Егор Фомин
Правда выбора
– А что остальные, дядька Олонец? – спросил Филька, с восторгом восседая на столе, на котором полно было ножей и гордо красовались сабли казаков и Черкаса, – снова бежать?
– Теперь ждем, – качнул головой Олонец, – сказку про глупую жену слышал? Как вся семья по одному в погреб собралась? Так и у нас будет.
Десятник и Иван Бабка скрипнули зубами, но дернуться не решились.
Олонец даже доверил Фильке пищаль, и он гордо водил стволом из стороны в сторону. Такого большого дела ему еще никогда не приходилось делать.
Слова Олонца сбылись, хотя ждать пришлось подольше, чем Десятина и Бабку. Следующими пришли сын Зоба Илья Григорьевич с Ляминым и Естафьевым. Хотя у последнего имелась заряженная пищаль, а у Лямина лук, они зашли в корчму без опаски, слыша веселые голоса плотников и стук кружек. Под угрозой пищали Фильки и пистоля Олонца сдали и свое оружие и присоединились к остальным.
– Хегей, как в сказке! Как в сказке! – ликовал Филька. – то ли еще будет, да дядька Олонец?! Самого Зоба возьмем! Наведем правду, буду я Иван царевич и кафтан красный пошью!
Подвыпившие плотники шутили над ним и подзуживали, увлекая хвастать больше и больше.
Несмотря на похвальбу Фильки, самого Зоба пришлось ждать долго. Настал вечер, солнце склонилось к закату, на повети, куда не попадал прямой свет стемнело, но в корчме от прорубленных окон было еще светло.
Плотники завели запрещенную игру в зернь44. Казак Галичанин сначала покосился на них, а потом присоединился сам, как и несколько людей Зоба. Илья Григорьевич, Черкас и Бабка обсуждали, что они сделают с Олонцом, когда доберутся до него.
– Да что ждать-то, робяты? – добавлял свое Сидор Естафьев, – у него всего-то две пищали и пистоля! Навалимся, всех несострелит!
Остальные шумели согласно, пока кто-то не высказывался громко и отчетливо:
– Ага, одного или двух положит. А ты, Сидор, вызовешься тем одним быть?
Обсуждение замолкало и пускалось по новому кругу с казней для Олонца. Сам Олонец слушал все это молча.
Встревоженный долгим отсутствием самого Зоба, Игнат вышел на поветь, оставив Фильку с двумя пищалями на груде оружия. Стараясь не упускать из виду корчму через открытую дверь, он пытался укараулить появление Григория. Казалось, что осталось совсем немного – взять Зоба, да привести его в Енисейск и все кончится.
– Смекай, Филька, вору помогаешь, грозишь государевым людям, значит и сам вор, – уговаривал десятник паренька в корчме.
– Верно, Филька, – присоединился Бобыль, – Олонец этот сегодня тут, завтра за Енисеем. А ты куда денешься? Сполна за все ответишь!
Филька даже чуть было не опустил пищаль. Голос дрогнул:
– Нет! Я для правды!
– Что стращаете, паренька? – подал голос плотник Платон Скоблев. – Филька пока ничего не делал. Поленом не лупил, ножом ребра не щекотал. Оружью держит, что ж с того?
– Так может я пойду тогда, возьму свою пищальку? – снова подал голос Естафьев.
– А если Филька не просто грозит? – добродушно заметил Скоблев, – Десятник его, понятно, накажет, да тебе уже что с пулей в груди делать?
– Да! – грозно шмыгнув носом заявил паренек и перехватил пищаль потверже, – не стращай! Я может тоже грозной!
Скоблев и остальные плотники засмеялись.
Появление Григория Олонец все-таки пропустил. Видимо, хитрый как старый лис, Зоб прокрался на поветь, пока Игнат еще был в корчме и схоронился в клети. В полумраке повети Олонец не заметил, что дверь клети приоткрыта. Дождавшись, когда Олонец повернется спиной, Зоб выскочил и попытался сразу воткнуть нож в шею.
Был бы Зоб моложе, быть Игнату мертвым. Но старая выучка еще не оставила Олонца. Уловив слабый шорох подошвы перед броском, он успел обернуться и увернуться от удара ножом. В отличие от Олонца, Зоб не пытался брать противника живым. Промахнувшись, он тут же толкнул Олонца через бедро, пока тот разворачивался к нему. Игнат успел только упасть на спину, извернувшись. Схватив вилы, стоявшие у стены, Зоб занес их, готовый воткнуть в живот противнику.
Сшибить врага с ног Игнат не дотягивался, вытащить нож не успевал. Оставалось только воспользоваться пистолем, который уже был в руке. Да и действовал Олонец уже с той беспощадной точностью, которую пытался забыть последние десять лет. Он вздернул ствол и спустил курок.
Пуля попала Зобу в живот под солнечное сплетение. Он выронил вилы, крутнулся и упал лицом вниз. Заскреб рукой, ища нож. Олонец тут же подобрался, выхватил свой и навалился на Зоба сверху. Не ожидая ни мгновения он левой рукой схватил Григория за бороду, дернул вверх, а ножом полоснул по горлу. Кровь хлынула на плахи повети. Крупное, могучее тело всесильного Зоба затряслось. Олонец удерживал его, пока тот не перестал дергаться, как будто резал барана и ждал, чтобы вся кровь стекла.
Убийство Зоба в одно мгновение все изменило.
Вытерев нож об одежду побежденного и подобрав левой рукой пистоль, Ослоп вошел в корчму. Правая рука все еще была в крови.
В корчме молчали.
Ослоп швырнул пистоль и ножи Зубова и Жмыха в кучу на столе. Повернулся к остальным:
– Слушай, православные! Я, Игнат сын Степанов, известный Ослопом, сей час убил Григория Зоба. Теперь иду к его вдове, скажу, что сделал. А после пойду к пристаням, к своей лодке.
Он сунул свой нож в ножны, взял вторую пищаль и выпалил в стропила крыши. Сизый, тяжелый дым заволок корчму. Сразу же забрал у Фильки пищаль Саженя.
– Ты беги, Филька, беги шибче, – сказал Ослоп, отступая к двери и добавил для остальных, – больше не держу ни вас, ни ваше оружье!
Он тут же вышел на взвоз, разрядил в небо и бросил под ноги вторую пищаль и, пока не рассеялись клубы порохового дыма, быстрым шагом направился ко двору Зоба.
Филька, выскочивший сразу за ним, соскочил под взвоз, сел к бревенчатой стене подклета и заплакал, размазывая слезы и сопли.
В огромном доме Зоба на высоком подклете, с двумя избами, амбарами, скотным двором, сеновалом и просторной поветью Ефимия, жена Григорьева, была одна. Насильно крещеные холопки-остячки забились куда-то в дровню, как только услышали выстрел от кружечного двора после того как туда ушли все люди Зоба, и он сам.
Пройдя в избу, Ослоп нашел Фиму сидящей у стола на ларе. Он не стучал, не кланялся, на красный угол не крестился. Она не вставала, лишь повернула голову к вошедшему. На столе перед ней лежали оба пистоля Игната.
Дочка прежнего десятника острожка и остячки она была хороша собой и еще очень молода. Зоб взял ее за себя желая подмять не только слободу, но и острожек. Однако служилое дело кочевое. Через пару лет отца Фимы перевели в другое место, и она осталась полностью в руках свирепого мужа. Жена первого человека Маковского она жила хуже последней холопки. Тем не менее, держалась с таким достоинством, что можно было только позавидовать ее силе воли.
Она заметила окровавленную руку гостя, и посмотрела прямо в глаза. Во взгляде была не только твердость, но и надежда. Какая бы судьба ее теперь ни ждала, она все-таки была рада избавлению от Зоба и не смогла полностью это скрыть.
Ослоп остановился, не зная, что теперь делать. Первый раз после гибели Маруси он вдруг увидел женское лицо, которое его тронуло.
– Григорий? – спросила она первой.
– Убил его, – кивнул Ослоп.
– А Илья? А остальные? – спросила она так, что не было понятно, надеялась ли на то, что они тоже убиты, или на то, что уцелели.
– Живы, – ответил Ослоп.
– А ты зачем сюда… Меня? – напугалась она вдруг, пальцы дрогнули, коснулись рукояти пистоля.
Ослоп коротко дернул головой:
– Нет. Cказать про Зоба.
– Они ведь теперь убьют тебя!
– К чему мне жизнь, когда от таких как мы с Зобом, ни покаяние, ни тайга не спасают? – покачал он головой.
Она перевела дух. Этот сильный человек, с измученным острым лицом, столь отчаянно пришедший сюда, и может быть желавший смерти от ее руки за убийство мужа, был совершенно не похож на всех, кого она видела в жизни.
Обычай не позволял приветствовать убийцу мужа, пригласить его в избу, даже улыбнуться. Но кое-что все-таки было в ее силах.
Фима поднялась с ларя, открыла крышку и вынула саблю Игната, перевязь с пороховницей и лядункой45, ольстры46 пистолей. Наконец достала из угла ружье с кремневым замком доброй работы. Теперь на столе лежало все то, что было взято людьми Зоба в чуме Игната.
Ослоп благодарно кивнул, подошел к столу, поднял пистоли, проверил как забит заряд.
– А Илья, остальные люди и холопы, ты их тоже убьешь?.. – спросила она, завороженная точными движениями его рук.
– Как выйдет. По хозяйскому слову, но убивали своими руками, их вина та же, – сухо ответил он, решив, что она спрашивает из страха за их жизни.
Убедившись, что заряжены оба пистоля как нужно, принялся за ружье.
– Я наследница двора Зоба, – пояснила женщина. – Кроме холопов и покручеников, у Зоба вся слобода в долгу. Они должны отомстить. Кто тебя одолеет, станет первым среди них. Я буду для них наградой, а за мной все, чем Зоб владел.
Игнат посмотрел в ее глаза, долго не отводя взгляда.
– По долгу тебе тоже меня убить надо. Но ты не стала. – ответил он. – У них всех тоже выбор.
Закончив с ружьем, он протянул руку к перевязям и ножнам с саблей. Десять лет назад, сняв с себя саблю он начал новую жизнь. Вспомнился юкагирский47 шаман, напророчивший Ослопу беду. Игнат с ватагой напали на случайно попавшихся им промышленников и перебили всех, вместе с сопровождавшими их инородцами и женками из числа местных. Оставили шамана-толмача и несколько подраненных промышленников, чтобы вымучить из них сведения, где те промышляли шкурки и какие землицы видели. Когда Ослоп грозил саблей очередному несчастному, юкагир вместо того, чтобы переводить, вдруг кивнул на саблю и сказал:
– Осторожней, нохшоччо48. С ней или от нее погибнешь. Так будет.
В гневе Ослоп тут же отхватил ему голову долой. Но потом слова шамана все не шли из головы. Часто стали сниться убитые им ради наживы инородцы и православные, лица в крови, а надо всем стучал бубен шамана и повторялись слова: «С ней или от нее». Через несколько месяцев, на питейном дворе в Якутске, когда Игнат понял, что прогулял все, за что убил стольких людей, он захотел избавиться ото всего этого и от стука бубна в ушах. Верным путем показались церковь и покаяние. На несколько лет стало легче.
Добравшись сюда, он встретил Марусю и обосновался с ее родом. Прежние грехи он не забыл вовсе, но начал верить, что и для него может быть уготована иная доля.
Он отдернул руку от сабли, как будто это могло что-то изменить. Тоска и отчаяние снова охватили его. Взглянул на вдову и подумал, сколько еще таких как она по всей стране страдает от зобов и покрывающих их приказчиков. Всем помочь и думать нечего. Одной – стоит попытаться.
Взял саблю, застегнул пояс. Ни пороховницу, ни лядунку, ни ольстры не взял. Поняв, что он не собирался делать больше одного выстрела из каждого оружия, Фима поднялась с места:
– Не ходи на них, уходи к лесу, я покажу заднюю калитку.
– Меньше будет на тебя, Фима, охотников, может легче жить будет. А меня за Зоба все равно плаха ждет, – ответил Ослоп.
Ему захотелось обнять эту гордую женщину, или хотя бы погладить ее по щеке. Но вдова от убийцы мужа не могла такого принять. Ослоп заткнул пистоли за пояс, взял пищаль и пошел к выходу. На пороге обернулся, посмотрел еще раз в глаза Фимы и закрыл дверь.
Первым, едва удушливый пороховой дым слегка рассеялся, поднялся Пронька Бобыль. Подскочил к столу, выудил свой нож.
– Резать гада! – зашипел он и рванулся к выходу.
– Гляди, за дверью ждет! – насмешливо крикнул ему Скоблев.
– Чего это? – оторопел Пронька.
– До того вы думали, что его Зубов со Жмыхом утопили, – пояснил Платон.
Бобыль отскочил от открытого дверного проема, пнул косяк:
– Падаль гнилая!
Разобрав оружие, выглядывали осторожно. Сначала Лямин с луком и Естафьев с казаком Саженем убедились, что никого нет. Потом только вышли Илья Григорьевич, покрученики и холопы Зоба. Опасливо оглядев поветь и тело старосты, выбрались наружу. Один Илья задержался над отцом и перед уходом наказал корчемщику позаботиться о покойнике.
– У Зоба он свое оружье заберет, – рассуждал Естафьев, спускаясь по взвозу, – опасно на него в лоб идти. Я сяду за забором. Лямин, с другой стороны садись. А вы дальше по улице вставайте. Увидит, замрет, тогда сострелим.
– Тоже лук принесу! У Митяя есть, знаю! – выкрикнул Бобыль и убежал к ближней избе.
Илья если и думал возразить, но не решился. Только зло глядел перед собой и представлял как вонзает нож в живот Олонцу.
Филька видел, как они спускались по взвозу с проклятьями и ругательствами и смертельно испугался за Игната.
Сжимая мешочек с заговором, он встал, бормоча себе под нос:
– Задержать, помочь надо, задержать только…
Когда люди Зоба чуть отошли от взвоза, он выскочил и закричал:
– Гей! Собрались теляти волка съесть! Куда вам косорылым! На блох и то вдесятером ходите! Всемером-то обоссытесь, поскользнетесь! – шалея от собственной смелости, он пустился наутек.
Большей частью люди Зоба его не заметили. Черкас, Бабка и Илья остановились. Филька оглянулся, увидел, что его не преследуют и визгливо выкрикнул:
– Сиськи поросячьи!
– Язык вырежу! – не выдержал Черкас и, придерживая рукой саблю, кинулся к Фильке.
Филька рванул прочь, Бабка побежал ему наперерез. Илья поднял, было, руку остановить их, но не сделал. Развернулся поспешил догонять остальных.
Миновав по слободе то место, где уходил спуск к реке, Естафьев прошел еще несколько дворов и остановился. Улица тут была широка, по обе стороны тянулись невысокие заборы, способные дать укрытие стрелку. Дальше были видны уже ворота двора Зоба.
– Тут широко и способно. Ждите, – сказал Естафьев. – Лямин – на той стороне садись, а я с этой буду.
Перехватив пищаль, он перепрыгнул через ближайший забор слева. Лямин приготовил стрелу и поглядел на Илью.
– Давай, холоп – сядь вон в кустах. Побежит – стреляй его, – распорядился все-таки сын Зоба.
Лямин покивал и нырнул в ворота справа. Закудахтали куры.
Подбежал, запыхавшийся Бобыль, глянул по сторонам и, никого не спрашивая, скрылся в воротах двора слева. С Ильей остался только холоп Десятин.
Естафьев не остановился в том месте, куда показывал. Желая сам оказаться тем человеком, который отомстит за Зоба, он перелез через забор в соседний двор и подобрался еще ближе. Выбрав подходящую щель, затаился.
Скоро в воротах зобова двора показался Ослоп.
Он шел спокойно, даже неторопливо. Ружье со взведенным курком держал в руках, оба пистоля были заткнуты за пояс, рукоятями вправо.
Ослоп видел двух изготовившихся к бою людей дальше по улице. Однако ждал, что его будут сторожить. Сам бы так сделал. Не ворочая головой лишний раз, он старался взглядом не упустить ни одной мелочи по сторонам. Вычислял места, где было бы удобно засесть с луком или пищалью. Но и не останавливался.
Естафьев, выжидал. Второго выстрела ему наверняка не успеть сделать, надо было уложить Ослопа первым. Приходилось ждать пока тот либо приблизится, либо остановится.
Приметив справа щель в посеревших досках забора толщиной со ствол пищали, Ослоп не повернул головы, но прикинул, как там, за забором будет таиться стрелок. Мысленно взял прицел. Глянул еще раз. Верно, вот он, тусклый блеск на торце ствола.
