Екатерина Андреевна Богданова
Озаряя тьму
Повалившись на край кровати, я уткнулась зарёванным лицом в подушку и не заметила оставшегося со мною в комнате юного конюха.
– Да не плачь ты, Юлия. Всё образуется! – коснувшись моего плеча, подбодрил меня Ананий. – Он же, как и ты, просто вспылил! Он не со зла!
– Я ненавижу его! – сорвалось с моих покривившихся губ мерзкое признание.
– Ой, да ладно тебе! В жизни не поверю! – махнул рукою мой собеседник. – Как вы «ненавидите» друг друга, по ночам всему дому слышно. Когда только спать успеваете, не знаю.
– Мал ты ещё, не понимаешь ничего, – сконфуженно пробубнила я, не поворачиваясь к наглому мальчишке, однако в глубине души с досадой осознала, что он прав.
Да, я любила молодого князя Вяземского, любила так сильно, что порою едва не сходила от этого чувства с ума. Я продолжала любить его и сейчас, даже больше, чем прежде, когда он виделся мне в девичьих грёзах безупречным и всесильным. Однако взыгравшая гордость и глубокая, нестерпимо саднящая рана недавнего лишения сбивали меня с праведного пути, начало которому положил в храме венчальный белый рушник, расстеленный под нашими с Нестором ногами.
– Ананий, ты идёшь? – прервал нашу беседу строгий голос моего нетерпеливого мужа. – Я, кажется, велел тебе следовать за мной!
– Иду, иду! – ответил юный конюх и побежал следом за молодым хозяином.
Я осталась наедине с мучительными мыслями о прошлом, настоящем и будущем, и взгляд мой случайно упал на обручальное кольцо. «Сними его, пока оно не приросло к тебе навек! – зашипел кто-то в моей голове. – Верни все подарки! Не нужно тебе от него ничего! И сам он такой тебе тоже не нужен!»
Однако словно ангел-хранитель опустился ко мне на плечо. Я вспомнила чудесную минуту, когда Нестор впервые надел мне на палец это кольцо перед ликами всех святых и очами самого Господа Бога.
«О каких глупостях я думаю, Боже! – устыдилась своих мыслей я. – Князь Вяземский теперь мой муж, а я его жена. Телом и душою мы одно неделимое целое. Даже если мы разъедемся по разным концам света, мы останемся связанными навек неразрывной нитью. Даже после смерти наши души будут вместе. Да, он оказался не совсем таким человеком, каким я его представляла, но его ли в этом вина? Я по своей воле дала этому мужчине клятву, никто не принуждал меня. Теперь мой христианский долг – смириться и нести этот крест: быть ему верной и любящей женой, рожать и воспитывать его детей…. Но, Боже мой, как смириться? Как смириться с тем, что он стал таким? Господи, помоги мне! Умерь мою гордыню, остуди мой гнев, наставь меня на истинный путь!»
Призвав на помощь высшие силы, я почувствовала непреодолимую тягу ко сну и ненадолго задремала. Не прошло и двух часов, как Нестор возвратился.
– Юля, нам пора идти, – появившись в дверях, мрачно произнёс мой муж. – К похоронам всё готово, ждут только нас.
– Хорошо, – сказала я, торопливо поправила перед зеркалом причёску и последовала за ним, чтобы проводить Варю, Акульку и Феденьку в последний путь.
Всю дорогу я боялась посмотреть Нестору в глаза – мне было страшно не увидеть в них той безусловной любви и трепетной нежности, с которыми он смотрел на меня прежде и с которыми, как я наивно полагала, он будет смотреть на меня всегда. До самого флигеля мы не обмолвились больше ни словом.
Глава 5. Разрыв
Около дома Гавриловых толпился бедно одетый крестьянский народ. Всё село пришло в последний раз взглянуть на Варвару Гаврилову и её погибших детей. Старики тяжело вздыхали и качали седыми головами, а после угрюмо глядели в землю, прикидывая, сколько кому осталось до смертного часа. Женщины плакали, вспоминая добродетели соседки. «Какая кроткая и смирная была! Какая добрая! А как детишек любила! Что своих, что чужих! Всех приласкает, всех приголубит да пирожком угостит. Готовила диво как вкусно! И дома ни соринки, красота, чистота! Как же муж без неё теперь? Где хозяюшку такую найдёт?» – слышалось отовсюду.
– Здравствуйте, любезные, – поприветствовал Нестор двух мужиков, спустившихся с крыльца. – Как Варфоломей?
– Здравствуйте, барин. Совсем он, горемычный, разум потерял, – вздохнул один из крестьян. – На похороны идти не хочет. «Все у меня живы, никто не умер», – говорит.
– Скверно. Что ж, пускай будет дома. Пусть жена и дети останутся в его памяти живыми. Только оставьте кого-то за ним присмотреть, – сказал мой супруг, и я мысленно согласилась с ним. – Готовьте две телеги: одну для Варвары, другую для детей. Не станем медлить. Дурное это дело – под вечер хоронить.
Мужики откланялись и стали запрягать лошадей. Я по-прежнему косилась в сторону, не решаясь ни взглянуть на мужа, ни что-либо сказать ему.
– Ирод треклятый! Деток малых ни за что, ни про что загубил! – вдруг донёсся до нас ворчливый голос укутанной в тёмно-синий платок крестьянки.
– Тихо, Авдотья! Барин молодой с женою тут! – попыталась одёрнуть её собеседница.
– Говорила я Варфоломейке: «Зря ты змеёныша на груди пригрел, отольётся дружба эта горькими слезами». Не слушал. Вот и расплата пришла. Бог-то всё видит, – продолжила недовольно кудахтать Авдотья.
Она обмерла от стыда и разинула рот от испуга и недоумения, когда молодой хозяин положил руку на её плечо.
– Не судила бы ты других, милейшая. Глядишь, и самой бы полегчало, да и дети болеть бы перестали, – назидательно произнёс мой супруг.
Моё появление на похоронах и мой богатый наряд тоже стали причиной бурных обсуждений. «Ишь, как вырядилась! Ты погляди-ка, погляди! Словно бы на бал в свой Петембурх! – судачили обо мне, глядя, как я подбираю полы чёрного платья. – Девчонка ещё, а уж в царской шубе ходит!». «В постели, небось, угодила – вот и подарил!» – заключил уже другой немолодой завистливый голосок. «Так ведь она жена ему законная! Они в церкви венчались!» – стал кто-то защищать меня. «Ну да, ну да! – хором осмеяли заступницу соседки. – Это тебе Манефа наболтала? Не верь ей, дуре, она из ума выжила совсем! Старый князь бы в жизни сыну своему обвенчаться не дал. Зараз бы венчание в отпеванье для невесты превратил. Вот вам крест истинный – она его любовница!»
Зажав от отвращения уши, я с трудом протиснулась сквозь толпу крестьян туда, где стоял Варварин гроб.
– Ох, девонька ты наша, Варварушка-а-а! На кого ж ты нас оставила-а-а? Как мы без тебя будем, осиротившие-е-е? – завывая, по старинной традиции причитали над гробом покойной дряхленькие, согнувшиеся в три погибели старушки в чёрных платках.
– Прости, Варюша, если что было не так. Прости и прощай, – тихо и угрюмо сказал Нестор, опёршись рукою на крышку гроба. – Ты мне как мать вторая была. Даст Бог, теперь свидишься с любимой хозяйкой своею в раю. Мужа твоего не оставлю – обещаю. И о дочке младшей позабочусь. Царствие тебе небесное!
– Прости нас, Варенька, – не скрывая слёз, еле вымолвила я, когда настала моя очередь подойти к закрытому гробу. – Мы тебя никогда не забудем!
Гроб Варвары давно заколотили. Тела Акулины и Феди были накрыты саванами до подбородка. Ноги мои подкосились, стоило мне увидеть два белых, как нехоженый снег, безжизненно вытянутых личика. Простившись с матерью, мы отправились к детям, и тут я уже не смогла держать себя в руках. Упав на колени, я закрыла лицо руками и зарыдала в голос.
– Барыня, барыня! – бросилась поднимать меня какая-то сердобольная старушка. – Встаньте, милая! Так ведь и шубку испачкать недолго. Небось, огромных денег стоит!
– Да пропади она пропадом! – в отчаянии воскликнула я. – Всё пропади, только пусть они живут! Ни дома в Петербурге, ни богатств всех этих – ничего не надо!
– Тише, Юлия, тише, – появившись из ниоткуда, произнёс Ананий и протянул мне платочек, который я по рассеянности забыла. – Полно плакать. Слезами горю не поможешь!
– Это мы виноваты. Только мы, понимаешь?! – не в силах успокоиться, продолжила сокрушаться я. – Мы опоздали, не успели их спасти!
– Полно, Юлия. Им ничуть не легче от твоих сожалений. Иди лучше к барину, рядышком постой, – сказал Ананий, и я последовала его совету.
Нестор заканчивал прощаться с детьми. Я не слышала начала его речи, но отчётливо разобрала несколько последних фраз.
– Прощайте и вы, ангелочки безвинные. Нет мне прощения за то, что я вас не уберёг! Сладких снов, Акулина и Федя. Пусть земля будет пухом! – он поцеловал девочку и мальчика в лоб и ласково пригладил светлые Акулькины волосы.
– Нестор! – позабыв на миг обо всех обидах и размолвках, позвала его я, когда он вдруг резко отвернулся и обхватил руками голову.
Он не откликнулся. Молодой князь Вяземский словно бы не видел и не слышал меня, пребывая в каком-то сверхъестественном, оторванном от всей Вселенной состоянии. Состояние сие, продлившись несколько минут, оборвалось неестественно резко.
– Коли все попрощались, несите гробы на подводы! – строго и дерзко, как-то даже озлобленно крикнул Нестор зазевавшимся мужикам. – Стемнеет уж скоро, а нам отпевать ещё…. Незачем время тянуть!
– Как скажете, ваше сиятельство, – сказал один из крестьян и немало удивился, когда хозяин сам решительно направился к Вариному гробу.
– Зачем же, вашество? Мы бы сами…. – забормотал один из мужиков, однако Нестор заставил его замолчать одним пронзительным испепеляющим взглядом. – Хорошо, как вам угодно будет. Токмо не гневайтесь.
Мне удалось лишь на короткое мгновение поймать его взгляд, но и этого оказалось достаточно. Его бледные щёки были сухими: он не мог позволить себе проявление слабости. Однако огромные чернильные глаза Нестора блестели от слёз. В них холодным огнём горела такая неистовая злоба на самого себя, что мне стало стыдно за свои обвинения. «Я обозвала его бесчувственным, обвинила в эгоизме и в легкомыслии. Как я заблуждалась, Господи! – осознала я. – Да он сам живым бы лёг в могилу, если бы этим можно было что-то исправить!»
– Вы поедете в экипаже, – подойдя к Ананию, сказал Нестор. – На козлах будет Иван, а ты сопровождай княгиню.
– Как скажешь, барин, – не стал перечить юный мальчуган.
– Видишь, как он заботится о тебе? – сказал Ананий, когда повозка тронулась и заколесила по просёлочной дороге в сторону сосняка, за которым приютилась деревянная, почерневшая от болотной сырости кладбищенская церквушка.
– Почему же он сам не поехал со мною? – задалась вопросом я и сама нашла ответ. – Я очень обидела его. Наговорила столько гадостей! Глупо ждать от него чего-то другого.
– Да всё у вас наладится, уверен. Дай только срок, – утешил юный конюх. – Юлия, потом всё как прежде будет!
– Нет, так, как прежде, никогда уже не будет. Я, наверное, всегда буду жить в страхе того, что из-за нас с Нестором кого-то убьют. К тому же, мне кажется, он никогда меня не простит!
За разговором мы и не заметили, как закрытый экипаж подъехал к старенькой церкви, купол которой одиноко серел на склоне заболоченного оврага. Нам пришлось подождать, ибо крестьяне шли пешком, по размытой осенними дождями и подмёрзшей за ночь лесной дороге. Нестор приехал на той же подводе, на которую погрузили гроб Варвары.
– Счастливая Варя, отпевать её будут и детишек тоже, – сказал один из мужиков. – Старый барин-то, сказывают, в самую преисподнюю спустился да там и остался! Никто, стало быть, наказывать не станет.
– Сказки всё. К соседям подался или в столицу уехал, – не поверил его приятель.
– Нет, Митрофан! Я сам видел, как его нечисть забрала. Незнамо, жив он там ещё али нет. Или уж Нестор Виссарионович таперича наш хозяин стал.
Отпевание длилось недолго. Я смотрела то на спящую вечным сном Акулину, то на разделившего жуткую участь сестры Федьку, и глаза мои не просыхали от слёз. Нестор стоял рядом, и я по-прежнему боялась встретиться с ним взглядом, только с грустью смотрела, как тает тонкая восковая свеча в его бледной руке.
Хоронили Варю и детей на сельском кладбище, которое являло собою самое жалкое и мрачное зрелище: усыпанные пожухшей листвою холмики могил без оград и почерневшие от непогоды, прогнившие, покосившиеся деревянные кресты. Дальние ряды крестов давно заросли бурьяном. Лишь кое-где на свежих могилах виднелись следы памяти живых о покойных: скромные букетики и веночки убитых морозом полевых цветов.
– Отчего на крестах нет табличек? – не подумав, спросила я.
– Это вы, барыня, читать, писать умеете. А люди-то простые не умеют. Вы посмотрите на них! – сказал юный конюх, и горечь наполнила моё сердце, стоило мне взглянуть на крепостных в потемневших изношенных лаптях, на их натруженные спины и мозолистые, огрубевшие от работы руки.
После поминального обеда мы с Нестором и Ананием отправились домой к Варвариной двоюродной сестре Авдотье, у которой находилась ни о чём не подозревающая Алёнка.
– Молчите оба, будто воды в рот набрали. Как дети малые! – шутливо упрекнул нас по дороге юный конюх. – Гордые оба, ну да Бог с вами! Посмотрим, надолго ли вас хватит!
– Полно читать хозяевам морали, – остановил его мой супруг и указал на приоткрытые ворота. – Скажи-ка лучше: этот дом?
– Он самый, – ответил Ананий и отворил перед нами скрипучую калитку.
В бедной и закопчённой избёнке нас встретила дряхлая, уже неходячая старушка-долгожительница, которая, по словам юного конюха, приходилась мужу Авдотьи матерью. В ответ на вопрос об Алёнке пожилая женщина что-то слабо прокряхтела и указала нам на открытую дверь в соседнюю горницу.
– Алёнушка, здравствуй! – произнесли мы с Нестором, увидев уже знакомую нам трёхлетнюю девочку, перебирающую клубки тёткиной пряжи.
– Здравствуй, барин! Здравствуй, барыня! – сказала смышлёная голубоглазая малютка в зелёном сарафанчике. – А почему ты плачешь? Кто тебя обидел?
– Она просто резала лук, – притворно улыбнулся молодой князь, не решившись тут же, с порога открывать горькую правду.
– Барыни не режут лук, – почуяв ложь, нахмурилась Алёнка и откинула за спину золотисто-русую косичку. – Они только пряники жуют.
– А вот и нет, – возразил Нестор и уселся рядом на лавку. – Барыни много учатся, хорошо умеют читать и писать, говорят на иностранных языках, играют на музыкальных инструментах и танцуют.
– Папа тоже умеет читать, – с гордостью заметила Алёнка.
– Он большой молодец, – вновь улыбнулся мой муж. – Не всякий дворянин так умён и благороден, как Варфоломей Гаврилов. Иди ко мне, маленькая красавица!
Нестор взял девочку на руки и направился к выходу, но тут она забеспокоилась.
– А куда ты несёшь меня? К маме? – настороженно спросила девочка.
– Не говори ей, Нестор! Я тебя очень прошу! – забыв обо всех обидах, шепнула я.
– Скажи: ты когда-нибудь каталась в барском экипаже? – спросил Нестор, помогая малютке укутаться платком и одеться в маленький тулупчик.
– Нет, – сказала она.
– А хочешь прокатиться?
– Да. Но только вместе с мамой! – вновь нахмурившись, ответила Алёнка.
– А с папой поедешь? – спросил мой супруг.
– Поеду! А куда?
– Пойдём на улицу. По дороге я тебе всё расскажу, – стараясь выглядеть весёлым и беззаботным, сказал Нестор, и любопытная девочка послушалась его. – Есть на свете город большой и очень красивый, столица империи Российской. Называется он Санкт-Петербург. Там живёт во дворце и правит страной наш государь император. Не так давно я купил в этом городе дом. Туда мы и поедем жить. Здорово, правда?
– Здорово! – заслушавшись речью молодого князя, ответила Алёнка и засмеялась.
– В Петербурге много высоких каменных домов, рек, мостов, величественных дворцов и храмов. А ещё там есть театры, магазины, булочные и конфетные лавочки. Ты же любишь пирожные и конфетки?
– Очень! – простодушно ответила девочка. – Но мамины пирожки ещё больше люблю. Они такие вкусные, что просто пальчики оближешь!
Я с затаённым умилением смотрела, как Нестор некрепко сжимает в большой ладони маленькую ручку малютки, а та доверчиво шагает рядом. Он говорил с нею так ласково и вкрадчиво, словно рассказывал волшебную сказку.
«Он будет замечательным отцом», – мелькнуло в моей голове, но гордость взяла верх над восхищением талантом Нестора сходиться с детьми.
«Ты любила не меня, а святого с моим лицом, которого сама же придумала!» – загремела в моей голове отвратительная фраза, брошенная мужем вчера в порыве гнева, и все романтические мечты о материнстве разбились вдребезги. «Я ему всю себя отдала: и невинное тело своё, и первую нежность, и всю душу свою, а он даже не верит в то, что я люблю его! Какая неблагодарность, какая чёрствость, Господи! – глядя себе под ноги, с разочарованием и досадой подумала я. – Да, я сама выбрала его себе в мужья и пошла с ним под венец. Но разве я могла предвидеть то, что он всего через неделю станет таким? Боже, неужели он никогда уже не будет прежним?»
Зайдя во флигель, мы застали Варфоломея в постели. В горнице стоял неприятный запах спиртного. На полу вокруг его кровати в беспорядке валялись опустошённые бутылки, некоторые из которых были разбиты.
– Отца твоего лечить нужно. Гляди, как расхворался! – сказал Алёнке Нестор.
Переступив через порог, мы подошли ближе.
– Вот видите, хозяева! Аж верёвка на шее отпечаталась, – указал на шею Варфоломея Ананий.
Варфоломей с трудом приподнял голову и, щурясь, посмотрел на нас отёкшими и мутными глазами.
– Погляди, на кого ты стал похож! – продолжил юный конюх. – Был благоразумный порядочный мужик, а теперь срам один! Вот, гляди: я хозяев привёл. Пусть решают, что делать с тобою таким.
– Приводи кого хочешь, пострел. Всё одно удавлюсь, – шлёпая через губу, заявил вдовец, а после плюхнулся на кровать лицом вниз.
– Ты с ума сошёл? У тебя дочь трёхлетняя! – схватив Варфоломея за плечи, не выдержал Нестор. – На кого ты её оставишь?
– Да нет у меня никого! Умерли все! – с трудом справляясь с заплетающимся языком, воскликнул несчастный крестьянин, и из глаз его покатились слёзы. – Всех старый дьявол растерзал! И мне жить незачем!
Нестор шумно перевёл дыхание, а после обратился к малютке:
– Иди-ка сюда, милая, покажись отцу на глаза. Пускай он о тебе вспомнит! И пускай стыдно ему станет за свои слова!
– Папа, ты что про меня забыл? – обиженно спросила Алёнка, а после едва не заплакала, увидев, что отец обездвижен верёвками. – Злые вы, нехорошие! Зачем вы его привязали?
– Это, милая, чтобы батька твой себе не навредил, – объяснил Нестор.
Наказав Ананию позаботиться о Варфоломее и накормить его, Нестор увёл меня и Алёнку в соседнюю горницу. В ней стоял обеденный стол, который всегда так искусно и щедро накрывала Варвара.
– А где мама? Где Акулька и Федя? Куда они ушли? – спросила Алёна, и, не дождавшись ответа, обиделась. – Вы все меня обманываете!
– Алёна, мы не обманываем тебя. Напротив, мы хотим поговорить с тобою как со взрослой, – возразил мой супруг. – Ты только не плачь, хорошо?
– Хорошо, – насупившись, промычала девочка.
– Юля, может быть, ты? – спросил Нестор, и я не смогла отказать ему.
– Понимаешь, дело в том, что мама твоя…. – произнесла я, но тут мой язык словно бы онемел. – Она теперь на небе будет жить. И Акулина с Федей тоже.
– Почему? – округлив глаза, изумлённо спросила девочка.
– Не знаю, Алёнушка. Бог так решил.
– Но я хочу к маме! Когда она вернётся? Боженька, забери меня к маме!
– Не говори так, не нужно! – испугавшись, перебила её я. – Беду накличешь! Нельзя так говорить!
– К маме хочу! – захныкала Алёнка, а после и вовсе заревела.
– Господи, что я наделала? – сорвалось с моих губ. – Я не знала, как сказать это иначе! Я не хотела причинить ей боль!
– Ты всё сделала правильно. Побудь с ней, – сказал мой муж и отправился в соседнюю горницу, очевидно, чтобы поговорить с Варфоломеем.
Алёнушка продолжала плакать. Оставшись с девочкой, я вытирала ей слёзки, гладила её по голове и утешала. Все слова мои были бессмысленны, как и игрушки, которыми я пыталась её отвлечь. Наконец, малютка выбилась из сил и уснула прямо на застеленной лоскутным одеялом лавке. Переложив Алёнку на кроватку, мы с Нестором отправились спать, ибо на дворе была уже глубокая ночь, а подъём на следующий день нам предстоял ранний.
Нестору насилу удалось разговорить Варфоломея, который прежде только с безразличием глядел в потолок и молчал.
– Я не поеду, – угрюмо пробубнил он в ответ на приказ хозяина собирать вещи.
– Почему же? – спросил Нестор.
– Всё рухнуло, что на земле держало. Сил нет жить. Да и смысл теперь?
– А дочь? – напомнил вдовцу мой супруг. – У тебя трёхлетняя дочь! Ты сиротой её решил оставить? Умный мужик, а такую ересь говоришь! Ты нужен всем: нам с Юлией, дочке, Пантелею…..
– И мне ты, старик, тоже нужен, – очень кстати добавил Ананий.
– Тем более, – продолжил Нестор. – Да, я понимаю, что это невосполнимая потеря и великое горе, но нет ничего глупее, чем грех самоубийства! Послушай меня. Ты поедешь в Петербург, будешь службу нести вместе с братом. И девочка твоя нам не помешает. Пускай с Татьяной живёт. Таня – Варварина сестрица, родное дитя её погибло. Она только рада будет!
– Не поеду, – упрямо повторил Варфоломей.
– А куда ты денешься, старик? – вмешался Ананий.
– Да уж. Прав ты, пострел, – хмуро признал вдовец. – Воля барская – закон. Поеду, коли во мне нужда такая. Одна у меня только просьба.
– Какая же? Говори! – велел мой супруг.
– Жениться я более не собираюсь. Посему Христом Богом молю: никого ко мне не сватайте, барин, – сказал Варфоломей. – Всё равно ни одна баба не сравнится с Варенькой моей.
– Что ж, как скажешь, – сочувственно вздохнул мой супруг. – Хотя я бы на твоём месте с плеча не рубил.
– Молоды вы ещё, барин, – грустно улыбнулся Варфоломей. – Вот были бы в годах моих да трижды отцом, прожили бы с женою в честном православном браке пятнадцать лет!
– Тихо, тихо старик, – поспешил успокоить его юный конюх. – Он всё понимает. Ты не кипятись почём зря. Лучше умойся и делом займись.
– И правда: довольно тебе уже лежать. Все бока уж, небось, отлежал, – согласился Нестор и принялся тормошить Варфоломея. – Вставай и собирай вещи немедля! И для себя, и для дочери! А ты, Ананий, помоги ему!
– Слушаю, барин, – покорно пробубнил себе под нос Варфоломей и, покачиваясь, поплёлся к платяному сундуку.
****
Мы возвратились в Петербург, приехали в дом, который покинули всего три дня назад, но как всё переменилось! Мы с Нестором настолько отдалились друг от друга, что слуги не могли нас узнать. Я продолжила учиться. Он по-прежнему ходил в Академию наук. Но если прежде всю вторую половину дня, с обеда и до позднего вечера мы проводили вместе, то теперь, живя в одном доме, почти перестали видеться.
«Bonjour, madame», – соблюдая приличие, сухо говорил он, когда я, разлепив веки, видела его уже одетым и торопящимся на службу. «Bon appétit!» – слышала я за обедом и произносила то же самое в ответ. Ели мы молча. Каждый смотрел в свою тарелку и старался скорее расправиться с её содержимым, дабы не тяготиться напряжённой тишиною. Потом Нестор ссылался на необходимость поработать в кабинете и уходил, разрешая мне в случае, если он задержится, ложиться спать без него.
В первую ночь Нестор пришёл в спальню после двенадцати. В дальнейшем даже тёмное время суток он проводил в кабинете со стеклянными колбами, ворохами документов, останками животных и книгами, которые приносил домой целыми связками. «Неужели я стала для него настолько омерзительна?» – просыпаясь утром в одиночестве, с горечью думала я, а после уже по привычке надевала траурное платье, которое привезла из поместья.
Только маленькой Алёнке удавалось ненадолго развеять мою грусть. Каждый день я заходила в людскую, чтобы поиграть с нею и побаловать её какой-нибудь приятной мелочью. Татьяна не тяготилась необходимостью приглядывать за девочкой. Оплакав сестру, она с удовольствием проводила время с Алёнкой и показывала себя образцовой тётей.
Варфоломей, заняв место второго лакея, стал помогать брату. Он безукоризненно исполнял все хозяйские наказы, хотя и оставался угрюмым и молчаливым. Лицо его застыло, как неподатливая гипсовая маска, взгляд добрых и умных глаз потух и обратился вовнутрь, а на висках серебрилось всё больше седых волос. «Ты пошёл бы, прогулялся что ли, старик, – пытался растормошить его Ананий. – Уж сколько дней из дома не выходишь!» Однако тот, пробубнив себе под нос, что у него много работы, уходил в другую комнату.
Между мною и Нестором словно бы выросла холодная несокрушимая стена. Мы стали похожими на малознакомых соседей, которые снимают комнаты на разных этажах. Но чем больше времени проходило со дня похорон Гавриловых, тем меньше я винила Нестора в трагической смерти Варвары и детей.
Однажды я проснулась с мыслью о том, что безмерно тоскую по молодому князю. Всему виною был сон. Мне приснилась небольшая, полукруглой формы застеклённая веранда, вся уставленная пышными букетами розовых пионов. Мы были здесь вдвоём: я и Нестор. Мы сидели рядом на чём-то светлом и очень мягком. И казалось, никого и ничего в целом мире больше не существовало.
«Зачем мы здесь?» – спросила я. Мой любимый не произнёс ни слова: только загадочная лукавая улыбка загорелась на устах его. Нестор взял один цветок, нежно поцеловал его венчик и медленно провёл им по моей груди. Что было дальше? Всё то же будоражащее кровь лёгкое скольжение свежих лепестков по моей чувствительной коже. Тончайший невесомый пеньюар, сам собою упавший с моих плеч. Жадные всполохи в его смеющихся фиолетовых глазах, объятья, слияние губ, сплетение рук и волнующий трепет двух горячих тел…
После пробуждения я ещё не раз и не два мысленно возвращалась на застеклённую веранду. «Ты хочешь увидеть рай на земле?» – вспоминала я слова своего счастливого, безумно влюблённого мужа, и на глаза наворачивались слёзы.
Через неделю я не выдержала. Улёгшись в постель, я несколько минут смотрела в потолок и собиралась с мыслями. В этот вечер я была полна решимости. В сердце моём ещё тлела надежда на то, что всё можно изменить. Я подошла к двери в кабинет и приоткрыла её: как ни странно, оказалось не заперто.
– Что вам угодно, княгиня? – обжёг меня резкий и равнодушный вопрос. – Признаться, вы не совсем вовремя….
Крылья мои вмиг поникли, а грудь словно бы напоролась на остроконечный вражеский штык. Такая интонация больше подошла бы для лакея, сидящего в приёмной значительного лица и уже изрядно уставшего от назойливых посетителей.
– Нет. Ничего, – пробормотала я, присмирев перед величием до невозможности занятого гения, к которому, как оказалось, можно заходить только с докладом. – Извините за беспокойство, князь.
Я не стала умолять о разговоре, ибо тоже имела чувство собственного достоинства. Не подав и вида, что хоть немного опечалена, с каменным лицом проследовала к выходу и закрыла снаружи дверь его кабинета. Тотчас же уйти наверх я всё-таки не смогла. Я ещё минуту оставалась у двери в надежде, что он бросится за мною, что он почувствует, что я ещё здесь и с мучительным нетерпением жду его. Однако он ничего не почувствовал. Или почувствовал, но гордость задушила желание поддаться любовной слабости и забыть все мои оскорбления.
На этом мы и расстались. Я медленным шагом поднялась по лестнице и возвратилась в опустевшую спальню. Я не могла уснуть ещё целый час, безутешно рыдая в подушку и желая оторвать свой глупый язык за то, что он неделю назад разрушил наше с Нестором счастье. «Он будет помнить все мои слова, все до единого! Даже если он когда-нибудь и простит меня. Даже спустя много лет! Какой кошмар!.. И поделом мне! Поделом! Виновный должен быть наказан, и я справедливо наказана. Муки совести и одиночество стали моим наказанием. Нет, не надо роптать. Полно жалеть себя! Надо достойно нести свой крест. В конце концов, есть тысячи людей, которым намного хуже, чем мне, но они держатся и продолжают бороться, не разуверяются в милосердии и справедливости божьей. Никто из моих родных хотя бы не умер. А вот Алёнка потеряла мать, брата и сестру. Она ещё малютка, но ведь уже всё понимает. Алёнке наверняка очень больно, но она живёт. Хорошо кушает, играет, а иногда даже смеётся. И Варфоломей живёт. Ради единственной дочки, ради брата, ради Анания и нас…. Каждое утро, даже в воскресный день он просыпается раньше всех в доме и идёт к любимому хозяину, чтобы выяснить, не угодно ли ему что-нибудь. В любое время дня и ночи он готов исполнить нашу просьбу. Удивительная преданность! И стальная, несгибаемая воля!»
Влекомая потоком подобных мыслей, за полночь я наконец-то провалилась в сон. Но и во сне я не могла перестать терзаться переживаниями, связанными с Нестором и с произошедшей в нём переменой. И одному Богу известно, чем мог бы закончиться этот разрыв, если бы не произошла одна чудесная встреча.
