Е.Ермак
Серебристая Чаща. Часть 3
–Что тебе доктор сказал? Он вылечит его? Ромка перестанет употреблять?
–Он ничего не гарантирует, доктор этот! Ромку прокапают, а дальше дело за нами, он сказал, за семьёй. Хоть ремнями его вяжи!
Людмила почувствовала, как слабость в ногах не даёт ей и шагу ступить. Сердце закололо и сжалось.
Зато сердце Маргариты Васильевны ликовало и пело, ей не терпелось увидеть родное лицо сына, обнять его, услышать голос. Она только вчера разговаривала с ним по телефону, но это всё не то, не то! Механический, измененный расстоянием тембр ничего не может дать против живого человеческого голоса. Электричка, как назло, медленно ехала, со всеми остановками, долго стояла на соседней платформе, пропуская какой-то скорый поезд. Но вот Маргоша проехала до нужной станции, потом несколько остановок на метро, потом немного на автобусе, а потом летела к дому матери как будто за ней гналась свора собак. Но дома никого не было. Она и звонила и стучала, а потом подрагивающими пальцами стала рыться в сумке в поисках ключа от квартиры. Ключ все не находился, и Маргоша заставила себя прекратить копаться в содержимом своей сумки. Зачем ей в квартиру? Там никого нет. Она вызвала лифт и постаралась ни о чем не думать. Мать сегодня должна быть выходной. Наверняка, они вышли в магазин… Маргоша спустится вниз к подъезду и подождёт их на скамейке. Возле подъезда никто не сидел, как она привыкла в годы своего детства и юности. Все эти соседки, которые судачили друг о друге, кошатницы и мерзлявые бабки в валенках и зимой и летом. Их она, что ли в самом деле боялась? Их гадкого языка? Ну так уже нечего и бояться. Половина из них на кладбище, а другая половина из ума выжила. Маргарита Васильевна села на лавку, покрытую облупившейся сухой краской, и принялась ждать. Она все сделала правильно, и все будет отлично. В ответ на ее мысли в вышине деревьев запела птица. Затем к ней присоединилась ещё одна, и тотчас показалась мать вместе с Олегом. Олег в руках нес белую прямоугольную коробку с темным узорчатым рисунком вдоль корпуса. Ну, конечно! Они вышли в магазин за ее любимым тортом "Птичье молоко". Олег старался идти ровно и медленно, чтобы не примять лакомство, но, увидев мать, сбился с шага. Мать тоже заулыбалась. Хороший знак для разговора о совместной жизни в одной квартире. При сыне Маргоша разговаривать с матерью не рискнула:
–Олег, ты поднимись наверх, торт в холодильник поставь, а мне нужно с бабушкой поговорить.
Олег хмыкнул и пошел наверх. Маргарита Васильевна заметила, как он изменился за неделю, что жил у бабушки. Он выглядел здоровым, обычным подростком. Не сравнить с той серой тенью, на которую он походил, пока безвылазно сидел в квартире в Серебристой Чаще.
–Так, так… И о чем же ты хочешь поговорить? Да ещё без детских ушей? – мать сделала нарочито подозрительное лицо.
–Не знаю, как и начать, поэтому начну быстро. Я развожусь. Жить мне негде, кроме как у тебя. Примешь нас с Олегом?
–Ого… Но все к тому и шло, верно? Твой сын ни разу хорошо не отозвался об отце. А основном молчит, как будто его и нет.
–А зачем ты расспрашивала его об Алексее? – удивилась Маргоша.
–Я же вижу, что-то происходит. Не просто так он ко мне в гости напросился. Я подумала, что из-за отца, – мать пожала плечами.
Маргоша задумчиво пожевала губами. На старости лет мать заинтересовалась ее браком?
–Мы всегда с Алексеем плохо жили, и ничего не менялось к лучшему никогда. Так… отдельные моменты. Только не говори, что из таких моментов можно сложить вполне хорошую жизнь. Из наших с ним моментов, наверное, и одного дня не сложишь.
–Все так живут, – сказала мать. – И редко, кто разводится из-за того, что хочет большего. Хотя встречается… Я рада, что твой отец прекратил нашу совместную жизнь. Сама бы я не решилась.
–А я вот, значит, решилась. Решаюсь… Если мне будет, куда идти жить. Мне и сыну.
Маргоша посмотрела на мать с вопросом и ожиданием в глазах.
–Что ж. Это и твой дом, а, значит, и дом твоего сына.
Как обычно, Маргоша не понимала, что стоит за словами матери. Нежелание из приютить? Покорность судьбе? Может быть, удовлетворение? Но она решила не выяснять. Главное, что она согласилась.
–Мы постараемся не слишком тебя обременять, мама.
На второй день, когда Николай с Людмилой поехали забирать Ромку из клиники, случилось происшествие. В тот вечер Людмила, взбешенная мягкотелостью мужа, чуть не бежала по дороге к клинике. Николай понуро плелся за ней. Движения его рук и ног были размашистыми. Он вовсе не спешил, но так уж получалось, что все равно почти дышал на головку своей издерганной жены. Она очень злилась на него, потому что только что в электричке таким же товаром, как у них: той же маркой кофе, той же маркой чая, тем же печеньем, только дешевле торговала их давняя конкурентка. Она захватила и их время, когда они не могли торговать из-за Ромки, а теперь ещё и их же товар. Наверняка, купила у другого поставщика. Нашла где-то подешевле и понесла! Как теперь им вернуться с тем же товаром, только продавая его более дорого? Кто у них брать-то будет теперь?
–Люда, ну что я должен был сделать с ней? Побить? Она ведь женщина всё-таки!
–Даже если бы она была мужиком, ты бы и слова ей не сказал! – огрызнулась Людмила, даже не оборачиваясь, как гавкнула.
Но происшествие состояло не в их привычных склоках. Происшествие ждало их в клинике. В холле было прохладно, и стук шагов отзывался эхом. Женщина за стойкой вопреки ожиданиям не улыбалась. Как только они зашли, она вызвала доктора по внутренней связи. Борис Вадимович тут же показался на лестнице, и его лицо тоже было непривычно хмурым. Людмила побледнела. Что-то случилось. С Ромкой. Оказалось, что сразу же после их ухода, он выдернул капельницу, покинул палату и спустился в холл, где никого не было. Медсестра и администратор пошли в комнату для персонала, чтобы перекусить. Доктор работал у себя в кабинете на третьем этаже, консультировал важного пациента, который все не мог окончательно завязать с зелёным змием. Ромка зашёл за стойку, вытащил компьютер и скрылся из клиники.
–Мне бы не хотелось обращаться в милицию, – сокрушенно пробормотал доктор. – Думаю, что и в ваши планы не входит огласка, которая неминуемо повлечет за собой постановку на учёт, как в милицию, так и в наркодиспансер.
Николай хлопнул себя по бёдрам и стал мерить шагами холл клиники. Ему было стыдно перед Борисом Вадимовичем. Ему было очень жаль жену. Из ее глаз утекала энергия, заменяя ее мрачной покорностью. Он не узнавал ее. Если бы ему сейчас попался бы Ромка, он его бы "отколошматил" по-отцовски, от души! Сочувствия к Ромке он не испытывал, скорее недоумение. Как можно так хотеть эту дозу, чтобы не бояться ни гнева отцовского, ни милиции, ни обидеть мать? Что за тяга такая физическая?
–Давно он сбежал? – спросил Николай медсестру с красными заплаканными глазами.
–Сразу после вашего ухода. Я так думаю… Потому что даже первый флакон капельницы почти полный.
Людмила внезапно вскочила:
–Что, значит, я думаю? Вы что совсем за пациентами не смотрите? Не следите?
Медсестра растерянно замолкла и посмотрела на Бориса Вадимовича.
–У нас тут все лечение проходит на добровольной основе. Мы не можем привязывать вашего сына к койке. – Доктор поцокал языком и покачал головой. – Если вы хотите продолжать лечение, то придется обращаться в другие учреждения. Нам лечение Романа слишком дорого обходится. Мало того, что он сам компьютер стянул, так и данные, что в нем были теперь восстанавливать как-то придется… Боюсь, что вам нужно оплатить наши дополнительные расходы.
Так и вышло, что пришлось отказаться от лечения. Денег уже не было ни на лечение ни на возмещение убытков клинике. Нужно было работать, снова отвоевывать свое место в группировке торговцев. Ромка вернулся вечером того же дня, когда умыкнул компьютер из клиники. На вопрос, где компьютер, он заявил, что не крал его, что на него наговаривают. Николай не поверил ни единому слову Ромки, но разбираться с этими проблемами не было ни сил ни желания. За время отсутствия Николая и Людмилы в электричках скопилось много других проблем, от решения которых зависело само выживание их семьи. Впрочем, Ромка не сильно заботился о том, чтобы ему поверили. Людмила обыскала сына на предмет новых следов употребления, но по своей неопытности ничего не нашла. Конечно, было странно, что мальчик не притронулся к еде, но в целом, казалось, что недолгое лечение в клинике ему помогло. Для предотвращения рецидивов решено было запирать Ромку дома, а гулять только в сопровождении старшего брата. То, что Игорь окажется плохой нянькой, было понятно сразу, но выхода другого никто не нашел. Сестра дома почти не бывала, на нее рассчитывать не приходилось.
Тем временем, Маргарита Васильевна, получив согласие от матери на совместное проживание, вовсю занималась организацией жизненного пространства для себя и Олега. Сначала пришлось снова ехать в Серебристую Чащу для того, чтобы решить вопросы со школой. Перевести Олега из одной школы в другую, забрать свои документы, уволиться и начать перевозить одежду и вещи в Москву. Алексей категорически отказался помогать, хотя с его автомобилем все было бы легче во сто крат. Одно то, что он не вставлял палки в колеса, Маргоша уже предпочитала считать для себя благом. Ей предстояло покинуть Серебристую Чащу и мужа. Она ощущала себя на пороге больших перемен. Под ногами больше не было твердой земли, но засыпала она мгновенно, как голова касалась подушки. Мрачные мысли о неудачном браке, о зависимости сына, о том, что жизнь проходит, перестали волновать Маргариту Васильевну. В кои-то веки она просто жила, планируя наперед самое необходимое. Лето заканчивалось, осень осыпала жёлтую траву желтыми листьями, птицы улетали в поисках лучшей доли, временами накрапывал дождик, а Маргоше все непочём. Обычно осенью ей становилось ещё тоскливее, чем обычно, но не в этот раз. Директриса школы удивилась, что преподавательница русского и литературы вдруг так круто решила изменить свою судьбу. Спустив очки на нос, она поглядывала на Маргошу, изучала ее лицо в поисках следов несчастья или отчаяния. Бьёт ведь ее муж, все знают. Вероятно, из-за этого решила сбежать. Только не похожа она отчего-то сама на себя. Как будто другой человек перед ней сидит в ожидании, когда директриса подпишет бумаги. Жалко, конечно, отпускать работника прямо перед началом учебного года, но выхода нет. Директриса пожала плечами и наградила, наконец, заявление об уходе своей закорючкой. Она хорошо знала свой коллектив и все его подводные камни, знала и о давнем романе между Маргошей и математиком, который всякому женскому обществу предпочитает общество бутылки. Что ж, теперь нужно заняться срочными поисками нового преподавателя или слёзно просить кого-то временно взять классы Маргариты Васильевны.
–Удачи вам, Маргарита! – сказала директриса неожиданно теплым голосом.
Маргоша поблагодарила начальницу за добрые слова и отправилась собирать первую партию вещей для перевозки в Москву. Ей не хотелось лишний раз встречаться с Алексеем, но выхода не было. Муж, как назло, приболел и находился дома. Он по большей части лежал на диване в своей комнате, но дверь держал приоткрытой так, чтобы Маргоша непременно слышала его кряхтение и тяжёлые вздохи. Алексей до конца ещё не верил в то, что остаётся один в трёхкомнатной квартире. Да и как тут поверить, он сроду не жил один, на готовил себе еду, не прибирался. Он абсолютно не приспособлен в быту. Но никого это не волнует. Алексей одинок, несмотря на то, что два раза был женат и имеет сына и дочь. Всю свою жизнь Алексей не задумывался о том, как страшно одиночество. Наоборот, ему всегда все мешали. Своих домашних Алексей воспринимал как неизбежное зло. Он срывал на них раздражение, повышал голос. Да что теперь говорить, он ещё и не чурался рукоприкладства. Зачем Алексей это делал, теперь и не скажешь… Тягостные его раздумья были прерваны звуком захлопнувшейся двери. Ушла! Оставила его одного. Алексей продолжал лежать, наблюдая за тем, как опускается вечер, как стихает шум на улице. Потом пришла ночь, и настойчивый свет фонаря уставился в окно. Алексей громко вздохнул и закрыл глаза, надеясь уснуть.
В другом подъезде дома, где жила Людмила с Николаем кто-то тяжело поднимался по ступеням. Перед дверью квартиры молодой мужчина пригладил растрёпанные волосы и бесшумно открыл замок своим ключом. Это был Игорь, который хотел незаметно проникнуть домой. У него зарождались серьезные отношения с девушкой, на которой он собирался жениться. Девушка была симпатичная, очень общительная, чем напоминала ему мать, но в отличие от Людмилы девушка была спокойная, миролюбивая. Они с ней пока ни разу не ссорились и во всем находили взаимопонимание. Игорь был влюблен и совершенно не имел ни времени ни желания приглядывать за Ромкой. Днём Игорь работал в магазине, таскал тяжеленные ящики с товаром, иногда помогал раскладывать продукты в торговом зале. Кстати, именно в магазине он и познакомился с девушкой. Вечерами молодые люди ходили в кино, в парк, в кафе. Игорю не хватало часов в сутках, чтобы контролировать Ромку. Конечно, ему было искренне жаль, что брат попал в такой переплет с наркотиками, но, в конце концов, Игорь ему не отец. Пусть родители сами как-то с этим разбираются, а пока они были совершенно уверены в том, что Ромка днём сидит дома взаперти, а вечером гуляет со старшим братом. Поэтому сейчас , как и в последующие две недели, Игорь тихонько пробрался в свою комнату, даже не заглянув к Ромке. Спит ли он в своей кровати, нет ли его дома вообще, сейчас Игоря это не сильно заботило. Не нянька он! Сестрица почти дома не появляется, все на Игоря решили повесить. Так что отсутствие Ромки долго не замечали. Пару раз в день кто-то из домашних видел его? Ну, и ладно, не до него сейчас, в самом-то деле…
Через две недели Маргоше оставалось сделать последний заезд в Серебристую Чащу с тем, чтобы распрощаться с ней, если не насовсем, то надолго. Каждый свой приезд за вещами Маргоша замечала, как ветшает раньше ухоженная и вычищенная до блеска квартира. И Алексей выглядел из рук вон плохо, но что она могла поделать.
–Хоть попрощаться Олега привезёшь? – спросил муж.
–Мы не на северный полюс уезжаем, – Маргарита Васильевна пожала плечами, – ты в любой момент можешь заезжать к нам, к сыну. Зачем ты трагедии выдумываешь?
Конечно, в душе-то Маргоша надеялась, что Алексей не будет часто наведываться, но из вежливости решила поиграть в его игру. Алексею вдруг стало казаться, что он пострадавшая сторона в этой истории.
Вечером Маргоша спросила у сына, скучает ли он по Серебристой Чаще и по отцу. На что ее серьезный подросток ответил без промедления:
–Я вижу сны про Серебристую Чащу, и они плохие. Отца я увижу, когда мы с тобой поедем за документами. Перед самым началом учебы.
Маргоша облегчённо вздохнула, а мать, сидевшая рядом на кухне заметила, что у Олега появились новые друзья во дворе.
–Я думаю, что Олег приживется здесь. Уже прижился, верно? – и она хитро сощурилась на внука.
Маргоше подумалось, что у них появились общие секреты. Она встала к раковине и принялась за посуду. То, что Олег с бабушкой нашли общий язык, ее радовало. Ее, вообще, последнее время все радовало. Новая школа, новые коллеги, новые будущие ученики. Школа, в которой ей предстояло работать, а Олегу учиться, находилась в двух кварталах от них. Конечно, это расстояние не шло ни в какое сравнение с расстоянием до школы в Серебристой Чаще. Школа в поселке была видна из окна их квартиры, что всегда стирало грань между работой и отдыхом. Маргарита Васильевна возвращалась с работы и не могла стать снова самой собой, снова обычной женщиной, потому что из окна она видела кабинет учительской или своих учеников, на которых нужно влиять, которых нужно исправлять, корректировать, контролировать. Может это и сделало отношения между нею и Олегом такими искусственными, похожими на сценку из детского спектакля. Из-за того, что она всюду и везде вела себя одинаково. В школе и дома Маргарита Васильевна играла роль образцовой преподавательницы русского языка и литературы и ответственного классного руководителя, который бдит за нравственным обликом своих учеников. Стоило ослабить тогда контроль, стать настоящей, обычной мамой, которая может вспылить и не обязана всегда вежливо улыбаться. Но все в прошлом, слава богу!
Зато у Людмилы из соседнего подъезда с самоконтролем все было очень грустно. Она заметно сдала после истории с Ромкой и срывалась на мужа ещё чаще, чем обычно. Николай только крепко сжимал рот, чтобы ненароком не брякнуть неосторожное слово. Пока родители ругались, Ромка таскал деньги из тайника, который мать устроила в ванной. Прямо под потолком была небольшая полочка, где обычно хранились грубые куски хозяйственного мыла. Ромка однажды заметил, как мать что-то напевала себе под нос и, стоя на стульчике, шарила рукой по полочке. Ромка ещё тогда подумал, отчего у нее такое хорошее настроение. Что ее могло привести в такое умиротворённое состояние? Коричневые бруски хозяйственного мыла? С тех самых пор Ромка сам регулярно шарил рукой по полочке и иногда выуживал оттуда то банкноту, то тоненькую пачку денег, перетянутую резинкой. Когда Ромка спускался со стула после своих поисков, то всегда боялся воротом рубашки зацепиться за железный крюк, который торчал из стены прямо под полкой. И Людмила всегда замечала этот крюк, с которого давно облезла краска, и он был почти черным. Для чего сюда его втиснули? Людмила никогда не пересчитывала, сколько у нее накопилось в тайнике денег. Она этого не делала специально, готовила для себя сюрприз. Думала, что будет туда класть пусть по мелочи, но часто, а потом встанет на большую стремянку и вытащит уже хорошую сумму. И может быть тогда Людмила позволит себе купить красивый модный костюм, состоящий из стильного пиджака и укороченной юбки, и они вдвоем со взрослой уже дочкой будут попеременно в нем щеголять. Поэтому Людмила докладывала деньги на полочку в ванной, всегда стоя на кресле или табуретке, чтобы не было видно, сколько там уже лежит. А Ромка забирал с полки деньги, подставив стул, потому что, если бы он понес в ванную стремянку, мать бы сразу догадалась, зачем ему это.
В тот тоскливый день, когда до окончания летних школьных каникул оставалась всего одна неделя, тучи сошлись в поселке Серебристая Чаща. Темные, мрачные тучи. Их нагнал ветер с каких-то далёких злых гор, где днём и ночью воют волки и кличут беду. С самого утра Людмила ощущала на себе тяжесть этого дня. Она все списывала на перепады давления, на магнитные бури, на что угодно, только не на злой рок, который решил нанести в тот день свой завершающий удар. Утром они с мужем встали как всегда засветло. Казалось, что ещё ночь. Людмила была жаворонком, и ранний подъем ее бодрил. Николай, наоборот, любил засиживаться до полуночи, а утром еле держал глаза открытыми. Хоть спички вставляй. По молодости Людмила злилась на него, что он может спать до обеда. Она все дела переделает, детей умоет, накормит, суп приготовит, а он, знай себе, храпит на весь дом, спит сном богатырским. Людмила была несдержанной, и не добудившись мужа, поливала ему на лицо холодной водой из графина. Иногда просто брызгала. Пока они были молодыми супругами, Николая это совсем не злило. Он просыпался, смеялся, так же громко, как и храпел, бегал за Людой, чтобы ущипнуть ее в отместку. Потом они стали старше, и Николая уже не веселило неожиданное и довольно неприятное пробуждение. Как-то раз Людмила будила его по старинке, холодной водой из графина, а Николай вскочил и схватил ее больно за птичье запястье. Людмила взвизгнула и начала причитать, что он ее бьёт, и как ему не стыдно. С тех пор Николай избегал хватать Людмилу за запястья и, вообще, делать что-то такое, что она могла расценить как нападение. Хотя ему иной раз очень хотелось хоть как-то на нее воздействовать и приструнить. Людмила ещё тогда подумала, что муж охладел к ней. Она не сильно горевала. Никто ещё на пятом или десятом году брака не может сохранить свежести чувств. Сказки это для юных девушек. Она женщина мудрая и взрослая. Ну, охладел. Проблема-то в чем? Уж лучше такой муж пусть будет у нее. Спокойный, надёжный увалень. Не нужно ей такого, как у учительницы, например. Пусть он и побогаче будет, но ведь все знают, какой он грубый, все знают, что жена его синяки пудрит перед уроками. Сейчас-то муж ее уже пожилой человек, наверняка, перестал важничать, но по молодости, что было! Разве можно такое забыть? Она, Людмила, не смогла бы продолжать жить с тем, кого боится. Николая, даже пьяного, даже сердитого, голодного, любого она никогда не боялась. Если он позволял себе лишку, то сам бывал скорее бит. Бит своей маловесной тщедушной женушкой.