Дэвид Фостер Уоллес
Бесконечная шутка
Вариантом решения проблемы, которую психологические консультанты телекоммуникационной индустрии нарекли видеофизиогномической дисфорией (или ВФД), стал, понятно, расцвет Масок высокого разрешения; и, что интересно, именно те предприниматели, которые тяготели к видеофонной обработке изображения в HD, а потом откровенно перешли к производству масок, вышли из кратковременной видеофонной эры и с рубашками, и вдобавок с солидной дополнительной прибылью.
Если говорить о масках, первоначальную опцию Фотографической Обработки Изображения в HD – т. е. взять наиболее льстящие элементы из множества льстящих фотографий данного телефонного абонента с разных ракурсов и – благодаря существовавшим в те времена программам работы с изображениями, уже опробованным первооткрывателями из косметической и правоохранительной областей, – совместить их в крайне привлекательный вещабельный лицевой коллаж высокой четкости с искренним, чуть наигранным выражением безраздельного внимания, – быстро вытеснила менее дорогая и экономящая байты опция (на основе все того же косметического и фбровского ПО) отливать улучшенное изображение лица на облегающей полибутиленовой маске, и скоро потребители обнаружили, что высокая цена перманентной маски для ношения благодаря чудодейственному эффекту на стресс и ВФД окупалась более чем, ну а удобные липучки для того, чтобы закреплять маску на затылке, и вовсе стоили копейки; и пару фискальных кварталов телефонные/кабельные компании укрепляли подточенную ВФД уверенность клиентов в себе, договорившись на сделку в формате горизонтальной интеграции, благодаря которой бесплатные услуги коллажа и маски шли в одном пакете с видеофонией. HD-маски обычно висели на маленьком крючке сбоку на телефонной консоли ТП, по общему признанию, с некоторым сюрреалистическим и нервирующим видом: отделенные от тела, пустые и сморщенные, – а в местах коллективного доступа, то есть в больших семьях или компаниях, имели место и потенциально неловкие конфузы из-за путаницы личностей при поспешном выборе не той пустой висящей маски из длинного ряда, – в целом маски поначалу казались жизнеспособным ответом индустрии на проблему внешнего вида, стресса и никсоновского эффекта.
(2 и, наверное, еще 3) Но теперь сложите естественный предпринимательский инстинкт всецело удовлетворять завышенные требования клиента с одной стороны с почти равно естественным искажением, с которым обычно себя видят люди, и тогда объяснится скорость полного выхода из-под контроля бума видеофонных HD-масок. Дело не только в том, что необычно трудно самостоятельно оценить, как ты выглядишь, хорошо или не ахти, – например, посмотри в зеркало и попробуй определить, где находишься в иерархии привлекательности, хотя бы приблизительно с той же объективной легкостью, с какой распределяешь практически всех остальных, хорошо они выглядят или не ахти, – но вдобавок оказалось, что инстинктивно искаженное самовосприятие потребителей плюс связанный с внешним видом стресс привели к тому, что потребители начали предпочитать, а затем уже открыто требовать видеофонные маски, которые реально выглядели куда лучше, чем они сами лично. Производители HD-масок, с радостью готовые предоставить не только правдоподобие, но и эстетические улучшения – волевые подбородки, мешки под глазами поменьше, замазанные шрамы и морщины, – скоро выбили из ниши рынка производителей изначальных миметичных масок. Во все более откровенной прогрессии всего за пару финкварталов большинство потребителей теперь пользовалось с видеофоном масками, настолько эстетически превосходящими их реальные лица в физическом разговоре, транслировали друг другу настолько ужасающе искаженные и улучшенные изображения себя, что наконец начал сказываться гигантский психосоциальный стресс и огромное количество абонентов вдруг вообще перестали покидать дома и общаться лично с людьми, ведь те, как они боялись, уже привыкли видеть по телефону их куда более красивые версии и при личной встрече испытают (как диктовала их фобия) то же эстетическое разочарование и крушение иллюзий, какое, например, могут вызвать женщины, которые всегда носят макияж, у людей, которые вдруг увидят их без макияжа.
Социальные страхи, сопровождающие феномен, нареченный психоконсультантами оптимистически нерепрезентативной маскировкой (или OHM), верно прогрессировали на фоне того, как крошечные грубые видеофон-камеры первого поколения усовершенствовались и обзавелись апертурой пошире, и теперь крошечные передовые камеры могли отразить и транслировать изображения более-менее в полный рост. Некоторые психологически неразборчивые предприниматели вывели на рынок ростовые полибутиленовые и полиуритановые 20-тантамарески – примерно как безголовые «силач» или «красотка в душе» для дешевых фоток на пляже, за которыми встаешь и кладешь подбородок на картонную подставку, только эти ростовые видеофонные маски были гораздо более продвинутые и достоверные. А стоило добавить различные 20-гардеробы, опции для глаз и волос, различные эстетические добавки, сокращения и т. д., как цены уперлись в потолок рыночных возможностей, хотя именно тогда социальное давление вынуждало покупать лучшие из возможных 20-ростовых образов, чтобы не чувствовать себя по телефону сравнительно уродливым. Тут уж любой скажет, как мало времени пройдет до того, как неугомонный предпринимательский драйв к идеальной мышеловке воплотится в виде Транслируемой Заставки (она же ТЗ), которая, ретроспективно, кажется уже реально острым концом гвоздя в гроб видеофонии. С ТЗ в лицевых и ростовых масках отпала необходимость – их заменило видеотранслируемое изображение, по сути, отретушированной до упора фотографии, с невероятно подтянутым, привлекательным, со вкусом одетым человеком, напоминавшим звонящего только в таких ограниченных отношениях, как, например, раса или количество конечностей, а лицо на фотографии было со вниманием сосредоточено на видеофонной камере из глубины пышно – но не нарочито – обставленной комнаты, которая лучше всего отражавший образ, который тебе хотелось транслировать, и т. д.
Заставки представляли из себя просто готовые к трансляции фотографии с высоким разрешением примерно диарамных пропорций, расположенные на пластмассовом кронштейне над зрачком видеофонной камеры, примерно как крышка для объектива. Чрезвычайно красивые, но не страшно успешные знаменитости из интертейнмента – те, которые в былые годы пополнили бы каст-листы на социальную рекламу – нашли себя на поприще моделирования для различных передовых Заставок видеофонов.
Поскольку Заставки были обычной и всегда готовой к трансляции фотографией вместо компьютерных обработок и улучшений, их можно было массово производить и назначать соразмерную цену, и, хотя недолго, Заставки помогали снизить напряжение между высокой стоимостью улучшенной ростовой маски и чудовищным эстетическим давлением видеофонии на абонентов, не говоря уже о создании множества рабочих мест для дизайнеров интерьеров, фотографов, ретушеров и знаменитостей уровня социалок, напуганных упадком эфирной телерекламы.
3) Но из графика более чем краткосрочной жизнеспособности инноваций в бытовых технологиях можно извлечь какой-то урок. Путь видеофонии идеально вписывается в классическую кольцевую форму этого графика: сперва в бытовых технологиях возникает великолепная, научно-фантастическая инновация – вроде перехода звонков из аудио в видео, – которая всегда, к сожалению, влечет для потребителя непредвиденные недостатки; и но потом ниши рынка, созданные этими недостатками, – вроде стрессового отторжения людей, переживающих из-за внешнего вида, из-за собственного видеофонного изображения, – гениально заполняют предприниматели с живым воображением; и все же именно преимущества этих гениальных компенсаций недостатков, кажется, слишком часто и подрывают изначальную высокотехнологическую инновацию, чем приводят к оттоку потребителей, замыканию графика и массовой потере рубашек опрометчивых инвесторов. В данном случае эволюция компенсаций стресса и проблем с внешним видом вызвала сперва отказ видеозвонящих от собственных лиц, затем от замаскированных и улучшенных до упора физических подобий, а в итоге вообще закрытие видеокамер и передачу с одного ТП на другое привлекательно стилизованной статической Заставки. А за этими диорамными крышками объектива и транслируемыми Заставками абоненты, понятно, обнаружили, что они вновь бесстрессово невидимы, беспроблемно ненакрашены, без париков и с мешками под глазами, за своими диорамами со знаменитостями как за каменной стеной, и снова свободны – т. к. снова незримы – рисовать, осматриваться на предмет дефектов кожи, делать маникюр, разглаживать штаны – пока привлекательное, наигранно внимательное лицо подходящей знаменитости с Заставки на другом конце провода убеждало с экрана, что они объекты концентрированного внимания, которое, в свою очередь, от них самих не требуется.
И но, понятно, все эти преимущества – не что иное, как некогда утраченные и вновь обретенные преимущества старой доброй слепой акустической телефонии эпохи Белла, с ее 6 и 6² дырочками. Разница была лишь в том, что еще по дорогим видеоволоконным линиям между ТП передавалась дурацкая нереальная стилизованная Заставка, влетающая в копеечку. После того как это осознание просочилось в умы потребителей и распространилось повсеместно (самое интересное, что в основном через телефон), тут уж любой микроэнометрист сказал бы, как мало времени пройдет до неминуемого забвения передовой визуальной видеофонии, после чего возвращение к старой доброй телефонии последовало не только по указке здравого потребительского смысла, но и даже культурного одобрения в виде какой-то модной принципиальности: не луддизм, а некая ретроградная победа над НФ-хай-теком ради чистоты души, победа над рабством перед внешним видом и перед модой на хай-тек – рабством, которое люди находят друг в друге таким непривлекательным. Другими словами, возвращение к акустической телефонии стало в конце замкнувшейся кривой графика неким статусным символом антитщеславия, так что только абоненты с недостатком самоосознания продолжали пользоваться видеофонией и Заставками, не говоря уже о масках, и эти безвкусные любители факсимиле стали ироническими символами безвкусного тщеславного рабства перед пиаром корпораций и передовыми новинками – стали для эры спонсирования безвкусными эквивалентами людей в ярких костюмах, с картинами на черном бархате, свитерками для пуделей, электрическими циркониевыми браслетами, ЛингваСкребками «НоуКоут» и проч. Большинство же абонентов коммуникаций закинули Заставки-диорамы на антресоли и закрыли камеры стандартными черными крышечками для объектива, а на вешалки для масок на телефонных консолях вешали новые модные адресные и телефонные блокнотики со специальными колечками на переплетах для удобного вешания на бывших вешалках для масок. Но даже тогда, разумеется, масса американских потребителей неохотно покидала дом и телепьютер, чтобы общаться лично, – впрочем, стойкость этого феномена нельзя приписывать видеофонному бзику per se, да и все равно эта панагорафобия раскрыла предпринимателям новые огромные телепьютерные рынки для домашнего шоппинга и доставки, так что сильно индустрию не озаботила.
* * *
В наши химически смутные времена ведомство юниорского спорта Теннисной Ассоциации Организации Независимых Американских Наций четыре раза в год отправляет молодого токсиколога с пшеничными волосами, носом картошкой и синим блейзером ОНАНТА собирать образцы мочи у всех студентов всех аккредитованных теннисных академий с континентальным рейтингом выше 64 в его или ее возрастной категории. Юниорский теннис – это безобидное и безопасное развлечение, а не что-нибудь. Стоит октябрь Года Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд». Впечатляющий процент ребят из ЭТА – в топ-64 своих категорий. В день сдачи образца мочи юниоры выстраиваются в две длинные очереди, мужскую и женскую, что тянутся из раздевалки вверх по лестнице и раскидываются в вестибюле Админки ЭТА с пушистым ковром королевского синего цвета, деревянными панелями и рядами стеклянных витрин с призами и почетными табличками. Путь из середины очереди до туалета раздевалки нужного пола занимает где-то с час, а там молодой блондин-токсиколог или – на женской территории – медсестра, у которой квадратное лицо с каким-то раздвоенным лбом венчает резкий мысок челки, раздают пластиковые стаканчики с салатовой крышечкой и наклеенной полоской белой медицинской ленты с именем, месячным рейтингом, «15.10.ГВБВД» и «Энф. ТА», аккуратно напечатанными шрифтом в шесть пунктов.
В Энфилдской теннисной академии примерно четверть рейтинговых игроков старше, скажем, пятнадцати не могут пройти стандартное североамериканское сканирование мочи GC/MS[52]. Они, ночные клиенты семнадцатилетнего Майкла Пемулиса, четыре раза в год также становятся клиентами дневными. Чистая моча – десять долларов за куб. см с учетом инфляции, возможен торг.
– Покупайте мочу только у нас! – Пемулис и Тревор Аксфорд ежеквартально становятся монопольными поставщиками мочи; цепляют бумажные овальные пилотки, в каких ходят разносчики еды на стадионах; за три месяца до приезда токсиколога собирают и складируют мочу игроков младше десяти лет – бледную теплую мочу невинных детишек, которая производится тонкими струечками и может завалить сканирование G/M только там на какое-нибудь шоколадное молоко «Овалтин»; затем каждый третий месяц Пемулис и Аксфорд обрабатывают мужскую безнадзорную очередь, которая змеится по синему ковру вестибюля, продавая визиновые пузырьки мочи из старинного лотка для стадионных сосисок, купленного за бесценок у сосисочника из Фенуэй Парка, как-то раз вне сезона оказавшегося на мели: это старая коробка из мятой жести с ремнем цветов «Соке», который накидывается на шею, чтобы руки продавца оставались свободны для мелочи.
– Моча!
– Клинически стерильная моча!
– С пылу с жару!
– Нашу мочу нестыдно познакомить с родителями!
Тревор Аксфор отвечает за денежный поток. Пемулис раздает пузырьки детской мочи из-под «Визина» с коническим наконечником, которые легко спрятать под мышкой, в носке или трусах.
– Проблемы с мочой? Вам повезло!
Квартальные анализы продаж показывают небольшой перевес мужчин на рынке мочи. Завтра утром уборщики ЭТА – Кенкль и Брандт, или Дэйв («Как Низко») Пал, всеми обожаемый старик-уборщик, уволенный из Бостонского колледжа из-за приступов нарколепсии, – или ирландки с толстыми лодыжками из полуспальных районов у подножия холма за Содружкой, или еще угрюмые вороватые жильцы Эннет-Хауса, «дома-на-полпути», в старом больничном комплексе Управления по делам ветеранов у подножия другой стороны холма, суровые и обычно угрюмые типы, отрабатывающие девять месяцев 32 часа в неделю разнорабочими по требованию их контракта на лечение, – вытряхнут несметные количества пустых пластмассовых визиновых пузырьков из мусорок общежитий в контейнеры за парковкой для сотрудников ЭТА, откуда Пемулис пошлет Марио Инканденцу или самых наивных из изначальных эфебов – доноров мочи их достать, стерилизовать и перепаковать под прикрытием веселой игры «Кто-сможет-найти-прокипятить-и-запаковать-больше-всего-пузырьков-из-под-Визина-за-три-часа-чтобы-ни-один-старший-не-узнал» – игры, которую Марио, когда Пемулис впервые объяснил правила три года назад, нашел положительно странной, но с тех пор подсел, т. к. обнаружил, что у него настоящее мистическое чутье на визиновые пузырьки в осадочных слоях забитых контейнеров и что он всегда опережает противников на несколько корпусов, а если ты бедный старый Марио Инканденца, то достижениям в зубы не смотришь. Т. Аксфорд затем нычет пузырьки, так что расходы на упаковку – нулевые. Сосисочный лоток они с Пемулисом прячут под старым парусом Ярмутского яхт-клуба в кузове подержанного тягача, на который скинулись с Хэлом, Джимом Сбитом и еще одним парнем, (тот уже выпустился из ЭТА и теперь играет за Пеппердайнский университет), оплатили ремонт и замену ржавой цепи с крюком, свисавших с наклонного крана, на новенькие блестящую цепь и толстый крюк – которыми на самом деле пользуются всего два раза в год, весной и под конец осени, для буксировки на короткие дистанции во время сборки и разборки всепогодного Легкого, плюс изредка чтобы подвезти во время действительно страшных буранов студенческую или преподавательскую машину с парализованным задним приводом вверх или вниз по долгой 70-градусной дороге, идущей по склону холма ЭТА, – и в целом отчистили от ржавчины и разукрасили в гордые красно-серые школьные цвета ЭТА, не забыв и про сложную геральдическую эмблему ОНАН – оскалившегося орла с метлой и банкой дезинфицирующего средства в одной лапе и кленовым листом в другой, с сомбреро на голове и как будто не доевшего усеянный звездами лоскут, – иронически нанеся ее на дверцу со стороны водителя, а старый добрый традиционный дотэвисовский девиз ЭТА «Те occidere possunt…» неиронически нанеся на пассажирскую, и в общем, тягач находится в их общем пользовании, хотя у Пемулиса и Аксфорда имеется небольшой приоритет, потому что регистрация и базовая автогражданка оплачивались из ежеквартальных прибылей с уринобизнеса.
Старший брат Хэла – который по распоряжению заведующего отделом студентов живет в комнате на двоих с Хэлом в общежитии А на третьем этаже Админки несмотря на то, что из-за физических ограничений не может играть даже в рекреационный теннис низкого уровня, зато чрезвычайно интересуется производством видео- и кинокартриджей и вносит посильный вклад в процветание ЭТА, записывал указанные моменты матчей, тренировки и сеансы последовательной отработки ударов для дальнейшего пересмотра и анализа Штиттом и тренерским составом, – в день сдачи мочи снимает собравшуюся в вестибюле очередь, социальные взаимодействия и торговые операции при помощи закрепленной ремнями на голове камеры, грудного полицейского замка и ножной педали – видимо, набирает материал для одного из своих странных короткометражных концептуальных картриджей с влиянием Самого, которыми администрация разрешает ему заниматься и развлекаться в помещениях для монтажа и спецэффектов покойного основателя в главном туннеле под Админкой; а Пемулис и Аксфорд не против съемок, и даже не прикрываются, поднося ладонь к виску, когда он поводит наголовным «Болексом» в их сторону, потому как знают, что материал не увидит никто и никогда, кроме самого Марио, и что по их просьбе он замажет или спрячет лица продавцов и покупателей под пестрящей системой квадратиков телесного цвета с помощью реконфигурирующей каше-панели в монтажной его покойного отца, т. к. замазка лиц все равно только усилит какой бы то ни было концептуальный эффект, которого обычно добивается Марио, хотя еще и потому, что Марио, как известно, обожает пестрящие квадраты кожного цвета и хватается за любую возможность примонтировать их на чьи-нибудь лица.
Между тем бизнесмены времени не теряют.
Майкл Пемулис, жилистый, весь острый, феноменально талантливый у сетки, но в игре против игрока со скоростью высокого уровня на два шага не успевающий до нее добежать, – зато в качестве компенсации настоящий мастер атакующих свечей, – стипендиат из Оллстона, что прямо неподалеку, мрачного края типовой застройки и пустых парковок, малоэтажных греческих и ирландских жилых комплексов, бессистемных гравийных сточных вод и нулевого коммунального хозяйства, разоряющейся легкой нефтехимической промышленности вдоль Отшиба, удаленной территории, районированной под расширение; как гласит старая энфилдско-брайтонская шутка: «Она сказала: „Поцелуй меня там, где пахнет”, вот я и повез ее в Оллстон», – где у него обнаружился талант к теннису во время игр в Клубе для мальчиков – в обрезанных шортах, без рубашки и с дешевой палкой с натянутыми в магазине струнами, на запущенных асфальтовых кортах, обдирающих желтые мячи, и с сетками из рабицы, оставшейся после ограждения Фини-парка, от которых мячи пружинили до самого шоссе. Теннисное юное дарование Внутренней городской программы развития в десять лет, принят на холм в одиннадцать, проживал с родителями, которые прежде всего желали знать, сколько ЭТА готова заплатить вперед за права на весь будущий потенциальный доход. Зубр в тренировках, но тугой клубок нервов на турнирах: о Пемулисе говорят, что он куда ниже в рейтинге, чем мог бы подняться, если б хоть чуточку постарался, ведь он не только лучший свечной снайпер в Эсхатоне[53] ЭТА, но и, по словам Штитта, «тот юнош, что действителен имеет бийт с лет». Пемулис, от домашней доэташной жизни которого кровь стынет в жилах, также торгует по мелочи наркотиками выдающегося действия по разумным ритейл-ценам, занимая большую часть общего рынка юниорского тура. Марио Инканденца – один из тех, кто не видел бы смысла в рекреационных наркотиках, даже если бы знал, что с ними делать. Просто не его это. Улыбка Марио под камерой «Болекс», притороченной к большой, но как будто какой-то усохшей голове, неизменно широка, пока он снимает змеистое движение очереди на фоне стеклянных витрин, полных трофеев.
У М. М. Пемулиса, второе имя которого Мэтью (sic), самый высокий показатель по Стенфорду-Бине из всех детей на академическом испытательном сроке за всю историю академии. Только самые доблестные усилия Хэла Инканденцы едва протолкнули Пемулиса через триаду обязательных грамматик[54] миссис И. и заумную «Литературу о дисциплине» Сомы Р. -Л. -О. Чаваф, и все потому, что у Пемулиса – сам он заявляет, что каждое третье слово видит вверх ногами, – обычная конгенитальная неусидчивость прирожденного технаря с сопутствующими загрязненностью и неэлегантностью вербальных систем. Его ранний теннисный дар перегорел и оказался довольно дилетантским, а настоящее призвание Пемулиса – математика и точные науки, и его стипендия – завидный грант по геометрической оптике Джеймса О. Инканденцы, который существует в единственном числе и который Пемулис умудряется каждый семестр каким-то кортексным по степени своей невероятности чудом не потерять, а потому имеет санкционированный доступ ко всем объективам и оборудованию покойного ректора, кое-что из них оказалось весьма полезным в его предприятиях. Единственный, кто делит с ним оптико-монтажные лаборатории в главном туннеле, – Марио, и между ними наладилась та особая межличностная связь, какую могут вдохновить только общие интересы и взаимная выгода: если не Марио помогает Пемулису фабриковать плоды независимых оптических исследований, к которым М. П. не очень-то тянет, – вы бы видели мальчика с выпуклыми линзами, любит говаривать Аврил в присутствии Марио; он с ними как рыба в воде, – то Пемулис протягивает Марио – тот синефил, но не великий технический ум, – руку помощи в кинемотографически-оптических экзерсисах, физике фокусного расстояния и отражающих соединениях – вы бы видели Пемулиса с кривой эмульсии, пресыщенно позевывающего в фуражке задом наперед и почесывающего подмышку, жонглирующего дифференциалами так, что ему бы впору пришлись протектор для кармана, укороченные вельветовые штаны-«потопы» и изоляция на дужках очков в роговой оправе, при этом успевающего походя спрашивать Марио, знает ли он, как назвать трех канадцев, которые сношаются на снегоходе. Марио и его брат Хэл считают Пемулиса добрым другом, хотя дружба в ЭТА не ходовая валюта.
Долгое время Хэл Инканденца позиционировал себя как лексическое дарование, а также – хотя Аврил устала объяснять всем трем детям, что ее нелицеприятные любовь и гордость нисколько не зависят от их достижений, поступков или потенциального таланта, – гордостью матери, плюс реально неплохим теннисистом. Теперь Хэлу Инканденце предлагается позиционировать себя как поздно раскрывшееся дарование и, возможно, гения тенниса, который на грани того, чтобы стать гордостью всех авторитетных фигур этого и прочих миров. На корте или в ежемесячной передовице ОНАНТА он великолепен как никогда. Кипуч. Он совершил, как говорит Штитт, «экспонентен скачок» в постпубертатном возрасте – когда радикальные, платосменные улучшения калибра Дж. – Уэйна-и-Шоу в теннисе необычайно редки. Свой стерильный образец мочи он получает безвозмездно, хотя легко может позволить себе заплатить: Пемулис полагается на него в вербально-академической плоскости и не любит долги, даже перед друзьями.
На 10.ГВБВД спортивно-организационные институты, облеченные властью распределять рейтинги, ex cathedra[48] считают Хэла, в семнадцать лет, четвертым лучшим игроком младше восемнадцати в Соединенных Штатах Америки и шестым на континенте. Голова Хэла под неусыпным наблюдением Делинта и тренерского состава считается по-прежнему холодной, сосредоточенной и не ослепленной/вскруженной внезапными шумихой и взлетом общих ожиданий. Если его спросить, как он все это выдерживает, Хэл ответит: «Нормально, спасибо, что интересуетесь».
Если Хэл оправдает эти неожиданно возникшие ожидания и попадет в Шоу, Марио останется единственным из детей Инканденц, кто не добился бешеного успеха на спортивном поприще. Никто из знакомых Марио не представляет, замечает он это вообще или нет.
Покойного отца Орина, Марио и Хэла почитали за гения в его изначальной профессии, при этом никто не подозревал, в чем он на самом деле оказался гением, даже он сам, по крайней мере при жизни, что, наверное, поистине трагично, но в то же время, как сказал бы Марио, абсолютно нормально – как сложилось, так сложилось.
Некоторые находят таких, как Марио Инканденца, раздражающими, а иногда откровенно считают психами, в каком-то важном смысле мертвыми внутри.
Отношения с людьми Майкл Пемулис строил на постулате, который гласил: миссис Пемулис простофиль не растила. На корте он носит малярское кепи, а иногда фуражку, развернутую на 180°, из-за недостаточно высокого рейтинга Пемулис не заслужил бесплатных предложений от производителей одежды, а потому играет в футболках с надписями типа «ПАУКИ-ВОЛКИ ОЛСТОНСКАЯ ШК.», «ЗАБОТЛИВЫЕ МАМЫ ВЫБИРАЮТ», «ДЬЯВОЛЫ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ОБЛИЧЬЕ ТУР ГВБВД» или даже древней «ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ: ВЕРХОВНЫЙ СУД НАДРУГАЛСЯ НАД НАШИМ ФЛАГОМ!» Его лицо – такое колючее фенийское, с преобладающими бровями, какое встречается в ирландских Оллстоне и Брайтоне: подбородок и нос острые, а кожа – натального коричневого цвета зрелого ореха.
Майкл Пемулис – парень не дурак, и потому боится дилерского Брута – потенциального любителя сыра, крысы, прослушки, агента из Органов пубертатного вида, засланного выставить его дураком. Так что когда ему звонят на комнатный телефон, даже по видео, и хотят купить какое-либо вещество, от них требуется сразу выпалить: «Пожалуйста, соверши преступление», а Майкл Пемулис ответит с видом оскорбленной невинности: «Батюшки-светы и – святы, преступление?!», и покупателю надо уговаривать, прямо по телефону, и обещать, что он заплатит Майклу Пемулису, лишь бы тот совершил преступление, или, типа, что он каким-либо образом причинит вред Майклу Пемулису, если тот откажется совершить преступление, и Майкл Пемулис отчетливым, легко идентифицируемым голосом назначит встречу, чтобы встретиться со звонящим лицом к лицу и «вступиться за свою честь и личное благополучие», так что если кто потом вкусит сыру или втайне получит доступ к частоте телефона – Пемулиса, чур, заманили в ловушку[55].
Если в очереди спрятать пузырек из-под «Визина» с мочой под мышку, то это также повышает его температуру до достоверной. У входа в мужской туалет токсиколог ОНАНТА эфебного вида редко даже отрывается от своего планшета, но вот квадратноликая медсестра с женской стороны может представлять проблему, потому что время от времени просит во время процедуры оставлять дверь кабинки открытой. Благодаря Джиму Сбиту, разобравшемуся с плагиатом из открытых источников, сжатым пересказом и ксерографией, Пемулис также предлагает – по разумной цене – вадемекумообразный памфлет, расписывающий некоторые методы борьбы с подобными непредвиденными обстоятельствами.
