Дуглас Адамс
Доктор Кто против Криккитян
– О, это ты! – простонал он, увидев, кого к нему ведут.
– Кто сидел на моем стуле? – довольным медведем прогромыхал Доктор. – Да это же старик Боруса! – Подбежав к маленькому человечку, он по-приятельски двинул того под ребра. – Согреваешь мне сиденье, да? Романа! – ликующе воскликнул он. – Это кардинал Боруса, мой старый наставник!
– Хм, – удивленно откликнулась Романа. – Вообще-то, и мой тоже.
Фулданкин Боруса, прайм-кардинал Галлифрея, протащился через целую цепочку непутевых жизней. У Повелителей Времени тринадцать регенераций, и, блюдя разумную осторожность, они могут прожить очень долгую жизнь. Кардинал Боруса провел не одну тысячу лет, неспешно восходя по карьерной лестнице Галлифрейской академии, свершив на верхних ее ступеньках величественно-элегантный прыжок на утлый пик политического полюса. Само собой, путь сей был пройден с величием, уравновешенностью и тактом. До этого Боруса регенерировал только тогда, когда кости его чинно-древних тел рассыпались в порошок прямо внутри тела.
Однако с недавних пор кардинал повадился мчаться сквозь оставшиеся воплощения с дикой скоростью. Казалось, благоразумие всех долгих минувших лет оставило его. Он проконсультировался с причинно-следственным терапевтом – тот не нашел ничего лучше, чем спросить, не попадал ли Боруса в последнее время под воздействие невероятностей высших степеней. В какой-то мере можно было сказать и так – ведь в жизни Борусы вдруг появился Доктор.
До того активного вмешательства Боруса что так, что сяк питал некую слабость к Доктору. За свою долгую-предолгую карьеру он подготовил немало успешных инженеров времени, квантовых механиков, архивистов теории относительности, и так далее. Все эти Повелители Времени достигали значимых высот – и обо всех о них он забывал, обычно не нуждаясь ни в чьих услугах. Но Доктор выбивался из ряда. Конечно, он был как заноза в пятке, но – все-таки. Пусть Боруса и не поощрял воспитание ренегатов, с Доктором было хотя бы интересно вести задушевные беседы. А еще Доктор так любил передряги и столь рьяно впутывался во всякую небывальщину, что порой попросту не виделось возможным уследить за всеми его противоправными поступками. Его печально известную древнюю даже по меркам Галлифрея ТАРДИС бросало от одной горячей точки к другой. Тем не менее, Доктор оказался на редкость удачлив – учитывая, сколько раз его жизни угрожала неминуемая опасность (его постоянно преследовали, расстреливали, пытали, скармливали черным дырам, протаскивали сквозь темпоральные бури, объявляли вендетту – досаждали по-всякому, проще говоря), он всегда в самый последний момент оставался в выигрыше.
Чувство стиля всегда подводило Доктора, но, похоже, утверждало раз и навсегда его неубиваемость. В нынешнем своем воплощении Доктор питал ничем не мотивированную слабость к шерсти. Казалось бы, весь его нынешний наряд – огнеопасен с ног до головы, и все же, в большинстве катаклизмов, связанных с огнем и серой, Доктор умудрялся как-то выживать. Окажись Боруса на его месте – немедленно обрядился бы в асбестовый костюм и выбросил бы куда подальше чудовищной длины цветастый шарф.
Боруса сходился со своим худшим учеником дважды. Первый раз – когда в камере Паноптикума дестабилизировалась чревоточина. Второй – как раз в тот уже помянутый и не самый светлый для Галлифрея период, когда участились вторжения извне. Оба раза им с Доктором угрожала неслабая опасность, и если Доктор уцелел, то для кардинала, увы, все сложилось не так радужно.
Причинно-следственный терапевт Борусы сформулировал все следующим образом:
– Предположим, где-то во Вселенной существует такая вещь, как удача. И если она есть, это значит, что ее, удачи этой – конечное, лимитированное количество. – У терапевта был настолько сухой стиль изложения мыслей, что можно было его поджарить и намазать маслом. – Если так, нам остается предположить, что на долю Доктора почему-то выпало больше удачи, чем на вашу. И эта крупная доля должна быть во всех ситуациях вычтена из общей суммы доступной поблизости на конкретный момент удачи. Доктор, в сущности своей – сложное пространственно-временное событие. На вашем месте, в своих будущих воплощениях, я держался бы от него как можно дальше.
Смерти Доктора, достаточно редкие, выступали актами великого героизма. Борусе же в последние несколько лет пришлось регенерировать то из-за обрушения огромной стопки фолиантов, то из-за упущения десятичной запятой в расчетах, то из-за грибкового поражения ногтя. Иными словами, смерть Борусы стала частой и абсурдной.
Будто пытаясь подсластить пилюлю, жизнь подсунула ему ускорение политической карьеры. Доктор заступал на свой президентский пост с той же легкостью, с коей с него же соскакивал – управление одной из самых важных во Вселенной цивилизаций не имело для него, по-видимому, никакого значения. Боруса осторожно, ни капельки не завидуя, заступал на свято место – всякий раз, когда оно пустовало. Если Доктор мог тратить свои силы впустую, кого-то там в очередной раз от чего-то спасая, Боруса не мог позволить им, своим силам, пропасть впустую. И что с того, что он, кардинал, потратил тысячелетия на неспешный подъем, а Доктор бесцеремонно вломился – да еще и отнесся к президентству как к какому-то неудачному подарку на Новый Год? Боруса ведь тоже мог извлечь из него кое-какую выгоду – вот и стал исполняющим обязанности Президента, обучая теперь уже более знатных Повелителей Времени и на досуге втихую исследуя всевозможные способы остаться в живых. Он знал – рано или поздно Доктор все равно появится снова, и потому заранее беспокоился о последствиях визита – если не для Вселенной, то уж точно для него самого.
Не так давно кардинал Боруса слегка отвлекся от забот на менторство над юной леди Романадворатрелундар. Та, конечно же, ученицей была яркой, традиционно амбициозной, и в ней была какая-то холодная скука, убеждавшая Борусу в том, что пойдет она далеко, но… не слишком далеко. Не хватало ей какой-то искры, в общем. Кардинал был немного удивлен, когда узнал, что она оставила Галлифрей ради краткосрочной миссии; удивился куда как сильнее, когда она не вернулась. После ее пропажи он дал себе клятву никогда более не покидать пределы Капитолия.
И вот, после долгого отсутствия, она-таки показывается – вслед за Доктором! Да еще и с такими поразительными переменами в себе самой. Дело было даже не в том, что она регенерировала – в ней появилась та самая отсутствующая искра. Ее походка обзавелась этакой бодрой пружинистостью, старую форму сменил безупречно скроенный твидовый костюмчик, а в глазах – о Господи, спаси и помилуй, – светился острый ум. К сожалению, Доктор снова сделал невозможное: Романа стала силой, с которой приходилось считаться.
Правда, выглядела она немного смущенной – но этого следовало ожидать. Боруса провел несколько сотен лет, совершенствуя хищный блеск глаз, сразу заставлявший всех студентов беспокоится о том, что они опоздали на семьдесят лет со сдачей эссе. Доктор к этой уловке был заведомо невосприимчив – эссе он не сдавал вообще никогда.
Доктору также было ведомо, что он мог вызвать на Галлифрее видный переполох, просто зайдя в какое-нибудь помещение и начав проявлять властные замашки – на кои, пусть и в теории, имел полное право. На сам факт правомочий ему было, само собой, как-то плевать – он просто наслаждался раздражением соотечественников.
– Что ж, Боруса, – объявил он басом столь зычным, что кардинал бросил боязливый взгляд на люстру, качающуюся высоко над головой в темноте. – Должен сказать тебе кое-что очень важное…
– И что же? – Боруса вдруг почувствовал себя ужасно усталым. Ничего хорошего его не ждет, это как пить дать.
– Видишь ли… – начал Доктор и содрогнулся. – То, что я должен тебе сказать, жутко и нелицеприятно…
– Криккитцы вернулись, – обрубила Романа его клоунаду.
– Абсурдная весть, ничего не скажешь. – Кардинал знаком повелел им следовать за ним, и из пещерного мрака приемной Борусы они попали не то в маленький солярий, не то на отправную станцию лучевого передатчика материи.
– Еще какая! – согласился Доктор.
– Абсурд высшей пробы, – подвела черту Романа.
– Подумать только, ты посетил настоящий матч по крикету. – Боруса качнул головой. Вокруг них заплясали маленькие огоньки – они начали спуск в самые закрома инфобанка Галлифрея.
– Увы, пришлось, – ответил Доктор. – Тянуть дальше не было смысла. Я сомневался, конечно, всегда, но…
– Доктор, иногда твой искренний интерес к этой далекой планетке удивляет меня. Их обычаи – по крайней мере, некоторые, – возмутительны, тут иначе и не скажешь.
– Либерализм? Лозоходство? Ландшафтный дизайн? – стала предполагать Романа.
– И этого хватает, – одобрительно кивнул Боруса: названы были как раз такие три вещи, что попросту не укладывались у него в голове. – Но крикет – это вообще за гранью добра и зла. Взять самую ужасную веру во Вселенной – и превратить ее в игрище…
– Дело в том, – предостерег кардинала от поспешных выводов Доктор, – что мы, возможно, видели проблему не с того конца телескопа.
Боруса покачал головой и сверкнул усталой академической улыбкой.
– Нет, Доктор, я думаю, вам просто следует признать, что у ваших любимчиков нет ни капли такта.
Само собой, хитрец-кардинал подгадал свой последний выпад таким образом, чтобы протесты Доктора совпали с прибытием лучевого передатчика в нужное место. Воздух снаружи пахнул августовскими холодами. Стены были обложены древним камнем – будто в какой-то безумной ванной комнате: ни намека на тепло, уют и дружелюбие.
Все трое пассажиров шагнули в большую матричную камеру. Именно здесь бродили бесплотные души умерших Повелителей Времени, жаждущие дать отпор своим потомкам. Отпор проявлялся в приглушенном, но все же различимом неумолчном шепоте. Матрица содержала в себе все накопленное знание Повелителей Времени, экстрагированное из душ недавно ушедших. Тавтологически выражаясь, душам более всего по душе было сулить всему живому беды и разрушения, но, поскольку галлифрейское общество всяких перемен чуралось (тем более, таких радикальных, как беды и разрушения), здешним призракам не оставалось ничего иного, кроме простого беспредметного ворчания.
Техники суетились кругом – утомленные люди со страдальческими лицами вечных объектов сплетен. Хмуро зазвенел где-то вдалеке колокол.
Романа спускалась в большую матричную камеру лишь однажды, вместе с школьной экскурсией. Тогда они шли четким строем, и им велели не трогать мертвых родственников – ее шестидесятилетнему «я» (ребенку по меркам галлифрейцев) атмосфера показалась уж очень нездоровой. У нее не находилось подходящих для описания слов до тех самых пор, пока Доктор не показал ей руины собора, оставшиеся после одной некогда благородной цивилизации. Собор был домом Бога, верно предрекшего уничтожение планеты. Теперь же, когда Армагеддон миновал, в атмосфере руин считывалась горечь человека, который оказался совершенно прав, но которому теперь было решительно нечем похвастать.
Вернувшись в Матрицу с Доктором, Романа больше не чувствовала той оторопи.
– Ужасное место, – только и сказала она.
Доктор аж светился от счастья:
– Вот именно! Ужасно недружелюбное, не так ли?
– Попрошу чуточку почтения! Перед вами – вершина достижений Галлифрея! – Тут даже флегматичный кардинал повысил голос, но кто-то из его предков шикнул на него.
Доктор провел пальцем по древним компьютерным банкам.
– Здесь не так уж и много пыли, правда? – заметил он, и Романа подумала, что по его меркам тут, само собой, похвастать было нечем[11].
Доктор смотрел, как Боруса расхаживает по архиву, сыпля распоряжениями. Он в задумчивости пожевал губу. Ладно, допустим, он препоручил Галлифрей этому боровику, но откуда это странное влажное чувство в душе? Уж не ревность ли это? Ведь одно дело – оставить последнюю сливу на тарелке, потому что она вам не нравится, и совсем другое – обнаружить, что кто-то обгрыз ее до косточки и прикарманил вдобавок тарелку. Нет, со старика-кардинала определенно нужно было отряхнуть спесь.
Что-то стукнулось о ногу Доктора. Он посмотрел вниз.
– К-9! – просиял он.
Пес-робот завилял хвостом.
– Хозяин! – объявил он с интонацией, в которой без труда читалось «ну и где ты все это время был?»
Доктор прищурился – просто чтобы убедиться, что это тот самый К-9; ведь где-то на Галлифрее по сей день обитала более ранняя версия пса вместе с предыдущей спутницей Доктора, грозной амазонкой Лилой, наверняка и сейчас бегавшей по здешним бежевым пустыням с вечно хмурым лицом в наряде из тряпок, позаимствованных у мойщика окон.
Романа погладила пса по стальным ушам.
– Ну как, разведал что-нибудь?
– Установил надежную портальную связь с Усиленной Панотропной Сетью.
– Хороший мальчик, К-9! – Романа потерла оловянный нос робота.
Доктор, хотевший спросить, не находи ли К-9 где-нибудь поблизости нормальных компьютеров, просто кивнул. Он так и не понял, что же натворила эта псина, но выглядеть дурнем перед Романой не хотелось.
– Ты очень вовремя, – сказал он, махнув рукой в сторону Борусы.
Исполняющий обязанности президента оказался вежливо проигнорирован группой архивистов. Благословленные долгой жизнью и безграничным терпением, галлифрейцы могли игнорировать друг друга практически до бесконечности. Одной из причин застоя Золотого века технологий на их планете стала задержка инженера-телефониста. В одну из таких затянувшихся сиест Повелитель Времени по имени Бардак Взбалмошный изобрел беспроводной наручный коммуникатор, и наука галлифрейцев рванулась вперед – само собой, предварительно поклявшись больше ничего подобного не делать.
– Боруса! – громко окликнул Доктор кардинала. – Мой пес что-то нашел!
Поняв, что привлек всеобщее внимание, К-9 выдержал паузу. Голос его вибрировал от собственной значимости:
– Виновата матрица!
Архивисты дружно и громко ахнули. Привидения зашикали со всех сторон.
К-9 кивнул.
– Абсолютно точно, – выдал он. – Ошибки исключены.
– Вздор, – буркнул кто-то из архивистов.
Но Доктор задумался. Тревожные прецеденты с использованием матрицы случались – однажды, например, Мастер заставил весь Галлифрей временно забыть о самом факте своего существования.
Боруса погрозил Доктору пальцем:
– Будь осторожен в словах, друг мой! Матрица – кульминация всех знаний, оракул всего, что только можно предсказать. Если она не предсказала возвращение криккитцев, значит, его и не было.
– Вздор и чушь, – твердо парировал Доктор.
Романа полезла в карман и вытащила многократно сложенный газетный разворот. На первой полосе «Таймс» было помещено размытое фото криккитца, бегущего через им же разбомбленное игровое поле.
Доктор вознаградил Роману улыбкой довольного кота. Все предусмотрела!
– Но это невозможно!
– Как же! – Романа всегда любила спорить со своим ментором, но сейчас был первый раз, когда предмет спора не лежал в сугубо академической области – и в этом был явный шарм. – Знаете, что? – Она двинулась на Борусу. – Думаю, с матрицей что-то не так.
– Превосходная мысль! – Доктор уже потирал руки.
– Мы должны внимательно изучить все сведения о криккитцах, хранящиеся внутри матрицы… – Романа сделала еще шаг вперед.
– Истинно так, – подхватил Доктор.
– …и для этого нам нужно будет войти в нее.
Лицо Доктора вытянулось.
– Знаешь, – осторожно заметил он, – добром это обычно не кончается.
Глава 6
Не пролистывайте этот фрагмент: продолжение очень значимой галактической истории
Прозвучало уже немало слов об «остальной Вселенной» или «всем остальном, что есть в Галактике», все в таком духе. Конечно же, все знают, что Галактика весьма велика в территориальном плане, изобилует ошеломляющим количеством всевозможных форм жизни, основанных на углероде, кремнии, свете. То есть, в ней можно найти и моллюсков, и рыб, и млекопитающих, и инсектоидов, и туристических агентов, так далее, так далее.
Применима такая характеристика почти ко всем галактикам.
Вот мы и подходим к следующей из серии крупных ошибок, что привели к лежащей в основе данной истории ситуации. Ошибка имела место во время 7-й цивилизационной волны – и вот по какой причине: ночное небо над планетой Криккит – пожалуй, наименее интересное зрелище во всей Вселенной.
Ошибка жителей Криккита заключалась вот в чем: они думали, что одни.
Даже не одни во Вселенной, просто – «мы одни». О Вселенной они ничего не знали. На самом деле, не вполне даже верно утверждать, что они так думали. Как и в случае со всеми прочими фундаментальными положениями, им просто не приходило в голову, что может быть кто-то еще.
Причина у заблуждения была предельно простая: планета Криккит вращалась вокруг солнца на самых задворках Галактики. Дальше нее шли целые парсеки пустоты – и только потом начиналась другая Галактика, такая далекая, что почти что невидимая. А между Криккитом и остальной частью собственной Галактики пролегало облако космического мусора, такое плотное, что сквозь него в любое время дня и ночи не было видно ровным счетом ничего.
Жителям Криккита не приходило в голову тратить время на то, чтобы смотреть на небо, потому что смотреть там было не на что. Ничто не цепляло глаз, не интриговало и не заставляло воображение работать. Пустота – и ничего более.
Днем, само собой, восходило солнце, но всякий, кто глазел на него слишком долго, потом терял способность видеть что-то еще, и этого было достаточно, чтобы отпугнуть от процесса даже самых любопытных.
Да и сам Криккит был миром столь прекрасным, столь полным цвета, света и жизни всех видов, что у Криккитов (так называли жителей планеты) не было никаких поводов смотреть на пустоту или размышлять о ее значении. Не о чем было размышлять. Для них небо почти что не существовало.
Они были счастливы. Они жили в мире. Они работали в полях, чтобы добыть себе пропитание, строили приятные глазу дома, писали музыку, рисовали картины. Спросите криккита, чего он хочет от жизни – и он ответил бы «да вот этого всего», демонстрируя, что все, что надо, у него уже есть, и он этим вполне доволен.
В облачном ночном воздухе не было мерцания звезд. Теплый бриз проносился над песчаными пляжами. Планета, на первый взгляд, казалась уютно-ординарной – если не обращать внимания на огромные буквы, пылающие в небе.
В сотне ярдов от линии моря открылась дверь, и доктор, Романа и К-9 шагнули за порог. Они пошли к пляжу по мелководью. Доктор и К-9 большую часть пути спорили о двери.
– Это ведь виртуальная дверь, К-9, ты что, не мог поставить ее чуть поближе?
– Ответ отрицательный. Кроме того, хозяин, море – тоже виртуальное.
– Болтай больше! Мои носки промокли!
– Исключено, хозяин.
– Еще как! Промокли насквозь!
Романа первой оказалась на берегу.
– Никого из вас не смущают эти здоровенные буквы в небе? – спросила она.
Доктор поднял глаза.
– Ерунда, – пожал он плечами. – Это просто сопроводительный текст от матрицы.
Вот какие слова складывались из пламенеющих литер:
ПЛАНЕТА КРИККИТ ПРЕБЫВАЕТ В УЕДИНЕНИИ НА ОКРАИНЕ ГАЛАКТИКИ
– Тонко, – заметила Романа.
– Следи за небом, Романа.
– Звезд нет. Что странно, так как светового загрязнения тоже не наблюдается. Заметь, небо ясное. Может, все дело в погодных условиях…
Доктор щелкнул пальцами, и горящая надпись изменилась:
КРИККИТ ОТРЕЗАН ОТ ОСТАЛЬНОЙ ЧАСТИ ГАЛАКТИКИ СКОПЛЕНИЕМ КОСМИЧЕСКОГО МУСОРА
– А, теперь понятно, – кивнула Романа. – Что ж, очаровательно! Из-за отсутствия света извне они возомнили себя не просто центром Вселенной, но самой Вселенной. Это вывело их солипсизм на глобальный уровень – далеко за пределы амплифицированного эгоизма.
Доктор потер подбородок.
– Совершенно верно. У них, наверное, было много поэтов-декадентов. А ты, сдается мне, прочитала слишком много книг.
– «Слишком много» книг не бывает, – парировала Романа, прыгая по отмели. – Какое все-таки странное место. – В этот раз щелкнула пальцами она.
Надпись на небе сменилась:
На протяжении миллионов лет Криккит успешно развивался во всех научных направлениях, кроме астрономии.
– Я поменяла шрифт, – сказала Романа, – и убрала большие буквы. Мне не нравится, когда на меня непрестанно орут. – Она смерила Доктора многозначительным взглядом.
– К-9, это она на тебя намекает. – Доктор погладил пса и подмигнул ей. – Давай-ка дальше читать.
Романа щелкнула пальцами.
За всю свою историю жителям Криккита ни разу не пришло в голову, что они не одни во Вселенной. До тех пор, пока…
Романа нахмурилась:
– Что-то он подвисает.
– Все в порядке, – заверил ее Доктор. – На твоем месте я бы немного отошел.
Романа отступила назад – и через несколько минут на том месте, где она стояла, разбился космический корабль.
Он прорвался сквозь темное небо, осветив его полосой огня. Рев его умирающих дюз пронесся над утесами, морем и далекими землями. И вот он врезался в песчаный пляж.
Эхо его прибытия висело в воздухе еще довольно долго. Море вспенилось, пошло большими волнами. Твердь дрогнула.
Доктор и Романа стояли посреди пожара. Романа стряхнула кусок горящей обшивки с К-9.
– Мне кажется, – заметил Доктор, – что эти буквы там поменялись.
– Мне из-за дыма ничего не видно.
– Вот незадача, и мне – тоже.
– Подождем, пока рассеется?
– Славная мысль. У тебя в карманах не завалялся зефир?
Доктор, Романа и К-9 нашли участок песка, не превратившийся от жара в стекло, и засели там. Корабль все горел себе, день потихоньку начинался. Слова остались висеть в небе:
День, когда корабль, миновав облако космического мусора, рухнул на планету Криккит, можно было по праву назвать черным для всей населяющей ее расы.
На пляже стали появляться криккиты – почти как люди, едва ли отличимые. Они выходили на ближайший утес – осторожно, не спеша, – и глядели вниз. Кто-то подгребал к кораблю в лодке, покачивавшейся на волнах, все смотрели на огонь. Никто не произнес ни слова.
– Это и есть жители Криккита? – спросила Романа шепотом. – Выглядят нормально.
– Это пока, – заверил ее Доктор.
Солнце восходило и заходило, корабль все горел и горел, толпа зевак все росла и росла. Кто-то просто смотрел на корабль, кто-то пел ему песни. Группка девушек, дерзнув подступить ближе всех, возложила на пылающие обломки гирлянды цветов.
Толпа взирала на сей жест, явно пытаясь уразуметь, согласны ли они с ним, считают ли его непристойным или жалеют о том, что не додумались до такого первыми. Цветы загорелись – это, казалось, решило все вопросы.
Через несколько дней огонь все-таки угас. Когда чад и дым рассеялись, оказалось, что корпус корабля не так уж и сильно пострадал – куда больше досталось берегу.
Из толпы появился выдвиженец в мантии и обратился к кораблю. Впрочем, почти сразу же сбившись, он покачал головой. Мягко постучал по корпусу. И – влился обратно в ряды.
Неизвестно, что довело их – это постукивание, или тот факт, что явление лишило их дара речи. Может, до них наконец-то дошло, что сверзившаяся с неба штуковина может быть только космическим кораблем – ничем иным. Так или иначе, дело пошло вразнос.
Первый камень ударился о корпус. Сразу за ним последовал еще один. Вскоре толпа обстреливала корабль камнями со всех сторон. Снаряды отскакивали от поврежденной обшивки, не причиняя ей вреда большего, чем тот, что уже был нанесен жесткой посадкой – но это не мешало криккитам швыряться в корабль снова и снова. Когда камни подошли к концу, они побежали за ведрами новых. Через некоторое время к дробному перестуку каменьев присоединился еще один звук – сердитый вой, зародившийся в сердце толпы и не думавший утихать.
Слова на небе пояснили ситуацию следующим образом:
Сложно представить себе вред, причиненный умам жителей Криккита упавшим на их прекрасную планету кораблем.
…Все просто вышло вот так вот. Бах – и все. Корабль рухнул с неба. Оттуда, где, как они были свято убеждены, ничего нет. Без предупреждения, не предпринимая никаких дальнейших действий, корабль упал – и взорвался. Всего-навсего один сошедший с курса и потерпевший крушение космический кораблик.
Насмешница-Вселенная будто вдруг обратилась к криккитам: ну, как вам такое? Что вы на это скажете? А они даже и не догадывались о том, что какая-то Вселенная есть.
Прозрение негативно сказалось на них. Они были ошеломлены. Работая с нежданной и даже ошеломляющей быстротой, они исследовали космический корабль во всех деталях, разобрали его на части, собрали снова, выжали из него все до последней крошечной тайны – и в течение года, чудесного, уму непостижимого года, свершили прорыв для будущих поколений.
Они построили свой космический корабль.
Они пробились сквозь свой извечный заслон и взглянули на просторы Галактики.
Немыслимые, блистательные просторы.
Команда первого корабля вернулась потерянной донельзя, их не держали ноги. Они вернулись другими – их сознание непоправимо изменилось.
Они поведали остальным о том, что увидели там, наверху.
Громкое АААААААААААААААААААААААА, потрясенное, исполненное ужаса, витало над городами и континентами. Криккит будто охватила жуткая эпидемия.
Удар по их самосознанию оказался слишком силен.
Они вовсе не были плохими. Никогда. И нельзя было сказать, что к Вселенной они воспылали ненавистью – нет, просто они не могли смириться с тем, что она есть.
За одну ночь целая раса превратилась из умных, обаятельных, вдумчивых существ в умных, обаятельных, восхитительных, первоклассных маниакальных ксенофобов.
– Значит, вот как все началось? – нахмурилась Романа.
– Это официальная версия, – задумчиво протянул Доктор. – Я их всегда сторонюсь.
Пляж опустел. Волны лизали обожженный берег. Корабль исчез.
– Пойдем, – Доктор взобрался по тропинке на утес, обмотав Роману своим шарфом и потянув за собой. К-9 загрохотал по гальке следом за ними.
На вершине утеса матрица создала для них обшитую деревом дверь, украшенную медной табличкой, на которой было витиевато отчеканено ярко-алым:
А далее…
Шагнув за порог, они очутились в лаборатории самого впечатляющего вида. Здесь в центре внимания был корабль – вскрытый и опустошенный, как яичная скорлупка, кое-где растащенный по кусочкам. Криккиты так и вились вокруг него – забирались по лесенкам внутрь, ошеломленно разглядывали куски обшивки и маленькие медные проводки. На другом конце лаборатории уже возводилась неспешно точная копия корабля. Ну, конечно, не совсем-совсем точная – линии были не столь плавными, углы острились как могли.
В другом отсеке лаборатории ученые кропотливо изучали извлеченные из корабля кресла, панели управления и данные бортовых журналов, пытаясь воссоздать в деталях из глины модели существ, что могли управлять залетной машиной. Получая один очередной образец за другим, они сносили его уже в третий отсек через дверь, где бедных големов выстраивали у стены и расстреливали, распиливали или поджигали.
В воздухе лаборатории вспыхнул алым очередной сопроводительный текст:
Методично и самозабвенно работал народ Криккита на новую цель – полную и абсолютную аннигиляцию всех иных жизненных форм.
– Звучит зловеще, – заметил Доктор.
– И все-таки! – Романа завороженно глядела по сторонам. – Воссоздание, пусть даже и по имеющемуся образцу, функционального космического корабля, выработка научного и культурного сознания принципиально нового уровня… на это должны были уйти целые тысячелетия!
Они дошли до конца отсека, и там их услужливо поджидала на стене надпись:
Весь следующий год их работа продвигалась фантастическими темпами.
– Что на это скажешь? – пробормотал Доктор.
– Тихо ты! – шикнула Романа.
Надпись быстро перестроилась:
Оттачивая технологию и углубляя исследования, они вскоре вышли на уровень, что позволял им развязать обширную межзвездную войну.
Стена растворилась. За ней оказался склад с огромным количеством оружия – всего лишь один из многих. Стеллажи с бомбами, ракетами, дезинтеграторами, распылителями материи и нейтронными бластерами тянулись в необозримую даль. За складами, также уставленные до отказа, простирались ангары для боевых единиц космического флота.
Пояснительный текст, особо уже и не нужный, сообщил:
Криккиты даже открыли способ скорого преодоления космических расстояний.
Глазам Доктора и Романы предстала длинная взлетно-посадочная полоса, зажатая с двух сторон шеренгами ангаров. Вдоль нее и вытянулся тревожно-алый текст. Пройдя по светящимся буквам, они пришли к огромной черной цилиндрической постройке в дальнем конце полосы. В цилиндре была прорезана дверь, на которой было написано:
Венцом военной технологии криккитов стали криккитцы.
Дверь отъехала в сторону, и белые взводы роботов-убийц повалили наружу, чеканя каждый свой шарнирный шаг. Простота их дизайна устрашала – чем-то да брали за душу все эти бронированные головы с красными сполохами вместо лицевых черт. Их строили не для излишеств, а для действия – прямо из того, что было под рукой.
– За год?! – всполошилась Романа. – Тут нужен неустанный труд миллионов! Или… я даже не знаю… замедлитель времени, как минимум!
Беспристрастный комментарий матрицы услужливо сообщил:
Армия Криккита состояла из андроидов – разработанных и построенных в срок, кажущийся до невозможности коротким. Очевидно, здесь сыграл великую роль чей-то сосредоточенный на одной-единственной цели, одержимый ум. Но вопрос, чей то был ум, ученые стали задавать относительно недавно.
Дизайн роботов-убийц выглядел весьма любопытно – особенно любопытно в свете текущих событий. Криккитцы имели антропоморфную структуру – то есть, их оболочки своими пропорциями напоминали человеческие тела. Вообще, как оказалось, подобная конституция пользовалась феноменальной популярностью у мироздания во все времена.
Они были белыми – то есть, довольно-таки популярного во Вселенной цвета.
Нижняя половина их ног была оборудована портативными ракетными двигателями – если того требовала обстановка, криккитцы могли воспарить в воздух. Вооружены они были многофункциональными битами – такими, что при одном раскладе могли разрушить до основания целое здание, при другом – выступали в роли смертоносных лучеметов, при третьем – использовались для запуска разрывных снарядов чудовищной силы поражения. Просто ударяя по маленьким красным сферическим гранатам этими Палками Смерти, криккитцы одновременно и активировали их, и задавали сверхточную траекторию полета – протяженностью от нескольких ярдов до тысяч миль.
Проще говоря, криккитцы были превосходными механизмами войны: одновременно сбивающими с толку своим внешним видом и смертельно опасными.
Доктор, Романа и К-9 стояли на плацу, наблюдая, как криккитцы маршируют мимо, забираясь в странные корабли, чья форма успела видоизмениться. Гладкие линии канули в прошлое, аэродинамика утратила важность – теперь это были просто контейнеры для как можно большего количества роботов-убийц, с маленькими оконцами в передней части и заостренными верхушками. Отряды по одиннадцать роботов каждый влезали в контейнер, тот выскальзывал из ангара, с ревом проносился над плацем и взмывал ввысь, растворяясь в небесных просторах.
