Евгения Михайловна Павленко
Конституция в произведениях искусства
4 сентября 1817 года князь Иван Долгоруков, долгое время служивший вице-губернатором Пензенской, а затем губернатором Владимирской губернии, во время своего путешествия в Киев записал в дневнике:
Конституция есть коренной и непреложной закон. Достоинство ее главное состоит в том, чтоб оберегать права свободного народа, назначаим предварительно сущность и предел. Это – конкордат между Царем и подданным, силою которого первый и последний, зная свои взаимные отношения, нарушать их не могут. Прекраснейший идеал! Посмотрим его в исполнении.
Что такое Царь? – Человек! Следовательно, имеет страсти и пороки. Звание дает ему власть, войска силу, деньги способы. Сими важными рычагами ворочает он Царство с боку на бок. Хочет – и приказывает; велит – и движутся. Золотом покупает он согласие, оружием усмиряет возражения: что же значат права? Они суть только наименование такого добра, которого народ никогда иметь не может; ибо право бывает между равными, никогда между подвластным и властелином. Закон – книга, по которой назначено мое право; но если читает в ней деспот, то толкует его по произволу, и где находит себе противоречие, там на штыках заставляет молчать и повиноваться. Царь добрый – сам конституция и без написанного закона; Царь жестокий не послушается и каменных скрижалей, так как язычники некоторые, по словам [апостола] Павла, естеством законное творили, а Христиане многие и на Евангелие не смотрят. Добро и зло в народоправлении происходит от нравственности управляющего оными.
Дело в человеке, а не в хартии. Везде писали законы: Солон, Ликург, Ярославы, Фридрихи, все ими занимались; но каков был дух у самого Царя, таков был и народ. При Генрихе ІV француз был счастлив, при Людвиге XIV любезен и умен, при XVI дурачился и блажил, при Наполеоне явился зверь. Законам ли то приписать? Отнюдь! Они все те же. Нравы переменялись, и воля Царя давала им угодное ему направление…
Хвалят республики, кричат и превозносят Английскую Конституцию, но и там я вижу то же зло, только в другой оболочке. Не силен Царь, или Штатсгальтер (наместник. – Е. П.) нарушить закон, парламенты, палаты, могут унять необузданную власть их… Вопрос: есть ли неприкосновенное право и там? Посмотрите, совсем нет: ибо известно по натуре вещей, что целое сословие вдруг кричать не может. Хитрый Министр заговорит, и все голоса у него в кармане. Он тогда закон, а не Конституция. Не Регент нарушит право народа, согласен, но Шеридан, Питт, Кастельри: что они захотят, то и будет. Всегда человек хороший сделает добро, человек развратный попустит зло; народу что от того пользы? Не все ли мне равно, сама ли Императрица Анна рассудила казнить моего деда, или под именем ее Бирон? Но дед мой все без головы, а закон молчит…
Пусть люди пишут Конституции, роются в Римском праве, выворачивают Кодексы Юстиниановы и тысячу тысяч печатают новых Уложений; но если сам Бог не пошлет Владыку по сердцу своему, всуе трудятся редакторы и референдарии! Я с теми мыслями сойду в гроб, что нет правления лучше Единодержавия, когда Самодержец – человек Божий по уму и нраву; но когда он не таков, то все хартии на свете обратятся в пустую бумагу, и люди счастливы не будут.
Как известно, в декабре 1825 года была предпринята попытка насильственного изменения существовавшего в России строя, в том числе и под лозунгами перехода к конституционному устройству государства. Эта попытка, предпринятая узким кругом дворян, вошла в историю как восстание декабристов. Хотя эту попытку традиционно принято акцентировать и в преподавании истории, и в популярной культуре, не стоит забывать слова Ленина: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа». Идея конституционализма не пользовалась широкой популярностью вне этих слоев. Десятилетие спустя, в 1836 году, известный литератор и педагог того времени Иван Кулжинский писал:
