Егор Андреевич Фаустов
Коридор ожидания
У склонившегося мужчины капали слезы, остальные молча наблюдали на словесное избиение. Девочка не совсем понимала происходящего, но сохраняла тишину, как и все.
– Потратьте время ожидания на принятие своей жизни, – после продолжительного затишья продолжил старик. – Тоска по утраченному и несовершенному только омрачит еще больше. Примите свои поступки, ошибки, слова, мысли, не для кого-то, ведь впереди неизвестность, для себя, чтобы понимать какая жизнь закончилась.
– Кому ты это говоришь! – вскрикнул и сразу спокойно продолжил Костя, поднимаясь. – Маленькой девочке, что не успела даже влюбиться первый раз? Инвалиду, что познал лишь зависть? Или мужчине, который не увидит, как его сын пойдет в колледж? На хрена мне вспоминать свою жизнь? Она закончилась, только почему-то я еще продолжаю существовать.
– Может от нас что-то хотят? – спросила Настя.
Только Костя хотел ответить на вопрос, как над дверью загорелась лампа, приглашающая зайти. Перекрестные взгляды, пометавшись сошлись на старике, он был первым на очереди, приглашение было для него. Петр, не спеша, поднялся, оглядел на прощанье последних людей в своей жизни и дернул ручку двери. Остальные бросились заглядывать внутрь, но только дверь отварилась, в коридор вылился яркий белый свет, так что глаза сами закрылись.
Вова услышал смешок от Петра, свет уже казалось прорывается сквозь руки, закрывающие лицо, сквозь веки, проникает внутрь. Вова решается на попытку взглянуть что происходит, глаза отворяются ненадолго, смыкаются вновь, еще несколько попыток и вот становится не так ярко, еще поморгав, парень наконец может видеть. Источник ослепительного луча найден, это лампа на потолке, не из кабинета за закрытой дверью, а обычная лампа, висящая над кроватью, рядом еще кровати, много кроватей, по центру этой большой комнаты стоит пожилой мужчина в белом халате.
– Вова, ты проснулся? – заметив взгляд, спросил мужчина. – Как себя чувствуешь?
Доктор подошел ближе, и парень смог разглядеть собеседника, он говорил с Петром. Ошибки быть не может, это тот самый старик, что сидел в коридоре.
– Что происходит? – проигнорировав вопрос, поинтересовался парень.
– Ты попал в автокатастрофу, я твой лечащий врач.
– Не может быть, вы же только что сидели с нами, и мы… мы разговаривали… мы вспоминали, что произошло.
– Да, Вова. Ты приходил в себя несколько раз, и мы разговаривали. Признаться, мне показалось остальные тоже пытались вставить свое слово, но похоже это было на мычание или словесный бред.
– Остальные здесь?
– Все пострадавшие в этой палате.
Вова уже не нуждался в ответе, сразу после вопроса, он заметил, знакомые лица на койках вокруг.
– Послушай, тяжело все это осмыслить, наверняка, мысли в кучу, но ты должен сейчас отдыхать. Серьезных повреждений у тебя нет. Но психологическое состояние требует наблюдение… В общем, отдыхай.
Несмотря на то что Владимиру не хотелось спать, слабость все же заставила погрузиться в забвение, где не было ничего и никого. Вновь только яркий свет, пустивший в палату, где остальные шумно вели разговор со своими посетителями.
Мама Ксюши не могла остановить слезы то ли из-за радости, то ли из-за переживаний. Сынок остряка сидел на пустой кровати, пока две женщины спорили, а отец пытался их унять. Жанна рассказывала своему мужу по телефону, как плохо с ней обращаются. А парочка ворковала под присмотром друзей. Тумбочки рядом с кроватями были забиты разными вещами: цветами, фруктами, детскими рисунками. На тумбочке Вовы не было ничего кроме книги рассказов под авторством Максима Горького.
В палату вошел еще один посетитель, которым оказался доктор, который для Вовы все еще выглядел, как старик из того коридора, да и на бейдже написано Петр Симаков. Врач оглядел источники шума и направился к одинокому пациенту.
