Екатерина Бордон
Перемотка
Это было интимнее, чем поцелуй.
То, как наши сигареты на мгновение прикоснулись друг к другу. Вера сделала глубокую затяжку, и на кончике ее самокрутки вспыхнула искра. Мы склонили друг к другу головы. Подняли ладони, чтобы закрыть огонек от ветра и…
– Выдыхай, солдат, – с усмешкой сказала Вера, выпустив мне в лицо едкое облако табачного дыма. Я и правда почти не дышал, боялся вспугнуть. Вот настолько она была хороша.
Небо над нашими головами зашипело. Пошло серой рябью. Дернулось, словно реальность зашлась в сухом кашле, и снова стало собой. Никто уже не обращал внимания на эти «выверты», кроме Каши, но Каша был пуганый, тощий, желторотый. Он суетливо подскочил, уронил себе на ногу автомат и рухнул на дно окопа, вжавшись всем телом в землю.
Из темноты раздался хрюкающий смех Штопора, тихий смешок Кали и перекрывающий всё и вся громоподобный гогот Игната. Он вообще не умел быть тихим. И как только дожил до Пятой волны?
– Каш, а Каш, – позвал я прежде, чем один из них отпустил очередную остроту. – Слышал про мужика с пятью членами?
Каша едва заметно покачал головой, а я присел на корточки рядом. Я видел, как его матери снесло башку плазмотроном.
– У него вместо трусов – перчатка.
Игнат громко заржал. Я не различал его силуэт в темноте, но представлял, как он хлопает себя по мощным ляжкам кулаками-кувалдами. Раздувает щеки от смеха. Утирает слезы почерневшими пальцами.
Каше, кажется, тоже было смешно. По крайней мере, дрожать перестал, и то ладно. Он повернулся лицом к походному светильнику, свернулся калачиком и застыл в круге света.
Как мотылек.
– Мы – звездная пыль. Мы – золотой углерод.
Я открыл глаза. Штопор сидел прямо перед моим лицом и смотрел так пристально, словно почти отчаялся вдолбить в мою тупую башку нечто важное. От него разило старым немытым телом. Из-под щетки желтоватых седых усов во все стороны разбегались шрамы морщин, из-под нелепой вязаной шапочки торчали редкие сосульки волос.
