Дэвид Льюис
Путеводные звезды. Секреты навигации мореплавателей островов Тихого океана
В поисках мореплавателей
В регионе Тихого океана популярна история о том, как капитан шхуны, не веря в удивительное умение тихоокеанских островитян найти путь к дому откуда бы то ни было, однажды в штормовую и беззвездную ночь убрал компас и сказал своему полинезийскому экипажу, будто прибор сломался. При этом капитан заявил, что без компаса, якобы, он потерял направление. Могли бы полинезийские моряки повести судно вместо него?
Когда шхуна прибыла к берегу, капитан спросил: «Как вы определили местонахождение острова?».
«А в чем проблема? – последовал ответ. – Он всегда был здесь».
Как эти малограмотные полинезийские моряки умудрились найти и удержать точный курс, когда шел дождь и судно окружала темнота? Вряд ли их методы отличались от тех, что помогли бессчетным поколениям их предков исходить Тихий океан вдоль и поперек. Я встретил такого человека в лице Калони; но ведь он, наверняка, не единственный! Как нам разыскать этих людей – вот в чем вопрос. Было ясно, что поиск наугад ни к чему не приведет.
Кругосветное плавание катамарана «Реху Моана» закончилось в Англии[2]. Как это ни печально, но там мы расстались с ним, и взамен приобрели «Исбьерн», ведь этот 39-футовый кеч с двигателем и дальностью плавания 2000 миль был нам крайне необходим. Ко мне с моей бывшей женой и двумя нашими маленькими дочками, прошедшими вокруг земного шара на «Реху Моана», присоединился мой 19-летний сын Барри, и вся команда отправилась на «Исбьерне» до Фиджи. Там кеч остался под командованием Барри, а остальные улетели в Канберру. Мои новые коллеги из Австралийского национального университета помогли осуществить «ускоренную» программу поиска материалов. При этом главной задачей было фотокопирование связанных с исследованием фрагментов из документов и книг, найденных в недрах библиотеки, а подробное их изучение отложено до лучших времен. Но это никоим образом не решало проблему поиска иголки в стогу сена, а именно, выяснения, на каком из бесчисленных островов жили мореплаватели, использовавшие местные традиционные способы навигации. Из Англии мы отправили почти 50 писем островитянам, ученым, чиновникам и активным яхтсменам. Их число вскоре возросло до 150, и постепенно стали вырисовываться наиболее интересные для поисков места.
Желая быстрее начать наше плавание для «открытия прошлого», я вылетел назад на Фиджи. Но надежды на скорый выход в море были разбиты плачевным состоянием двигателя. Тридцать лет коррозии и усталости металла сделали свое дело. После бесконечно тянувшихся недель отчаянных усилий вмешался один отзывчивый голландский морской сюрвейер, и до того безразличные торговые фирмы вдруг проявили интерес. Хотя в том, что наше предприятие продолжилось, в первую очередь была заслуга Барри, упорно не желавшего зависеть от преклонного возраста двигателя типа «полудизель», который оказался был на десять лет старше его.
Моя цель была достаточно проста – в качестве ученика навигатора совершить океанское плавание там, где все еще использовались морские каноэ. При этом в условиях временного отсутствия навигационных приборов и карт «Исбьерном» должны были управлять островные мореплаватели. Единственным отличием от эксперимента, проведенного на «Реху Моана», являлось то, что там один из членов экипажа находился на подстраховке, производя расчеты по звездам, но результаты держал в тайне. В этот раз дублирующая проверка не проводилась (на практике умение наших учителей оказалось таковым, что никакой подстраховки не понадобилось).
Наконец, «Исбьерн» был готов к выходу в море. Однако длительная задержка привела к тому, что наступил сезон ураганов. И все мои мысли были заняты только тем, как скорее уйти из опасных вод Фиджи. Я решил, что нашей ближайшей целью станут Соломоновы острова. В том районе мы не встретим местных специалистов по астронавигации, зато, по крайней мере, избежим встречи с тропическими ураганами. Но я глубоко ошибался и в том и в другом.
Заканчивался 1968 год. Когда мы вышли из порта Сува, был ноябрь. На первом этапе плавания следовало пройти архипелагом Фиджи, где в любой момент можно было найти много мест-убежищ от урагана – на расстоянии до северного берега самого северного из этих островов. Там мы намеревались выждать благоприятную погоду и затем проскочить открытым морем на северо-запад до тех районов, где зона действия ураганов, якобы, заканчивается. (Так как за ураганами появляются циклоны, возможно, здесь уместно упомянуть, что «ураганы», «циклоны» и «тайфуны» являются словами, употребляемыми в разных районах для обозначения одного и того же ужасного феномена – тропического вращающегося шторма).
Тогда я еще не знал, что поиск, который начинался в западной части Тихого океана, растянется до дистанции, значительно превышающей половину экватора, то есть намного дальше, чем предполагалось. Кроме того, мы не имели никакого представления о том, каковы будут результаты, хотя во мне преобладал глубокий пессимизм, так как внеплановая задержка, вызванная проблемами с двигателем, ввергла меня в состояние тревоги и депрессии. Наша миссия, сначала казавшаяся такой многообещающей, теперь выглядела глупой и тщетной. Я удрученно думал, что мы вообще не найдем местных мореплавателей, а если и найдем, они нам ничего не расскажут. Наиболее вероятным исходом этой затеи мне представлялась напрасная трата времени и денег, выделенных университетом.
Как это ни удивительно, но судно двинулось все-таки в путь. Совершив послеполуденный переход под двигателем до острова Вити-Леву, мы остановились на ночь в одной из прибрежных бухточек, привязавшись к палам у кораллового пляжа, отсвечивавшего белизной в наступающих сумерках. Когда двигатель прокашлялся и замолк, жужжание цикад повысилось до пронзительного крещендо тропического хора, который приветствует путешественников у самого берега, но уже через минуту ухо отказывается воспринимать эту мелодию, и вскоре вы полностью забываете о его существовании. Раздевшись и скользнув в теплую воду, поглощенный мрачными мыслями, я держал швартовный трос и брел по пояс в воде, когда слегка ощутил, как что-то царапало мои бедра. Какое-то время это было даже приятно, напоминало романтическое прикосновение длинных женских ногтей. Но потом я очнулся и резко выскочил из воды, одновременно стряхивая с себя огромного краба.
Следующим утром, когда мы пытались запустить двигатель, металлическая лента, удерживавшая его стартер в нужном положении, разломилась пополам. Черт возьми, что мы могли сделать? Искушать судьбу, попытавшись проскочить россыпь окружавших нас рифов только под парусом судна с полными носовыми обводами, нельзя, однако бежать назад в Суву, признав поражение в самом начале плавания, представлялось абсолютно неприемлемым. Там, где мы находились, рассчитывать на постороннюю помощь не приходилось – единственным признаком «цивилизации» вблизи нас была куча ржавых консервных банок.
Как бы безобразно эти банки не выглядели, но именно они оказались нашим спасением. Сообразительный Барри с помощью ножниц для резки проволоки и медных заклепок соорудил из жестянки новую ленту. Она не только выглядела, да и на самом деле была хрупкой, пугающе тряслась и вибрировала при нажатии кнопки стартера. Но двигатель выстрелил, затрещал и начал ритмично работать. Мы опять двинулись в путь.
Три дня спустя метеопрогноз сообщил о хорошей погоде, и мы направились в открытое море проходом в барьерном рифе Вануа-Леву. Капитан Блай, ускользнувший от боевых каноэ островитян Ясава, наверное, был рад не меньше, покидая Фиджи, хотя также и по совсем другим причинам.
Сезонный перерыв между северо-западным муссоном и юго-восточным пассатом принес переменные ветра и штили. С явно недостаточной площадью парусов, без помощи мотора, «Исбьерн» не впечатлял при следовании против легкого встречного ветра, но когда паруса наполнялись, небольшой мощности двигателя хватало, чтобы справиться с дрейфом и увеличить скорость до внушавших уважение четырех узлов (или около того). На малых оборотах двигатель потреблял не более галлона дизтоплива в час и, важный момент, его износ был минимален.
Мы прошли одинокий остров Тикопиа и на ночь стали на якорь без разрешения администрации в вершине бухты Грасьоза (Graciosa Вау) в Ндени (Ndeni). Это место, сейчас такое мирное, пять столетий назад впервые познакомило жителей острова Санта-Крус с западной цивилизацией в лице алчных и кровожадных вельмож Менданьи (Álvarode Mendanade Neyra). Еще две сотни миль открытым морем – и далее мы последовали вдоль берегов больших материковых Соломоновых островов Сан-Кристобаль (San Cristobal) и Малаита (Malaita). Но по мере приближения к острову Гуадалканал (Guadalcanal) капризный двигатель начал зловеще стучать и выбрасывать такие облака маслянистого дыма, что еще один его выход из строя был явно неизбежен. Нам повезло, через две недели после выхода с Фиджи взору открылась столица Соломоновых островов Хониара (Honiara) на Гуадалканале.
Теперь не оставалось выбора, кроме как прервать свое продвижение вперед и, отвернув в сторону, пересечь пролив Айрон-Боттом-Саунд (Железное Дно – назван так из-за 48 утопленных здесь в бою военных кораблей США и Японии) и следовать к государственной военно-морской ремонтной базе на острове Тулаги (Tulagi). Благодаря отзывчивости морского департамента был произведен самый тщательный механический ремонт двигателя за символическую цену. Этим наше предприятие было спасено; двигатель получил вторую жизнь, сумев проработать почти 3000 часов между Англией и последним безвозвратным выходом из строя накануне прибытия в Сидней.
По окончании ремонта в Кулаги мы пошли назад в Хониару, где мои дурные предчувствия о том, что нам никогда не найти туземцев-навигаторов, были некоторым образом рассеяны сведениями о нескольких опытных местных капитанах каноэ с острова Тикопиа. Одни находились на самом острове Гуадалканал, а другие – в поселении Нукуфера (Nukufera), примерно в 60 милях отсюда. Перед отправлением на встречу с ними я подумал, что заслужил выходной. Когда один окружной надзиратель, как мне сказали, выезжал на инспектирование в окрестные горные районы, я решил присоединится к нему.
«Можно мне поехать с ним?» – спросил я окружного комиссара Теддера (Tedder). «А вы в хорошей физической форме?». «Да, конечно», – беззаботно ответил я, и на следующий день пожалел о своей самоуверенности.
Надзиратель оказался того же возраста, что и Барри. Здоровенные носильщики, казалось, были скроены из сплошных мускулов. Там, где я спотыкался о грязные корни, резался и царапался о густой подлесок, они скользили по джунглям беззвучно и явно без усилий, словно призраки. Когда мы преодолели два 2000-футовых горных гребня, была сделана краткая остановка в деревне Тиномити (Tinomeati).
«У этого места название английское», – сказал Крис, один из носильщиков.
«Что-то не похоже».
«Да вы еще едите их, по-нашему булламакау (bullamakau)».
«А! «Тин ов Мит», консервы!» – воскликнул я, раздражаясь от собственной несообразительности. («Tin of Meat» созвучно с названием Тиномити – прим, перев.).
С большой опаской я смотрел на хребет Голден-Ридж (Golden Ridge), последнюю и самую крутую преграду, возвышавшуюся перед нами. Мы скользили и пробирались наверх, пока меня буквально не начало шатать от усталости. Снова и снова мне приходилось валиться на землю рядом с илистой тропинкой, чтобы восстановить дыхание и дать передышку ноющим конечностям. С благодарностью воспринимал прохладу лившего, как из ведра, дождя. Крис терпеливо оставался рядом, пока я отдыхал.
Казалось, прошла вечность, прежде чем мы добрались до жестяной избушки, где должны были остановиться на ночлег, и тогда я услышал, как бригадир носильщиков философски изрек:
«Эта парень совсем поломалась. Его по пути помрет».
Затем, увидев, как я пробираюсь по поляне, он успокаивающе добавил: «Его помрет, но не совсем».
Теперь я мог дать отдых своему телу, но вскоре мои мысли пришли в беспокойное смятение. Усиливавшийся шум ветра, заглушавший даже барабанную дробь проливного дождя, явно предупреждал, что надвигалось нечто-то куда более серьезное, чем моя физическая усталость. Поднимался томберуа (tomberua), Большой Ветер, и до наступления ночи он проявил себя во всей красе. Ветер с рёвом налетел на горы; затем, заглушая его, с грохотом начали падать гигантские деревья, которые сминали все на своем пути. Это был настоящий циклон.
Иначе чем преступной мою неосмотрительность назвать было нельзя. Ведь циклон предсказывали метеорологи. Не важно, что перед тем, как мы отправились в джунгли, тревогу посчитали ложной, и официально это место находилось вне зоны опасности. Дело в том, что я оставил Барри на борту «Исбьерна» на открытой якорной стоянке при вероятности возникновения тропического урагана – и сброшенная со счетов вероятность обернулась чудовищной реальностью.
У меня не было с ним связи, и ничего нельзя было сделать. Даже если бы шторм прошел быстро, понадобился бы, по крайней мере, еще один день для того, чтобы разлившиеся теперь реки, преградившие путь назад к побережью, стали проходимыми. Мы с несчастным видом толпились у мерцавшей штормовой лампы и так неподходяще опасной для ситуации керосинки, а хижина тряслась и скрипела. Во время Второй мировой войны здесь располагалась штаб-квартира австралийских партизан, боровшихся с японцами; кое-кто из пожилых носильщиков даже принимал участие в тех сражениях.
Человек с острова Рендова (Rendova), расположенного в северной части Соломоновых островов, присоединился к воспоминаниям о тех далеких днях. Его деревня, сказал он, находилась на берегу огромной естественной гавани, в которую однажды в поисках убежища вошла целая японская флотилия. В горы был направлен гонец с этой новостью для австралийского берегового наблюдателя, чтобы тот передал по радиосвязи информацию пилотам бомбардировщиков в Хендерсон-Филд (Henderson Field) на Гуадалканале.
Тем временем жители деревни собрались на вершине холма, чтобы, как в театре, наблюдать за ходом ожидаемого сражения. В деревне осталась лишь группа мужчин, которые держали наготове каноэ для спасения сбитых американских летчиков. Одним из них и был человек из нашей компании. Гребцы на каноэ действительно спасли экипажи трех самолетов.
«Вам не было страшно?» – спросил я, пытаясь представить этих совершенно не защищенных людей в их утлых челнах среди взрывавшихся бомб и летающих снарядов.
«Да, мы очень сильно трястись», – признался он.
Я был восхищен такой скромностью и такой отвагой.
Следующим утром я и Крис распрощались с остальными, благоразумно остававшимися на месте членами группы, и предприняли попытку добраться до берега. Ветер ослабевал, дождь стал реже, но реки все еще были полны до краев. Я быстро потерял счет ручьям, которые мы переходили по грудь в воде, и кое-где пришлось даже переплывать. Преодолевать их было трудно, но все-таки возможно, и мои надежды стали оживать. Мы подошли к последней реке, большой Налимбиу (Nalimbiu). Она широко разлилась, непомерно раздувшийся желтый поток ворочал огромные деревья, словно травинки. Наш путь прервался.
На следующий день, проведя ночь в гостеприимной близлежащей деревне, мы вернулись к реке и обнаружили, что вода в ней спала, но уровень все еще был очень высокий. Крис нарезал веревок из лиан и попытался сплавить их свободные концы жителям деревни на другой стороне. Но это ему не удалось. Нам явно следовало продумать, как решить эту проблему.
Крис скрутил элегантную сигарету из листа моего полевого блокнота, явно не беспокоясь о том, что сухих спичек у нас не было, вырезал футовую палку из принесенного рекой ствола и заострил ее. Затем, навалившись всем весом на палку, он начал быстро тереть ею в прорези, сделанной в стволе. Вскоре образовалась кучка древесных опилок, и менее чем через полминуты она начала тлеть. Отставив палку в сторону, изобретательный носильщик быстро нагнулся, прикурил и, присев на корточки, с довольным видом затянулся.
В этот момент прибыла помощь со стороны. Группа молодежи предложила переплыть реку. Я опасливо смотрел на образовавшиеся от прилива стоячие волны, на которых все еще покачались ветви и маленькие деревья. Казалось, уже ничего не придумаешь. Но вскоре был построен маленький плот для моих вещей, и четверо молодых людей удачно переправили его на другую сторону. Затем настала моя очередь. Борясь с волнами и часто погружаясь в воду, я доплыл до противоположного берега и уже почувствовал ногами дно, однако, не удержался на перекатывавшихся по нему камнях. Меня быстро снесло за изгиб реки, но две пары сильных рук парней, которые пересекли реку раньше, схватили меня и вытащили на безопасный берег.
«Люди сильно плакать, думать ты пошел тонуть», – восклицал деревенский старейшина, наблюдавший за моим фиаско с утеса над рекой. Те же мысли посетили и меня. К счастью, в моем рюкзаке нашлось довольно много табака, припасенного для обмена, и я с благодарностью вручил его моим спасителям.
Джунгли остались позади, и дальнейший отрезок пути проходил по равнине, заросшей травой аланг-аланг (rolling kunai). Теперь я был полностью занят беспокойными мыслями о Барри. Моя тревога все усиливалась, но получить какие-либо сведения о нем было невозможно.
Только когда мы добрались до Хониары, выяснилось, что у Барри все в порядке. По части морской практики он оказался более предусмотрительным, чем я. При самых первых признаках серьезной опасности Барри снялся с якоря и помчался в укрытие в естественную гавань Тулаги. Пока я страдал от вполне заслуженных угрызений совести, его с распростертыми объятьями принимал персонал военно-морской базы. Барри был очень горд, и для этого у него были все основания.
К проживавшим на Тикопиа местным мореплавателям подход найти было нелегко, но мы смогли договориться о встрече с моряками с Гуадалканала и о посещении Нукуфера для того, чтобы побеседовать с ними. Пока же мы с Барри активно занимались закупками. Запасы солонины, риса и корабельных галет (нашей основной еды) были в норме. Мы дополнили их свежим тало (talo – колоказия), ямсом, плодами хлебного дерева, апельсинами, бананами и кокосами с местного рынка. Заполнили банки с керосином для керогаза, в топливные танки залили дизтопливо, а две запасных бочки объемом 44 галлона каждая надежно закрепили тросами у грот-мачты. Мы запаслись и множеством подарков: для детишек – сладостями и жевательной резинкой (так как ее можно передавать по кругу, и никто не останется внакладе); для взрослых – фабричным табаком и мачете, которые были приобретены в магазине с замысловатым названием «Крыло дорогой Кван» и придерживались нами для особых случаев. Мачете давно слывут важным предметом торговли, что явствует из следующей забавной истории.
В начале XX столетия в южных морях английские и немецкие торговцы отчаянно конкурировали между собой. Давно миновали дни, когда бойко шли дешевые безделушки, и местные жители, особенно меланезийцы, весьма разборчиво стали относиться к качеству приобретаемых товаров. Хитрые немцы устроили соревнование со своими конкурентами: кто из них пробьет бочонок одним ударом трехфутового мачете. К конфузу англичан отличная сталь «Золинген» прорубила и бочонок, и железные обручи, и все остальное. И те же обручи оказались непреодолимым препятствием для бесславно погнувшихся бирмингемских лезвий.
Потный, пыльный и измученный экипаж «Исбьерна» с трудом дотащил покупки с рынка до судна. Нам очень хотелось искупаться, но бухта с ее незавидной репутацией прибежища для акул к этому не располагала. Подъехавший приятель окликнул нас из машины.
«Эй, прыгайте в авто! Вам обоим, похоже, не помешало бы окунуться. Как смотрите, чтобы проехать на пляж около аэропорта?». Мы с благодарностью воспользовались его приглашением, и вскоре мчались между рядами пальм. Однако мое самое яркое воспоминание об этом дне связано не с купанием, вполне освежающем, а с одним объявлением.
В Хониаре полно памятных знаков, посвященных Второй мировой войне, примерно такого содержания (я воспроизвожу по памяти): «Седьмой корпус морской пехоты США пробился за этот рубеж 11 октября и отступил назад 12 октября». Так как пляж, куда мы направлялись, был местом первой высадки корпуса морской пехоты США, я ожидал, что установленная там памятная вывеска будет соответствующего содержания. Ничего подобного в тексте не было. Памятку установил здесь Совет города Хониара с целью искоренения антисанитарных обычаев, она гласила:
«В приказном порядке запрещается справлять большую нужду на этом пляже».
Думаю, что это изрядно повеселило бы тех морских пехотинцев, прошедших горнило сражений, которые здесь воевали когда-то.