Дэн Симмонс
Олимп

Поэтому кое-как вооруженная толпа двинулась на войну – к Дыре, ведущей к подножию Олимпа. Женщины верили, что убьют Ахиллеса раньше, чем Пентесилея изволит протереть свои прекрасные глаза. Гипподамия в числе последних выбежала из Трои в косо нацепленных доспехах – судя по виду, древних, возможно времен войны с кентаврами. Бронзовые пластины громко бряцали на огромных грудях. Она раззадорила толпу и утратила над ней власть. Теперь Гипподамия, как любой политик, пыталась возглавить парад, но это было не в ее силах.

Елена, Андромаха и Кассандра расцеловались на прощанье – причем рабыня-убийца Гипсипила уже следила за красноглазой пророчицей, – и Елена пошла в сторону дворца, который еще недавно делила с Парисом. Приам еще раньше сообщил ей о своем намерении нынче же, до захода солнца, назначить день ее свадьбы с Деифобом.

Однако по дороге Елена свернула с многолюдной улицы в храм Афины. Святилище, разумеется, пустовало: мало кто в эти дни дерзал открыто поклоняться богине, которую считали убийцей Астианакта и главной причиной войны с Олимпом. Елена вошла в полумрак, напоенный ароматами фимиама, вдохнула тишину полной грудью и окинула взором гигантскую золотую статую богини.

– Елена.

На какой-то миг Елене Прекрасной почудилось, будто изваяние заговорило с нею голосом бывшего мужа. Потом она медленно развернулась.

– Елена.

Менелай стоял менее чем в десяти футах от нее, широко расставив ноги и твердо уперев сандалии в темный мраморный пол. Даже в тусклом мерцании вотивных свеч Елена видела его рыжую бороду, зловещий взгляд, обнаженный меч в правой руке и шлем с клыками вепря в левой.

– Елена.

Больше ничего этот царь, воин и рогоносец в минуту долгожданной мести выговорить не мог.

Бежать? Бесполезно. Менелай загородил выход, а в Лакедемоне он считался одним из самых проворных бегунов. Супруги даже шутили: мол, когда родится сын, им нипочем не догнать его, чтобы отшлепать за шалости. Только им так и не пришлось родить сына…

– Елена.

Каких только стонов не слышала Елена за свою жизнь, в самых разных обстоятельствах – от оргазма до смерти. Однако ни один мужчина не повторял в рыдании это такое знакомое, но совершенно чужое имя.

– Елена.

Менелай быстро пошел на нее, поднимая меч.

Елена не пыталась бежать. В сиянии свеч и отблесках золотого идола она встала на колени, глянула на законного мужа, потупилась и сорвала с груди платье, ожидая удара.

13

– Отвечая на ваш последний вопрос, – произнес первичный интегратор Астиг/Че, – нам надо лететь на Землю, поскольку либо там, либо на ее орбите находится источник всей этой квантовой активности.

– Манмут вкратце рассказывал, что его и Орфу отправили на Марс из-за того, что источник… э-э-э… активности был там, конкретно на Олимпе, – сказал Хокенберри.

– Так мы полагали раньше, когда по пути от Пояса и из юпитерианского космоса на Марс и Землю времен Илиона фиксировали квантовую активность олимпийцев для переноса этих дыр. Однако теперь наши технологии позволяют установить, что источник и центр этой активности – Земля, а Марс – приемник… или, возможно, правильнее сказать – мишень.

– Ваши технологии настолько изменились за восемь месяцев? – спросил Хокенберри.

– Наши знания единой квантовой теории утроились с тех пор, как мы прокатились по квантовым туннелям олимпийцев, – вступил в беседу Чо Ли – видимо, главный по техническим вопросам. – К примеру, почти все, что нам известно о квантовой гравитации, мы узнали за последние восемь стандартных месяцев.

– И что же вы узнали? – Хокенберри не надеялся понять научную сторону, просто моравеки впервые вызвали у него подозрения.

Ответил Ретроград Синопессен.

– Все, что мы узнали, – пророкотал он басом, который никак не вязался с видом трансформатора на паучьих ножках, – ужасно. Просто ужасно.

Что ж, это слово Хокенберри понял.

– Потому что квантовая чего-то-там нестабильна? Если я верно понял Орфу и Манмута, это было известно до их отправки на Марс. Все оказалось настолько хуже?

– Дело в другом, – сказал Астиг/Че. – Мы начинаем осознавать, каким образом силы, которые стоят за так называемыми богами, используют энергию квантовых полей.

Силы, которые стоят за богами. Хокенберри отметил про себя странное выражение, однако решил не отвлекаться.

– Как они ее используют? – спросил он.

– Вообще-то, олимпийцы используют волны-складки квантового поля, чтобы летать на своих колесницах, – ответил ганимедянин Сума IV; свет отражался и дробился в его фасетчатых глазах.

– А это плохо?

– Только в том смысле, что это как взрывать термоядерную бомбу, чтобы зажечь в доме электрическую лампочку, – женским голосом объяснил (или объяснила) Чо Ли. – Энергия, к которой они подключаются, практически неизмерима.

– Тогда почему боги до сих пор не выиграли войну? – спросил Хокенберри. – Похоже, ваша технология успешно их тормозит… Даже Зевса с его эгидой.

На сей раз ответил роквекский главнокомандующий Бех бен Ади:

– Олимпийцы применяют лишь мизерную часть квантовой энергии, задействованной вокруг Илиона и Марса. Мы не уверены, что боги владеют технологией, стоящей за этой энергией. Они получили ее… взаймы.

– От кого? – У Хокенберри внезапно пересохло в горле. Интересно, есть ли в этом моравекском пузыре человеческая еда и питье?

– Вот это мы и собираемся выяснить на Земле, – сказал Астиг/Че.

– Но зачем нужен космический корабль?

– Прошу прощения? – мягко переспросил Чо Ли. – Вы знаете иной способ межпланетных путешествий?

– Тот же способ, каким вы вторглись на Марс, – сказал Хокенберри. – Воспользуйтесь дырами.

Астиг/Че покачал головой, совсем как Манмут:

– Между Землей и Марсом нет квантово-туннельных бран-дыр.

– Но вы же создали собственные дыры, чтобы попасть сюда из юпитерианского космоса и с Пояса, верно? – У Хокенберри уже раскалывалась голова. – Почему не сделать это снова?

– Манмут разместил наш приемопередатчик точно на квинкунксиальной позиции квантового потока Олимпа. На Земле или на околоземной орбите это сейчас сделать некому. Это одна из целей нашей экспедиции. На борт уже подняли транспондер, подобный предыдущему, только слегка усовершенствованный.

Хокенберри кивнул, не совсем понимая, с чем соглашается. Он мучительно пытался припомнить слово «квинкунксиальный». От «квинкункса», наверно? Это, случаем, не прямоугольник с точкой посередине? Или что-то насчет листьев и лепестков? Он знал только, что это связано с числом пять.

Астиг/Че чуть подался вперед:

– Доктор Хокенберри, вы позволите обрисовать вам в общих чертах, почему нас тревожит столь легкомысленное обращение с квантовой энергией?

«Экие манеры», – подумал Хокенберри, слишком долго живший среди греков и троянцев, а вслух сказал:

– Прошу вас.

– Скажите, доктор, перемещаясь на протяжении более чем девяти лет между Илионом и Олимпом, вы не замечали разницы в силе притяжения?

– Ну… да… конечно… на Олимпе я всегда чувствовал себя немного легче. Еще до того, как понял, что это Марс, а понял я это только после того, как появились вы. И что? Так ведь и должно быть? На Марсе же сила тяжести меньше, чем на Земле?

– Намного меньше, – пропищал Чо Ли, словно птичка или свирель Пана. – Примерно три целых семьдесят две сотых метра в секунду за секунду.

– Переведите, – попросил Хокенберри.

– Это тридцать восемь процентов земного гравитационного поля, – сказал Ретроград Синопессен. – А вы перемещались – точнее говоря, квант-телепортировались между Землей и Олимпом каждый день. Заметили вы разницу силы тяжести в шестьдесят два процента, доктор Хокенберри?

– Пожалуйста, зовите меня Томасом, – рассеянно сказал Хокенберри. «Шестьдесят два процента? Да я бы летал, как воздушный шар… прыгал бы на двадцать ярдов. Бред».

– Вы не наблюдали разницы, – без вопросительной интонации произнес Астиг/Че.

– В целом да, – согласился Хокенберри.

После долгого дня наблюдений за ходом Троянской войны он каждый раз ощущал некую легкость в походке – и не только на Олимпе, но и в казарме у подножия. И любой груз тоже становился немного легче. Однако шестьдесят два процента? Ну уж нет.

– Разница была, – добавил он, – но не такая большая.

– Вы не замечали большой разницы, доктор Хокенберри, потому что сила тяжести на Марсе, где вы прожили последние десять лет, а мы воюем последние восемь стандартных месяцев, составляет девяносто три целых восемьсот двадцать одну тысячную нормальной земной.

Хокенберри поразмыслил над услышанным.

– И что? – сказал он наконец. – Боги подправили силу тяжести, пока снабжали планету воздухом и океанами. Они ведь, в конце концов, боги.

– Они представляют собою нечто, – согласился Астиг/Че, – но только не то, чем кажутся.

– Неужели поменять силу тяжести на планете – такое большое дело? – спросил Хокенберри.

Наступила тишина. Хотя моравеки не переглядывались, Хокенберри чувствовал: сейчас они оживленно обсуждают по радио- или другой связи: «Как объяснить это идиоту-человеку?»

В конце концов Сума IV сказал:

– Это очень большое дело.

– Куда большее, чем терраформировать планету, подобную изначальному Марсу, менее чем за полтора столетия, – пискнул Чо Ли. – Что само по себе невозможно.

– Сила тяжести равна массе, – сказал Ретроград Синопессен.

– Правда? – Хокенберри понимал, каким дураком себя выставляет, однако ему было наплевать. – Я всегда думал, это то, что удерживает вещи внизу.

– Сила тяжести – это воздействие массы на пространство-время, – продолжал серебристый паук. – Плотность сегодняшнего Марса превышает плотность воды в три целых девяносто шесть сотых раза. Тогда как прежде – немногим больше ста лет назад, то есть до терраформирования, – это соотношение было три целых девяносто четыре сотых.

– Вроде как не очень большая разница, – сказал Хокенберри.

– Да, – подтвердил Астиг/Че. – И это никоим образом не объясняет увеличения силы тяжести почти на шестьдесят пять процентов.

– Кроме того, гравитация – это еще и ускорение, – музыкально вывел Чо Ли.

Вот теперь Хокенберри перестал что-либо понимать. Он пришел узнать о полете на Землю и выяснить, зачем он им нужен, а не выслушивать лекции, как особенно тупой восьмиклассник.

– Итак, неизвестно кто, но не боги изменили притяжение Марса, – сказал он. – И вы считаете, что это очень большое дело.

– Это действительно очень большое дело, доктор Хокенберри, – ответил Астиг/Че. – Кто бы или что бы ни изменило силу притяжения Марса, оно владеет квантовой гравитацией. Дыры… как их теперь называют… представляют собой квантовые туннели, которые тоже воздействуют на гравитацию.

– Кротовые норы, – сказал Хокенберри. – Про них я знаю…

«Из „Стар трека“», – подумал он, но вслух этого не сказал.

– Черные дыры, – добавил он. – И белые дыры.

На этом его терминологические познания закончились. Впрочем, даже далекие от физики люди вроде старого доктора Хокенберри к концу двадцатого века в целом представляли, что Вселенная полна кротовин, соединяющих далекие точки в этой и других галактиках, и что для путешествия по ним надо войти в черную дыру и выйти из белой. Или, может быть, наоборот.

Астиг/Че опять покачал головой, как Манмут:

– Не кротовые норы. Бран-дыры. От слова «мембрана». Судя по всему, постлюди с околоземной орбиты использовали черные дыры для создания очень недолговечных кротовин, но бран-дыры – это не кротовины. Как вы помните, между Илионом и Марсом осталась лишь одна бран-дыра, остальные утратили стабильность и пропали.

– Если бы вы попытались пройти сквозь кротовую нору или черную дыру, то сразу бы умерли, – вставил Чо Ли.

– Спагеттифицировались, – уточнил генерал Бех бен Ади со странным удовольствием в голосе.

– Спагеттификация означает… – начал Ретроград Синопессен.

– Спасибо, я в общих чертах понял, – сказал Хокенберри. – Короче говоря, изменение гравитации плюс появление квантовых бран-дыр делают противника страшнее, чем вы боялись.

– Да, – подтвердил Астиг/Че.

– И вы посылаете здоровенный корабль на Землю выяснить, кто сотворил эти дыры, терраформировал Марс и, возможно, создал богов.

– Да.

– И желаете, чтобы я полетел с вами.

– Да.

– Зачем? – спросил Хокенберри. – Что я могу?.. – Тут он осекся и прикоснулся к тяжелому кругляшу на цепочке, упрятанному под туникой. – Квит-медальон.

– Да, – сказал Астиг/Че.

– Когда вы только явились, то брали у меня эту штуку на целых шесть дней. Я уже не надеялся получить ее обратно. И вы взяли у меня кучу анализов… кровь, ДНК, полный набор. Я думал, вы наштамповали уже тысячу квит-медальонов.

– Если бы мы сумели изготовить хотя бы дюжину… полдюжины… да что там – одну копию, – прорычал генерал Бех бен Ади, – война с богами уже завершилась бы, а наши силы заняли бы Олимп.

– Скопировать квит-медальон невозможно, – сказал Чо Ли.

– Почему? – Голова у Хокенберри раскалывалась.

– Квит-медальон подогнан под ваше тело и разум, – сообщил Астиг/Че звучным голосом Джеймса Мейсона. – Или ваше тело и разум… подогнаны… для работы с медальоном.

Хокенберри обдумал услышанное, затем еще раз потрогал медальон и покачал головой:

– Как-то странно. Понимаете, это не штатное снаряжение схолиаста. Нам полагалось являться в условленные места, и боги сами квитировали нас на Олимп. Что-то вроде «Поднимай меня, Скотти»^[9], если вы понимаете, о чем я. Хотя вряд ли…

– Мы вас отлично понимаем, – произнес трансформатор на серебристых паучьих лапках не толще миллиметра. – Обожаю этот сериал. Особенно исходную версию. У меня он весь записан… Мне всегда было интересно, существовала ли между капитаном Кирком и мистером Споком тайная физически-романтическая связь.

Хокенберри хотел было ответить, потом не стал.

– Послушайте… – сказал он наконец. – Афродита дала мне медальон, чтобы я шпионил за Афиной и убил ее. Но это было через девять лет после того, как я начал работать схолиастом и курсировать между Илионом и Олимпом. Как мое тело могли «подогнать» под медальон, когда никто не знал заранее, что…

Хокенберри остановился. Теперь, помимо головной боли, он чувствовал еще и дурноту. Может, что-то с воздухом?

– Вас изначально… реконструировали… для работы с этим квит-медальоном, – сказал Астиг/Че. – Точно так же, как богов запрограммировали квитироваться по собственной воле. Мы в этом уверены. Вероятно, ответ на вопрос «почему» находится на Земле либо на земной орбите в одном из сотен тысяч постчеловеческих устройств и городов.

Хокенберри откинулся на спинку стула. Когда все садились за стол, он отметил, что спинка есть только у его стула. В этом моравеки проявили удивительную заботу.

– Вот почему вы хотите взять меня в экспедицию. Чтоб я мог квитироваться с корабля, если что-то пойдет не так. Для вас я вроде сигнального буя, какие в мое время имелись на каждой подводной ядерной лодке. Их выбрасывали на поверхность, только если припрет.

– Да, – сказал Астиг/Че. – Именно поэтому мы просим вас отправиться с нами.

Хокенберри моргнул:

– Что ж, хотя бы честно… Этого у вас не отнимешь. Каковы цели экспедиции?

– Цель первая – разыскать источник квантовой энергии, – сказал Чо Ли. – И по возможности отключить. Он угрожает всей Солнечной системе.

– Цель вторая – установить контакт с любыми уцелевшими представителями человечества или постчеловечества на планете либо на ее орбите, дабы выяснить у них мотивы, стоящие за взаимоотношениями Олимпа и Трои, а также связанными с ними квантовыми манипуляциями, – добавил маслянисто-серый ганимедянин Сума IV.

– Цель третья – закартировать существующие и любые дополнительные скрытые квантовые туннели – бран-дыры – и проверить их на возможность использования для межпланетных или межзвездных путешествий, – сказал Ретроград Синопессен.

– Цель четвертая – найти инопланетные сущности, которые четырнадцать веков назад вторглись в нашу Солнечную систему, реальных богов за спинами карликов-олимпийцев, и призвать их к благоразумию, – изрек генерал Бех бен Ади, – а если уговоры не подействуют – уничтожить.

– Цель пятая, – негромко, по-британски растягивая слова, произнес Астиг/Че, – возвратить на Марс всю команду до единого моравека и человека… живыми и способными функционировать.

– Наконец хоть что-то в моем вкусе, – пробормотал Хокенберри.

Сердце у него стучало, а головная боль перешла в мигрень, какой у него не случалось со времен магистратуры – самой тяжкой полосы его прошлой жизни. Он встал.

Моравеки сразу же поднялись.

– Сколько у меня времени на размышления? – спросил Хокенберри. – Если собираетесь лететь через час, то я не с вами. Мне надо как следует все обдумать.

– На подготовку и оснащение судна уйдет еще двое суток, – сказал Астиг/Че. – Хотите подождать здесь? Мы оборудовали для вас удобное место в тихом уголке…

– Я хочу вернуться в Трою, – перебил Хокенберри. – Там лучше думается.

– Мы подготовим шершень к немедленной отправке, – ответил Астиг/Че. – Только, боюсь, на Илионской равнине сейчас не очень спокойно, судя по данным, которые поступают по мониторам.

– Ну вот, так всегда, – сказал Хокенберри. – Стоит отлучиться на пару часов, пропустишь самое интересное.

– Не исключено, что события на Олимпе и в Трое увлекут вас настолько, что вам не захочется улетать, доктор Хокенберри, – произнес Ретроград Синопессен. – Я бы, безусловно, понял, если бы научный интерес к «Илиаде» вынудил вас остаться и продолжить наблюдения.

Хокенберри вздохнул и покачал раскалывающейся головой:

– Что бы ни происходило сейчас между Илионом и Олимпом, это уже точно не «Илиада». По большей части я настолько же беспомощен, как несчастная Кассандра.

Через выгнутую стену синего пузыря влетел шершень, завис над ними, затем беззвучно опустился и откинул трап. В проеме стоял Манмут.

Церемонно кивнув делегации моравеков, Хокенберри сказал:

– В ближайшие двое суток я сообщу вам о своем решении, – и пошел к трапу.

– Доктор Хокенберри! – окликнул его голос Джеймса Мейсона.

Хокенберри обернулся.

– Мы думаем взять в экспедицию одного грека или троянца, – сказал Астиг/Че. – И были бы очень признательны за совет.

– Зачем? – удивился Хокенберри. – В смысле, они же из бронзового века. Для чего вам тот, кто жил и умер за шесть тысяч лет до земной эпохи, куда вы направляетесь?

– Есть причины, – ответил Астиг/Че. – И все-таки чье имя первым приходит вам в голову?

«Елена Прекрасная, – подумал Хокенберри. – Подарите нам с ней романтический круиз на Землю, и полет окажется чертовски приятным». Он попробовал вообразить секс с Еленой в невесомости, но из-за головной боли не смог.

– Вам нужен воин? Герой?

– Не обязательно, – ответил генерал Бех бен Ади. – Мы берем с собой сто наших бойцов. Просто любой представитель эры Троянской войны, кто сможет принести какую-то пользу.

«Елена Прекрасная, – повторил про себя Хокенберри. – От нее большая…»

Он тряхнул головой и сказал:

– Лучше всего подойдет Ахиллес. Он, как вы знаете, неуязвим.

– Да, знаем, – подтвердил голосок Чо Ли. – Мы тайно исследовали его и выяснили причины этой, как вы выражаетесь, неуязвимости.

– Мать, богиня Фетида, окунула его в реку… – начал Хокенберри.

– Вообще-то, – перебил Ретроград Синопессен, – на самом деле кто-то… или что-то… до невозможности искривил квантово-вероятностную матрицу вокруг мистера Ахиллеса.

– Ладно, – сказал Хокенберри, не поняв в этой фразе ни единого слова. – Так вам нужен Ахиллес?

– Ахиллес вряд ли согласится полететь с нами, вы не находите, доктор Хокенберри? – спросил Астиг/Че.

– Э-э-э… да. А вы не можете его заставить?

– Полагаю, это повлечет за собой больше риска, чем все опасности экспедиции на третью планету, вместе взятые, – пророкотал генерал Бех бен Ади.

«Роквек с чувством юмора?» – удился Хокенберри, а вслух сказал:

– Если не Ахиллес, то кто?

– Мы надеялись, что вы кого-нибудь предложите. Кого-нибудь отважного, но умного. Восприимчивого исследователя. Способного к диалогу. Гибкую личность, как у вас говорят.

– Одиссей, – без колебаний ответил Хокенберри. – Вам нужен Одиссей.

– Думаете ли вы, что он согласится? – спросил Ретроград Синопессен.

Хокенберри набрал в грудь воздуха.

– Если скажете, что в конце дороги его ждет Пенелопа, он пойдет с вами в огонь и воду.

– Мы не можем ему солгать, – возразил Астиг/Че.

– Я смогу, – сказал Хокенберри. – С радостью. Не знаю, полечу ли я с вами, но уж компанию Одиссея я вам обеспечу.

– Будем весьма благодарны, – ответил Астиг/Че. – В течение сорока восьми часов сообщите нам, пожалуйста, что вы надумали. Мы с нетерпением ждем положительного ответа.

Европеанин протянул руку с довольно-таки гуманоидной ладонью.

Хокенберри пожал ее и следом за Манмутом забрался в шершень. Трап поднялся. Невидимое кресло приняло пассажира в объятия. Они вылетели из голубого пузыря.

14

Расхаживая в нетерпении и ярости перед тысячей лучших своих мирмидонцев по берегу у подножия Олимпа в ожидании, когда боги выставят очередного бойца, которого он убьет, быстроногий мужеубийца вспоминает первый месяц войны – время, которое троянцы и аргивяне по-прежнему называют Гневом Ахиллеса.

Тогда они квитировались с высот Олимпа легионами, эти боги, уверенные в своих энергетических полях и машинах, готовые прыгнуть в Медленное Время и спастись от ярости любого смертного, не ведая, что маленький механический народец – моравеки, новые союзники Ахиллеса, – припасли в ответ на божественные трюки собственные заклинания.

Аид, Арес и Гермес явились первыми, обрушились на боевые порядки троянцев и греков. Небо взорвалось. Силовые дуги полыхали огнем, так что вскоре ряды людей и богов превратились в купола, шпили и волны пламени. Море забурлило. Маленькие зеленые человечки бросились к своим фелюгам. Зевсова эгида содрогалась и подергивалась видимой рябью, поглощая мегатонный натиск моравеков.

Ахиллес смотрел только на Ареса и его соратников – закованного в черную бронзу багровоокого Аида и черноокого Гермеса в шипастых багровых доспехах.

– Научим смертных смерти! – вскричал Арес, бог войны, двенадцати футов ростом, устремляясь на аргивян.

Аид и Гермес ринулись за ним. Все три божественных копья не могли пролететь мимо цели.

Но все-таки пролетели. Ахиллесу не суждено было умереть в тот день. Как и в любой другой – от руки бога.

Одно бессмертное копье задело сильную правую руку быстроногого мужеубийцы, но даже не царапнуло его до крови. Второе вонзилось в красивый щит, однако выкованный богом слой поляризованного золота его блокировал. Третье отскочило от блестящего шлема, не оставив вмятины.

Три бога принялись метать ладонями силовые молнии. Нанополя Ахиллеса стряхивали миллионы вольт, как собака стряхивает воду.

Арес и Ахиллес столкнулись, точно две скалы, в ту самую минуту, когда две рати сошлись. Земля задрожала, сотни троянцев, греков и богов попадали с ног. Арес первым отступил на шаг. Он поднял свой красный меч, чтобы обезглавить смертного выскочку.

Ахиллес нырнул под клинок и пропорол бога войны насквозь. Его меч рассек божественные латы, вскрыл олимпийский живот, и золотой ихор хлынул равно на смертного и бессмертного. Божественные внутренности вывалились на красную марсианскую почву. Изумление не дало Аресу упасть, ярость – умереть. Он просто смотрел, как его кишки, разматываясь, выскальзывают из живота на землю.

Ахиллес вскинул руку, ухватил Ареса за шлем, рывком потянул его вниз и вперед. Человеческая слюна брызнула на идеальное лицо бога.

– Сам попробуй смерть, трусливый истукан!

Потом, работая, словно рыночный мясник в начале долгого дня, он отрубил Аресу кисти, ноги выше колен и руки у плеч.

Черный ревущий циклон заклубился вокруг тела; прочие боги смотрели ошалело, а голова Ареса продолжала вопить, даже когда Ахиллес уже отсек ее от туловища.

В ужасе от увиденного, но по-прежнему грозный, одинаково хорошо владеющий обеими руками, Гермес поднял второе копье.

Ахиллес метнулся вперед так быстро, что все решили, будто он телепортировался, ухватил божественное копье и рванул его на себя. Гермес потянул копье назад. Аид махнул мечом, целя Ахиллесу по коленям, но тот, высоко подпрыгнув, избежал удара черной углеродистой стали.

Так и не сумев вырвать копье, Гермес отпрыгнул назад и попытался квитироваться прочь.

Моравеки раскинули вокруг сражающихся свое поле. Никто не мог квант-телепортироваться, пока не закончится бой.

Гермес выхватил кривой и жуткий клинок. Ахиллес отрубил ему руку у локтя, и кисть, по-прежнему сжимавшая меч, упала на красную землю Марса.

– Пощады! – вскричал Гермес, бросаясь на колени и обнимая Ахиллеса за пояс. – Пощады, умоляю!

– Не дождешься, – сказал Ахиллес и разрубил бога на кучу дрожащих, истекающих ихором кусков.

Аид отступал; его багровые очи наполнились ужасом. Меж тем другие боги квитировались в ловушку сотнями. Их встречали Гектор с троянскими полководцами, Ахиллесовы мирмидонцы и все греческие герои. Защитное поле моравеков не позволяло богам квитироваться обратно. Впервые на чьей-либо памяти боги, полубоги, герои и смертные, ходячие легенды и рядовой состав бились, можно сказать, почти на равных.

Аид переместился в Медленное Время.

Планета перестала вращаться. Воздух сгустился. Волны застыли, круто изогнувшись над каменистым берегом. Птицы замерли на лету. Аид тяжело отдувался и рыгал. Никто из смертных не мог за ним последовать.

Ахиллес переместился в Медленное Время вслед за ним.

– Это… не… возможно… – прохрипел Аид в тягучей, точно сахарный сироп, атмосфере.

– Умри, Смерть! – крикнул Ахиллес и вонзил копье своего отца Пелея в божественное горло под черными нащечными пластинами шлема; золотая струя ихора медленно хлынула в воздух.

Ахиллес оттолкнул в сторону изукрашенный черный щит Аида и пронзил мечом живот и позвоночник бога смерти. Умирая, Аид успел нанести удар, который расколол бы горы. Черное лезвие скользнуло по груди героя, не задев его. Ахиллесу не суждено было погибнуть в этот день – и ни в какой день от руки бессмертного. А вот Аиду суждено было умереть в этот день, пусть и временно по человеческим меркам. Он тяжко рухнул на землю, и чернота заклубилась вокруг него, пока он не исчез в обсидиановом смерче.

Манипулируя новой нанотехнологией без всякого сознательного усилия, терзая и без того покореженные квантовые поля вероятностей, Ахиллес молниеносно покинул Медленное Время и влился в битву. Зевс квитировался с поля сражения. Другие олимпийцы бежали, от страха забыв поднять за собой эгиды. Магия моравеков, накачанная в кровь поутру, позволила Ахиллесу пробить их слабые энергетические щиты и устремиться в погоню по склонам Олимпа.

Тогда-то он и начал рубить богов и богинь по-настоящему.

Но это было в первые дни войны. Сегодня – через день после погребения Париса – ни один бог не вышел на бой.

Гектор – в Илионе, на троянской части фронта тихо; тысячами троянцев остался командовать младший брат Гектора Эней. Ахиллес совещается с ахейскими военачальниками, а также с моравекскими артиллеристами. Они обсуждают план атаки на Олимп.

Замысел прост. Ядерные и энергетические орудия моравеков активируют эгиду на нижних склонах, а тем временем Ахиллес и пять сотен лучших ахейцев на тридцати транспортных шершнях пробьются сквозь силовой щит примерно в тысяче лиг дальше, на другой стороне Олимпа, добегут до вершины и предадут богов огню и мечу в их собственных домах. Раненых ахейцев и тех, кто струсит биться в самой цитадели Зевса, шершни умчат обратно, как только исчезнет элемент неожиданности. Сам Ахиллес останется на вершине Олимпа, пока не превратит ее в покойницкую, а беломраморные храмы и жилища богов – в дымящиеся руины. В конце концов, когда-то, разгневавшись, Геракл в одиночку сокрушил стены Трои и захватил город, так отчего чертогам Олимпа быть нерушимыми?

Все утро Ахиллес ждал, что Агамемнон и его простоватый братец заявятся во главе оравы приспешников, чтобы вернуть себе власть над аргивской армией, снова втянуть людей в войну против людей и заручиться покровительством коварных, кровожадных богов. Однако бывший главнокомандующий с песьим взором и сердцем оленя пока не появлялся. Ахиллес решил убить его при первой же попытке мятежа. Его, рыжебородого юнца Менелая и любого, кто посмеет пойти за Атридами. Ахиллес уверен, что весть об обезлюдевших городах – всего лишь уловка Агамемнона, чтобы подстрекнуть трусливых данайцев к бунту.

Так что, когда центурион-лидер Меп Аху, роквек, отвечающий за артиллерию и энергетическую бомбардировку, отрывает взгляд от карты, которую они вместе изучают под шелковым навесом, и говорит, что его бинокулярное зрение различило странного вида армию, выходящую из Дыры со стороны Илиона, Ахиллес не удивляется.

Впрочем, он все же удивляется несколько минут спустя, когда Одиссей – самый зоркий среди командиров, собравшихся под хлопающим навесом, – говорит:

– Это женщины. Троянки.

– Хочешь сказать, амазонки? – переспрашивает Ахиллес, выступая под солнце Олимпа.

Час назад Антилох, сын речистого Нестора, старый друг Ахиллеса по бесчисленным схваткам, примчался на колеснице в ахейский стан, рассказывая всем и каждому о приезде тринадцати амазонок и клятве Пентесилеи убить Ахиллеса в единоборстве.

Быстроногий мужеубийца легко рассмеялся тогда, обнажив идеальные зубы. Можно подумать, он для того воевал десять лет, для того разбил десять тысяч троянцев и десятки богов, чтобы испугаться женской похвальбы.

Одиссей качает головой:

– Их около двух сотен, и все в дурно пригнанных доспехах, сын Пелея. Это не амазонки. Они слишком толстые, низкорослые и старые, некоторые почти калеки.

– Изо дня в день, – ворчит Диомед, сын Тидея, владыка Аргоса, – нас затягивает все глубже в бездну безумия.

Тевкр, незаконнорожденный искусный лучник и единокровный брат Большого Аякса, говорит:

– Не выставить ли пикеты, благородный Ахиллес? Пусть остановят баб, какая бы дурь их сюда ни привела, и отведут обратно к ткацким станкам.

– Нет, – говорит Ахиллес. – Пойдем к ним навстречу, узнаем, что побудило женщин впервые пройти в Дыру к Олимпу и нашему лагерю.

– Может, они разыскивают Энея и своих троянских мужей, разбивших стан в нескольких лигах слева от нас? – предполагает Большой Аякс Теламонид, предводитель армии саламитов, которая этим марсианским утром защищает левый фланг мирмидонцев.

– Возможно. – В голосе Ахиллеса звучит насмешка, легкое раздражение, но ни капли убежденности.

Он идет вперед в бледных лучах марсианского дня, за ним тянутся ахейские цари, полководцы и самые верные воины.

Перед ними и впрямь беспорядочная толпа троянок. Ярдах в ста от них Ахиллес останавливается в окружении пятидесяти с чем-то героев и ждет. Женщины приближаются, лязгая бронзой и громко вопя. Быстроногий морщится: гогочут, словно гусыни.

– Видишь среди них кого-нибудь из благородных? – спрашивает Ахиллес у зоркого Одиссея, покуда они дожидаются, когда лязгающая толпа преодолеет последние ярдов сто разделяющей их багровой почвы. – Жену или дочь прославленного героя? Андромаху, Елену, неистовоокую Кассандру, Медезикасту или почтенную Кастианиру?