Дарья Донцова
Продюсер козьей морды
Глава 3
– Интересное дело, – сказал я, – не лжешь, а под дверью подслушиваешь!
– Это случайно вышло, – без тени смущения ответила моя «любовница», – ручка тугая, пока ее поворачивала, кой-чего и услышала.
– Варя, – ласково сказала Нора, – наш фонд существует для того, чтобы помогать людям. Естественно, мы проверяем тех, кто хочет получить деньги, но, думаю, в твоем случае эта процедура завершится быстро. Иван Павлович живо оформит документы, и Нина получит средства на лечение. Тебе нужно написать заявление. Вот ручка, бумага, начинай.
– Нет, – замотала головой Варвара, – за фигом мне милостыню просить! У Нинки отец есть! Я, промежду прочим, не сразу пришла, сначала думала, что на зарплату справлюсь.
– Ты работаешь? – поразилась Нора.
– А че? Я уже взрослая.
– И где служишь? – с жалостью поинтересовалась хозяйка.
– В парикмахерской, ногти делаю, – пояснила юная мамаша, – простой маникюр-педикюр, френч, гель, акрил, имею процент с клиента и чаевые. Да вы у него спросите!
– У Ивана Павловича? – уточнила Нора.
– Ага, – улыбнулась Варя, – он к нам в салон пришел! Тама мы и столкнулись!
– Вот уж неправда! – возразил я. – Нора, вы же знаете, я посещаю салон в самом центре, на Тверской.
– Откуда тогда ты в курсе, что я сижу в Теплом Стане? – фыркнула Варя.
– Понятия не имею, где вы работаете, – занервничал я.
– А че тады про центр зашуршал? – засмеялась Чижова. – Или ты Нострадамус? Мысли угадываешь? Специально про Тверскую гавкнул, чтоб хозяйка уверилась, что ты на окраину ни-ни!
Я удивился, что малограмотная девица знает о Нострадамусе, но тут Нора вдруг сказала:
– Хороший вопрос, Иван Павлович. Действительно, почему ты сразу заявил про центр? Вдруг салон, где работает Варя, именно там и расположен? Ты знал, что девочка служит в спальном районе?
– Он на машине ехал, на «мерсе», – пояснила Варя, – закрывал дверь и ноготь сломал. Ерунда, но больно, вот и зашел к нам. Ну и мы… этого… я ему сразу понравилась! Во, подарочек сделал потом!
Варя вновь полезла в сумку, вытащила маленькую бархатную коробочку, достала из нее золотой кулон и протянула Норе.
– Он у него с собой был, когда от меня навсегда уходил, сказал: «Держи, это дорогая вещь». Я обрадовалась, мы с ним четыре дня встречались, раз мужчина делает подарок, то он вернется, но Ваня исчез, а подвеску я носить не стала, на ней чужое имя выбито – «Корнелия». Во как обозвали!
У меня закружилась голова, Нора вернула украшение Варе.
– Значит, ты не хочешь получить помощь от фонда? – спросила она.
Варвара замотала головой.
– Нечестно будет постоянно ее у вас брать. Мне уже на роды отсыпали.
– Не поняла, – процедила Элеонора, – вернее, я думала, что Иван Павлович тебе из личных средств деньги дал.
– Не-а, – захихикала Варя, – из фонда. Сказал, что личных лавэ нету, но он меня проведет тайно по бухгалтерии, имеет такую возможность. Выпишет деньги на одну девчонку, ой, не помню ейную фамилию, подставную, короче, а получу я. Он так часто делает, когда ему бабки нужны. Ему эта девка помощь обналичивает за небольшой процент. Я и согласилась, а теперь хочу по-честному, пусть он Нину признает, замуж я за него не пойду, мне такой не нужен! Алименты же мне по закону положены!
Я ущипнул себя за ногу: надеюсь, что сейчас крепко сплю, скоро прозвонит будильник, и кошмар завершится.
– Иван Павлович, – вдруг нежно сказала Нора, – как зовут жену Эдика Гальперина?
– Корнелия, – буркнул я. – Нора, я понимаю, какие мысли бродят в вашей голове, и отчасти они правильные. У нас с Гальпериной был короткий роман. Кулон, который продемонстрировала Варвара, не очень дорогое, но изящное изделие, кстати, свое дурацкое имя она получила от отца, известного шекспироведа и…
– Не углубляйся, – оборвала меня Нора, – ближе к теме.
– Я заказал украшение, забрал его накануне ее дня рождения и потерял.
– Мгм, – кивнула хозяйка, – и где?
– Понятия не имею! Хорошо помню, как я вышел от ювелира.
– Мгм.
– Сел в машину…
– Мгм.
– Поехал по делам. А вечером не нашел коробочки.
– И где она лежала?
– В кармане пиджака.
– Мгм!
– Нора! – возмутился я. – Вы верите в этот бред? Да пожелай я сделать девочке подарок, купил бы ей нечто подходящее для подростка, ну, предположим, бусы из сердечек или браслет с брелоками! Неужели я похож на идиота, который способен подарить Варваре подвеску с именем Корнелия?
– Нет, Ваня, – торжественно объявила Нора, – на идиота ты точно не смахиваешь.
– Вот и отлично, – сказал я.
– Но возникли вопросы, – протянула хозяйка, – насчет денег, которые ты выписываешь на подставных лиц! Много у тебя таких «помощничков»?
Я онемел. Меня можно обвинить во многом, сказать, что я излишне ленив, аморфен, не способен на быстрые реакции, слишком ценю собственный комфорт, эгоистичен, не использую в полной мере отпущенные мне Господом таланты. Но я очень щепетилен в денежных вопросах, и Норе сие обстоятельство великолепно известно!
– Когда у Корнелии день рождения? – вдруг спросила Элеонора.
– Двадцать второго апреля, – ответил я.
– Значит, подарок ты посеял на сутки раньше.
– Да, – согласился я.
– Помнится, тогда у тебя сломалась машина, – протянула Нора.
– Верно, вы дали мне свой «Мерседес».
– Круто! – восхитилась Варя. – Все совпадает! Скоро и про ноготь вспомнишь, и про меня!
По телу будто кипяток разлился.
– Нора! Я тут ни при чем!
– Ага, – ожила Варвара и повернулась к Норе, – че еще принесть для доказательства? Знаете, гоните его вон! Хрен бы со мной, одна девку потащу, помрет она скоро, долго не промучаюсь, а этот, он еще и вор! Ваши денежки втихую тырит, порядочным прикидывается. Разве хороший человек от умирающего ребенка откажется? Ну прямо царь Ирод!
Библейское сравнение удивило меня не меньше, чем упоминание про Нострадамуса. Варвара совершенно не похожа на девушку, которая изучает историю или интересуется религией.
– Нина не моя дочь, – отрезал я.
– Есть только один способ это проверить, – сказала Нора, – анализ ДНК.
– Это больно? – испугалась Варя. – Мне будут делать операцию?
– Нет, – усмехнулась хозяйка, – ерунда, поскребут ватной палочкой по слизистой во рту.
– Согласна, – закивала Варвара, – хоть сейчас берите. Во, я готова! Можете еще и кровь на анализ прихватить!
С этими словами она бойко закатала рукав платья, обнажилась тощая конечность с просвечивающими сквозь кожу венами. Чуть пониже локтевого сгиба розовел шрам от давнего ожога.
– Во, – предложила Чижова, моргая невинно-голубыми глазами, – давайте.
– Сейчас это сделать невозможно, – с явной симпатией ответила Нора, – завтра мы поедем в лабораторию. Иван Павлович, будь готов к девяти утра.
– Нет, – твердо ответил я.
– Испугался, – забила в ладоши Варя, – вот вам! Знает, что врач увидит, и ехать боится.
– Иван Павлович, объясни свое решение, – приказала Нора.
– Либо вы мне доверяете, либо нет, – сухо сказал я, – если моего честного слова вам недостаточно, то, получается, вы считаете меня лгуном. Никакие исследования в таком случае не помогут. Они не важны. Главное – ваше личное отношение ко мне.
– Ты идиот! – в сердцах воскликнула Нора.
– Очевидно, да.
– И трус! – подтявкнула Варя. – Раз не идешь к доктору, значит, признаешься, что ты отец. Вот так выходит.
– Завтра в девять! – свирепо гаркнула Нора.
– Нет, – уперся я.
– Ты не выполнишь мой приказ? – возмутилась Элеонора.
– Моя личная жизнь – это моя личная жизнь, – ответил я, – много лет назад, когда вы наняли меня на работу, мы решили не смешивать частное со служебным и до сего момента успешно соблюдали договор.
– Я тебя уволю, – топнула Элеонора, – хватит выжучиваться!
На крысином личике Вари промелькнуло выражение радости, и тут у меня в кармане ожил мобильный.
– Вы разрешите ответить? – спросил я у Норы.
– Иди, – махнула рукой хозяйка, – остуди горячую голову и возвращайся с трезвым решением. Или едешь завтра в лабораторию, или уходи вон! В чем пришел! Помнится, у тебя даже чемодана не было, багаж уместился в портфеле!
Я выскочил в коридор и поднес телефон к уху.
– Алло!
– Вава! – взвизгнула маменька.
– Слушаю.
– Это правда?
– Что?
– Только не вздумай выкручиваться! – заорала Николетта. – Я чувствую! Ощущаю! Вот он, запах большого материнского горя!
– Ты о чем? – окончательно растерялся я. – Сделай одолжение, поясни.
– Вопросы задаю я! – тоном следователя из плохой киноленты об ужасах КГБ заявила маменька. – Молчать и отвечать!
Я сел в кресло, стоявшее возле вешалки. «Молчать и отвечать» – вот вам образчик женской логики, жаль только, что выполнить этот приказ не представляется возможным.
– Ты вчера был в аптеке? – спросила Николетта.
– Не помню, – изумился я, – а в чем дело?
– Напрягись и вспомни!
– Какая разница? – продолжал недоумевать я. – Что за странный интерес.
– Немедленно перечисли все места, куда ты заглядывал накануне, – потребовала маменька.
Я попытался сосредоточиться.
– Утром я ездил по делам фонда «Милосердие», около двух решил перекусить, заглянул в кафе, мне позвонила Нора и велела купить ей книги, поэтому я поехал по магазинам. Одно издание нашел в букинистическом отделе «Москвы», другое обнаружил в «Молодой гвардии». На дорогах были сплошные пробки, да еще внезапно началась жара. У меня заболела голова. О! Точно! Я заходил в аптеку!
– Уже лучше, – всхлипнула Николетта, – когда человек признает свои ошибки, это первый шаг к их исправлению.
– Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду, – попросил я.
– Что ты купил у провизора? Не смей лгать!
– Таблетки.
– Какие?
– Ну… не помню, вроде белые, круглые.
– Вава!!! Не разрывай мое сердце! Тебя видела Мака, – завопила Николетта, – господи, все пошло прахом! Жизнь рухнула в один миг! Где мой маленький мальчик, которого я водила гулять за руку?
– Ты о ком говоришь? – уточнил я.
– Вава! Не смей хамить, – пошла вразнос маменька.
– Извини, – пробормотал я.
Если честно, то я не могу припомнить момента, когда мы с Николеттой ходили вместе «гулять за руку». В детстве мною занималась Тася, та самая женщина, которая нынче служит у маменьки домработницей. Появление Николетты в детской было столь же редким событием, как полярное сияние над Москвой. «Тише, мама спит», – предостерегала няня маленького Ваню, когда он собирался в школу. «Тише, мама принимает ванну», – говорила Тася, когда я возвращался домой с уроков. «Тише, мама уезжает на спектакль, – восклицала она около шести вечера, – лучше не высовывайся в коридор». Да я и сам бы, без Тасиного предупреждения, не пошел в прихожую, потому что лет с трех твердо усвоил: маменька, уносясь в театр, где ей предстояло выйти на сцену с коронными словами «Кушать подано», находится на взводе и способна отпустить сыну затрещину. Новый год, Седьмое ноября, Первое мая, уж не помню, какие еще праздники были в советские времена, но все их я отмечал в компании с Тасей, Николетта вместе с мужем веселилась в Центральном доме литераторов, писательском клубе, недоступном рядовому москвичу, меня с собой родители никогда не брали.
– Мака там была! – причитала Николетта. – Она наблюдала, как ты, потеряв стыд, выпрашиваешь лекарство!
– Выпрашиваю? – изумленно переспросил я. – Я просто приобрел упаковку! И я не заметил твою подругу! Она точно меня видела? Может, перепутала с кем?
– Жалкая попытка оправдаться! Как только Мака поняла, что ты делаешь, она спряталась за стенд и записала весь разговор на диктофон.
– Чего? – по-детски отреагировал я. – Записала на диктофон? Мака носит при себе этот аппарат и даже способна им пользоваться? И зачем ей прятаться при виде меня? Прости, Николетта, это какой-то бред!
– Слушай, Вава, – отчеканила маменька, – внимание, звук!
В трубке что-то щелкнуло, и я услышал собственный слегка искаженный голос. В свое время, когда я только начал работать детективом, Элеонора вручила мне крохотный карманный магнитофон и велела:
– Ваня, всегда записывай беседы с людьми, иначе при пересказе можно упустить крохотную, но очень важную деталь. А еще мне важно услышать интонацию твоего собеседника.
Я, естественно, выполняю приказ хозяйки, приношу ей запечатленную информацию и частенько слушаю ее вместе с Норой, поэтому мгновенно узнал, кому принадлежит баритон.
– Девушка, сделайте любезность, отпустите моралгин[6].
– Данный препарат отпускается по рецепту, – ответило контральто.
– Да ну? Месяц назад я приобрел его без проблем.
– Моралгин содержит большую дозу кодеина, он занесен в список «Б» и не подлежит свободному отпуску.
– Понимаете, у меня очень голова болит.
– Возьмите растворимый аспирин.
– Он мне не помогает.
– Тогда цитрамон.
– Лучше моралгин.
– Мужчина, я уже сказала: препарат выдается по рецепту!
Очевидно, я посмотрел на беджик, прикрепленный на халате провизора, потому что воскликнул:
– Леночка, ну почему отличное средство от мигрени вдруг попало под строгий учет?
– В нем содержится кодеин, – кокетливо сказала девушка.
– И что же?
– А его используют наркоманы, едят пачками, чтобы кайф поймать.
– Вот глупость-то! Леночка, милая, я не употребляю стимуляторы.
– Ну…
– Посмотрите, разве я похож на наркомана?
– Ну…
– Очень прошу! Если я сейчас не приму моралгин, мигрень разбушуется на неделю! Ладно, давайте я оплачу целую упаковку, а вы мне из нее выдадите одну пилюлю!
– Не положено.
– Леночка! Я погибаю.
– Думаю, ваша жена расстроится, услышав о смерти мужа, – хихикнула провизор.
– Я холост.
– Мигрень мешает вам жениться? Или вы не хотите разводиться и платить алименты на деток?
– Леночка, у меня нет детей, и я ни разу не был женат.
– Ну ладно, – сменила гнев на милость девушка, – сто сорок два рубля. Вот ваш моралгин.
– Спасибо! Еще бутылку воды, я сразу проглочу таблетку.
– На фиг вам деньги зря тратить, – заботливо прощебетала Лена, – сейчас стакан с минералкой принесу.
Некоторое время из диктофона доносилось только тихое шипение, потом раздалось:
– Вот.
– Спасибо, душенька!
Громкий щелчок заставил меня вздрогнуть.
– Ну? Слышал? – заорала маменька.
– Да, а что интересного в этой беседе? Обычный разговор покупателя с продавцом.
– Нет, Вава! Ты выклянчивал кодеин! Ты наркоман! Я так этого не оставлю! Я требую, чтобы ты лечился! Я никогда не впущу тебя в мой дом!!!
– Николетта, – я попытался привести маменьку в чувство, – абсурдность твоего заявления…
– Вава! – завизжала она с такой силой, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. – Выбирай! Или ты сию секунду едешь в наркологический диспансер, или я тебе больше не мать! Ты никогда не переступишь порог моего дома! Вон!!!
Я положил телефон на полку у зеркала. Право, это уже слишком! Значит, наличие сына-алкоголика больше не вызывает сочувствия окружающих и потребовался более сильный вариант. Что последует за этим? Маменька превратит меня в серийного маньяка?
– Иван Павлович! – прозвучал голос хозяйки. – Незамедлительно иди сюда! Хватит ля-ля разводить! Ну? Ты где? Мы с Варечкой ждем!
Последнее восклицание Элеоноры ножом вонзилось в спину. Норе несвойственно употреблять уменьшительно-ласкательные суффиксы. И то, что сейчас хозяйка вымолвила «Варечка», свидетельствует лишь об одном: решение принято, приговор вынесен, меня считают отцом тщедушной Нины! Думаю, маменька очень обрадуется, узнав, что стала бабушкой.
Вновь запищал телефон, на сей раз стационарный аппарат.
– Да, – сказала Нора, взяв трубку, – привет, Николетта. Ага, ага, ага! С ума сойти! Ты уверена? Негодяй! Мерзавец! Немыслимо! Конечно!
Я вздрогнул. Элеонора считает меня мерзавцем-педофилом, который обесчестил девочку, сделал ей ребенка, а потом спрятался в кусты. Она горит желанием уличить меня в воровстве, ткнуть носом в поддельные счета. Николетта же начинает новый спектакль под названием «Мать наркомана». Мужества тебе, Иван Павлович, терпения и милосердия к окружающим.
– Он твой сын! – громко воскликнула Элеонора. – Но мой служащий! Сейчас я разберусь! Иван Павлович! Сюда! Немедленно!
Неожиданно я ощутил легкость, исчез страх, перестали дрожать колени, спазм, сжимающий горло, пропал.
– Эй, ты где? – бушевала Элеонора. – Иван Павлович! Снова жвачишься! Ноги в руки и в кабинет! Встань по стойке смирно!
У меня за плечами будто развернулись два больших крыла, я увидел их внутренним зрением. Крылья выглядели кожистыми, упругими, серо-розовыми, их не покрывали перья, не было ни малейшего намека даже на пух. Слегка вздрагивая от озноба, я подошел к входной двери, распахнул ее, втиснулся в лифт, спустился на первый этаж и медленно полетел над асфальтом в неизвестном направлении. «Он твой сын, но мой служащий!» Э нет, господин Подушкин самостоятельная личность. И с этой секунды я свободен, я ничей!
Глава 4
Яркий луч света ударил в глаза, я поднял веки и уперся взором в обструганные доски. В первую секунду душу обуял ужас: меня похоронили живым, я лежу в гробу, но через секунду я понял: это не может быть крышкой домовины, потому что доски высоко, а из них торчит висящая на шнуре электролампочка.
– Че ворочаешься, – просипел недовольный голос, – спи, еще рано, будильник заорет, тогда и встанем.
Я вздрогнул и повернулся на звук. Слева, на замызганной подушке без наволочки, покоилась женская голова с длинными, спутанными волосами. Кудри почти полностью закрывали лицо, был виден лишь длинный острый нос, покрытый веснушками, и один блестящий карий глаз.
– Не копошись, – прозвучал приказ, – хорош вертеться, разбудишь Энди, он тебе плюх надает!
– Энди? – повторил я. – Это кто?
– Тама, у окна, – ответила голова, – дрыхнет.
– А вы кто? – ошарашенно поинтересовался я.
– Мара, – кашлянула башка.
– Господи, где я?
– Кто я? Как меня зовут? Которое столетие на дворе? – захихикала Мара. – Бухать надо меньше.
– Заткнитесь, ублюдки, – прошипели справа, – хотите, чтоб Энди встал?
В ужасе я посмотрел в другую сторону, там обнаружилась еще одна голова, на этот раз коротко стриженная, она покоилась затылком ко мне, поэтому лица незнакомца я не видел.
Как у всякого мужчины, у меня пару раз случались загулы. Не следует считать меня черствым сухарем или роботом, запрограммированным только на выполнение служебных обязанностей. Нет, я очень люблю жизнь во всех ее проявлениях и в молодые годы мог играть в покер до утра. Я не чураюсь женщин, способен выпить фужер-другой коньяка, но, поверьте, никогда не просыпался, не зная, с кем заснул. Я не из тех мужчин, которые нежно мурлыкают любовнице «зайка» или «рыбка». Кстати, если к вам обращаются подобным образом, не радуйтесь, кавалер вовсе не хочет проявить нежность, он просто не запомнил ваше имя и боится перепутать вас с другой бабой. Назовешь Лену Катей и не оберешься неприятностей, а «солнышко» или «котик» абсолютно обезличенно, поэтому удобно и безопасно. Так вот, я не из стаи охотников за дамами. Всегда общаюсь только с одной женщиной, а когда отношения исчерпывают себя, завершаю их без скандала. Я не забываю, как зовут любовницу, знаю ее фамилию, телефон. Мне не нравится пользоваться услугами проституток, я никогда не поеду невесть с кем не зная куда. Так где я нахожусь сейчас?
Очевидно, последнюю фразу я произнес вслух, потому что Мара села, обнажилась спина, покрытая татуировкой: сине-зеленый дракон, из пасти которого вырывается огонь.
– Вот надоел! – в сердцах произнесла она. – Блин, как спать-то хочется.
В дальнем углу кровати зашевелилось одеяло, из-под него вылезло нечто непонятное, темно-коричневое, оно стало интенсивно чесаться.
– А это кто? – прошептал я.
– Мими, – зевнула Мара, – фу, перестань чухаться! Опять блох подцепила? Вечером вымою тебя дезинфекцией.
– Она человек? – осторожно уточнил я.
Мара встала, она оказалась абсолютно голой, спина переходила в маленькую, мускулистую «пятую точку». Если честно, то ее фигура не вызывала особых желаний, она была какая-то несексуальная.
Мара повернулась ко мне лицом.
– Ты мужчина! – закричал я.
– Ну ваще, – хмыкнул парень, – чего орешь-то?
– Извини, – я попытался прийти в себя, – думал, я лежу с женщиной.
– Прикольно, – усмехнулся Мара, – и че? Я мужик, а Мими обезьяна. Во блин! Котом воняет! Дура! Ты его с собой принесла? Сколько раз говорил, у Энди аллергия. Ща нам мало не покажется!
От окна раздалось громовое «апчхи». Со скоростью звука Мара шмыгнул назад под одеяло и дернул меня за руку.
– Тс! Мы спим!
Я почему-то послушался, упал на подушку и засопел, глаза, правда, не закрыл. Обезьяна тоже рухнула в койку, воцарилась тишина.
– Апчхи! – понеслось по комнате.
– Ах ты господи, – еле слышно прошептал Мара, – спаси и сохрани!
– Апчхи! Кто припер кошку, вашу мать! – раздался крик, похожий на рев динозавра.
– Это не я, – хором ответили Мара и голова справа.
– Значит, он, – констатировал бас, и я увидел, что свет померк, его заслонила чудовищно огромная фигура.
– Нет, нет, – запели парни, – Энди, тебе кажется.
– А че там за морда!
– Ваня, – велел Мара, – покажись!
Отметив вскользь, что паренек знает мое имя, я сел и, уставившись на необъятного великана, сказал:
– Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин.
Гора мышц чихнула, затем почти нежно поинтересовалась:
– Коверный?
– Что? – не понял я.
– Клоун, блин?
– Кто? – ошарашенно поинтересовался я.
– Я, наверное, – хрюкнул гигант, – ты, конечно! Рыжий? Белый?
Я попытался сообразить, что происходит. Может, я попал в сумасшедший дом?
– Ну? – промычал Энди и сжал кулаки.
– Ваня, отвечай, – откровенно испугался Мара, – не зли Энди!
– Я брюнет, – ляпнул я, – не совсем чистый, нечто вроде шатена, но уж точно не рыжий. Кстати, кого вы имели в виду, говоря – белый? Альбиноса?
– Чувырла, – засмеялся мастодонт.
– Энди, ты нанял его шпрехшталмейстером, – пояснил Мара, – у Вани рост два метра, в костюме он хорош, лучше Себастьяна! Ну, помнишь, Ваню тебе Боба порекомендовал, он его приятель, ведь так? Вань, подтверди?
На маленьком веснушчатом личике Мары появилось умоляющее выражение.
– Ага, – неожиданно для самого себя солгал я, – мы с Бобой прошли огонь, воду и медные трубы.
– Это меняет дело, – помягчел Энди, – вставайте, парни! Апчхи! Чую кота! Где он?
– Может, на кухне сидит? Небось соседская девчонка принесла! – предположила голова.
– Пойду гляну, – прогудел Энди и с неожиданной для самосвала скоростью ринулся вон из спальни.
– Пронесло, – радостно воскликнул Мара, – Антонио, ты как?
– Супер, – заявила голова. – Мими, сука, вылезай.
Обезьяна высунула морду и издала тихий звук, похожий на птичий щебет.
– Да ушел он, – махнул рукой Антонио, – не дрожи.
На лице Мими появилось выражение счастья.
– Где Леонардо? – спросил Мара.
Мими порылась в одеяле и вытащила угольно-черного котенка.
– Ох и дура же ты! – возмутился Антонио. – Больше не приноси его! Энди ваще озвереет.
Мими кивнула, схватила кота, прижала его к себе и начала искать блох.
– Мими идиотка, – пояснил Мара, – а еще она в карты мухлюет, не садись с ней за один стол, в момент обштопает.
– Обезьяна умеет играть в карты? – усомнился я.
– А то! – воскликнул Антонио. – Такая зараза! Пальцы ловкие, тасует колоду как зверь, швырк, швырк, швырк, себе пять тузов, нам сплошную мелочь! Вечно у нее флеш-рояль[7] выходит. Как ни старались, мы ее поймать не смогли.
– В колоде всего четыре туза, – напомнил я.
– Ага, – подхватил Мара, – а у Мими пять, и она ими всеми пользуется.
Макака презрительно фыркнула, встала и демонстративно положила котенка на подушку Антонио, затем медленно сложила из корявых пальцев фигу и ткнула Маре под нос.
– Ну не сердись, – дал задний ход парень, – все путем, мы же тебя любим, уважаем, ценим, ты нас кормишь, когда Энди бабок не дает!
Мими хрюкнула, схватила апатичного мурлыку и выскочила в коридор.
– Хорошая девка, – глядя ей вслед, заявил Мара, – никогда не подводит!
Я сел на кровать. Господи, куда я попал? Может, сплю?
Парни переглянулись.
– Ты как? – с неподдельной заботой поинтересовался Антонио. – Пришел в себя?
– Говорил же, не пей коктейль, Боба хрен знает из чего его смешивает, – подхватил Мара.
– Рецепт он в секрете держит, – крякнул Антонио, – лично мне подозрительно: почему? Если че приличное готовишь, зачем скрывать!
Я хлопал глазами.
– Слышь, Антонио, – засмеялся Мара, – он того, прифигелый.
– Эй, Ваня, не помнишь ничего?
– Нет, – ответил я.
– Ща расскажем, – захихикал Антонио, – кто начнет?
– Я, конечно, – заявил Мара.
– А че ты завсегда первый? – обиделся Антонио.
– Потому что я умный, – выдвинул железный аргумент Мара, – я сколько в школу ходил? То-то! Целых семь классов за плечами, а у тебя и трех не наберется!
Очевидно, Мара не раз пользовался этой козырной картой, потому что Антонио покорно кивнул:
– Лады!
Мара начал рассказывать, через пять минут у меня подкосились ноги, я, как ни старался, не мог вспомнить вчерашний вечер, словно чья-то рука ластиком стерла хранящуюся в мозгу информацию. По словам Мары, дело обстояло так.
Где-то около полуночи он и Антонио отдыхали в крохотном кафе, которым владеет личность по имени Боба. Чтобы вам до конца стала ясна ситуация, мне придется почти полностью привести рассказ циркача.
Мара, Антонио и Энди гимнасты, они работают на перше – это длинная, гибкая, очень прочная палка. Энди так называемый «нижний», он выходит на арену, запрокидывает голову, ставит себе на лоб перш, потом из-за кулис выскакивает Антонио и, вскарабкавшись до середины шеста, начинает выделывать всякие акробатические трюки. Следом появляется Мара, он очень легкий, поэтому его место на самом верху. Гимнасты на перше – традиционный номер, его исполняет не одно поколение циркачей. Энди, Мара и Антонио братья, они на арене с младенчества и, как почти все цирковые дети, не получили порядочного образования. Шапито, в котором служили их родители, переезжало из города в город, мальчишки сменили столько школ, что и вспомнить невозможно, да и папа с мамой не стремились дать детям знания по русскому языку, математике, литературе и прочей там географии. В цирке ценится не умение решать уравнения и писать сочинения, там нужны иные качества, а если ты способен расписываться – уже Ломоносов. Лет до тридцати пяти гимнасты выступают с номерами, а уж дальше как повезет. Одни пытаются переквалифицироваться в клоунов, или, как говорят на арене, в коверных, другие выступают с дрессированными животными, третьи – работают в униформе. Вы бывали когда-нибудь на цирковых представлениях? Помните, как они начинаются? Раздается бравурная музыка, раздвигается блестящий занавес, из кулис выходит несколько мужчин, одетых в яркие, чаще всего красные костюмы с золотыми пуговицами, и выстраиваются у края арены. Следом появляется осанистый господин во фраке, это ведущий, по-цирковому он называется шпрехшталмейстер, а парни в мундирах – это униформа. Только не надо считать их кем-то вроде уборщиц. Униформа – это одни из самых опытных сотрудников цирка. Да, они делают «черную» работу, раскатывают ковер, покрывающий арену, держат страховочную веревку-лонжу, подают всякий инвентарь. Вот только без должного умения ковер не уложить, тут много хитростей, и опилки, по которым скачут лошади, должны быть насыпаны правильно, и особо прочный трос, пристегнутый к поясу воздушного гимнаста, не доверят дураку с улицы. Но вернемся к братьям.
Энди из них самый старший и наиболее сильный, он ухитрился после кончины родителей создать собственный коллектив, который называется «Морелли на колесах». Морелли – фамилия братьев, настоящая, не псевдоним. У них есть автобус, в котором коллектив разъезжает по провинции. Циркачи сродни цыганам: где легли спать, там и дом. Личное имущество братьев, нижнее белье и джинсы, умещается в одной сумке, они не женаты, детей не имеют и пока не очень переживают по этому поводу. Энди восемнадцать лет, Антонио на год моложе, а Маре вроде пятнадцать, точный возраст он не знает, потому что мама посеяла его метрику. Родители их погибли три года назад, когда в шапито случился пожар, мальчишкам удалось спастись. Мара ухитрился вытащить из огня шестимесячную малышку Мими. С тех пор мартышка живет при братьях, она комическая часть представления, выскакивает на арену с тросточкой и пародирует их номер. Успех обезьянке всегда обеспечен.
Раз в году, в конце весны, Морелли прибывают в Москву. Цирк на Цветном бульваре и коллектив, который работает на Ленинских горах, отправляются на гастроли. И Морелли получают возможность выступать в столице. Естественно, они не могут конкурировать с элитой циркового мира и не претендуют на лучшие площадки мегаполиса. Морелли работают в парках, обслуживают корпоративные мероприятия, кроме того, летом многие подмосковные населенные пункты отмечают День города, и Морелли являются украшением праздников. Избалованные вниманием как российского, так и зарубежного зрителя столичные акробаты, клоуны и фокусники не поедут в какой-нибудь Козьегорск[8], расположенный на границе с Тульской областью, чтобы выступить на дне рождения фабрики, выпускающей клизмы, а Морелли тут как тут, у них все по-взрослому: акробаты, дрессировщик с медведем, девочка-каучук, короче, полный набор удовольствий. Неискушенный зритель отбивает себе ладони, билеты стоят недорого, костюмы артистов издали выглядят шикарно, медведь пугает публику здоровенными зубами, девочка гнется, словно пластилиновая. Простые люди не заглядывают за кулисы и поэтому не знают правды. На самом деле красивые купальники и трико давным-давно не новые, медведь ленив, а девочке подкатывает к тридцатнику, просто она щуплая и поэтому сходит за ребенка.
В Москве Энди снимает несколько комнат в бараке. Хоромы не шикарные, но циркачи не избалованы. Дождь на голову не льет? Это же отлично. В столице у Морелли много друзей, один из них Боба, хозяин бара, расположенного в ста метрах от того места, где обычно селится коллектив. Вчера после концерта Мара и Антонио пошли к Бобе, им хотелось выпить чайку и съесть вкусную пиццу. Внимание Мары привлек высокий, симпатичный, хорошо одетый мужчина, сидевший за стойкой с самым несчастным видом.
– Это кто? – спросил младший Морелли у бармена.
Боба пожал плечами.
– Уже три часа кукует! Говорит, идти некуда! Вроде он не в себе, не из ваших и не из наших, я его впервые вижу, уже пятый коктейль скушал, платит исправно, не буянит.
Мара подсел к дядьке, а тот неожиданно рассказал ему свою жизнь, начиная чуть ли не с рождения и заканчивая уходом из дома хозяйки.
– Жить мне негде, – мрачно констатировал мужик, назвавшийся Иваном Павловичем, – денег нет, документов тоже. Ушел в чем был и назад не вернусь!
Для начала Антонио и Мара угостили бедолагу водкой, а потом стали думать, как ему помочь. Может, Морелли и не знают таблицу умножения, но человека в беде они никогда не оставят. У циркачей так заведено – они всегда протягивают руку помощи тому, кому плохо.
