Егор Убаров
Безумный мистер Смит
«– Невозможно построить цивилизацию на страхе, ненависти и жестокости. Она не продержится долго.
– Почему же?
– В ней не будет жизни. Она разложится. Совершит самоубийство. Жизнь победит… Я в это верю. Я знаю. Есть что-то во вселенной – …некий дух, некий принцип, – который…никогда не одолеть».
(Джордж Оруэлл «1984»)
© Егор Убаров, 2023
© Спорт и Культура, 2023
Безумный мистер Смит
Пролог
Меняющееся прошлое
Много времени минуло с той поры, когда случилась эта загадочная и необъяснимая история. Медперсонал горпсихбольницы и даже сам Профессор Сергеич уже успели позабыть, с чего, собственно, всё началось. Но тайный личный архив Главного врача доктора Липкина – Хайтовича бережно сохранил все подробности необычного происшествия.
День упрямо, как и всегда, стремился поскорее спрятаться за далёким морским горизонтом, но ощущения прохлады и свежести не было и в помине. Угасающее небесное зарево низко зависло над глянцевым водным покровом, а вместе с ним на небольшой средиземноморский городок опускались тонны затаившейся в воздухе влаги. Эти обычные семьсот шагов от остановки автобуса до серого неуклюжего шестиэтажного дома, где находилась его съёмная комната, были для Виктора вечно повторяющимся ежедневным моционом, возможностью хоть раз за день размять уставшие от тяжёлой работы мышцы ног и не спеша выкурить сигарету. Так продолжалось уже долгое время: ранний подъём, автобус, морской порт, долгие изнуряющие раунды борьбы с коробками, диванами, шкафами, углём, мешками с сахаром, кофе и прочим содержимым контейнеров. Потом опять по кругу: автобус из порта до центральной автостанции и скучная короткая, но спасительная прогулка до дома.
Спрятавшийся в мёртвых песчаных дюнах городок постепенно успокаивался после трудового дня; из освещённых окон низких зданий слышался шум возни на кухнях, зычные голоса обитателей квартала и чужой, непонятный язык.
Виктор присел на скамейку у дома, сделал последнюю затяжку, почти до самого фильтра; затушил окурок и аккуратно упрятал его под ржавой железной ножкой скамейки. Урна находилась не так и далеко, но никакого желания делать ещё дополнительный крюк в сотню метров у Виктора уже не оставалось. Он посидел ещё некоторое время, вспомнил заодно, что через день ему предстоит обязательный визит к доктору наркологу Авербуху; почему-то вдруг припомнились шутовские проделки напарника Фернандо и глупое самодовольство коротышки Гии. “Доктор Авербух опять заставит сдавать анализы! И если что-то пойдёт не так, то начнутся проблемы с соцработником и начислением пособия… А когда мы выпивали с Фернандо в последний раз? Нет, нет – всё нормально!” – успокаивал он сам себя. Потом перед взором Виктора, откуда ни возьмись, возникла смешная рожица лентяя и плаксы Гии.
Да, Гия – смешной и глуповатый, но какой же он отчаянный хитрец и плут! Этот парень из Джорджии был маленького роста с короткими ручками и ножками, ленив, но очень активен, когда дело касалось молодых девушек из многочисленных массажных салонов страны. С хозяйкой одного из них Гия даже был готов связать свою дальнейшую жизнь навсегда, женившись на этой “очаровательной женщине” с острым умом, соблазнительной фигурой и безмерной страстью к деньгам и вещам. Женщина, естественно, медленно, но верно с каждым днём опустошала кошелёк Гии, а вместе с тем, и скромную пенсию его пожилых родителей, вынужденных помогать пятидесятилетнему непутёвому сыночку.
– Виктор, подойди, я тебе кое-что расскажу! – заговорщически подмигивая обоими глазами Гия “по секрету” поведал Виктору о том, что во время выходных он и его избранница, – белокурая патронесса борделя, прикупили в центральном торговом центре городка великолепный, инкрустированный дорогими породами дерева, журнальный столик. – Ты рад за нас, дорогой? Пойми же, это всё для нашей будущей семейной жизни! Мы уже всё рассчитали, теперь дело только за свадьбой. Да, вот ещё: надо будет на днях купить билеты на круиз по Карибам. После свадьбы, конечно! Гия – не дурак и не лох! А вот потом… Короче, до Майами мы долетим на самолёте, – мечтательно произнёс он. – А затем – целых две недели, как в раю! Солнце, острова и…океан! Здорово придумано, брат? Кстати, кредит в банке я уже оформил! У Гии есть мозги в голове! – и он с силой постучал по своей седеющей голове пухлыми кулачками. Затем гордый рассказчик побежал дальше, чтобы поделиться своим “секретом” со всеми остальными работягами, включая и…начальство.
До островов Гия и его невеста так и не добрались, свадьба не состоялась, накопления самого Гии и его родителей резко приуменьшились, а избранница… она по какой-то, понятной только ей причине, переключила всё своё внимание и нерастраченные с Гией запасы любви и ласки, на другой объект. “Наверное, нашла себе ещё такого же простака” – здраво решил Виктор.
После такого унизительного фиаско Гия в гневе бегал по складу, который все называли “рампой”, вздымал короткие ручки к небесам, матерился на незнакомом диалекте и призывал всю бригаду в свидетели такой чудовищной несправедливости. Хозяин Кутиэль Свисса какое-то время пытался успокоить наивного жениха, но потом и этому настал предел. Кути наорал на “лоха” Гию, приказал собирать вещи и “пропасть с глаз долой”, пока не закончатся праздники. Гия на прощание обругал всех последними словами и, семеня короткими ножками, поспешил на последний дневной автобус из порта до города.
“А кто… Я? И где моя родина? Почему я здесь, что случилось с моей памятью и когда это произошло?” – эти вопросы Виктор задавал сам себе уже долгое время, с тех самых пор, когда его выписали из местной больницы. “Ну, вот и всё”, – решил про себя Виктор. Пора было подниматься к себе на верхний этаж. Он встал, накинул на плечо лямку мокрого от пота рюкзака и направился к подъезду…
Больничный переполох
“Он то плакал, то смеялся.
То щетинился, как ёж.
Он над нами издевался!
Ну, сумасшедший – что возьмёшь!”
(В. Высоцкий “Письмо в редакцию…”)
Во время утреннего обхода, одна из медсестёр подошла к Егорше и что-то тихо и быстро ему сообщила. Когда жрецы медицины в белых одеяниях покинули палату, Егор подсел на койку Профессора и, бросая короткий взгляд то на двери, то на скучающего Ваню-поэта, стал сбивчиво делиться с Александром Сергеевичем только что полученной информацией. Профессор вначале учтиво слушал коллегу и лениво позёвывал; затем он уже более серьёзно отнёсся к словам Егорши, достал блокнот и ручку, и стал что-то записывать.
– Ну-ну, давай фиксируй агентурные сведения, Сергеич! А тебе так скажу: это…шпион! Маски́руется, допустим, под туриста, – дурочку валяет, контрик!
Профессор отмахнулся от слов подозрительного соседа по палате, и даже напомнил тому о его собственном первичном анамнезе в больничной карте.
– Вот поэтому, дорогой Егор Алексеевич, не надо в очередной раз попадать в старую наезженную колею! Довольно необоснованных обвинений и ложных наветов, друг мой! Ну, мы же с Вами не сплетники и не…психи, одержимые шпиономанией, в конце концов?!
– Мы с тобой – точно не психи, это ты сейчас в самый аккурат сказал! – весело произнёс Егорша. Затем он нахмурил брови, посуровел лицом, и уже другим тоном произнёс. – Доверяй, как говорится, но – проверяй! Хрен его знает, что за субчик у нас в корпусе прописался?! По-русски – ни бельмеса; буйствует, на людей бросается. Сестричка сказывала, что будто бы он Моисеичу чуть было палец не откусил. Во как, брателло! И вообще: коли он не иностранный агент, то почему сам с собой по-иностранному разъясняется? Вроде как слова-то эти – английские! А ещё вдобавок и… какие-то арабские?!
Наконец, Александр Сергеевич, не в силах выдержать, когда закончится суматошная болтовня друга, привстал с кровати и сказал…
– Я прошу! Нет, я требую от Вас, Егор Алексеевич, немедленно прекратить эти бабьи сплетни! И вообще, почему мы в нашей палате обязаны обсуждать какого-то нового пациента и при этом давать ему какие-то характеристики и оценки? Мы не на профкоме, батенька! Возьмите себя в руки и успокойтесь!
Егоршу, казалось, обидели слова Сергеича. Он отошёл к окну и что-то стал тихо бурчать себе под нос. Поэт Ваня несколько оживился после слов об “иностранном агенте” и об “укушенном пальце” Главврача больницы – доктора Липкина-Хайтовича.
– Егорша! – крикнул он, стоявшему у окна, недовольному коллеге по палате. – Ну, что же ты замолчал? Расскажи подробно, что и как там всё произошло!
Егорша, казалось, немного пришёл в себя после слов Профессора.
– Сидите тут тихо! Я – в “сестринскую”, и – обратно, живо-два!
Ждать пришлось действительно недолго. На лице вездесущего энтузиаста сияло выражение явного удовлетворения.
– Ну, вот, всё и разъя́снилось! – произнёс он, делая ударение на втором слоге. – Короче, братцы, ситуация вырисовывается такая…
Далее из рассказа Егора выяснилось, что несколько дней назад в Московском аэропорту, прямо в самолёте, прилетевшем с Ближнего Востока, был задержан некий “буйно помешанный гражданин”. Он был “вроде, как выпимши”, “ки́дался” на членов экипажа, отказывался покинуть борт самолёта и делал при этом “страшные глаза”. Скрученного по рукам и ногам “туриста” доставили в отделение милиции. Несмотря на сумбурную речь сумасшедшего интуриста, одна из бортпроводниц всё же сумела перевести пару слов и некоторые возгласы.
– В оконцовке, распутать такое непростое дело было поручено нашему Моисеичу, с помощью его “особых” методов…этого…как бишь его, психо…психи…
– По его новейшим методикам системы психоанализа, Зигмунд ты наш… Фрейдович! – рассмеялся Ваня, и все трое сразу повеселели.
– И это верно, Вано! Уж наш-то Главный “псих-аналитик” этот детективный сюжет сумбурной психологии враз размотает, – как клубок, допустим. И ниточку заветную отыщет! Что, Профессор, не то, что ли сказываю?
– Вы абсолютно правы, мой друг! – воодушевился Александр Сергеевич. – Что ж, на этом, я полагаю, мы можем закончить наше сегодняшнее обсуждение текущей обстановки на территории нашего милого и удивительного спецстационара, господа! А сейчас – плотный больничный завтрак и работать, работать! У нас впереди ещё так много нерешённых исторических вопросов, коллеги!
– А ещё – литературных! – добавил Ваня Поэт.
– Клинических, Вано! И шибко важных, умники! – резюмировал старший по палате, Егор Алексеевич.
Скитания по Пустыне
Иностранец-пациент, помещённый в соседнюю палату под номером 101, через пару суток почувствовал, что головные боли стали уже не такими частыми, – подействовали снадобья Главврача Льва Моисеевича и специальные уколы, настойчиво рекомендованные, приглашёнными для этого случая, “специалистами”. В голове проносились отдельные эпизоды той недавней жизни, которую он ещё был способен помнить и воспринимать, как реальность, – короткий эпизод, загруженной тяжёлым физическим трудом, жизни грузчика средиземноморского порта. Все мысли и воспоминания вновь крутились вокруг дел на “рампе”.
Так, “рампой”, работники порта называли место, куда направлялись для проверки трейлеры с длиннющими контейнерами. Сотни, тысячи огромных мощных автомашин; день за днём, год за годом, бесконечно…
Хозяин, Кути Свисса, в своё время кратко и без лишних эмоций объяснил Виктору, что его определила к нему на рампу городская социальная служба. Виктор, оказывается, долгое время провёл в лечебнице для наркозависимых и алкоголиков, – около полугода. Как он попал туда?
Дело в том, как объяснил Кути, что пограничники засекли в пустыне большую группу людей, нелегально перебиравшихся тайными тропами через границу. Среди беженцев были молодые мужчины и женщины, суданцы, эритрейцы и он, – Виктор. При задержании на допросе, выяснилось, что он говорит только по-английски?! Спецслужбы были вынуждены отнестись к “беженцу” с особым вниманием. Почему и каким образом он оказался среди группы нелегалов, задержанный внятно объяснить так и не смог. На допросах он сильно волновался, затем впадал в истерику, выкрикивал нечто непонятное и даже попытался выпрыгнуть из окон кабинета на третьем этаже здания полиции. Всё это, в итоге, вынудило власти поместить буйно помешанного англичанина в психиатрическое отделение крупной больницы в центре страны. При оформлении документов он получил новое имя – Виктор. Доктор, который занимался лечением больного, по-видимому, крепко верил в успех излечения. Своего собственного прежнего имени Виктор…не помнил, впрочем, как и всей своей предыдущей жизни…
Перед мысленным взором Виктора пронеслись лица приятелей по рампе, шум пятитонного складского трактора на литых каучуковых колёсах, громкий треск толстой фанерной обшивки пола контейнеров; а ещё – шум, вечный шум и…вечная жара!
Его весёлый и плутоватый напарник Фернандо очень любил наблюдать, как Виктор с интересом рассматривает смартфон, издающий удивительные мелодии. Фернандо – бывший жуир и балбес “по жизни”. Он долгое время жил в Испании; там же женился на дочери хозяина кафе и, захмелев от неожиданно свалившегося на него счастья и дождя денежных купюр от добродушного тестя, – в итоге потерял всё: и семейный покой, и деньги, и даже редкую возможность попасть в один из престижных футбольных клубов Испании! Так, во всяком случае, рассказывал сам “горе-футболист”. После Испанских приключений для него началась совсем другая жизнь. Возвращаться к пожилой матери в Монтевидео без денег и без желания их зарабатывать тяжёлым трудом он не рискнул. Беда, как будто, поселилась навсегда в жизни молодой четы: малыш первенец заболел, долго мучился и, в конце концов, умер, посетив этот Мир лишь на какие-то короткие несколько месяцев. Малорослая и некрасивая испанка жена, казалось, стала ещё ниже; она осунулась и погрузилась в свои невесёлые мысли. Все стены съёмной мадридской квартиры молодожёнов с той поры были увешаны десятками фотографий малыша и образами Святой Марии. Убитая горем супруга была католичкой. Сам же Фернандо не верил ни в Бога, ни в Чёрта. Когда, разгружая очередной контейнер, его одолевал приступ отчаянного энтузиазма, – он включал музыку на телефоне, кричал во весь голос незнакомые ему английские слова песен и показывал кукиши кому-то наверху. Иногда он придумывал собственные шутки; как правило, это были диалоги с…Небом.
И тогда, Фернандо делал вид, что набирает на телефоне номер небесной Обители, и начинался дурашливый смешной и грустный монолог. Грузчики из соседних контейнеров выбирались из своих жарких и душных стальных клетей, чтобы послушать воинствующего атеиста и лицедея.
– Эй, там наверху! Как ты меня слышишь? – юродствовал Фернандо и, притворяясь полным идиотом, продолжал. – Что? Ты не получал от меня СМС?! Хорошо, будем держать связь по “скайпу”! Дай мне знать, когда настанет пора подняться к тебе! Ну, всё! Мне некогда, полно работы, приятель! Отбой! – кривлялся напарник, и заканчивал свою пантомиму.
Грузчики со смехом расходились по рабочим местам, обсуждая “ненормального” Фернандо.
А вообще-то, напарник Виктора был наделён многими талантами: он прекрасно пел, выделывал невообразимые фокусы с мячом при помощи ног, спины и головы; молотил по картонным коробкам своими огромными ручищами, обнаруживая великолепное чувство ритма. Ему было около шестидесяти, он был намного старше Виктора, физически крепче и казалось, что не способен унывать никогда. Но это было совсем не так…
Ближе к четырём часам дня, когда заканчивалась рабочая смена, он куксился, жаловался на различные боли и недомогания, и старался держаться поближе к импровизированной фанерной конторке в центре рампы, где располагались начальник и пара его шустрых заместителей. По заведённому распорядку, к этому времени Кути подсчитывал количество контейнеров, которые необходимо было проверить или разгрузить содержимое на поддоны, и…назначал дежурных на вечер. Что это означало на самом деле, – прекрасно знали те, кто, отработав днём, вынуждены были продолжить смену до самого вечера. Это были многие десятки тонн коробок, мебели, строительных инструментов, тяжёлые рулоны тканей и всего остального, включая игрушки, одежду и бытовую технику. Иногда смена растягивалась до поздней ночи…
Виктор сильно раздражался, наблюдая, как волевой и весёлый напарник превращался в жалкого просителя, стоя у начальственной конторки и всем видом умолявшего отпустить его домой пораньше. И в этот момент для Фернандо уже не существовал никто, ему было глубоко наплевать на всех и вся, – на своего напарника Виктора, на бригаду и на незаконченную работу. Правда открылась внезапно…
Как-то раз, ловкий дядька, который на своей каре, как челнок нырял в чрево контейнеров и обратно, вытаскивая за день сотни поддонов с грузом, предложил Виктору блок ворованных сигарет, которые местные умельцы умудрились тайно вынести из контейнера, привязав их скотчем к ногам. Виктор согласился, но у него была только крупная сотенная купюра. Мелочь он не носил с собой, чтобы не тратить попусту деньги на покупку печенья или банок с колой в автомате, который так и манил вечно мокрых от пота работяг своим бодрящим и почти ледяным содержимым, упакованным в заманчивые цветастые фантики и алюминиевые блестящие ёмкости.
У тракториста сдачи не нашлось, и Виктор обратился к худощавому и шумному малому Оферу, по кличке “Марокканец”…
– Я, мне надо… – Виктор не знал, как объяснить парню, чего он хочет. – Надо…порезать, вот так – напополам. – При этом он вытащил сотенную бумажку и провёл на ней линию, прямо посередине.
Марокканец, понимающе улыбнулся, похлопал Виктора по плечу и жестом пригласил его следовать за собой. Они обогнули крытую площадку с десятком пандусов для стоявших под разгрузкой трейлеров, избегая попадаться на глаза начальству, и направились в сторону…туалета. Перед самим туалетом, в том же помещении у входа находились железные шкафы с личными вещами членов бригады. Марокканец открыл свой шкафчик, что-то достал из него, порывшись в висевших на вешалке брюках и, озираясь по сторонам сказал: “Иди за мной!” Затем, он нырнул в кабинку туалета, немного притворив за собой дверь, подложил на опущенную крышку унитаза кусок газеты и аккуратно, достав японский нож, приготовился что-то резать.
Виктор стоял рядом и ничего не мог понять толком! Он даже испугался, что парень, наверное, мог решить, что нужно разрезать купюру пополам?! Странно, неужели все эти манипуляции нужны были только лишь для того, чтобы разменять одну бумажку на две – по пятьдесят?! Виктор не стал наблюдать за дальнейшим. Наконец, его позвали.
– На, держи! – негромко сказал “фокусник” Офер, поднимаясь с колена. – И вообще, приятель, если что надо, – то ты всегда можешь ко мне обратиться! Ты – свой, не проболтаешься! – При этих словах он вручил Виктору две маленьких, величиной с пол сигареты, тонких коричневых колбаски. Сотню он сунул к себе в карман. – Это тебе и твоему напарнику Фернандо! Всё по-честному!
– Нет, ты не так меня понял, Офер! – зашептал Виктор. – Я хотел…пятьдесят и ещё пятьдесят! Мне так надо, понимаешь?
Марокканец тихо выругался, забрал свой товар и дал Виктору заветные полтинники. Продавец был явно расстроен, что так попался на “горячем”. Но он не сильно переживал. Виктора в бригаде уважали, хоть и считали немного чудаковатым…
Вот тогда, после неудачного “размена”, Виктор догадался о причине внезапных перемен в настроении Фернандо. Внешне решительный и мужественный, неунывающий напарник так и оставался по-прежнему заложником своих нездоровых пристрастий. Невесёлая жизнь никак не изменила его прежних мадридских привычек. “Может быть, только это и помогает ему выжить?” – так решил про себя Виктор.
Шло время. Разгрузка-погрузка, пустая болтовня во время случайных перерывов на работе, короткие и одинокие выходные. Порой, ночью во сне ему являлся образ незнакомой милой и удивительной девушки, а ещё – жестокое и фанатичное лицо какого-то немолодого важного офицера в английском мундире, рёв сирен, дальние разрывы бомб и звуки низколетящих бомбардировщиков. Иногда ему слышался голос из громкоговорителя. Чётко и ясно звучали слова: “Воздушная тревога, воздушная тревога!” Потом шум взрывов и голос из динамика куда-то исчезали, и перед взором Виктора возникала белая дверь. Дверь в квартиру? Палату… комнату…? Во сне Виктор отчётливо различал даже табличку с номером на двери! Двери помещения, казалось, наезжали на Виктора; они приближались, заполняя всё пространство перед глазами; номер становился огромным и расплывчатым…
Затем перед взором Виктора каждый раз снова возникал прежний силуэт незнакомой молодой женщины с каштановыми волосами. Она стояла в пол-оборота в толпе людей, и Виктор не мог разглядеть её лицо. Затем, наверное, почувствовав, что на неё кто-то смотрит, она начинала медленно поворачивать голову в его сторону; медленно…медленно. На этом сон обрывался.
Каждый раз, проснувшись от странного сна, он пытался вспомнить тот простой номер из нескольких цифр на двери в призрачную комнату, – но всё было бесполезно! А сон всё повторялся и повторялся. Иногда белая дверь, казалось, была плотно затворена, а иногда – чуть приоткрыта. И в этом пространстве скрывалась темнота. А ещё…там были…крысы, – сотни пищащих, жадных до человеческой плоти, голодных и жестоких существ, с длинными и извивающимися облезлыми и мерзкими хвостами. Он, казалось, слышал их дьявольский писк и угадывал в темноте их страшные тени…
Это тёмное и опасное помещение пугало, выводило из равновесия и будило неясные воспоминания, или…отголоски этих воспоминаний. Наутро Виктор всегда сильно нервничал, и только бравое и заполошное поведение весельчака Фернандо, позволяло ему на какое-то время забывать об этом ночном кошмаре.
“ – Этого они не смогут. Единственное, чего не смогут. Сказать они тебя заставят что угодно – что угодно, – но только не поверить в это. Они не могут влезть в тебя.
– Да, – ответил он уже не так безнадёжно, – да; это верно. Влезть в тебя они не могут. Если ты чувствуешь, что стоит оставаться человеком, даже если это ни к чему не приведёт, то победа на твоей стороне”.
(Роман-антиутопия)
