Дороти Ли Сэйерс
Смерть по объявлению. Неприятности в клубе «Беллона»

– Да уж, очень жаль, – с чувством согласился мистер Паркер.

– Все могло быть и хуже. Я предполагаю три вероятных источника этой реакции. Люди, слышавшие мои рассказы о рогатке. Люди, знавшие мой адрес или интересовавшиеся им. И, конечно, парень, потерявший карандаш. Однако, – Уимзи коротко рассмеялся, – представляю, каким шоком для него, кем бы он ни был, стало то, что сегодня утром я объявился на службе даже без синяка под глазом! Ну почему ты не сообщил мне в подробностях обо всем, что произошло, с утра пораньше?! Я был бы начеку.

– У нас имелись другие заботы, – укоризненно заметила леди Мэри.

– К тому же мы и подумать не могли, что это имеет отношение к тебе, – поддержал ее мистер Паркер.

– А следовало бы догадаться. Где проблемы – там я. Но на сей раз я вас прощаю. Вы уже достаточно наказаны, а в отсутствии великодушия Уимзи никто упрекнуть не может. Но этот душегуб… Чарлз, ты совсем не рассмотрел его?

– Боюсь, что нет. Я вцепился в его поганое горло, но оно было плотно обмотано шарфом.

– Не так надо было действовать, Чарлз. Нужно было заехать ему ногой. Впрочем, как уже сказал, я тебя прощаю. Интересно, попробует ли наш друг еще раз на меня напасть?

– Надеюсь, не здесь, – вставила Мэри.

– Я тоже надеюсь. Хотелось бы, чтобы в следующий раз все произошло под моим контролем. Он, должно быть, очень ловок, если ему удалось заполучить то письмо. Какого черта он… О! Я понял!

– Что?

– Почему никто не упал в обморок при моем появлении сегодня утром. Сбив тебя с ног, он включил фонарь, чтобы удостовериться, что ты мертв, и первым, что увидел, было письмо. И он тут же его схватил. Почему? К этому мы еще вернемся. Так вот, он хватает письмо, а потом видит твои классические черты, Чарлз, понимает, что напал не на того, и в этот момент слышит, что Мэри подняла шум. Поэтому смывается. Теперь все совершенно очевидно. Но письмо? Схватил ли бы он любое письмо, которое оказалось на месте борьбы, или узнал почерк? Когда была доставлена вечерняя корреспонденция? Ну конечно! Как обычно, в девять тридцать. Предположим, что в поисках моей квартиры он увидел конверт в почтовом ящике и узнал, от кого оно пришло. Это дает нам пищу для размышлений и, возможно даже, новый мотив.

– Питер, – сказала леди Мэри, – не думаю, что тебе следует волновать Чарлза своими рассуждениями. У него от этого температура повысится.

– Ну конечно! Послушай, старик, мне действительно очень жаль, что ты забрал конверт, предназначавшийся мне. Чертовское невезение. Возблагодарим бога, что все не закончилось еще хуже. А теперь мне надо бежать. У меня встреча. Пока.

* * *

Первое, что сделал Уимзи, покинув квартиру Паркеров, – позвонил Памеле Дин, которая, к счастью, оказалась дома, и, объяснив, что ее письмо затерялось, спросил, что в нем было.

– Только записка от Дайаны де Момери. Она хотела знать, кто вы. Похоже, вы наделали много шума.

– Рад стараться, – сказал Питер. – И что вы ей ответили?

– Ничего. Я не знала, что бы вы хотели, чтобы я ей ответила.

– Вы не давали ей мой адрес?

– Нет. Хотя как раз это она и просила. Но я боялась совершить еще одну ошибку, поэтому переслала записку вам.

– Все правильно.

– Ну и?

– Скажите ей… Она знает, что я служу в агентстве Пима?

– Нет, я тщательно избегала того, чтобы сообщить ей какие бы то ни было сведения о вас. Кроме вашего имени. Его я ей назвала, но, похоже, она его забыла.

– Отлично. Теперь слушайте. Скажите великолепной Дайане, что я чрезвычайно загадочная личность. Что вы сами не знаете, где меня искать. Намекните, что я могу быть за много миль отсюда – в Париже, Вене или еще в каком-нибудь месте с таким же звучным названием. Уверен, что вы сумеете сочинить что-нибудь эдакое: Филипс Оппенгейм^[35], Этель М. Делл^[36] и Элинор Глин^[37] под одной обложкой.

– О да, это я могу.

– Можете сказать, что, вероятно, она увидит меня в момент, когда меньше всего будет этого ожидать. Дайте понять, если не боитесь показаться вульгарной, что я эдакий неуловимый динго, вертопрах, что мне не стоит особо доверять, что за мной многие охотятся, но никому еще не удавалось меня поймать. Заинтригуйте ее, разожгите ее любопытство.

– Поняла. Кстати, следует ли мне изображать ревность?

– Да, если хотите. Пусть она считает, что вы желаете от нее отделаться: мол, это трудная охота, и соперницы вам не нужны.

– Хорошо. Это будет нетрудно.

– Что вы сказали?

– Ничего. Сказала, что справлюсь.

– Не сомневаюсь, что справитесь прекрасно. Я очень на вас рассчитываю.

– Спасибо. Как продвигается расследование?

– Так себе.

– Вы ведь как-нибудь мне все расскажете?

– Конечно! Как только будет что рассказать.

– Не хотите зайти ко мне на чашку чая в субботу или воскресенье?

– О, постараюсь.

– Буду держать вас в курсе.

– Да, конечно. Ну, пока.

– Пока… неуловимый динго.

– Только бы не джинго!^[38]

Уимзи положил трубку и подумал: «Надеюсь, она не наделает глупостей. Этим молодым женщинам нельзя доверять. Никакого постоянства. И это плохо – кроме тех случаев, разумеется, когда вы хотите, чтобы они были уступчивы».

Он сухо усмехнулся и отправился на свидание с молодой дамой, которая не обнаруживала никаких признаков уступчивости, и все, что он говорил и делал на этот раз, не имело никакого отношения ко всей этой истории.

* * *

Рыжий Джо осторожно сел в кровати и оглядел комнату.

Его старший брат – не тот, который был полицейским, а шестнадцатилетний Берт, парень очень любопытный, – благополучно спал, свернувшись калачиком и, без сомнения, видя во сне мотоциклы. Тусклый свет уличного фонаря высвечивал неподвижный бугор посередине его кровати и падал на узкое ложе самого Джо.

Рыжий извлек из-под подушки дешевую тетрадку и огрызок карандаша. Возможностей уединения в жизни Джо было очень мало, поэтому, когда выпадал случай, следовало им воспользоваться. Он послюнявил карандаш, открыл тетрадь и большими округлыми буквами написал в верху страницы: «Отчет».

Потом сделал паузу. Желательно было, чтобы это сочинение заслужило похвалу, хотя знания, полученные им по английскому языку в школе, тому мало способствовали. «Моя любимая книга», «Кем бы я хотел стать, когда вырасту», «Что я видел в зоопарке» – темы очень хорошие, но начинающему юному сыщику не слишком полезные. Однажды ему посчастливилось заглянуть в записную книжку Уолли (Уолли был тем самым братом-полицейским), и он запомнил, что все заметки там начинались примерно так: «В 8.30 вечера я шел по Веллингтон-стрит…» Хорошее начало, но в данном случае не совсем подходящее. Стилистика Секстона Блейка, хоть и бойкая, больше подходила для описания волнующих приключений, чем для составления списка имен и фактов. А кроме всего прочего, вставал вопрос о правописании, всегда бывший для Джо камнем преткновения. Рыжий смутно сознавал, что отчет, написанный с орфографическими ошибками, не будет вызывать доверия.

Пребывая в смятении, он обратился к своему врожденному здравому смыслу и нашел хорошее решение.

«Начну-ка я просто с самого начала», – сказал он себе и приступил к письму, сильно надавливая на карандаш и отчаянно морщась от усердия.

ОТЧЕТ

Джозефа Л. Поттса

(14,5 лет от роду)

Поразмыслив, он решил, что здесь требуется чуть больше уточняющих подробностей, и добавил свой адрес и дату написания отчета, после чего продолжил:

«Я поговорил с ребятами нащет раг рогатки. Билл Джонс сказал, что вспоминает, как я стоял в дюспечерской и миссис Джонсон делала мне втык из-за нее. Сэм Таббит и Джордж Пайк тоже там были. Я сказал им, что мистер Бредон вернул мне рогатку и что от нее оторван кусочек резинки и что я хочу знать, кто это сделал. Они сказали, что никада не лазили в ящик миссис Джонсон, и я им верю, сэр, потому как Балл и Сэм хорошие ребята, а что касается Джорджа, то по его виду всегда понятно, когда он привирает, а сичас вид у него был нормальный. Тогда я спросил, может, кто другой из мальчиков это сделал, а они ответили, что никого не видели с моей рогаткой, а я сделал вид, что очень сержусь, и сказал: очень, мол, жалко, что у меня кофисти конфисковали рогатку и никто этого не видел и не слышал. А тут подошел Кларенс Меткаф, он у нас главный, сэр, и спросил, что тут происходит, и я ему все повторил, и он сказал, что если кто-то лазил в ящик миссис Джонсон, это очень серьезно. Поэтому он начал всех подряд строго расспрашивать, и все говорили, что знать ничего не знают, кроме Джека Болтера, он сказал, что однажды миссис Джонс оставила сумку у сибя на столе, и мисс Партон ее взяла и понесла в буфет. Я спросил, када это было, и он ответил, что дня через два после того как мою рогатку конфисти забрали, а время было сразу после обеда, сэр. Так что, видите ли, сэр, она пролежала там около часа, пока никого в комнате не было.

 

Теперь, сэр, про то, кто еще там был и мог видеть, как у меня забрали рогатку. Теперь мне вспоминается, что мистер Праут стоял на верху лестницы, потому что он что-то сказал миссис Джонсон и дернул меня за ухо, и еще там был кто-то из молодых леди, по-моему, мисс Хартли, она ждала посыльного. А после того как меня послали вниз к мистеру Хорнби, Сэм говорит, подошел мистер Уэддерберн, и они с миссис Джонсон пошутили про все это. Но, сэр, вообще я думаю, что многие могли об этом знать, потому как миссис Джонсон рассказывала об этом в буфете. Она всегда рассказывает разные истории про нас, сэр, потому что думает, что это смешно.

Вот все, что я могу доложить насчет рогатки, сэр. Про все другое я пока не расспрашивал, потому как подумал, что надо это делать постепенно, чтобы никто не решил, что я задаю слишком много вопросов, но я уже придумал, как это сделать.

С уважением, ваш Дж. Поттс».

– Какого черта ты там делаешь, Джо?

Рыжий, слишком увлекшись своим отчетом и забыв присматривать за Бертом, вскинулся от неожиданности и быстро сунул тетрадь под подушку.

– Не твое дело, – нервно сказал он. – Это личное.

– Личное, вот оно что? – Берт скинул с себя одеяло и угрожающе надвинулся на Джо. – Стишки кропаешь? – спросил он презрительно.

– Тебя это не касается, – огрызнулся Рыжий, – отвали.

– А ну, дай сюда тетрадь, – потребовал Берт.

– Не дам.

– Не дашь? Не дашь?!

– Не дам! Отстань!

Дрожащими руками Рыжий снова выхватил тетрадь из-под подушки и прижал к груди.

– Я все равно посмотрю – а ну, отпусти!

Рыжий был крепким для своего возраста парнишкой и смелым, но руки у него были заняты тетрадкой, к тому же Берт имел преимущество в росте, весе и позиции. Завязалась шумная возня.

– А ну отпусти, чертова бычина!

– Я тебе покажу, как обзываться, цыпленок паршивый.

– Ай! – взвыл Рыжий. – Все равно не отдам, не отдам! Я же говорю, это личное!

Бац! Хлоп!

– А ну прекратите! – громыхнул властный голос. – Это еще что такое?

– Уолли, скажи Берту, чтобы отстал от меня.

– А пусть не дерзит. Я только хотел посмотреть, что он делает. Вместо того чтобы дрыхнуть, сидит и стишки кропает.

– Это личное, – не сдавался Рыжий. – Честное слово, очень-очень личное.

– Оставь мальца в покое, – повелительно рявкнул полицейский констебль. – И прекратите шуметь. Разбудите отца – оба схлопочете. А теперь – по кроватям, или я арестую обоих за нарушение порядка. А тебе, Джо, спать положено, а не стихи сочинять.

– Это не стихи. Это кое-что, что я делаю для одного джентльмена на работе, и он велел, чтобы я никому об этом не рассказывал.

– Вот, видишь это? – сказал Уолли Поттс, протягивая огромный начальственный кулак. – Ты сейчас отдашь мне свою тетрадь. Я положу ее к себе в ящик стола и верну тебе утром. А теперь, ради бога, спите оба!

– Только ты не будешь ее читать, хорошо, Уолли?

– Хорошо, не буду, если ты такой конспиратор.

Рыжий нехотя, но рассчитывая на честность Уолли, отпустил тетрадку.

– Вот и хорошо, – сказал тот. – Но если я еще раз услышу тут какую-нибудь возню… Понятно? – И он удалился – гигант в полосатой пижаме.

Рыжий Джо, потирая ушибы, полученные в потасовке, подоткнул под себя одеяло и удобно устроился в постели, мысленно сочиняя новую главу своего нескончаемого ночного повествования, в котором он был одновременно и рассказчиком и героем:

«Избитый, весь в синяках, но не утративший непоколебимой отваги, знаменитый сыщик улегся на соломенном тюфяке в своей кишащей крысами темнице. Несмотря на болевшие раны, он чувствовал себя счастливым, зная, что бесценные документы в надежном месте. Он засмеялся, подумав о сбитом с толку короле преступников, скрежетавшем теперь зубами в своей позолоченной восточной гостиной. «Опять неудача, Соколиный глаз! – простонал злодей. – Но теперь моя очередь!» Тем временем…»

Нелегка жизнь сыщика.

Глава 8
Кутерьма в рекламном агентстве

Это случилось в пятницу на той неделе, когда все агентство Пима снизу доверху сотрясли бурные события, связанные со скандалом вокруг «Нутракса», превратившие мирное учреждение в военный лагерь и чуть не сорвавшие крикетный матч против «Бразерхуд лимитед».

Спусковой пружиной заварухи послужил трудолюбивый и страдающий расстройством пищеварения мистер Копли. Как большинство зачинателей распрей, он действовал из лучших побуждений, и, оборачиваясь назад и беспристрастно глядя на тот катаклизм с безопасной дистанции времени, трудно представить себе, чтó он мог сделать, кроме того, что сделал. Но мистер Инглби заметил тогда: «Вопрос не в том, что сделал Копли, а в том, как он это сделал». В пылу яростной баталии, когда страсти сильных мужчин накаляются до предела, легко принимаются неверные решения.

А началось все вот с чего. В четверг вечером, в четверть седьмого, в офисе уже не было никого, кроме уборщиц и мистера Копли, по исключительному случаю оставшегося поработать сверхурочно над экстренной серией рекламы желейного мармелада «Джамбори». Работа шла хорошо, он рассчитывал закончить ее к половине седьмого и благополучно успеть домой к ужину в половине восьмого, когда в диспетчерской настойчиво зазвонил телефон.

– Черт возьми! – сказал мистер Копли, раздраженный назойливым трезвоном. – Неужели не ясно, что рабочий день окончен? Или они считают, что мы должны вкалывать и по ночам?

Он продолжал трудиться над рекламой, надеясь, что звонки прекратятся. В конце концов так и случилось, но он услышал пронзительный голос миссис Крамп, сообщавшей звонившему, что в офисе никого нет. Мистер Копли принял мятно-содовую таблетку. В голове у него гладко складывалась фраза: «Оригинальный вкус свежих фруктов из домашнего сада – абрикосов, поспевших под солнцем в старом, обнесенном стеной саду…»

– Простите, сэр. – Миссис Крамп, неслышно подойдя в своих войлочных тапочках, виновато просунула голову в дверь.

– Ну, что там еще? – спросил мистер Копли.

– Ох, извините, сэр, там звонят из «Морнинг стар», говорят, что это очень срочно, спрашивают мистера Толбоя. Я сказала, что все уже ушли, но они утверждают, что это очень важно, сэр, поэтому я подумала, что лучше позвать вас.

– Что им нужно?

– Что-то насчет завтрашнего утреннего выпуска, сэр, что-то там не так, и они спрашивают, оставить ли все как есть или мы можем прислать им что-нибудь другое, сэр.

– Ну ладно, – сдаваясь, сказал мистер Копли, – наверное, лучше мне действительно подойти.

– Не знаю, правильно ли я сделала, – не умолкала миссис Крамп, семеня за ним, – но я подумала, что, раз в офисе еще остался один джентльмен, то лучше поставить его в известность, потому что вдруг это действительно важно…

– Все правильно, миссис Крамп, все правильно, – успокоил ее мистер Копли. – Я разберусь.

Со знающим видом он подошел к телефону и взял трубку.

– Алло! – раздраженно произнес он. – Агентство Пима. В чем дело?

– О! – радостно воскликнул голос на другом конце провода. – Это мистер Толбой?

– Нет. Он ушел домой. Все ушли. Вам бы следовало посмотреть на часы. А в чем, собственно, дело?

– Видите ли, – сказал голос, – это касается модуля рекламы «Нутракса» для завтрашней главной полосы.

– И что с ним? Вы что, не получили его?

(«Как это похоже на Толбоя, – подумал мистер Копли. – Никакой организованности. Этой молодежи нельзя доверять».)

– Да нет, получили, – неуверенно произнес голос, – но мистер Уикс говорит, что мы не можем его поставить в номер. Видите ли…

– Не можете поставить?

– Не можем. Понимаете, мистер…

– Копли, моя фамилия Копли. Ваш вопрос не по моему отделу. Я совершенно не в курсе. Что там с этим модулем?

– Если бы он был у вас перед глазами, вы бы увидели, чтó я имею в виду. Понимаете, заголовок…

– Нет, не понимаю, – раздраженно отрезал мистер Копли. – Я же сказал: это – не по моему отделу, я этого текста в глаза не видел.

– Вот как! – неуместно бодро воскликнул голос. – Тогда я вам его прочту: «Не слишком ли вы себя изнуряете?» Мистер Уикс считает, что в сочетании с рисунком он может вызвать нежелательное толкование. Если бы реклама была у вас перед глазами, вы бы сами увидели.

– Понятно, – задумчиво протянул мистер Копли. Пятнадцатилетний профессиональный опыт подсказывал ему, что это беда. Спорить бессмысленно. Если в «Морнинг стар» вбили себе в голову, что в рекламе содержится какая-то скрытая двусмысленность, они не станут ее печатать, хоть бы небеса обрушились им на голову. Может, кое-кому было бы и поделом. Но подобного рода оплошности снижают престиж продукции, а ответственность несет агентство. Мистер Копли вовсе не хотел видеть, как экземпляры «Морнинг стар» продают по полкроны на фондовой бирже на радость любителям порнографии.

Несмотря на возникшую тревогу, он, наподобие Иеремии, видящего, как сбываются его пророчества, ощутил внутреннее ликование. Он всегда говорил, что молодое поколение авторов рекламных текстов никуда не годится. Среди них слишком много новомодных университетских выпускников. Пустоголовых. Ничего не смыслящих в бизнесе. Не имеющих идей. Но он-то сам был человеком опытным и тут же перенес военные действия на территорию противника.

– Вам следовало сообщить об этом раньше, – жестко заявил он. – Смешно звонить в четверть седьмого, когда рабочий день уже окончен. Как вы полагаете, мы можем сейчас что-то сделать?

– Это не наша вина, – радостно сообщил голос. – Нам доставили модуль всего десять минут назад. Мы всегда просим мистера Толбоя присылать материалы пораньше, чтобы избежать подобных ситуаций.

Пророчества мистера Копли находили все новые и новые подтверждения. Всеобщая расхлябанность – вот что это такое. Мистер Толбой удалился ровно в пять тридцать, не задержавшись ни на минуту. Мистер Копли видел, как он уходил. Им всем только бы смыться пораньше. Толбой не должен уходить, не получив из газеты подтверждения, что все материалы получены и все в порядке. Если посыльный не доставил пакет в «Морнинг стар» до пяти минут седьмого, это значит, что он либо вышел слишком поздно, либо задержался где-то по дороге. Тоже плохая организация работы. У этой Джонсон – никакого контроля, никакой дисциплины. До войны женщин в рекламные агентства вообще не брали, и не было таких глупых проколов.

Тем не менее что-то нужно было делать.

– Очень неприятно, – сказал мистер Копли. – Что ж, я попробую с кем-нибудь связаться. Когда крайний срок замены материала?

– Он должен быть у нас к семи, – ответил голос тоном, не допускающим возражений. – Собственно, шрифтолитейный цех ждет только ваш модуль, только его не хватает. Но я поговорил с мистером Уилксом, он дает вам время до семи.

– Я перезвоню, – сказал мистер Копли и повесил трубку.

Мысленно он перебрал всех, кто способен был помочь в разрешении ситуации. Мистер Толбой, руководитель группы; мистер Уэддерберн, секретарь группы; мистер Армстронг, ответственный за текстовую рекламу; автор текста, кем бы он ни был, и на самый крайний случай – мистер Пим. Момент был в высшей степени неподходящий. Мистер Толбой жил в Кройдоне и, скорее всего, все еще тащился в переполненном поезде; мистер Уэддерберн… Копли понятия не имел, где именно тот жил, но наверняка в каком-нибудь еще более отдаленном пригороде. Мистер Армстронг проживал в Хэмпстеде, его номера не было в телефонной книге, но наверняка он имелся на стойке у дежурного, так что оставалась надежда дозвониться до него. Мистер Копли поспешил вниз, нашел номер в списке и позвонил. С третьей попытки ему удалось соединиться с домом мистера Армстронга, но домоправительница ответила, что мистера Армстронга нет. Она не знала, где он и когда вернется. Что-нибудь ему передать? Мистер Копли ответил, что в этом уже не будет необходимости, и отключился. Половина седьмого.

Он снова заглянул в список номеров. Личного номера мистера Уэддерберна там не нашлось, да и вряд ли тот был дома. Телефон мистера Толбоя в списке значился. Без особой надежды мистер Копли набрал кройдонский номер, но, как и ожидал, ему ответили, что мистер Толбой еще не вернулся с работы. С замиранием сердца мистер Копли позвонил домой мистеру Пиму. Тот, как выяснилось, только что ушел. Куда? Это очень срочно! Мистер и миссис Пим отправились на ужин во «Фраскати» с мистером Армстронгом. Это звучало немного более обнадеживающе. Мистер Копли позвонил во «Фраскати». О да, мистер Пим заказал столик на семь тридцать, но еще не приехал. Что-нибудь передать ему, когда он появится? Мистер Копли оставил сообщение с просьбой, чтобы мистер Пим или мистер Армстронг позвонили на работу, если можно, до семи часов, но был почти уверен, что из этого ничего не выйдет. Нет сомнений, что эти вечно неуловимые начальники перед ужином отправились куда-нибудь на коктейли. Он взглянул на часы. Шесть сорок пять. В этот момент снова зазвонил телефон.

Предчувствие не обмануло мистера Копли: звонили из «Морнинг стар» – им не терпелось получить распоряжения.

– Я ни с кем не могу связаться, – объяснил мистер Копли.

– Ну, и что нам делать? Просто оставить на полосе пустое место?

Если вы видите в газете пустое место с подписью «Здесь должна была находиться реклама такой-то фирмы», это мало что значит для вас, но для тех, кто хоть немного разбирается в работе рекламных агентств, в этих словах заключен безоговорочно позорный смысл, они свидетельствуют об их некомпетентности и провале. Копирайтеры такого-то агентства не справились со своей работой, и никакого оправдания им нет. Такое никогда не должно случаться.

Сердито подумав, что, останься место на газетной полосе пустым, это послужило бы хорошим уроком всей здешней своре бездельников и недоумков, мистер Копли тут же поспешно отбросил эту мысль.

– Нет-нет! Ни в коем случае, – сказал он своему телефонному собеседнику. – Не вешайте трубку, пожалуйста, я посмотрю, что можно сделать.

Продолжая говорить, он начал действовать, поскольку первым и едва ли не единственным правилом деловой этики было: фирма превыше всего.

Мистер Копли бросился по коридору в комнату мистера Толбоя, располагавшуюся на том же этаже, что и диспетчерская с отделом текстовой рекламы, в дальнем конце, у железной лестницы. Минуту спустя он уже шарил по ящикам стола мистера Толбоя, и поиски увенчались успехом: у него в руках оказался пробный оттиск злосчастной рекламы «Нутракса». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что сомнения мистера Уикса обоснованны. Безобидные в отдельности, вместе текст и рисунок производили убийственное впечатление. Не тратя времени на размышления о том, как такой явный ляп проскочил мимо зорких глаз всех начальников, мистер Копли сел за стол и вооружился карандашом. С рисунком ничего уже поделать было нельзя, задача мистера Копли состояла в том, чтобы найти новый заголовок, который подошел бы к рисунку, сохранив то же количество знаков.

Он лихорадочно набрасывал варианты и зачеркивал их. «Работа и тревоги истощают нервную систему» – это подходило, но превышало нужное число букв. К тому же звучало скучно, не говоря уж о том, что не вполне соответствовало истине. Не работа, а переутомление от работы – вот о чем шла речь в рекламе. «Перегрузки на работе?» – гораздо лучше, но слишком коротко. Заголовок был сверстан в три строки (слишком много, мысленно отметил мистер Копли, для рекламы такого формата) и располагался так:

Не слишком ли

ВЫ СЕБЯ

ИЗНУРЯЕТЕ?

Он лихорадочно водил карандашом, стараясь выгадать букву здесь, букву там. «Нервная система»? «Нервная стабильность»? «Нервная энергия»? Минуты летели стремительно. Вот! Если так:

ПЕРЕ-ГРУЗКИ &

ПЕРЕ-ТРЯСКИ –

истощают нервы!

Не блестяще, но тональность безупречно верная, и текст укладывается в формат. Бросившись было назад к телефону в диспетчерской, он вспомнил, что аппарат на столе мистера Толбоя, должно быть, тоже еще подключен к коммутатору. Он снял трубку; обнадеживающий гудок подтвердил его догадку, и он поспешно затараторил:

– Вы еще здесь?

– Да.

– Тогда слушайте. Можете убрать заголовок и набрать заново шрифтом гоуди-болд?

– Да-а… Да, можем, если вы продиктуете прямо сейчас.

– Диктую.

– Порядок! Давайте!

– Начинайте с того же места, где начинается сейчас. Первая строка заглавными буквами, тем же кеглем как строка «вы себя». Правильно. Будет так: «ПЕРЕ-ГРУЗКИ &» – с дефисом в слове «пере-грузки» и амперсандом^[39]. Поняли?

– Да.

– Следующая строка. Кегль тот же. Строку втяните на один знак – «пере-тряски», с дефисом, в конце – тире. Поняли?

– Да.

– Теперь третья строка. Гоуди, двадцать четыре пункта. Начинайте с выносом на два знака: «истощают нервы!», восклицательный знак в конце. Поняли?

– Да. Я повторю. Первая строка заглавными буквами, тем же кеглем, как строка «вы себя»: «ПЕРЕ-ГРУЗКИ &» – с дефисом в слове «пере-грузки» и амперсандом. Следующая строка. Кегль тот же. Строку втягиваем на один знак – «ПЕРЕ-ТРЯСКИ», с дефисом, в конце – тире. Третья строка. Гоуди двадцать четыре пункта. Начинаем с выносом на два знака: «истощают нервы!», восклицательный знак в конце. Все так?

– Все правильно. Очень вам благодарен.

– Не за что. Это мы вам благодарны. Простите, что доставили столько хлопот. До свиданья.

– До свиданья.

Мистер Копли откинулся на спинку стула и вытер испарину со лба. Дело сделано. Фирма спасена. Людей и за меньшее награждали. Когда случился аврал, когда все эти самонадеянные выскочки покинули свои посты, все вынес на своих плечах он, мистер Копли, старомодный квалифицированный работник, на которого агентство Пима всегда может положиться. Человек, не боящийся ответственности. Человек, душой и телом преданный работе. А предположим, и он сорвался бы домой ровно в половине шестого, как Толбой, не заботясь о том, выполнена работа или нет. Что бы случилось? Агентство оказалось бы в весьма затруднительном положении. Надо будет рассказать об этом утром. Мистер Копли надеялся, что это всем послужит уроком.

Он опустил выдвижную крышку на стол мистера Толбоя, где были безобразно разбросаны лотки для документов и неряшливые стопки бумаг, которые тот, уходя с работы, обычно просто закрывал крышкой, и в этот момент получил свежее доказательство безалаберности хозяина стола. Из какого-то таинственного закутка выпало заказное письмо; конверт шлепнулся прямо на пол.

Мистер Копли наклонился и поднял его. Письмо было подписано печатными буквами и адресовано мистеру Дж. Толбою, эсквайру, на его кройдонский адрес. Конверт был вскрыт. Приподняв клапан, мистер Копли заглянул в него и увидел, что там нет ничего, кроме толстой пачки зеленых банкнот. Под воздействием естественного импульса мистер Копли вынул купюры и бегло пересчитал их; к его изумлению и возмущению, их оказалось не менее пятидесяти.

Если было что-то, что бесило мистера Копли больше всего другого, так это Бездумная и Бесчестная (долгие годы, проведенные в рекламном бизнесе, сыграли с ним забавную шутку, приучив думать с заглавных букв) Привычка Расставлять на Пути Людей Искусительные Ловушки. Он держал в руках колоссальную сумму в пятьдесят фунтов, брошенную столь небрежно, что она непременно выпала бы на пол при простом открытии крышки стола, где ее могли найти миссис Крамп и ее уборщицы. Безусловно, все они были безупречно честными людьми, но в нынешние Трудные Времена едва ли можно было бы упрекнуть женщину-работницу, если бы она поддалась искушению. Хуже того, допустим, ценный конверт был бы разорван и выметен. Предположим, он попал бы в корзину для мусора, а оттуда – в мусорный мешок и далее на бумагопереработку или, хуже того, в мусоросжигательную печь. Какая-нибудь невинная уборщица могла быть Ложно Обвинена и до конца жизни не избавилась бы от Позорного Клейма. Со стороны мистера Толбоя это было недопустимо. Поистине Безнравственно.

Конечно, мистер Копли точно представлял себе, что случилось. Мистер Толбой получил эту крупную сумму (от кого? никакого сопроводительного письма в конверте не имелось, но до этого мистеру Копли не было дела; вероятно, это был выигрыш, полученный на собачьих бегах или что-нибудь столь же непотребное) и принес ее на работу, намереваясь положить в банк «Метрополитен энд Каунтиз», что на углу Саутгемптон-роу, где хранили свои сбережения большинство сотрудников. По некой причине он не успел отнести туда деньги до закрытия и вместо того, чтобы положить конверт в карман, сунул его в стол, а в половине шестого рванул домой в своей суматошной манере, позабыв о нем. И даже если бы он позднее вспомнил о деньгах, то, скорее всего, решил бы, что «с ними все будет в порядке», возмущенно думал мистер Копли. Нет, надо все-таки его проучить.

И он его проучит: припрячет деньги в надежном месте, а утром сделает мистеру Толбою внушение.

Он немного замешкался, размышляя, как лучше все провернуть. Если взять деньги с собой, есть вероятность, что по дороге домой у него обчистят карманы, это будет неприятно и обойдется ему дорого. Лучше унести их к себе в кабинет и запереть в нижнем ящике собственного стола. Мистер Копли поздравил себя с разумной дальновидностью, побудившей его в свое время заказать хороший замóк.

Таким образом, он отнес конверт к себе, спрятал его в ящик, под стопку конфиденциальных бумаг, содержавших разработки будущих рекламных кампаний консервированных продуктов и джемов, привел в порядок стол, запер его, положил ключи в карман, взял пальто, шляпу и отбыл с сознанием выполненного долга, не забыв, проходя мимо диспетчерской, проверить, лежит ли трубка на рычаге.

Выйдя из здания, он перешел на другую сторону улицы и повернул на юг, к трамвайной остановке на Теобальд-роуд. Но перед тем оглянулся и увидел мистера Толбоя, который шел со стороны Кингсуэй по противоположному тротуару. Поравнявшись со входом в агентство, он исчез внутри.

«Ага, – отметил про себя мистер Копли, – вспомнил в конце концов про деньги».

В этот момент он, наверное, испытал укор совести. Чувство дружеского милосердия, как можно себе представить, могло побудить его, лавируя между машинами, вернуться в агентство, сесть в лифт, подняться на верхний этаж, разыскать озабоченного мистера Толбоя и сказать ему: «Послушайте, старина, я нашел у вас заказное письмо, валявшееся без присмотра, и спрятал его. Кстати, насчет модуля рекламы «Нутракса»…» Но он этого не сделал.