Дэвид Гейдер
Dragon Age. Призыв
– Сны, которые не являются просто снами, – это видения, – отрывисто проговорила Фиона. – Поскольку Тень – это отражение нашей реальности, какой ее видят духи, ее можно использовать для истолкования этой самой реальности. Мы, маги, ищем видений. Мы выискиваем в них черты реальности и пытаемся прозреть истину за пределами нашего сознания. Однако более или менее сильное видение может посетить кого угодно. И когда это случается, нельзя не обращать на него внимания.
– Видения, – скептически повторил Мэрик. – Значит, вашего командора посещали эти самые видения? И поэтому вы здесь? Только поэтому?
Магичка вскинула хрупкую ладонь, и над ней вспыхнул, пульсируя, крохотный шарик огня. Он медленно вращался, источая ослепительный свет, который мгновенно озарил весь лагерь. Мэрик ощутил, как его лица коснулась волна жара.
– Видения, ваше величество, безусловно, куда менее примечательны, чем многие, очень многие чудеса, которые существуют в этом мире.
Фиона качнула ладонью, и огненный шарик исчез. И пламя костра вдруг показалось Мэрику уже не таким ярким и жарким.
Она права. Та ведьма из Диких земель тоже маг, но значит ли это, что он должен безоговорочно довериться магии? И видениям? В этом король не был уверен.
Фиона уселась на свой мешок, все так же, в упор и с неприкрытым осуждением, глядя на Мэрика. Он притворился, что поглощен чрезвычайно важным делом – растирал озябшие руки, упорно глядя в огонь. У костра воцарилась неловкая тишина, и никто, похоже, не спешил ее нарушить. Ута смотрела на магичку с явным сочувствием, но почему – Мэрик понятия не имел. Жюльен и Николас снова принялись перешептываться. При этом Жюльен поглядывал то на Мэрика, то на Фиону, – очевидно, разговор шел именно о них; но что говорил Николас своему другу – разобрать было невозможно.
– Мы верим Женевьеве, – сказала вдруг Фиона. Услышав ее голос, Жюльен и Николас вздрогнули и удивленно уставились на нее. Мэрик не поднял глаз, хотя чувствовал, что взгляд эльфийки вот-вот просверлит его насквозь. – Мы ей верим, – повторила Фиона, – и поэтому мы здесь. Что бы мне действительно хотелось узнать – почему здесь ты?
Вопрос повис в воздухе.
– Разве я вам не нужен? – наконец отозвался Мэрик, уже начиная раздражаться. – Разве не вы явились к моему двору именно затем, чтобы попросить о помощи? Было бы, конечно, весьма любезно с вашей стороны сообщить при этом, что весь ваш замысел основан исключительно на видениях, явившихся одной из вас. Что же, в следующий раз буду задавать побольше вопросов.
– Это она просила тебя о помощи. – Эльфийка указала на Женевьеву. – Я знаю, почему она обратилась именно к тебе. Я знаю, какую именно помощь она надеется от тебя получить. Возможно, ты даже поверил тому, что она говорила. Но вот чего я совершенно точно не знаю – это почему ты решил пойти с нами.
– Защитить свое королевство – это недостаточная причина?
– Чтобы отправляться самому? Чтобы с такой готовностью двинуться навстречу опасности?
– Но ведь вам нужен был либо я, либо Логейн.
Фиона со скептическим видом поджала губы:
– Ты мог приказать ему пойти с нами.
– Не уверен, что он подчинился бы.
– Я готова биться об заклад, что он, независимо от твоих желаний, сам вызвался пойти вместо тебя.
– Как проницательно!
Фиона помолчала, не сводя с Мэрика прищуренных глаз. Мэрик кожей чувствовал напряжение, нависшее над костром. Жюльен и Николас замерли, прислушиваясь к разговору, гномка невозмутимо смотрела на костер. На миг Мэрику показалось, что эльфийка прекратит свои расспросы, но не тут-то было.
– У тебя ведь маленький сын? – осведомилась она.
– Да. Кайлан. Ему пять лет.
– И матери у него нет, верно? Возможно, то, что мы слышали в Орлее, ошибочно, но, как я поняла, королева Ферелдена умерла.
Мэрик с минуту молчал, отметив про себя, что никто из остальных Серых Стражей не вмешался в разговор и не предложил сменить тему. Возможно, они тоже задавали себе этот же вопрос. Мысль о ребенке разбередила рану, нывшую в душе короля. Словно трус, он предоставил Логейну рассказать мальчику, что его отец ушел. Кайлан этого никогда не поймет. Вначале исчезла мать, а теперь – отец?
– Все верно, – негромко подтвердил он. – Она умерла.
Фиона возмущенно поджала губы:
– И тебе не стыдно оттого, что оставил мальчика еще и без отца?
От прихлынувшего горя у Мэрика перехватило горло, но он изо всех сил постарался скрыть это чувство. Он скорее воткнул бы себе вилку в глаз, чем допустил, чтобы эта женщина с темными злыми глазами ликовала при виде боли, которую сама же в нем и пробудила.
– Он и так давно уже остался без отца, – ответил он, и даже ему самому собственный голос почудился неживым и тусклым. – Останься я в Денериме, это ничего не изменило бы.
– То есть ты сдаешься? И это – Мэрик Спаситель, великий король Ферелдена?!
Мэрика захлестнул гнев. Он думал, что предотвратит пророчество ведьмы, что будет действовать, а не сидеть и ждать, сбудется оно или нет. Он думал, что ее предостережение для того, быть может, и прозвучало, чтобы он оказался здесь, но такого не ожидал. Чтобы его унижала и судила вот эта дерзкая магичка – это уж чересчур. Мэрик вскочил с колоды, рывком развернулся к эльфийке. Она ответила дерзким, бесцеремонным взглядом, как будто имела полное право его выспрашивать, и это лишь подлило масла в огонь.
– Мэрик Спаситель, – проговорил он отрывисто, словно сплевывая слова. – Тебе известно, что меня так называют, и ты уже решила, что знаешь обо мне все? Знаешь, какие чувства я должен испытывать? Хочешь рассказать мне, какой я отвратительный отец и каким должен быть королем?
Лицо Фионы смягчилось – но только на миг.
– Тогда, ваше величество, может быть, расскажете мне, какой вы на самом деле отец? – предложила она.
Мэрик развернулся спиной к костру. Порыв ледяного ветра ударил ему в лицо, вынудив остановиться. Король закрыл глаза, чувствуя, как морозит кожу холодный воздух. Оглушительный стук сердца понемногу стих, сменился уже знакомым безмолвием. Это напомнило Мэрику о тех вечерах, когда жизнь во дворце затихала и он удалялся в свои покои – лишь затем, чтобы там его обступила тоскливая пустота, грозившая поглотить его целиком. Сколько дней он прожил так – в окружении роскоши, слуг, всего, чему пристало окружать монарха, – однако все это не волновало его.
Какими словами сумел бы он объяснить это чужим людям?
– Истина, – пробормотал Мэрик воющему ветру, не заботясь о том, услышат ли его те, кто остался в лагере, – истина в том, что я не был отцом собственному сыну с тех самых пор, когда умерла его мать. Всякий раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю ее лицо, думаю обо всем, что могло быть у нас и чего уже никогда не будет. Кайлан такого не заслужил. Он достоин отца, который сможет смотреть ему в глаза.
Стылый ветер вновь хлестнул Мэрика по лицу, и он смолк, не в силах больше шевелить окоченевшими губами. И это было хорошо. Потом кто-то осторожно коснулся его локтя, и Мэрик, не ожидавший этого прикосновения, вздрогнул. Он открыл глаза, повернулся и увидел, что рядом с ним стоит Ута. Взгляд ее был исполнен сочувствия.
– «Мэрик Спаситель» – это всего лишь слова, – сказал он, обращаясь к магичке. Она все так же сидела у костра и даже не смотрела в его сторону. – Меня прозвали так, поскольку считается, что я спас Ферелден. Правда, однако, в том, что мне никогда и никого не удавалось спасти.
С этими словами он повернулся и пошел прочь от костра, навстречу крутящемуся в темноте снегу. Гномка не стала его удерживать, и, если все остальные и смотрели вслед, никто из них не сказал ни слова. Ему было уже наплевать, устроило ли эльфийку то, как он отвечал на ее вопросы. Пусть себе презирает его. В конце концов, ее обвинения не так уж и беспочвенны.
Мэрик брел по укрытым глубокими тенями сугробам. Наконец-то выглянула из-за туч луна, и ее серебристого сияния, отражавшегося от холодной глади снежного полога, было более чем достаточно, чтобы освещать ему дорогу. Король поднялся на гребень скалистого холма, глянул перед собой – и у него захватило дух. Отсюда как на ладони была видна вся долина – бескрайняя белизна под усыпанным холодными звездами небом.
Это было великолепное зрелище. Мэрик не знал, как долго простоял вот так, любуясь заснеженным простором. Дыхание облачками пара срывалось с его губ. Казалось, что эта долина протянулась до самого края земли, и ее безупречную гладкость нарушали лишь редкие сосновые рощицы. Отчего же он никак не может вспомнить, когда в последний раз любовался этакой красотой?
«Это мое королевство, – печально подумал Мэрик, – а я его теперь совсем не знаю».
Сзади донесся едва различимый хруст снега.
– Оставьте меня в покое, – не оборачиваясь, пробормотал он. – Неужели вам мало было тех расспросов?
– Мэрик, я прошу прощения, если мои Стражи оказались излишне бесцеремонны.
Это была Женевьева. Король поежился от холода и лишь сейчас сообразил, что она, пойдя вслед за ним, бросила свой пост. Быть может, решила закончить то, что начали ее подчиненные?
– Не подобает так обращаться с королем. Я напомню им о хороших манерах.
– Не нужно, – вздохнул Мэрик. И, плотнее запахнув меховой плащ, отвернулся от великолепия долины. Командор стояла в паре шагов от него, и ветер развевал ее белоснежно-седые волосы. Мэрик внутренне поежился под ее жестким оценивающим взглядом. – Я сам сказал, чтобы вы обращались со мной как с обычным человеком, – что же удивительного в том, что вы так и поступаете?
Женевьева ничего не ответила, хотя, судя по выражению лица, ее заботили не только неприятные минуты, пережитые Мэриком. Наконец она коротко кивнула, как если бы мысленно пришла к какому-то решению:
– Возможно, Мэрик, было бы лучше, если бы ты вернулся во дворец. К сожалению, мы не сможем сопроводить тебя туда, однако я подозреваю, что и один ты будешь в большей безопасности, чем с нами на Глубинных тропах.
– Ты передумала?
Женщина-командор выразительно изогнула седую бровь:
– А ты разве не передумал?
Мэрик не знал, что на это ответить, и затянувшееся молчание стало неловким.
– Я не виню тебя за недоверие к моим видениям, – наконец проговорила Женевьева – так мягко, что Мэрик испытал сильный соблазн ей поверить. – Им верят даже не все Стражи. Многие говорили, что мой брат мертв, а если это и не так, все равно уже ничего не поделаешь.
Она пожала плечами, подошла к Мэрику и, остановившись рядом, окинула взглядом ту самую долину, которой он восхищался несколько минут назад. Выражение ее глаз смягчилось.
– Мне нелегко было отпустить брата, когда для него наступило время Призыва. Потому, наверное, нелегко, что за много лет мы привыкли считать, будто это случится с нами одновременно. Я отправилась с братом в Орзаммар, вместе с гномами поднимала кубки в его честь, а когда все было кончено, стояла у самой печати и смотрела, как он уходит в темноту. – В голосе Женевьевы явственно звучала горечь. – Мой брат всегда был частью меня самой – все равно что моя собственная рука или нога. Оторвать его от себя, расстаться с ним было невыносимо. – Женщина искоса глянула на Мэрика. Глаза ее ярко и холодно блестели. – Однако именно я уговорила его принять свою судьбу. Я осталась. Когда случилось первое видение, это было как если бы он сам протянул руку сквозь тьму и коснулся моего сердца. Я чувствовала его так же верно, как чувствую свои руки и ноги. Я знаю, что это видение не было ложью.
Мэрик нахмурился. Новый порыв ледяного ветра просвистел между ними. Где-то далеко завыли волки, и этот одинокий звук, казалось, лишь явственнее подчеркивал безжизненную пустоту округи.
– Почему же ты раньше ничего об этом не сказала?
Женевьева невесело рассмеялась:
– И что бы ты обо всем этом подумал? – Она в упор глянула на Мэрика, и голос ее посерьезнел. – Я намерена отыскать брата, чтобы порождения тьмы не узнали того, что они узнать не должны. Если для того, чтобы предотвратить это, мне придется убить брата – я это сделаю. Мэрик, это вовсе не спасательная экспедиция. Я не спешу сломя голову на помощь брату – я всего лишь пытаюсь предотвратить катастрофу. – Она пожала плечами и, окинув взглядом долину, вздохнула: – И если есть те, кто не верит в это так, как верю я, – что ж, мне придется обойтись без них. Мне нужна твоя помощь, Мэрик, очень нужна. Однако, если ты не можешь повести нас на Глубинные тропы, лучше уходи, возвращайся к своему сыну. Никто не станет тебя за это винить, и меньше всего – я.
С этими словами командор Серых Стражей круто развернулась и пошла прочь. Именно так – ни уговоров, ни прощаний. Мгновение спустя она скрылась в снежной заверти, и Мэрик понял, что никто ему и слова не скажет, если он соберет вещи и вернется в Твердыню Кинлоха. Через пару дней он будет в Денериме, отменит тревогу, которую наверняка уже объявил Логейн, и, как посоветовала Женевьева, вернется к сыну.
При мысли о Кайлане Мэрик замер. Все твердили, что мальчик как две капли воды похож на отца, и сам Мэрик был, пожалуй, с этим согласен. Те же светлые волосы, та же форма носа, та же улыбка. Вот только глаза… глаза матери. Что скажет он, Мэрик, глядя в эти глаза, что ответит на их вопрошающий взгляд, как объяснит, почему и куда он уходил?
Легко представить, что скажет обо всем этом Логейн. Он, конечно же, обрадуется, но будет прятать свою радость за ворчанием по поводу тех хлопот, которые причинил Мэрик всем окружающим.
Куда труднее было вообразить, что сказала бы обо всем этом Роуэн. Мэрик помнил ее в лучшие годы – воином, женщиной, которая помогла ему возглавить мятеж и вернуть отнятое орлесианцами королевство. До тех пор пока болезнь не взяла над ней верх, она обладала неукротимым духом, и Мэрик втайне считал, что во многих отношениях Роуэн сильнее его. Ферелден они возрождали вместе, но всегда именно она сразу понимала, какое дело стоит продолжить, а какое – бросить, едва начав.
Мэрик попытался представить, что Роуэн уговаривала бы его вернуться к сыну. Для нее, матери, Кайлан, конечно же, был бы важнее любых других обстоятельств. Проблема в том, что Мэрик никак не мог в это поверить. Он мысленно видел Роуэн, сидящую в их покоях в своем любимом кресле у окна, видел бледное лицо, окаймленное волнами каштановых кудрей. Она отложила бы книгу и озадаченно взглянула бы на него.
– Ты вернулся, – не вопросительно, а утвердительно проговорила бы она.
– Да, я вернулся.
– Но разве ты не считал, что это важно?
– Роуэн, наш сын важнее, чем спасение королевства.
И тогда она улыбнулась бы лукаво, склонив голову к плечу знакомым жестом, который намекал Мэрику, что она ждала от него большего.
– Дурачок, я же говорила не о спасении королевства…
Голос ее был бы полон нежности, той самой нежности, которая возникла и окрепла за годы их брака, и все же Мэрику всегда казалось, что он не вполне ее достоин. Потом Роуэн, не вставая, протянула бы руку, и Мэрик шагнул бы к ней и…
…И видение исчезло, остались лишь лунный свет да с новой силой разгулявшаяся метель. Сердце короля разрывалось от боли. Ему казалось, что минула целая вечность с тех пор, как он был еще способен вспомнить лицо Роуэн. В последние годы все эти воспоминания мучительно ускользали, и их заменяли мимолетные ощущения, запахи, обрывки разговоров. Зато сейчас Роуэн была настолько живая…
Почти как видение.
Мэрик усмехнулся нелепости этой мысли, тем более что он даже не спал. Разве что на самом деле он и впрямь уснул, забрел далеко от лагеря и рухнул в глубокий сугроб, а теперь замерзает до смерти, погрузившись в блаженную сладость сновидения. С утра Серые Стражи, возможно, станут его искать, потом переглянутся, пожмут плечами и решат, что он, ни с кем не попрощавшись, вернулся в Денерим. Потом они уйдут на Глубинные тропы, а по весне какие-нибудь путники обнаружат увязшие в грязи останки Мэрика и, может быть, заодно стянут с него сапоги.
Занятная идея. Вопрос в том, насколько она вероятна.
Мэрик тяжело вздохнул и побрел к лагерю.
Глава 5
В отчаянье во тьме они сокрылись.
Погребальные Песни, 8:27
Когда начало светать и небо над самой линией горизонта едва тронули золотисто-розовые блики, Серые Стражи с оружием в руках собрались у входа на Глубинные тропы. Дункан внутренне напрягся – король Мэрик двинулся к двери. Самым обыденным жестом он достал каменный медальон, выточенный в виде восьмигранника, и вставил его в такой же формы углубление в самом центре двери. Тишину нарушил оглушительный скрежет, и поблизости испуганно вспорхнула стайка воронов.
Дункан неотрывно смотрел, как посредине двери возникает тонкая линия. Она превратилась в трещину, затем стала еще шире – и створки двери разомкнулись. Король с опаской отступил назад. Медленно, с надрывным каменным скрежетом дверь открылась, и за ней обнаружился туннель. Из черноты едва уловимо потянуло вонью разложения.
Серые Стражи ждали. Дункан был почти готов к тому, что из туннеля на них вот-вот хлынет орда чудовищ, но никого там не было. Только тишина.
Кое-кто из Стражей уже собрался войти, но остановился, услышав голос Жюльена.
– Погодите, – негромко сказал темноволосый воин.
Скрестив руки на груди, он молитвенно склонил голову, и почти все Стражи последовали его примеру. Дункан опустил голову и закашлялся. Молитвы всегда выводили его из равновесия.
– Пусть впереди меня только тьма, – напевно заговорил Жюльен, – но Создатель направит меня. Мне не суждено скитаться по неверным дорогам Загробного мира, ибо там, где Свет Создателя, нет тьмы, и ничто сотворенное Им не будет утеряно.
– Аминь, – прошептал Мэрик, и все остальные кивнули.
А потом они вошли на Глубинные тропы.
Почти сразу за входом начинались широкие ступени, и, когда Стражи двинулись вниз, Дункан едва подавил дрожь. Здесь было теплее, чем снаружи, что его безмерно радовало, но стылый холод сменился недобрым предчувствием, тревогой, от которой невозможно было отмахнуться. Юноше казалось, что он медленно входит в озеро омерзительной грязи и вонь постепенно заползает в ноздри, выворачивает тошнотой желудок, так что лишь силой воли принуждаешь себя сделать следующий шаг.
То же самое чувствовали и другие Серые Стражи. Дункан видел это по их мрачным, окаменевшим лицам, по тому, как руки крепче стиснули оружие. Все они обладали способностью чуять порождений тьмы, но сейчас Дункану казалось немыслимым, чтобы в этом гнилостном дыхании вездесущей скверны им удалось различить отдельных тварей.
Один только Мэрик не мог ничего учуять, однако спуск в темноту, похоже, воздействовал на него сильнее, чем на всех остальных. Он с опаской поглядывал туда, где гуще всего лежали тени, и лицо его в свете факелов стало пепельно-бледным. Дункана так и подмывало спросить у короля, что же такое произошло с ним восемь лет назад на Глубинных тропах, но в конце концов он решил, что делать этого не стоит. И так ясно, что ничего хорошего.
Путь по лестнице продолжался, казалось, уже несколько часов, когда на каменных стенах стали заметны первые следы скверны – тончайшие, словно паутина, нити черной гнили и глянцевитая слизь, покрывавшая все вокруг, точно масляная пленка. Дункан из любопытства потрогал ее – и обнаружил, что эта пленка на самом деле вовсе не влажная. На ощупь она оказалась сухой и гладкой, точно змеиная кожа.
Женевьева с сердитым видом схватила его руку и отдернула прочь. И предостерегла, чтобы больше ни до чего не смел дотрагиваться. Это слегка смутило Дункана. Вроде бы все они устойчивы к скверне порождений тьмы? Это же одна из тех немногих привилегий, которыми пользуются Серые Стражи.
– Раньше этого не было, – заметил Мэрик, внимательнее оглядывая стены. – Когда мы шли здесь в прошлый раз, не встречали подобного до самого тейга Ортан.
– Значит, скверна расползлась, – уверенно заключила Женевьева.
Келль окинул туннель внимательным взглядом. Дункан знал, что охотник чует порождений тьмы значительно острее, чем все остальные. Для него спускаться по этой лестнице было все равно что окунаться с головой в сточную канаву, однако до сих пор Келль виду не подал, что ему что-то досаждает.
– Скверна так близко от поверхности? – пробормотал он. – Что бы это значило?
– Что мы должны быть начеку.
С этими словами Женевьева выдернула из ножен меч и двинулась дальше. Все прочие беспокойно переглянулись, но последовали за ней.
Кажется, миновала целая вечность, прежде чем они дошли до конца лестницы. Тонны земли и камня, нависавшие над головой, гнетущая тьма, которая подступала со всех сторон, вызывали у Дункана удушье. Ему чудилось, что он с головой ушел в омерзительно вонючую жижу и напрягает все силы, пытаясь вырваться на поверхность.
Фиона, шедшая рядом, озабоченно посмотрела на молодого Стража.
– Тебе дурно? – прошептала она. – Вид у тебя неважный.
Дункан несколько раз судорожно сглотнул и вынудил себя сделать глубокий вдох. Приятного в этом оказалось мало.
– Кажется, меня сейчас стошнит.
– Надо же, как мило!
– Я не шучу! Неужели ты ничего не чувствуешь?
– Мы все чувствуем то же самое. Точнее, почти все.
В голосе Фионы промелькнула нотка неприязни, и Дункан сообразил, что она имеет в виду Мэрика. Тот шел впереди, рядом с Утой, явно не подозревая о том, какой убийственный взгляд сверлит ему спину.
Дункан ухмыльнулся:
– Я слышал, у вас с его величеством прошлой ночью в лагере вышла небольшая перепалка.
– Я его кое о чем спросила, только и всего.
– Женевьева, похоже, так не считала, – хихикнул он. – Приятно знать, что в кои-то веки она для разнообразия злилась не на меня.
Фиона раздраженно вздохнула. Подняв посох, она закрыла глаза и беззвучно прошептала несколько слов. Дункан ощутил, как струя магической энергии всколыхнула воздух, и тотчас же шарик в навершии посоха засиял. Яркий и теплый свет хлынул во все стороны, немного разгоняя темноту.
Спутники обернулись, с любопытством глядя на магичку.
– Не растрачивай силы, – бросила Женевьева, однако в голосе ее не хватало всегдашней категоричности. Наверное, даже она вздохнула с облегчением, когда тьма отступила.
– Ну вот. – Фиона улыбнулась Дункану, явно довольная собой. – Так легче?
– Ясное дело, что легче, вот только свет слепит глаза.
– А вот это уже ребячество.
Теперь Дункан различил на стенах туннеля, под слоем черной гнили и слизи, какие-то рисунки. Руны, подумал он, гномьи руны, правда, ему нипочем не разобрать, что они означают. Дункан как-то слышал, что гномы поклоняются камню. Быть может, эти знаки, которые они начертали на стенах Глубинных троп, – это слова молитвы? Молитвы, которая ныне осквернена… что ж, некая логика в этом есть.
Теперь Дункан отчетливо чуял порождений тьмы. Женевьева оказалась права. Им просто понадобилось какое-то время, чтобы освоиться. Невидимые в темноте, твари рыскали где-то на самом краю его сознания. Все равно как если бы кто-то маячил у тебя за спиной – его не видно и не слышно, ты просто знаешь, что он там.
Интересно, порождения тьмы тоже могут учуять Серых Стражей? Судя по словам Первого Чародея, ониксовые броши должны укрыть их, но как раз в этом Дункан не был уверен. Его брошь была приколота к кожаной куртке, и юноша повернул ее, чтобы подробнее рассмотреть при свете. В черной глубине броши колыхались, перетекая друг в друга, какие-то радужные пятна. На ощупь она была ледяная – точь-в-точь фонарь, заиндевевший на ледяном ветру. Дункан выпустил брошь и принялся рассеянно растирать онемевшие от холода пальцы.
– И что, Женевьева заставила тебя извиниться? – спросил он вслух.
Фиона одарила его озадаченным взглядом. Мысли ее явно были заняты чем-то другим, однако, сообразив, что он имеет в виду короля, магичка раздраженно закатила глаза. Дункану подумалось, что для эльфа глаза у нее очень даже хороши. У большинства ее соплеменников, которых он знал, были странные глаза – светло-зеленые или лиловые, невероятных оттенков и оттого, наверное, совсем чужие, нечеловеческие. У Фионы глаза были темные, выразительные. Проникновенные, как сказала бы мать Дункана. Она хорошо умела подбирать слова.
– Нет, не заставила, – отрывисто проговорила магичка. – И я не испытываю ни малейшей потребности извиняться.
– Он, между прочим, неплохой парень.
– Тебе-то почем знать? Ты с ним знаком ничуть не больше, чем я.
– Это все эльфийский характер, да? Я в Вал Руайо знавал многих эльфов, и все они так и норовили с кем-нибудь поцапаться. Даже те, кто вырос не в эльфинаже.
Фиона окинула его скептическим взглядом:
– Знаешь, у нас нет особых причин любить людей.
– Ясное дело, знаю. Мы, гнусные людишки, разорили Долы. Один мой знакомый эльф воображал себя долийцем, даже лицо разрисовал, чтобы быть похожим на них. Я уж думал, что он в конце концов сбежал в леса на поиски какого-нибудь там долийского клана, но потом оказалось, что его попросту загребла стража. Как бы то ни было, он все время только и говорил что о Долах.
Фиона резко остановилась и с такой силой стукнула посохом по каменному полу, что сияющий шарик в навершии на миг вспыхнул еще ярче. И слепому было бы видно, как разозлили ее слова Дункана.
– Дело не только в этом! Не только! Ты что, и вправду ничего не знаешь?
– Чего я не знаю? Что твоих сородичей сделали рабами? Это всем известно.
– Когда-то… – глаза Фионы яростно сверкнули, – когда-то эльфы жили вечно. Ты и это знал? Мы говорили на своем языке, возводили по всему Тедасу величественные строения, у нас была своя страна – причем задолго до того, как появились Долы.
– А потом вас сделали рабами.
– Да, магистры империи Тевинтер. Это было лишь одно из множества их преступлений, и притом не самое страшное. – Фиона отвернулась от Дункана, провела тонкой рукой над слоем скверны, покрывавшей стену туннеля. – Они отняли у нас все прекрасное. Они даже вынудили нас позабыть, какими мы были раньше. До того как пророчица Андрасте освободила нас, мы даже и не подозревали, чего лишились.
– Но Андрасте ведь была человеком, верно? Так что люди не такие уж плохие.
– Собственные сородичи сожгли ее на костре.
– Я имел в виду всех остальных.
Фиона оглянулась на него, бодро улыбнулась, хотя в глазах ее стыла неприкрытая грусть.
– Андрасте даровала нам Долы, новую родину, которая должна была заменить старую. Вот только в конце концов люди отняли у нас и это. Теперь мы либо прозябаем и нищебродствуем в ваших городах, либо скитаемся беззаконными изгнанниками, но и в том и в другом случае мы никому не нужны.
Дункан насмешливо ухмыльнулся ей:
– Ай-ай-ай, какое горе! Бедные эльфики!
Магичка замахнулась сияющим посохом, метя ему в голову, однако Дункан ловко отпрыгнул в сторону и залился звонким смехом. В угрюмом сумраке туннеля этот смех прозвучал особенно неуместно.
– Бессердечный я, да? – ухмыльнулся Дункан. – Я, знаешь ли, вырос на улице, так что, если ты искала доказательства, что не все люди плохие, от меня ты ничего подобного не дождешься.
– Ты сам это начал, – напомнила она.
– Заговорил насчет короля, да?
Дункан кивнул на спутников, которые к этому времени уже изрядно ушли вперед. Фиона спохватилась и прибавила шагу, чтобы нагнать их. Дункан зашагал рядом с нею.
– Знаешь, все то, о чем ты говорила… все эти события произошли так давно, что о них едва ли помнят и самые заядлые книжники. Эльфы давно уже не рабы.
– Ты так думаешь? – Фиона помрачнела, и голос ее вдруг опасно зазвенел. – Ты и вправду считаешь, будто рабство в наши дни взяло да и испарилось само собой?
– Даже если и нет, я могу побиться об заклад, что король Мэрик не имеет к этому ни малейшего отношения.
Эльфийка кивнула, не сводя глаз со светловолосого человека, который шел впереди. Словно почувствовав ее пристальный взгляд, Мэрик остановился и удивленно оглянулся. Фиона не отвела глаз, и он, явно смешавшись, притворился, что смотрит совсем в другую сторону.
– Я это знаю, – вновь кивнула Фиона.
– Ты у нас смышленая, так что, думаю, знаешь.
Фиона устало вздохнула:
– Он считает, что ему живется нелегко.
– Может, так оно и есть. Лично я нипочем не хотел бы стать королем.
– Отчего же? – Фиона сумрачно взглянула на Дункана, и в глазах ее опять вспыхнул гнев. – Подумай, сколько всего ты мог бы сделать, если бы стал королем. Ты мог бы всего добиться, мог бы все изменить…
Дункан пренебрежительно рассмеялся:
– Я вырос на улице, но даже бродяжке хорошо известно, что король не всемогущ и не всесилен. – Он двинулся вперед, но Фиона не тронулась с места – так и стояла, глядя ему вслед. – Не знаю, что там, по-твоему, он должен был бы изменить, но, может, ты лучше скажешь об этом ему, а не мне? А теперь я пойду узнаю, нет ли у него каких-нибудь пожеланий. Может, он пошлет меня за ночным горшком.
– Неужели до сих пор так и не посылал? – рассмеялась Фиона.
– Еще не вечер. Если будешь так сверлить его взглядом, ему наверняка срочно захочется на горшок.
Миновал час за часом, а они все шли по Глубинным тропам. Приметы скверны становились все многочисленнее. Углубления каменного пола заполняли отвратительного вида заводи, и Келль предостерег спутников, чтобы не вздумали даже коснуться этой влаги. Заодно он прикрикнул на Кромсая, и пес попятился от воды, мудро решив, что этим утолять жажду не стоит. Дункан склонен был с ним согласиться. В этих заводях плавали кости… неведомо чьи кости. И что-то шевелилось в глубине – возможно, черви, но Дункан предпочитал над этим излишне не задумываться.
Гуще стали и скопления черных наростов, напоминавшие гигантскую грибницу. Они бугрились на стенах, смахивая порой на громадные расплывшиеся ульи, из которых расползались, змеясь, черные щупальца. Все эти заросли покрывала уже знакомая маслянистая слизь. Время от времени ее вонь становилась настолько густой, что повисала испарениями в воздухе и едва не гасила факелы. Серые Стражи задыхались, давясь этой вонью, и только настойчивость короля побуждала их продолжать путь.
Мэрик, судя по всему, считал, что они идут в верном направлении. Отряд миновал уже несколько ответвлений, и только на первом король заколебался. Дункан, однако, заметил, что он вовсе не прикидывал, каким путем идти дальше. Взгляд его стал отрешенным, и он погрузился в воспоминания, о которых не стал говорить вслух. Когда же наконец Мэрик заговорил и указал направление, голос его прозвучал вполне уверенно.
Дункан мог только гадать, что таилось в тех ответвлениях, мимо которых они прошли. Все эти коридоры были похожи как две капли воды, и совершенно неясно было, каким образом Мэрик отличал их друг от друга. Должно быть, прежнее путешествие по Глубинным тропам отчетливо сохранилось в его памяти. В таком случае Женевьева, наверное, была права, решив обратиться за помощью именно к королю Ферелдена. Если бы они случайно свернули не в тот коридор – кто знает, что поджидало бы их в конце пути?
