Доротея Холмс
Агата Кристи. Она написала убийство
Глава 4. Волшебный сад
Но больше всего на свете Агата любила одинокие игры в саду, окружавшем Эшфилд. Судя по ее описаниям, это был типичный английский «сад у коттеджа», которым восхищались еще британцы XIX века. «Тенистые аллейки, дорожки, посыпанные гравием, фруктовый сад, высокая трава, которую надо было косить, две-три небольшие группки деревьев, все находилось в приятном соседстве» – так описывает образцовый сад при Чоттэн-коттедже, где жила еще одна великая английская писательница Джейн Остин, один из ее родственников.
А их современница, поэтесса Анна Мария Портер писала:
Желанье страстное вдруг овладело мной:
Назвать своим коттедж с одной стеной,
Увитой розой, вьющейся с земли,
И чтобы в садике вокруг него цвели
Жасмина гроздья, и гвоздики розовели,
А на ветвях плоды повсюду зрели.
Рядом с Эшфилдом также был фруктовый сад и огород, а еще – крокетная площадка, теннисный корт, отдельно стоящие на лужайке деревья (две пихты, олицетворяющие для Агаты ее брата и сестру, огромная секвойя, бук, кедр), и целая ясеневая роща. «Все, связанное с представлением о лесе, жило здесь, – напишет позже Агата в своей автобиографии. – Тайна, опасность, запретное удовольствие, неприступность, неведомые дали»…
Агата с отцом и любимой собакой Тони
С садом связано первое осознанное воспоминание Агаты: у нее день рождения, ей исполнилось три года, семья пьет чай в саду, на белой скатерти торт с сахарной глазурью и тремя свечами, и вдруг девочка замечает, что по скатерти бежит крошечный красный паучок, и мама говорит ей: «Это паучок счастья, Агата, паучок счастья в честь твоего дня рождения».
В саду подросшая Агата играла в железную дорогу, катая по дорожкам обруч до станций «Трубная», «Ландышевая», «Баковая» (в честь большого бака с водой) и «Террасная». Еще она придумывала истории про котят Кловера и Блэки и их троих братьев, детей несчастной миссис Бенсон, вдовы моряка капитана Бенсона. С котятами случались самые разные приключения, их сажали в тюрьму, они сбегали оттуда, за ними охотились разбойники, а миссис Бенсон все беднела и беднела, пока, наконец, когда они были уже на грани разорения, из-за моря не возвращался с капиталом чудесным образом спасшийся капитан Бенсон. Еще была миссис Грин, у которой было сто детей, но самыми главными их них были трое: Пудель, Белка и Дерево.
Был еще Дики (кенарь, подаренный Агате), его мать Дикмистрис (Хозяйка Дика – т. е., скорее всего, сама Агата) и их друг – лорд Тони (щенок йоркширского терьера, также принадлежавший Агате). Дикмистрис была королевой, Дики – принцем, одетым в золото и бархат, они вместе с лордом Тони скакали целыми днями по саду на огромных белых конях и с ними тоже происходили разные увлекательные истории.
Кстати, когда Агате подарили Тони она, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, спряталась в туалете и, сидя там, повторяла: «У меня есть собака… собака… у меня есть настоящая собака», пока не поверила в это чудо.
Подобно другим детям с живым воображением, Агата легко научилась «оживлять» пространство вокруг себя. Она мысленно делила свою детскую на несколько комнат: эркер с окном – «комната Мюриэл», «столовая» – в центре, где лежал брюссельский ковер, разные уголки – все это было огромным домом, и Агата часами могла переходить «из комнаты в комнату», бормоча себе под нос придуманные ею истории. Она никогда не знала скуки, никогда не думала, «чем бы себя занять», у нее был целый мир фантазий и она легко погружалась в него, едва ее домашние забывали о ней.
Винтажная открытка. Играя в саду, Агата придумывала разные истории про котят
Когда она стала постарше, появилась «Школа» – своего рода частный пансион, где, собственно говоря, ничему не учили (во всяком случае, этот вопрос Агату совершенно не волновал), но где жили девочки: сильная и смелая Этель Смит; робкая блондинка Анни Грей; испорченная спесивая богачка Изабелла Салливан; хохотушка Элси Грин – бедная, но добрая кузина Изабеллы; трудолюбивая Элла Уайт; таинственная и аристократичная Вера де Верт и ее сестра Сью, тоже таинственная, но на другой манер. «Сью де Верт, на редкость бесцветную, не только внешне, со светлыми волосами и бледно-голубыми глазами, но и внутренне, я просто ее не чувствовала, – пишет Агата в своей автобиографии. – Элла и Сью очень дружили между собой, но Эллу я знала как свои пять пальцев, а Сью ускользала от меня. Думаю, причина заключалась в том, что Сью на самом деле была я сама. Беседуя с остальными, я говорила с ними как Сью, а не как Агата, так что Сью и Агата вдвоем олицетворяли одного человека, Сью скорее наблюдала со стороны, чем участвовала во всем как один из моих персонажей». Современные детские психологи сказали бы, что Сью была «социальной маской» – той девочкой, которую хотели видеть и видели окружающие Агату люди, а остальные девочки представляли собой те «субличности», которые Агата находила или хотела найти в себе. Дело в том, что в семье закрепилось мнение, что Агата несообразительная девочка, которая звезд с неба не хватает, но и не преподносит сюрпризов. Именно такой она выглядела на фоне живой и очаровательной Мэдж и общительного предприимчивого Монти. Как ни странно, именно привычке тихо осмыслять все происходящее, не действуя импульсивно и не проявляя своих чувств, Агата, по-видимому, была обязана сложившемуся в семье мнению о ее заурядных умственных способностях. Только мудрая мама догадывалась, что с младшей дочерью не все так просто. Придуманные девочки помогали Агате осмыслить волнующую ее ситуацию со всех сторон, проиграть ее в своем воображении множество раз. А может быть, дело было в том, что у Агаты не было постоянных друзей-сверстников. Она играла с детьми друзей ее родителей, но они не жили постоянно в Торки, а лишь приезжали на выходные или на лето и большую часть времени она была предоставлена самой себе. Воображаемые девочки путешествовали с ней по воображаемой железной дороге или скрашивали одинокие игры в крикет (играть нужно было так, чтобы ни за что не дать выиграть противной Изабелле Салливан, но это не всегда удавалось). «Девочки» не покинули Агату, и когда она подросла, она придумывала им платья, любовные истории, планировала их свадьбы, мысленно обставляла их дома – словом, это была долгая игра, доставлявшая Агате неизменное удовольствие.
Мать Агаты – Клара Миллер
Но, разумеется, у нее были и обычные, не воображаемые игрушки: лошадь-качалка по имени Матильда, лошадь-каталка Верный, которого можно было затаскивать на холм и скатываться с него так, что ветер свистел в ушах. Были у нее и куклы, и кукольный домик с кукольной мебелью. Когда Агате понадобилось больше места для ее кукольной семьи, мама выделила ей нижние ящики посудного шкафа, домик поставили на полку этого шкафа и получилось просторное шестиэтажное жилье, которое можно было оклеивать обоями, обставлять мебелью, играть в «переезд» и т. д. Позже, когда Агата, став состоятельной женщиной, с огромной любовью покупала и обставляла собственные дома и коттеджи, она всегда вспоминала эту детскую игру.
Агата Мэри Кларисса Миллер в возрасте четырех лет. Художник Дуглас Кон. 1894 г.
Мне кажется, что одна из самых больших удач в жизни человека ~ счастливое детство
Глава 5. Страхи
Всю жизнь Агата хранила в своей памяти счастливые воспоминания о детстве и возвращалась к ним всякий раз, когда ей бывало тяжело. Но были в ее детстве и страхи иррациональные и, вероятно, порожденные той же богатой фантазией, что раскрашивала ее детский мир яркими красками. Больше всего она боялась Человека с Пистолетом или Стрельца. Странный незнакомец с бледно-голубыми глазами, одетый по моде Французской революции, в напудренном парике с треуголкой, с мушкетом, то ли зажатым в руке, то ли выраставшим из нее, приходил к Агате в снах, иногда появляясь посреди обычных сцен мирной жизни: прогулок, пикников, чаепитий, иногда прикидывался кем-то из членов семьи. Он никогда не стрелял из пистолета и не грозил им, но пугал самим присутствием, самим фактом своего существования.
Другие страхи Агаты были связаны с ее хорошим воспитанием. Например, однажды ее подружка, у которой выпали передние зубы, начала рассказывать Агате историю, но при этом так шепелявила, что понять ее было невозможно. Агата покорно дослушала ее до конца, но ужасно боялась, что та спросит ее о чем-то и ей придется признаваться, что она ничего не поняла. Чтобы избежать неловкой ситуации, едва девочка замолчала, как Агата тут же начала сама рассказывать ей сказку о фее, живущей в персиковой косточке, сочиняя эту историю на ходу. Она была рада-радехонька, что выпуталась из неудобного положения, и сама не заметила, как сделала первый шаг на пути писателя.
Торки в 1900 году
Глава 6. Учеба
Читать Агата научилась сама, в возрасте около четырех лет. Произошло это как раз после того, как ее мама решила, что девочку не нужно учить читать, пока ей не исполнится восемь лет: это лишняя нагрузка. Обучалась она незаметно, разглядывая страницы любимых книг, спрашивая няню, что написано на вывесках. Писать Агату научила мама, видимо решив, что поздно бояться чрезмерных нагрузок. Уроки были простыми и веселыми. Мама писала на бумажке какую-нибудь смешную фразу, например: «Косоглазые кошки не умеют нормально кашлять», а Агата переписывала ее внизу.
Так же играючи она позже научилась читать по-французски: когда все семья ездила во Францию и для присмотра за Агатой взяли молоденькую француженку Мари Сижу. Вместе они превесело проводили время, играли и гуляли, и вскоре Агата уже бойко говорила и свободно читала по-французски. Правда, когда дело дошло до чистописания, выяснилось, что маленькая англичанка совершенно неграмотна: она никогда не обращала внимания на разницу в произношении и написании и писала, как бог на душу положит.
В детстве одной из любимых книг Агаты была «Алиса в стране чудес»
Среди своих любимых детских книг Агата называет «Алису в стране чудес» и «Алису в Зазеркалье», произведения Мэри Луизы Моулсворт (на русском языке выходила ее самая знаменитая книга «Часы с кукушкой», о волшебной кукушке Гризельде, жившей в часах и дружившей с девочкой, героиней книги), исторические сочинения Шарлотты Янг о Древнем Риме, Древней Греции, Англии, Франции и Америке (на русском языке выходили книги «Ришар, маленький герцог» и «История Германии»). «Жанр романа» как романтической любовной истории для нее открыл Энтони Хоуп – своей очень популярной, полной приключений и страстей историей о «Пленнике замка Зенды», похищенном злодеями короле вымышленной страны Руритании, и его двойнике – юном английском офицере Рудольфе, который подменяет короля во время его отсутствия, влюбляется в его невесту Флавию и добивается взаимности, но потом благородно помогает освободить законного короля и возвращает ему трон и девушку. По словам Агаты, она часто воображала себя Флавией, которая убеждает короля, что полюбила именно его, страдающего в заточении, а не блестящего авантюриста Рудольфа. Позже она вместе с матерью читала Вальтера Скотта и Диккенса. Любила она исторические романы Мориса Хьюлета (на русский язык переведен роман о Ричарде Львиное Сердце – «Ричард Да и Нет»).
Из французских книг она прочла «Воспоминания ослика» Софьи де Сегюр (урожденной графини Ростопчиной) и «Без семьи» Гектора Мало – повесть о приключениях мальчика-сироты, путешествовавшего вместе со странствующим шарманщиком и его дрессированными животными: тремя собаками и обезьянкой, романы Александра Дюма и Жюля Верна. Агата выучила их от корки до корки, и больше всего полюбила «Путешествие к центру Земли» и «Графа Монте-Кристо».
Папа решил заниматься с дочерью математикой и открыл, что у нее вполне математический склад ума. Девочка легко щелкала задачки на четыре действия, быстро освоила дроби, что дало ей законный повод гордиться собой и поверить, что она не такая уж несообразительная.
Купание в конце XIX века представляло собой сложный процесс
С той же легкостью, не замечая самого процесса обучения, она научилась и плавать. Держаться на воде оказалось нетрудно, но само по себе купание представляло собой сложный процесс. Купальщица входила в специальную кабинку и старалась переодеться как можно быстрей, что было сложно, поскольку купальный костюм представлял собой довольно внушительное сооружение с большим количеством оборок и воланов и с обязательными чулками, чтобы никто ненароком не мог увидеть голых девичьих ног. Внезапно кабинка приходила в движение (это сторож нажимал на рычаг) и соскальзывала по специальному желобу прямо в воду. Теперь из нее можно было не торопясь и с достоинством выплыть и, совершив пару кругов по бухте, вернуться в нее, после чего кабинка возносилась обратно на пирс. Из кабинки девушка выходила уже полностью одетой и присаживалась на песок под зонтиком отдохнуть после утомительных усилий.
* * *
Танцы Агата изучала в танцевальных залах «Антенум», находившихся на втором этаже кондитерской в Торки. Они танцевали польки, марши и классические английские контрдансы: лансье (род кадрили), и еще контрданс под названием «Сэр Роджер из Ковентри». Но когда Агата подросла и стала ходить на танцевальные вечера, эти танцы вышли из моды, и из всей танцевальной науки ей пригодилось разве что умение вальсировать, чего она, впрочем, не любила, так как у нее начинала быстро кружиться голова.
Гораздо важнее оказались для нее уроки музыки, которые ей давала учительница-немка фрейлин Удер. И мать и отец Агаты были музыкальны, и ей нравилось радовать их своими успехами. Ее учительница уделяла большое внимание отработке техники с помощью этюдов, и эта метода как нельзя лучше подходила старательной Агате. Она научилась играть на пианино и на мандолине, брала уроки пения и участвовала в самодеятельных операх, которые ставила молодежь в Торки. Главной проблемой было то, что Агате досталась мужская роль, а ее мама была категорически против появления дочери на сцене в брюках. В итоге двусмысленный предмет туалета замаскировали длиной мантией, которая ужасно путалась под ногами и мешала певице.
Агата Кристи в танцевальном классе в Торки (в центре)
Позже Агата даже думала стать концертирующей пианисткой, но отказалась от этой мысли, так как робела перед публикой. Впрочем, никто и не ждал от нее, что она выберет себе какую-то профессию, никто не готовил ее к самостоятельной жизни. Ей предстояло встретить «достойного молодого человека из хорошей семьи», влюбиться и водвориться в его дом, став хозяйкой, женой и матерью. А для этой стези здоровье и спокойный нрав были гораздо важнее знаний.
«В дни моего детства мама целиком отдалась идее, что единственный путь для воспитания и образования девочек – предоставить им возможность как можно дольше пастись на воле; обеспечить им хорошее питание, свежий воздух, ни в коем случае не забивать им голову и не принуждать ни к чему. (Конечно, к мальчикам ни один из этих постулатов не относился: мальчики обязательно должны были получить настоящее образование)» – так описывает свое воспитание, и воспитание своего поколения Агата в автобиографии.
* * *
Это казалось разумным, логичным и единственно правильным. Правда, казалось не всем. В те же годы, когда Агата изучала музыку и веселилась на светских приемах, в Лондоне суфражистки вели настоящую войну за права всех женщин. Это женщины были старше Агаты и лучше представляли себе реальную жизнь: какова может быть судьба женщины, если мужчина на законных основаниях отбирает у нее имущество и даже заработок, если он в единоличном порядке распоряжается судьбой детей, если женщина без дохода-ренты с наследства обречена на неквалифицированную и, следовательно, малооплачиваемую работу, так как у нее нет возможности получить высшее образование. Суфражистки видели, что английское законодательство несправедливо по отношению к женщинам, а для того, чтобы изменить его, женщины должны избирать своих представительниц в парламент. И для этого им нужно право голоса.
Британская суфражистка с плакатом раздает листовки на улице
21 июня 1908 года предводительница суфражисток Эммелин Панкхерст организовала многотысячный митинг за права женщин в Гайд-парке (на него собралось более 200 000 женщин). Однако правительство не реагировало. «Я слишком люблю женщин, – заявил один из политиков, – чтобы их выводить на политическую арену и поручать им задания, смысла которых они не понимают». Газеты изощрялись в остроумии, публикуя карикатуры, изображающие женщин, которые штурмуют Палату общин с зонтиками наперевес, уходят на выборы, оставляя дом и детей на мужа, на дебатах в парламенте неожиданно вспоминают, что оставили дома в духовке пирог и, подобрав юбки, мчатся его спасать. Женщин в брюках (которые они отвоевали в борьбе с мужьями), женщин, курящих и пьющих пиво в барах, и даже обсуждающих с родителями жениха, на какие деньги они намерены содержать будущих мужей, женщин самостоятельных, а значит – неженственных. И главное – женщин некрасивых, старых, уродливых и бесконечно завидующих красавицам, которые могут повелевать мужчинами «одним взмахом ресниц». «Суфражистки, которых никто никогда не целовал» – так гласили подписи под этими карикатурами. Неважно, что это было неправдой, и Эммелин Панкхерст и многие ее соратницы были замужем, а муж и дочери Эммелин вместе с ней принимали участие в борьбе. Мужчины просто не могли вообразить себе иных причин для желания женщин быть равноправными.
Вероятно, узнай Агата об этом движении, она бы согласилась с противниками суфражисток. Во всяком случае, уже в зрелом возрасте она писала: «С ходом времени положение женщин определенно изменилось к худшему. Мы, женщины, повели себя как дурочки: начали вопить, чтобы нам разрешили работать наравне с мужчинами. Мужчины, ничтоже сумняшеся, с удовольствием ухватились за эту идею. Зачем защищать жену? Что плохого, если она сама будет защищать себя? Она хочет этого. Черт возьми, на здоровье!
Предводительница суфражисток Эммелин Панкхерст
На самом деле я думала только об одном – о счастливом замужестве. Как и большинство моих подруг, я ощущала полную уверенность в себе. Мы жили в сознании ожидающего нас безоблачного счастья; мы ждали любви, восхищения, поклонения, ждали, как о нас будут заботиться, холить и лелеять, намереваясь в то же время идти собственным путем во всем, что было для нас важным, одновременно заботясь о муже, его жизни, успехе, карьере, считая эту заботу своим священным долгом. Мы не нуждались в тонизирующих или успокоительных таблетках, потому что верили в радость жизни. Могли испытывать личные разочарования, порой чувствовали себя несчастными, но в целом жизнь была удовольствием… Мои современницы часто оказывались в трудном положении, у них не было и десятой доли того, чего они хотели. Почему же нам было так весело жить? Может быть, в нас бродили жизненные соки, которые теперь иссякли? Отчего? От гнета ли образования, или, того хуже, от страха остаться недоучкой? Или высушила их тревога о будущей жизни?»