Сергей Довлатов
Виноград

– Распишитесь. Это за второй квартал.

Бригадир расписался, взял Чайковского за шею, и мы направились дальше.

Около высокой платформы темнел железнодорожный состав. Платформа вела к распахнутым дверям огромного склада. Около дверей прогуливался человек в зеленой кепке с наушниками. Галифе его были заправлены в узкие и блестящие яловые сапоги. Он резко повернулся к нам. Его нейлоновый плащ издал шелест газетной страницы. Бригадир спросил его:

– Ты сопровождающий?

Вместо ответа человек пробормотал, хватаясь за голову:

– Бедный я, несчастный… Бедный я, несчастный…

Бригадир довольно резко прервал его:

– Сколько всего?

– По накладным – сто девяносто четыре тонны… Вай, горе мне…

– А сколько не хватает?

Восточный человек ответил:

– Совсем немного. Четыре тонны не хватает. Вернее, десять. Самое большее – шестнадцать тонн не хватает.

Бригадир покачал головой:

– Артист ты, батя! Шестнадцать тонн глюкозы двинул! Когда же ты успел?

Гость объяснил:

– На всех станциях люди подходят. Наши советские люди. Уступи, говорят, дорогой Бала, немного винограда. А у меня сердце доброе. Бери, говорю.

– Ну да, – кивнул бригадир, – и втюхиваешь им, значит, шестнадцать тонн государственной собственности. И, как говорится, отнюдь не по безналичному расчету.

Восточный человек опять схватился за голову:

– Знаю, что рыск! Знаю, что турма! Сэрдце доброе – отказать не могу.

Затем он наклонил голову и скорбно произнес:

– Слушай, бригадир! Нарисуй мне эти шестнадцать тонн. Век не забуду. Щедро отблагодару тебя, джигит!

Бригадир неторопливо отозвался:

– Это в наших силах.

Последовал вопрос:

– Сколько?

Бригадир отвел человека в сторону. Потом они спорили из-за денег. Бригадир рубил ладонью воздух. Так, будто делал из кавказца воображаемый салат. Тот хватался за голову и бегал вдоль платформы.

Наконец бригадир вернулся и говорит:

– Этому аксакалу не хватает шестнадцать тонн. Придется их нарисовать, ребятки. Мужик пока что жмется, хотя фактически он на крючке. Шестнадцать тонн – это вилы…

Мой однокурсник Зайченко спросил:

– Что значит – нарисовать?

Бригадир ответил:

– Нарисовать – это сделать фокус.

– А что значит – вилы? – поинтересовался Лебедев.

– Вилы, – сказал бригадир, – это тюрьма.

И добавил:

– Чему только их в университете обучают?!

– Не тюрьма, – радостно поправил его грузчик с бородой, – а вышка.

И затем добавил, почти ликуя:

– У него же там государственное хищение в особо крупных размерах!

Кто-то из грузчиков вставил:

– Скромнее надо быть. Расхищай, но знай меру…

Бригадир поднял руку. Затем обратился непосредственно ко мне:

– Техника простая. Наблюдай, как действуют старшие товарищи. Что называется, бери с коммунистов пример.

Мы выстроились цепочкой. Кавказец с шумом раздвинул двери пульмановского вагона. На платформу был откинут трап.

Двое залезли в пульман. Они подавали нам сбитые из реек ящики. В них были плотно уложены темно-синие гроздья.

На складе загорелась лампочка. Появилась кладовщица тетя Зина. В руках она держала пухлую тетрадь, заломленную карандашом. Голова ее была обмотана в жару тяжелой серой шалью. Дужки очков были связаны на затылке шпагатом.