Екатерина Анатольевна Горбунова
Шестая сказка

– Может все гораздо проще? – неуверенно предположила девушка и бросила на Мираса неожиданно робкий взгляд из-под длинных ресниц. – Нам только стоит решиться.

– О чем ты? – он и предположить боялся, что имеет в виду Амаль, хотя, наверное, догадывался подспудно.

Она указала вперед, туда, где разлилась бесконечная тьма. На миг возникло чувство, что та прислушивается к их разговору, ждет, замерев, боясь разбить их решимость даже легким вздохом.

– Нас не станет, – выдохнул парень.

– А разве сейчас мы есть?

Показалось, или ее глаза цвета янтаря и впрямь заволокло слезами?

– Конечно. Вот мы! – не зная, что еще сделать, Мирас вскочил на ноги и потянул к себе Амаль, заставляя подняться и ее. – Чувствуем, существуем, мечтаем. Ты видишь меня, я вижу тебя. Истлевает наша плоть, но она лишь как старое платье, выброшенное старьевщику. Сама суть не исчезла! – его слова звучали все увереннее. – Посмотри, под нашими ногами тропа, мы можем пойти по ней. Наверняка, впереди окажется тот, кто ответит на наш вопрос. Вечный Мир населён не меньше, чем мир живущих, иначе, куда делись все те, кто умер до нас? Или мы одни так обласканы Создателем?

Амаль, пожалуй, впервые внимательно смотрела на своего супруга и слушала его. В его словах было здравое зерно. И вправду – куда ушел отец, испустив дух? Мать? Тысячи других людей? Они свято верили в Вечный Мир, где встретятся обязательно, когда придет их час. Не может же случиться, что все они ошибались.

Мирас протянул Амаль руку. Девушка взглянула на нее, а потом вложила свою. Пальцы молодых людей скрестились, и, сделав глубокий вдох, Мирас и Амаль сделали шаг вперед. Потом еще и еще. Световой круг растягивался.

Тьма уже не казалась такой зловещей. Казалось, что где-то там она усмехается над пустой осторожностью. Ей-то было давно понятно, что они не враги со светом, а лишь две грани одного целого, им не обойтись друг без друга, и играют они всегда дуэтом, а не соло.

Пройдя уже довольно большой путь, Мирас и Амаль обернулись назад: там тянулась тропа, колосилось поле, вспархивали птицы, спугнутые непонятно кем, бабочки трепетали крылышками. Вполне себе обычный мир, спокойный и понятный. И только осознав это, юноша и девушка решили отпустить руки. Теперь они просто шли плечо к плечу, не особо представляя, куда именно придут, но уже твердо зная, что впереди получат ответ.

Когда на Вечный Мир опустилось подобие земного вечера, молодые люди присели, решив, что не мешало бы устроить привал. Особой усталости они не чувствовали, но и отказываться от телесных привычек не решались.

– Матушкину сырную лепешку! – выдохнул Мирас, уже по опыту догадываясь, что та окажется в руках у Амаль, иначе бы он загадал наваристый бульон, но девушка вряд ли бы удержала большой чугунный котел.

– Ох ты! – поймала та.

Пузырчатая румяная лепешка оказалась весьма кстати. Молодожены разделили ее поровну и с аппетитом съели.

– Птичье молоко! – пожелала с загадочной улыбкой Амаль, и расхохоталась, когда с неба ничего не упало. – Так и знала, что торговец надул Рамину!

Она поведала, как мачеха купилась однажды на россказни мошенника, обещавшего ей необычайное омоложение и красоту, и продавшего ей втридорога целый кувшин якобы редкого напитка, по вкусу и виду напоминающего самую обыкновенную сыворотку. Рамина берегла питье, расходуя по глоточку, пока то однажды окончательно не прокисло. Однако встреченный повторно мошенник клялся и божился, что его вины в том нет, не иначе виновата зависть соседей, увидевшим, как невероятно хорошеет благородная дама.

Мирас хохотал, представляя это. Из глаз его вновь текли слезы, но уже не от огорчения, что ему не суждено исполнить матушкин завет. Амаль тоже смеялась, как-то абсолютно неуловимо становясь довольно хорошенькой. Щеки ее раскраснелись и обзавелись милыми ямочками, губы стали пухлее. Она, устав убирать за спину растрепавшиеся волосы, собрала их в толстую косу.

Юноша нарвал большой пучок травы, смял его наподобие подушки и предложил жене вздремнуть. Когда девушка легла, он снял с себя архалук и укрыл ее. Амаль благодарно вздохнула и закрыла глаза. А Мирас, лег рядом, закинув в рот сорванную травинку, и принялся гонять ее из одного угла в другой. И вдруг в пустом небе начали зажигаться звезды. Он сам не поверил своим глазам: одна, вторая, третья.

Созвездия пересказывали Мирасу материнские сказки и мифы, прочитанные в книгах. Большая медведица шла впереди своего медвежонка, змееносец воевал со змеей, заяц убегал от стрельца, а лебедь улетал от орла. Все оживало, и юноша сам не понимал, спит он или бодрствует, умер или продолжает жить, но в лучшем из миров.

5

Утро разбудило Амаль и Мираса птичьим гомоном. Две птахи вспархивали и камнем падали на землю, били крыльями, разевали клювы и пищали-пищали. Юноша вскочил и бросился было к ним, но остановился, увидев змею. Та шипела и увивалась рядом с гнездом с тремя крошечными птенцами. Разинув рот, высовывала раздвоенный язык. Мирас оказался совсем не готов, что в Вечном Мире может существовать подобное.

А змея уже обратила внимание и на него. Приподняла узкую головку, опустила, приготовилась к броску, сжав в пружину гибкое тело.

Но тут на нее обрушился град ударов. Амаль молотила по хищнице палкой, грозная, как разряд молнии, не замечая, что змея уже безвольно лежит на земле, а птахи разлетелись в разные стороны.

– Гадина! Гадина! – не могла остановиться девушка.

Такая Амаль пугала Мираса, пожалуй, даже больше змеи. Он вновь задумался о своей суженной, которая… Которая, что?

В их земном мире тоже водились змеи. Начни девушка визжать, она бы не помогла ни Мирасу, ни птахам. Но вот вернутся ли они в гнездо после такой фурии в человеческом обличье?

Впрочем, Амаль потихоньку угомонилась. С отвращением на лице отбросила палку и отошла в сторону.

– Струсил?

Представилось, что сейчас супруга набросится уже на него, измочалит, как несчастную змею.

Мирас обиженно нахмурился. Вчера ему показалось, что Амаль – приятная девушка, и они могли бы подружиться. Но теперь он засомневался после такого выпада.

– Струсил? – повторила она.

– Разве я не человек и не имею права бояться? – гордо вскинул голову Мирас.

– Мы оба уже не люди, – вдруг резко сдалась Амаль и, сгорбившись, поплелась по дороге.

Он нагнал ее, только убедившись, что птицы вновь вернулись в гнездо. Для него было важно знать, что птенцы не погибнут, что Вечный Мир не омрачиться для него этим дурным событием, слишком жизненным для неживого.

Говорить не хотелось. Но и молчание казалось колючим и неуютным. Уж поскорее дойти куда-нибудь, где можно получить ответ!

А дорога все тянулась и тянулась. Бесконечной лентой стелилась под ногами, ни камешка, ни выбоинки – не упадешь, не оступишься. Вечный Мир удивлял: что-то в нем осталось от того, а что-то резко отличалось. Мирас глянул по сторонам, уже отчаявшись увидеть хоть что-то другое, а не поля, не перелески вдали, и воспрянул: глаз выцепил хижину на поляне. Юноша дотронулся до Амаль, привлекая внимание, и указал на новый объект.

– Не боишься, что там сидят разбойники? – ядовито поинтересовалась девушка.

– Не боюсь, – в тон ей отозвался Мирас, – что с меня взять, ни денег, ни сокровищ, ни удовольствий? Вот тебе бы я советовал поостеречься, хоть ты и невесть какая красавица, – и, не глядя на нее, свернул к хижине.

Снова размолвка. Оба говорили не то и не так, но изнутри вылетало накопившееся разочарование. От стыда затопило жаром, хотелось вернуть сказанное обратно, но даже в этом мире это оказалось невозможным.

Мирас тщетно силился услышать, идет ли за ним Амаль, обернуться же и посмотреть мешал ураган, бушующий внутри. А она не могла пересилить себя и сделать хотя бы шаг, неожиданно обидевшись на слова, что не красива, хотя прекрасно это знала.

Уже почти дойдя до хижины, юноша все же оглянулся: девушка одиноко стояла на дороге, хрупкая и трогательная, как никогда.

– Здесь тихо, – махнул без особой надежды Мирас, – идём.

Она дернулась, как от удара, и отвернулась в другую сторону. Юноша потянулся было к дверной ручке, но дверь распахнулась сама, а на пороге возник молодой человек, не старше Мираса, с любопытством взирающий на гостя.

– Добрый день, уважаемый! Мы с моей супругой, – юноша оглянулся на дорогу, искренне опасаясь увидеть, что Амаль куда-то делась, но она стояла на прежнем месте, – хотели бы решить одну нашу проблему.

– Какую? – бархатным голосом спросил хозяин хижины.

– Наш брак заключен без нашего с ней согласия. Мы люди чужие, незнакомые друг другу при жизни, – Мирасу сложно давались слова, они давили, словно камни, – и хотели бы знать, нельзя ли расторгнуть обет.

– Я понимаю вашу проблему, – покачал головой хозяин хижины. – Но я всего лишь муж, ждущий в Вечном Мире свою жену, обет с которой для меня никогда не был в тягость. Мы расстались совсем молодыми, но она осталась верна нашим клятвам долгие годы, и скоро любимая ступит на этот порог. Впереди по дороге есть поселение, там стоит Храм, в нем сидит служитель. Возможно, он сможет помочь.

Мирас поблагодарил хозяина хижины и вернулся к Амаль.

– Он не знает, – коротко огласил суть разговора.

Девушка вздохнула и молча побрела вперед.

– Я не хотел обижать тебя! – крикнул ей вдогонку юноша. – Извини!

– Я тоже не владела собой, когда назвала тебя трусом, – долетели до него слова.

6

Поселение оказалось довольно большим, даже для того, прежнего мира. Стояли по виду самые обычные дома, между ними стелились выложеные камнями дорожки, росли сады. Но вот в них присутствовали приметы всех четырех времен года: одновременно облетали листья, звенели заиндевелые ветви, лопались почки и дозревали плоды.

Амаль сорвала две ягодки: одну положила в рот, вторую протянула Мирасу, однако есть ее оказалось невозможно – она вязала и горчила, как обманутые надежды. Юноша выбросил ее в траву и обратился к мимо пробегающему мальчугану:

– Не подскажешь, где тут Храм?

Пострел махнул рукой и умчался вдогонку за ветром. Мираса же настигла мысль о жизненной несправедливости, из-за которой в Вечный Мир уходят не только старики; в конце концов, и его виски тоже еще не убелила седина, сейчас он особенно остро почувствовал, как недолго прожил, а этот ребенок испытал и увидел еще меньше.

Храм стоял на краю поселения. Белые каменные стены, украшенные изразцами, распахнутые двери и окна, колодец с чистой водой во дворе – всё, как излучало покой, умиротворение, благоденствие. Однако Мирас на своем опыте знал, что это может быть только видимостью. Интересно, какие служители тут проповедуют? О чем вещают? Кому возносят молитвы? В мире живых они восхваляют Вечный Мир, наставляют прихожан, что каждому воздастся по заслугам его. А здесь? Объясняют, чем именно ты заслужил то, что получил? Призывают смириться с несвоевременной кончиной? Возносят хвалу Создателю? Но разве сам Создатель живет не в Вечном Мире?

Навстречу Мирасу и Амаль вышел мужчина в полном расцвете сил. Распахнул руки, как дорогим гостям, которых долго ждал и, наконец, дождался. Однако юноша не мог довериться ему, так и вспоминались служители Храма, умывшие его и разодевшие, будто принца, но напоившие ядом.

– Рад вам! – мягким голосом приветствовал служитель. – Омойте руки и ноги ваши, испейте воды из нашего колодца, дабы узреть то, что привело вас к этому порогу.

– Мы и без воды знаем, что нас привело, – резковато ответил Мирас на приветствие. – Нам нужен совет, как избавиться от брачных обетов.

Служитель Храма склонил голову к плечу и задумался, внимательно глядя на юношу и девушку, в том мире бы сказали, что он изучает их души, читает незримое, что же можно было сказать тут – не ясно. Затем, служитель поманил Амаль и Мираса внутрь.

Мужчина вел их через величественные залы с колоннами, через молебные и трапезные, они спускались по лестницам, а потом проходили темными узкими коридорами, пока, наконец, не оказались в помещении, полном словно растущих на тонких каменных столбах прозрачных шаров, с мерцающей в полумраке жидкостью.

– Возложите руки, на какой хотите, – смиренно предложил служитель.

Амаль и Мирас переглянулись, ни один не понимал, чем это поможет решить проблему. Однако мужчина молча стоял и выжидающе смотрел на молодых людей.

Девушка осторожно коснулась ближайшего к ней шара. Сначала жидкость внутри него помутнела, а потом сквозь белесый плотный туман стала появляться картинка: кусочек неба в раме окна, балдахин над кроватью и маленькая узорная фляжка, приподнятая неверной рукой. Послышался вздох, короткий и слабый, глоток… А после – мрак.

Амаль с ужасом оглянулась на служителя, но тот лишь ободряюще кивнул и глянул с кроткой улыбкой на Мираса. Юноша долго бродил между шарами, не в силах выбрать свой, но потом все-таки решился и возложил руки на один. Когда туман внутри него рассеялся, появилась похоронная процессия. Девушка узнала мачеху, поддерживаемую с двух сторон ее родными дочерями, слуг, и уже примерно догадалась, что именно сейчас увидит. Она замотала головой, но Мирас, как завороженный вглядывался вглубь шара. И вот, рука его приподняла расшитое покрывало, а под ним Амаль узрела свое лицо, жуткое и в жизни, и в смерти. И тьма после.

– Вот, какой ты увидел меня? – пробормотала девушка сквозь слезы. – А говорил, не успел.

– Ты гораздо красивее, – возразил Мирас, но так тихо, что его слова пропали втуне.

– Здесь скрыты самые последние ваши воспоминания, – молвил служитель. – Мне нужно было убедиться, что ни один из вас при жизни не дал обет другому, – сказал он смиренно.

– Так вы поможете нам его расторгнуть? – глухо поинтересовалась Амаль.

Сейчас она особенно хотела этого, увидев себя глазами Мираса. Получив доказательство, что напрасно подозревала юношу в корысти.

А Мирас замер, потупившись, все прокручивая в мыслях последнее воспоминание Амаль. От него веяло одиночеством и безысходностью. Ни поддержки родной души, ни надежды не чувствовалось в увиденном.

– К сожалению, нет у меня власти расторгнуть ваш обет, – развел руками служитель, кротко глянув на молодых людей. – Но если намерения ваши честны и ясны, дам совет: идите к бесконечному озеру, на берегу его найдите престарелого мужа, возможно, он сможет вам помочь.

7

Простившись со служителем Храма Вечного Мира, Мирас и Амаль вновь двинулись по дороге. Уже дважды обманулись они в своих чаяньях, поэтому каждый шаг давался тяжело. Где легкость души, о которой поются песни и слагаются стихи. Испытания и лишения предназначалась только грешникам. А разве Амаль успела нагрешить? Или Мирас?

Девушка с неприязнью вспоминала мачеху. Та в свое время не нашла ни ласки, ни добрых слов, ни объятий, чтобы завоевать любовь падчерицы. Но зато похороны обставила с шиком, наверняка просто боялась, что душа Амаль бумерангом вернется к ней и отнимет покой. А подумала ли Рамина о том, кого свяжут с умершей брачные обеты? Тем более, если бы Мирас остался жив, ему пришлось бы хранить верность той, кто по-настоящему никогда бы не стала его женой. Каково это? Заведомо, навсегда отказаться от любви и человеческого счастья.

Парень же вспоминал свою матушку. Хорошо, что она ушла в Вечный Мир задолго до того, как ее сына сначала ограбили на дороге, а потом обвели вокруг пальца лживые служители Храма. Мать всегда считала его отзывчивым, смелым, умным, способным справиться с любыми трудностями. В итоге оказалось, что Мирас слабый, доверчивый и трусливый человек, еще и с чрезмерно завышенной самооценкой. Кем он счел Амаль, впервые увидев ее под расшитым покрывалом – избалованной, не достойной добрых чувств девушкой. А сам бы он вынес хотя бы день в окружении полного безразличия, разбитый параличом и без надежды на толику любви и счастья?

Молодые люди бы очень удивились, узнав, каким гармоничным, витиеватым узором переплетаются их мысли, но оба предпочли держать их при себе.

Когда спустились сумерки, а в траве вдоль тропы зажглись светлячки, перед взорами молодых людей открылось бесконечное озеро. Вода в нем была настолько прозрачной, что даже издали виднелись косяки рыб и каменисто-песчаное дно. На берегу стоял шалаш. Рядом с ним – скамья, на которой сидел пожилой мужчина и чинил сеть. В его пальцах мелькал челнок, помогающий латать дыры. Под ногами мужчины резвился с привязанными к сети грузилами маленький котенок.

– Доброго вечера, уважаемый! – поприветствовал Мирас.

Мужчина с хитрым прищуром оглянулся на подошедших к нему, щелкнул пальцами, и тут же сумерки сменились ночью. Щелкнул второй раз – заалел рассвет. Третий – солнечный свет разлился вокруг, запуская слепящие зайчики по водяной ряби.

– В Вечном Мире время относительно. Вечер ли, ночь ли, утро или день – это все осталось там, за гранью. Сюда мы пронесли только привычки и собственные представления о правильном и неправильном, а также свою правду, позабыв, что правд на самом деле множество, – медленно проговорил мужчина. – Но я рад вам. Зовите меня Зебадья.

Юноша и девушка представились в ответ.

Зебадья покачал головой, многозначительно поджав рот. А потом похлопал по скамье, приглашая присесть и молча вручил по удочке.

– Зачем мне это? – фыркнула Амаль.

– Рыбу удить, – последовал короткий ответ.

– Привычки того мира? – усмехнулся Мирас.

– Почти.

Мужчина без лишних слов показал, как насадить приманку, забросить удочку, а потом продолжил своё занятие, как ни в чем не бывало.

Мирас и Амаль переглянулись, но делать было нечего. Они забросили удочки и стали ждать. Поплавки мерно покачивались на волнах. Над озерной гладью парили невиданные птицы. Облака отражались в воде. И казалось, что время замерло. Даже неуемные мысли покинули голову.

Первым клюнуло у Мираса. Он дождался, когда поплавок уйдет под воду и дернул: на крючке извивалась верткая золотистая рыбка. Мирас вытащил ее, и хотел было снять с крючка, чтобы выпустить обратно, поскольку не представлял, для чего она нужна, но Зебадья схватил добычу, мгновенно распотрошил и принялся изучать внутренности, остальное выкинув котенку у ног – парень и ахнуть не успел.

– В час смерти тебя волновали материнские надежды, – выдал мужчина, а потом прикрыл потроха ладонью и через мгновение у него между пальцев забилась абсолютно живая рыбка, которую он тут же выпустил в озеро.

Тоже самое Зебадья провернул с уловом Амаль, но девушке он поведал, что ее последние мысли были о наследии рода, которое переходит совершенно чужим людям.

Больше никаких пояснений мужчина не дал, продолжив латать сеть. Сытый котенок свернулся в клубочек и задремал у его ног.

Мирас и Амаль переглянулись и отложили удочки в сторону. Мог ли служитель Храма ошибиться и направить их не к тому, кто может расторгнуть их брачный обет? Или это они приняли Зебадью за другого? Его способности, конечно, удивляли, но что толку – знать, что волновало тебя в том мире, даже в последние мгновения жизни, если туда уже не вернуться?

А Зебадья вдруг взмахнул сетью, та расправилась прямо до самых облаков. На миг стало страшно, что сейчас в нее попадут солнце, луна и звезды, и небосклон осиротеет, а Вечный Мир поглотит непроглядная тьма. Но когда сеть опустилась на землю, в ней перекатывалось и сияло что-то удивительно прекрасное. Зебадья бережно распутал улов, пригладил его руками, шепнул и выпустил в озеро. Тут же оно забурлило, по глади побежали буруны, и из недр поднялся круглый шар: на поверхности его росли леса, плескались океаны и моря, текли реки, вздымались горы. Он поднимался все выше и выше, пока совсем не скрылся из виду.

– Новый мир? – завороженно проронил юноша.

– Или возрожденный старый, какая разница? – усмехнулся мужчина. – А что касается вас, если Амаль – это надежда, а Мирас – наследие, есть ли повод печалиться? Что вас томило в последний час, то вы и встретили тут, – он помолчал, будто давая им время осознать сказанное. – Однако не за этими знаниями вы пришли ко мне, а я не в силах дать вам желаемое. Идите к Драконовой пещере, если пройдете ее насквозь, встретите мудрого старца, возможно, он расторгнет ваш обет.

8

Являясь новыми постояльцами Вечного Мира, ни Амаль, ни Мирас не знали, где находится Драконовая пещера. Они не догадались сразу спросить направление у

Зебадьи, а когда оглянулись, казалось бы, уйдя совсем недалеко от озера, мужчина, котенок у его ног, скамейка и хижина куда-то делись. Только бесконечное озеро так же, как и раньше, лизало берег мягкими волнами, будто ласковый зверь.

– Ненавижу Рамину! – выпалила Амаль, топнув изящной ножкой. – Из-за нее нам приходится бродить туда-сюда и искать непонятно кого!

Мирас не стал говорить девушке, что ведь она и хотела путешествовать по свету. Вместо этого парень просто взял ее за руку и потянул к себе. Амаль не ожидала, и растерявшись, оказалась вдруг очень близко. Уставилась на Мираса глазищами, в которых янтарь переливался всеми цветами, и испуганно замолчала.

– Стоит ли ненавидеть того, с кем больше никогда не встретишься? – молвил юноша. – Нам некуда спешить. Наше время уже не подойдет к концу. А твоя мачеха осталась жить в нескончаемом страхе, что о ней подумают люди, что осудят, что ты вернешься вдруг, и что ее собственная жизнь подойдет к концу однажды.

Его губы все ближе и ближе приближались к губам Амаль, он склонялся к ней, как дерево склоняет ветви под тяжестью плодов к земле, тянулся к девушке, как младенец к груди матери, совершенно забыв про недавнее желание отыскать предсказанную возлюбленную. Однако едва Мирасу удалось сорвать невесомый поцелуй, как Амаль отскочила от него, полыхая гневом:

– Ты… Ты? …Ты! – невнятно вылетали слова из ее груди. – Неужели ты готов смириться?! Я видела себя твоими глазами!

– Ты совсем другая, – Мирас сам не понимал, что чувствует сейчас.

Его охватили смущение и растерянность. Стало стыдно, но за то, что он сделал сейчас, или за то давнее – не раскрыл бы и Зебадья.

А потом вдруг тоже нахлынула злость. Внезапно, налетела, как порыв ветра, как ураган, безжалостно срывающий последние листья с ветвей.

– По-моему, это ты смирилась! Готова жалеть себя и ненавидеть мачеху! Она влияет на тебя даже здесь, твоя душа привязана не к моей душе, а к обиде! Этого ли хотел отец? – Мирас отмахнулся от девушки и рванул в сторону.

Амаль почувствовала стеснение и боль в груди. Там будто разлили тягучую смолу. Ее нежеланный муж несет полный бред! И оскорбляет почем зря! Девушка отвернулась и пошла в противоположном направлении.

Несколько десятков шагов дались ей без особого труда. А потом идти стало тяжелее: ноги увязали в рыхлом песке, налетевший встречный ветер заставлял нагибаться вперед и отворачивать лицо, трепал и больно дергал волосы. Хотелось остановиться или, что еще лучше, вернуться назад. Лишь упрямство вело Амаль вперед. Она с усилием переставляла ноги, жмурилась, зажимала на себе одежду.

А потом девушка почувствовала на себе прикосновения. Сначала неуверенные, мгновение спустя они стали настойчивыми. Она не видела тех, кто рыщет по её телу, кто срывает с нее одежду, украшения, нити жемчуга с волос, от того было ещё страшнее, чем если бы Амаль видела напавших.

– Отстаньте! – молила она. – Что вам нужно от меня? – голос срывался на шепот, ее будто снова охватывал паралич, руки и ноги слабели, и уже даже небытие во мраке казалось избавлением.

Мирас же уходил с тяжелыми смешанными чувствами. Почва под его ногами вдруг стала вязкой, как болото, она с чавканьем втянула ноги парня. Он сам не заметил, как погрузился сначала по колено, потом по пояс, по шею. Мелькнула мысль, что, наверное, это все. Не встретить ему единственную возлюбленную. Однако эта мысль отчего-то не показалась настолько ранящей, как раньше. Мирас закрыл глаза и по макушку погрузился в жижу. И вдруг оказался в мире живых. Он сам не понял, как это получилось, но вдруг увидел прямо перед собой дверь в склеп. Та была приоткрыта. Изнутри доносились шорохи и какая-то возня.

В смешанных чувствах юноша спустился по ступенькам. Перед ним предстала усыпальница, украшенная увядающими цветами, два гроба и троих воришек, увлечённо срывающих украшения с тела Амаль, разматывающих с нее расшитый жемчугом саван и обменивающихся похабными шуточками. Тело Мираса их не заинтересовало, видимо, одежда, выделенная Храмом, не представляла особой ценности.

Юноша попытался отпихнуть одного воришку, но руки просто проходили сквозь. Тогда Мирас взвыл от отчаяния и мерзости происходящего.

Услышав утробный звук, воришки подскочили и принялись озираться по сторонам. Один размахивал ножом, второй поднимал повыше факел, третий на полусогнутых ногах прижимал одной рукой к себе дорогой саван, а другой хватался за все подряд.

Воришки выглядели настолько комично, что Мирас не выдержал и расхохотался. Звук эхом отразился от стен. Факел упал из ослабевших рук и погас. Воры заметались по усыпальнице, роняя все подряд, натыкаясь друг на друга и испуская вопли ужаса. Мирас видел всё это очень хорошо, несмотря на отсутствие света, и хохотал во все горло. Быть бесплотным призраком оказалось довольно забавно. У него не получилось прикоснуться к людям, но вот управлять порывом ветра удалось – он захлопнул входную дверь с оглушающим грохотом.

– Никто из вас не выйдет до тех пор, пока не вернете все, что вам не принадлежит! – взвыл Мирас упоенно.

Воришки, с обезумевшими глазами, покидали все, что напихали за пазуху и в карманы, и бросились к выходу. Дверь заклинило. Подельники принялись обвинять друг друга, пока один не содрал с мизинца тоненькое колечко с поблескивающим камушком и не выбросил в порыве ужаса.

То запрыгало по лестнице, пока не оказалось у ног Мираса. Юноша пригляделся и узнал старое колечко матери, украденное разбойниками с его пальца. Рассердившись, он поднял даже не ветер, а целый ураган, цветы закружило по усыпальнице. Кувшины с благовониями обрушились на голову воришкам, оставляя глубокие ссадины и синяки. Потом дверь усыпальницы сдалась под напором обезумевших бандитов, и те, с нечленораздельными воплями помчались по кладбищу.

Мирас поднял колечко. Единственная память о человеке, посвятившем ему жизнь, подарившем ему годы безоблачного счастья и любовь. Оно странным образом вернулось к нему, принеся покой и легкую светлую грусть. Юноша припрятал было колечко в пояс, но потом испугался, что вновь потеряет, и надел на мизинец. Внутри сразу разлилось тепло, будто обняла матушка и шепнула слова поддержки.

9

Амаль сама не поняла, когда прикосновения прекратились. На тот момент ее охватила уже такая паника, что девушка бы вспомнила свое имя. Состояние было такое, словно внутри надувается воздушный шар, еще мгновение, и он лопнет, разрывая ее на кусочки.

Девушка пробовала вспомнить хоть какие-то молитвы, но все слова напрочь стерлись из головы. Она осталась одна. С непослушными губами, обуреваемая неподвластными ей чувствами, во власти непонятно кого.

А потом раздался вой, сменившийся хохотом. Амаль осознала, что липких прикосновений больше не чувствует, осталось лишь ощущение сквозняка, будто с нее содрали одежду.

Девушка присела в полном бессилии. Что делать дальше, куда идти – она не представляла. Вечный Мир оказался не уютнее земного. Мирас пропал. Амаль не удивилась бы и сузившемуся до размера крошечной тюрьмы светового пятна.

Хохот перешел в слова:

– Никто из вас не выйдет до тех пор, пока не вернете все, что вам не принадлежит! – произнесенные загробный голосом с подвываниями и несколько нарочитым актерством.

Казалось, это говорит ее муж. Амаль удивленно огляделась по сторонам. Что вообще происходит?

– Мирас! – позвала она сначала робко, а потом повторила уже более настойчиво: – Мирас!!

Но кроме стрекота кузнечиков больше ничего не услышала, похоже, ее нежеланный супруг ушел достаточно далеко. Ей не осталось ничего другого, как подняться и пойти за ним, правда, она совершенно потерялась, в какую сторону двигаться, и вполне возможно, сейчас лишь отдалялась и отдалялась от него.

А Мирас застрял в мире живых. Он прибрал усыпальницу, сложил, насколько мог аккуратно, сломанные цветы, заново обрядил тело Амаль. Оно оказалось высохшим и легким, гниение и распад не коснулись его. Сейчас девушка уже не казалась Мирасу настолько отталкивающе-безобразной, лишь изможденной болезнью, одиночеством, печалью. Недуги и тоска никого не красят. Боль тисками охватила Мираса, когда он вспомнил сцену, увиденную в шаре. В чем вина этой девушки? Чем она заслужила свои страдания? Он поначалу испытывал к ней неприязнь, но разве она выбирала свою судьбу? Хорошо, что Вечный Мир скрыл земное, и с каждым часом, проведенным там, Амаль становилась только милее.

Убедившись, что тело супруги выглядит достойно, Мирас поднялся по ступенькам и вышел наружу из склепа. Сдвинуть с места дверь не получилось, но зато удалось вызвать ветер, который и захлопнул ее. Парень увидел, что замок сбит и валяется в стороне. Поделать с этим Мирас ничего не мог, оставалось лишь понадеяться, что те воришки надолго забудут дорогу на кладбище, а новые не появятся.

Юноша повернулся лицом к рассвету. Как красиво. Яркие краски разливались по небу, солнечные лучи прорезали облака сияющей короной. Бисеринки росы переливались на травинках драгоценными камнями. И в этом прекрасном мире живут люди, совершенно не ценящие эту красоту!

Впитав в себя силу начинающегося дня, Мирас направился к Храму. Не осознавая своих желаний, без определенной цели, возможно, просто посмотреть, как живется Мауни и Хейко, после того, что они натворили.

Служители просыпались рано. Еще до первых лучей солнца они совершали омовение, чтобы не читать утренние молитвы с грязными руками и лицом.

– Еще бы умывали свои души, – проронил Мирас.

Служитель, нечаянно услышавший его слова, вздрогнул и обернулся. Он оказался молод и незнаком. Ни одного волоска не росло на его голове. Безбровое лицо казалось удивленным, но не испуганным, как у расхитителей усыпальниц.

– Кто здесь? – мягко поинтересовался служитель.

Пугать его Мирасу не хотелось.

– Бесплотный дух, – ответил он. – Проведи меня к брату Хейко, – попросил, пользуясь возможностью.

– Конечно! – с восторженностью ребенка отозвался служитель.

Он повел Мираса по тропинкам храмового сада, минуя пристройки, прямиком к кельям. Дойдя до одной из запертых дверей, тихонько постучал.

– Разве брат Хейко не служит больше при лечебнице? – удивился Мирас.

Служитель помотал головой и вздохнул.

Дверь открыл не Хейко, а глубокий старик в храмовой одежде.

– Валид? – удивился он. – Ты пришел навестить нашего брата?

Мирас скользнул в дверь и увидел Хейко, тот лежал на скамье, прикрытый целым ворохом покрывал, бледный, постаревший, будто прошли десятилетия. Глаза его провалились и смотрели в вечность. Кожа казалась серой. Он вяло перебирал пальцами край покрывала.