в голове мистера Бронте зародился и созрел смелый план отправить сына на обучение в самое престижное заведение, какое существовало тогда на территории туманного Альбиона – в лондонскую Королевскую Академию Художеств. Эта страстная мечта отчаянно преследовала пастора, не давая ему покоя ни днем, ни ночью. «Да, – повторял он снова и снова с постоянно возрастающей уверенностью, – Патрик Брэнуэлл непременно станет великим художником – одним из лучших представителей нашей эпохи! Иначе и быть не может!»

Однако скромных доходов приходского священника определенно не доставало для успешного претворения в жизнь этой заветной мечты. Заботливая тетушка любезно согласилась во имя столь правого дела выделить энную сумму из своих собственных сбережений. Тем не менее преподобный Патрик Бронте всерьез опасался, что даже щедрая помощь свояченицы может оказаться в итоге не столь значительной; более того, им владело твердое убеждение, что даже их совместных средств едва ли достанет, чтобы насытить недра сокровищницы Королевской Академии. А следовательно, для почтенного семейства Бронте не оставалось ничего иного, как искать возможность дополнительного заработка.

Поскольку Шарлотта была единственной представительницей семейства, получившей приличное образование, взять на себя почин надлежало именно ей. И она, не колеблясь, последовала зову Долга, немедленно дав объявление в одну из местных газет, и вскоре получила пару дельных предложений занять место гувернантки при детях из весьма респектабельных семейств.

Шарлотта все еще была занята неотступными мыслями, беспрестанно вращающимися вокруг единой наболевшей проблемы: на каком из полученных предложений более разумно остановить свой выбор, когда однажды ясным летним утром Табби с торжественным видом вручила ей белоснежный почтовый конверт стандартных размеров:

– Вам письмо. Прибыло с утренней почтой.

– Спасибо, Табби. Можешь идти, – ответила Шарлотта, внимательно воззрившись на конверт, надписанный ровным, изящным женским почерком. «Должно быть, очередное приглашение на место гувернантки», – подумала она с невыразимой тоскою в сердце. Непривычный взору почерк и в самом деле сильно огорчил Шарлотту, ибо она, быть может, даже не желая признаться в том самой себе, в тайне мечтала получить милое душе послание от Эллен или Мэри.

Пасторская дочь принялась равнодушно распечатывать только что доставленный конверт. Благополучно вскрыв письмо и первым делом глянув на последнюю строчку, сообщающую адресату имя отправителя, она тотчас просияла: то было послание от Маргарет Вулер – главы роухедской школы.

Официальная часть письма Маргарет Вулер содержала полупредложение-полупросьбу к старшей мисс Бронте занять место помощницы учительницы в своем пансионе. Мисс Вулер выражала искреннюю готовность назначить своей бывшей подопечной самое щедрое жалование, какое только позволял оговоренный выше пост. Кроме того, глава роухедской школы изъявила желание видеть в качестве воспитанницы пансиона одну из младших сестер Шарлотты. Маргарет Вулер весьма красноречиво убеждала Шарлотту Бронте, что руководительницы пансиона с радостью возьмут на себя обучение, к примеру, средней мисс Бронте – услуга, которая для качественного успеха в дальнейшей трудовой деятельности последней может оказаться неоценимой – в счет части жалованья старшей сестры.

Ознакомившись с содержанием послания мисс Вулер, Шарлотта торопливо сложила письмо в конверт и тотчас направилась в кабинет отца. Подобные неожиданные вторжения в священную обитель преподобного Патрика Бронте отнюдь не входили в планы сего достопочтенного господина; разумеется, Шарлотте это было известно достаточно хорошо.

В другое время девушка не посмела бы беспокоить достопочтенного Патрика Бронте, явившись к нему без приглашения. Но сложившаяся ситуация вынудила мисс Бронте действовать быстро и решительно. Далее последовал довольно продолжительный диалог между отцом и дочерью, проходивший за закрытыми дверями, после чего юная барышня незаметно выскользнула из кабинета и, без дальнейших проволочек, вернулась к исполнению своих обычных повседневных обязанностей.

На другой день, когда все семейство собралось за традиционным утренним чаепитием, достопочтенный Патрик Бронте, неторопливо отхлебнув внушительный глоток из своей чашки и блаженно прикрыв глаза – невольная дань безмолвного восхищения, казалось бы, самым что ни на есть заурядным земным наслаждением, – вдруг с неожиданной деловитостью обратился к сыну:

– А что, дорогой Патрик Брэнуэлл, не пора ли тебе наконец заняться чем-нибудь путным?

– Я готов, отец, – невозмутимо ответил юноша. – Весь вопрос лишь в том, что именно вы собираетесь мне предложить.

– Что ж. В таком случае, как насчет того, чтобы заняться рисованием?

– Мне нравится эта идея. Но ведь наставник, которого вы нанимали несколько лет назад, уже давно отказался от своих визитов к нам.

– Сейчас речь не об этом, Брэнуэлл, – заметил мистер Бронте серьезно. – Тот почтенный джентльмен, которого ты только что упомянул, предоставил мне самый лестный отзыв о твоих художественных дарованиях. Возможно, конечно, что он изрядно преувеличивает твой талант, но, по-моему, он говорил весьма убедительно, и пока что у меня не было причин усомниться в искренности его слов. А потому я принял твердое решение продолжить твое образование в этой области. Надеюсь, сын мой, ты не опозоришь наш род и добьешься успеха на поприще художника.

Патрик Брэнуэлл, до сих пор хранивший совершенную невозмутимость, при последних словах отца не мог сдержать легкий смешок, вырвавшийся у него почти невольно, и тем не менее явно отразивший некое смешение иронии с изрядной долей самодовольства и спеси.

– Дорогой отец, – сказал молодой человек, глянув прямо в глаза преподобному Патрику Бронте, – уж не вознамерились ли вы сделать из вашего несчастного сына второго Рафаэля или Микеланджело?

– Отнюдь, – возразил почтенный глава семейства. – Я лишь желаю, чтобы мой сын стал достойным человеком – и только.

– Все это прекрасно, дорогой отец. Однако позвольте вас спросить: каким образом вы намереваетесь добиться для меня столь высоких почестей? Неужели вы собираетесь снова нанимать учителей, полагая, что частные уроки могут сотворить со мною чудо и превратить жалкую гусеницу в прекрасную бабочку?

– О нет, молодой человек! – с пафосом ответил его отец. – От частных уроков не много проку, я бы сказал, как от козла молока. Вы и сами это знаете.

– В таком случае, что же вы предпримите?

– Обучение в Королевской Академии Художеств. Думаю, сударь, небольшое путешествие из Гаворта в Лондон вам не повредит.

– Лондон? Королевская Академия? – словно в полусне подхватил Патрик Брэнуэлл. – Вы, верно, шутите, отец! Нам не по средствам подобная роскошь!

– Ты ошибаешься, мальчик мой, – возразил достопочтенный Патрик Бронте. – Полагаю, теперь мы сможем себе это позволить. Давеча я имел довольно долгий обстоятельный разговор с твоей старшей сестрой. Похоже, она нашла приличную работу. Ее помощь пришлась бы весьма кстати. Думаю, заработанные ею деньги окажутся достаточно весомой прибавкой к той сумме, какую можем предложить мы с вашей тетушкой.

– Шарлотта получила работу? – недоверчиво переспросил Патрик Брэнуэлл. – Отец, неужели вы ради моей карьеры намерены отправить мою милую сестрицу на тяжкие гувернантские хлеба к каким-нибудь чопорным, жестокосердным мистеру и миссис N с целой оравой глупых, плаксивых отпрысков? Я полагаю, мои художественные способности, какими бы незаурядными они не были, не достойны такой страшной жертвы.

– А кто тебе сказал, сын мой, что твоя сестра намеревается стать гувернанткой в частном доме? Впрочем, отчасти ты прав: похоже, у нее и в самом деле были такие мысли. Но, к счастью, Господь милосерден: Он послал ей достойное место. Моей дочери не придется прозябать в закостенелом невежестве вдали от дома, в окружении совершенно чужих людей. Благодарение Богу, этого не будет!

 

– Значит, моя сестрица станет жить и трудиться, что называется, «среди своих»? Хотелось бы знать, кто из наших знакомых благотворителей предложил ей место, и какие, собственно, обязанности намереваются возложить на ее хрупкие плечи!

– Насколько я понял, Шарлотту ангажирует ее бывшая наставница, глава роухедского пансиона. Если мне не изменяет память – Маргарет Вулер. Ведь так, дочь моя?

– Мисс Вулер всегда была добра ко мне, – проговорила Шарлотта с достоинством. – Я буду рада, если смогу оказаться ей полезной.

– Мисс Вулер! – язвительно повторил Патрик Брэнуэлл. – Не иначе, здесь кроется какой-то подвох! Что-то я никогда не слышал, чтобы особы подобного положения отличались излишней щедростью!

– Мисс Вулер не похожа на других начальниц, – возразила Шарлотта, – в ней нет ни капли прижимистости и спеси – сама доброта и благородство. Она оказала нам несравненную милость, ибо, облагодетельствовав меня, она не забыла также и о нашей прелестной Эмили Джейн, предложив ей место воспитанницы в своем пансионе.

– Я так и знал, что здесь дело нечисто! – произнес ее брат самодовольным тоном. – Конечно же, эта особа с удовольствием берет в свой пансион Эмили Джейн! Ведь, в таком случае, она сможет меньше тебе платить! Весьма удобно, не правда ли?

– О чем ты говоришь, Патрик Брэнуэлл? – рассердилась Шарлотта. – Мы должны быть бесконечно благодарны мисс Вулер за ее ангельскую доброту. Ее бескорыстнейшее предложение – что бы ты там ни болтал, я настаиваю, что оно именно таково – дает превосходный шанс всем нам. Согласись, братец: если бы не наша милая, славная мисс Вулер – не видать бы тебе Королевской Академии как собственных ушей!

– Но я вовсе не хочу в Роу Хед, милая сестрица! – вмешалась Эмили Джейн.

Достопочтенный Патрик Бронте нахмурился.

– Тут дело не в желании, Эмили, – произнес он строго. – Ты должна поехать. Моим дочерям не пристало быть невеждами!

– Но нельзя ли послать к мисс Вулер малютку Энн? – почти в отчаянии спросила Эмили Джейн. – Я уверена, она не воспротивится такой возможности.

– Я бы охотно согласилась, – подтвердила Энн.

– Энн – самая младшая в семье, она может подождать, – возразил достопочтенный отец семейства. – Энн, крошка, не огорчайся. Твой черед еще настанет. Поверь мне.

– Эмили, душа моя, – вмешалась Шарлотта, – знай ты, как мне невыносимо горько оттого, что ты отказываешься составить мне компанию, безжалостно бросая меня одну, ты бы немедленно согласилась, я убеждена. Будь ангелом, сестрица, скажи, что ты поедешь со мной в Роу Хед! Ты ведь прекрасно знаешь: так будет лучше для всех нас!

– Будь по-вашему, – отозвалась Эмили Джейн не слишком охотно, – я поеду.

– Ну, вот и славно, – заключил достопочтенный Патрик Бронте. – Возблагодарим же Господа за ту превосходную возможность, какою Он милостиво одарил нашу семью! Да будет на все воля Божья!

…29 июля 1835 года Шарлотта и Эмили Бронте прибыли в Роу Хед. Какой бурный, необузданный поток всевозможных противоречивых чувств внезапно охватил юную Шарлотту при новой встрече с этой знакомой, но уже позабытой местностью и ее обитателями! И как разительно отличались теперешние ощущения девушки от тех, что испытала она в ту далекую пору, когда нога ее впервые ступила на территорию этих заповедных владений!

Стоял прелестный вечер. Знойное июльское солнце уже клонилось к закату, и его угасающие лучи беззаботно золотили окрестности, бросая светлые блики на мощные, широкие кроны лиственных деревьев, на острые, похожие на церковные шпили, макушки вековых елей и тисов, в изобилии растущих на школьной территории, на землю, покрытую дерном и затянутую первозданным бархатным мхом, на горделивые средневековые постройки, уснащавшие эту местность. По-вечернему живительный, прохладный ветерок, неприхотливо шелестевший в мягкой листве деревьев, гнал с собой бесчисленные невидимые потоки чистого, прозрачного воздуха. Странное дело, но почему-то этот чудесный летний пейзаж внезапно воскресил в памяти обеих сестер ослепительное внешнее великолепие пленительных долин Коуэн-Бриджа – таких, какими они были в ту злополучную пору, которая навсегда унесла с собой в вечность несчастных Марию и Элизабет…

Стараясь отогнать мучительно гнетущие мысли, навеянные невольным сравнением, Шарлотта и Эмили быстрее зашагали вдоль привольной, пышно цветущей рощицы по направлению к старинному двухэтажному зданию с изящными полуокруглыми стрельчатыми окнами.

Маргарет Вулер оказала девушкам радушный прием. По случаю их прибытия в роухедской школе было устроено всеобщее чаепитие, против которого обе сестры, отнюдь не привыкшие быть в центре внимания, яростно протестовали, но решительная, непоколебимая мисс Вулер, разумеется, не желала ничего слушать. Все наставницы и воспитанницы собрались в небольшой гостиной, облицованной сосновым деревом, и принялись вкушать свою бесхитростную трапезу, состоявшую из чая с румяными сэндвичами.

После чая в неофициальной дружеской обстановке были оговорены условия соглашения между мисс Вулер и сестрами Бронте во всех надлежащих деталях. Обеим девушкам полагалось приступить к своим обязанностям со следующего дня.

Теперь Шарлотте Бронте предстояла довольно сложная задача – серьезная и ответственная, требующая порядочной выдержки и немалых душевных усилий. Старшей дочери пастора надлежало ступить на новое, дотоле совершенно не изведанное ею поприще – поприще педагога.

Поначалу девушке нравилась ее незатейливая работа. Ей представилась превосходная возможность попробовать себя в новом деле, впервые испытать свои потенциальные силы. Кроме того, Шарлотта вскоре ощутила и поняла, что, наставляя юных пансионерок, в числе которых теперь была и ее сестра Эмили Джейн, сама она, старшая «мисс Бронте», как называли Шарлотту ее нынешние подопечные, постепенно развивает и совершенствует собственные способности, приобретает и накапливает новый жизненный опыт. Все это, несомненно, было по душе юной наставнице, проводившей время в разумном и полезном труде и выполнявшей свою работу с неизменной щепетильностью и усердием.

Иначе обстояло дело с Эмили Джейн. Девушку, привыкшую к привольным просторам Гаворта, почти не знавшую иного общества, кроме общества обитателей пастората, девушку, всегда чуждающуюся посторонних людей, не допускающую в свой особый пленительный мир образов и идей никого, кроме близких, необычайно тяготило ее вынужденное пребывание в Роу Хеде. Состояние страшнейшей меланхолии стремительно овладело всем ее существом.

– Что с тобой, душа моя? – спросила как-то Шарлотта сестру, улучив несколько минут, когда они могли спокойно, не опасаясь нежелательного вмешательства посторонних, побеседовать наедине.

Эмили молчала. Однако участие сестры, по-видимому, не оставило ее равнодушной: лицо ее тотчас помрачнело и сделалось еще более угрюмым, чем обычно.

– Ты случайно не заболела, милая сестрица? – снова спросила Шарлотта. – Скажи честно: тебе нездоровится?

– Нет, – глухо произнесла Эмили Джейн. – Я вполне здорова.

– Тогда что же с тобой происходит?

– Все в порядке, не беспокойся, – ответила Эмили, силясь улыбнуться.

Наступило тягостное безмолвие, в продолжение которого Шарлотта сочувственно глядела на Эмили Джейн, и в мягком, отзывчивом сердце ее стремительно нарастала смутная тревога за сестру.

Разговор происходил в небольшой сосновой спальне. За окнами постепенно сгущались сумерки в благословенной тишине, нарушаемой лишь легким дыханием слабого летнего ветерка, мерно кружившего в шелестящей листве деревьев. Сестры сидели друг против друга за изящно отделанным туалетным столиком, стоявшим возле кровати Эмили. Тусклый отсвет горящей свечи, водруженной на середину столика, озарял, выхватывая из полутьмы, их печальные лица.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49 
Рейтинг@Mail.ru