Маркус нагнулся и поднял золотую цепочку с крестиком.
Он вспомнил, что видел такую же на шее у Лары, на фотографии, где она снялась вместе с родителями, той самой, что стояла на тумбочке. Вот и доказательство того, что он верно увидел произошедшее.
Клементе был прав. В этом его талант.
Взбудораженный открытием, Маркус не заметил, что друг успел его догнать. Только когда Клементе встал рядом, Маркус обнаружил его присутствие.
Показал ему цепочку:
– Вот, посмотри…
Клементе взял ее в руки, вгляделся.
– Может быть, девушка еще жива, – заговорил Маркус, возбужденный находкой. – Мы взяли след, мы можем выяснить, кто это был. – Но тут он увидел, что друг не разделяет его энтузиазма. Более того, кажется подавленным.
– Мы уже и так это знаем. Мне требовалось подтверждение… И оно, увы, явилось.
– Что ты имеешь в виду?
– Наркотик в сахаре.
Маркус все еще не понимал:
– Тогда в чем проблема?
Клементе пристально, серьезно взглянул на него:
– Думаю, пора тебе познакомиться с Джеремией Смитом.
Первый урок, который усвоила Сандра Вега, заключался в том, что дома, в которых обитают люди, никогда не лгут.
Люди, говоря о себе, легко воздвигают разнообразные надстройки, в существование которых и сами в конце концов начинают верить. Но место, которое они выбирают для жилья, все рассказывает о них – неизбежно и неумолимо.
Занимаясь своей работой, Сандра входила во многие дома. Каждый раз, стоя на пороге, не могла отделаться от мысли, что следовало бы спросить разрешения. Но для того, зачем она приходила, не нужно было даже звонить в дверь.
Когда она, за много лет до того, как заняться этой профессией, ездила вечерами в поезде, то всегда смотрела на освещенные окна жилых домов и задавалась вопросом, что происходит там, за стеклами. Какие жизни протекают, какие истории разворачиваются. Иногда ей удавалось украдкой увидеть маленькие, непроизвольно поставленные спектакли. Женщина гладит белье и смотрит телевизор. Мужчина в кресле курит сигарету и старательно выпускает дым колечками. Мальчик взобрался на стул и роется в буфете. Мгновенные кадры, мелькающие в окошке. Потом поезд проходил. И те жизни текли своим чередом, неприметные, неосмысленные.
Она всегда пыталась вообразить дальнейшее, продолжить исследование. Прогуляться невидимкой среди вещей, которые этим людям наиболее дороги. Наблюдать за ними в их самых тривиальных занятиях, как за рыбками в аквариуме.
И во всех домах, где ей приходилось жить, Сандра спрашивала себя, что происходило в этих стенах до того, как она въехала сюда. Какие радости, ссоры, печали прошумели здесь, не оставив даже отголоска.
Иногда она думала о тайных драмах или ужасах, которыми пропитывается атмосфера жилища. К счастью, у домов короткая память. Жильцы меняются, и все начинается сначала.
Съехавшие иногда оставляют следы своего пребывания. Тюбик помады, забытый на полочке в ванной. Старый журнал на этажерке. Пара башмаков в стенном шкафу. Завалявшийся в ящике стола листок бумаги, на котором записан телефон доверия для жертв изнасилования.
Через эти крохотные знаки можно, повернув время вспять, восстановить чью-то историю.
Она и вообразить не могла, что именно поиск таких мелких деталей станет ее ремеслом. С одним только отличием: она приходила в такие места, которые уже навсегда утратили свой невинный благостный вид.
Сандра поступила в полицию по конкурсу и прошла стандартное обучение. Носила табельное оружие и хорошо умела с ним обращаться. Но униформой для нее стал белый халат, выданный в криминальном отделе. Прослушав специальный курс, Сандра попросила назначить ее фотографом в группу экспертов-криминалистов.
Она являлась на место преступления и приносила с собой фотоаппараты с единственной целью: остановить время. В момент ослепительной вспышки все застывало. Все, что попадало в объектив, уже не могло измениться.
Второй урок, который усвоила Сандра Вега, заключался в том, что дома умирают так же, как люди.
И ей выпала судьба присутствовать при тех последних мгновениях, когда ни одному из обитателей дома уже никогда не переступить его порог. Знаки медленного угасания: неприбранные постели, тарелки в раковине, носок, валяющийся на полу. Как будто бы жильцы, оставив после себя беспорядок, пустились в бегство, услышав о надвигающемся конце света. Хотя в действительности конец света ограничивался как раз этими стенами.
Таким образом, едва переступив порог квартиры на пятом этаже многоквартирного дома, расположенного на окраине Милана, в районе, где строилось социальное жилье, Сандра сразу поняла, что ее ждет такое место преступления, какое не сразу забудешь. Первое, что она увидела, была украшенная елка, хотя до Рождества еще оставалось довольно много времени. Сандра интуитивно поняла, в чем дело. Ее сестра, когда ей было пять лет, тоже не дала родителям снять игрушки, хотя праздники и кончились. Она плакала и кричала целый день, и взрослые в конце концов сдались в надежде, что рано или поздно этот каприз у нее пройдет. Однако пластмассовая елка со свечками и разноцветными шарами простояла в углу все лето и всю осень. Поэтому Сандра ощутила болезненный укол внутри.
Теперь она знала: в доме жил ребенок.
Его присутствие ощущалось в воздухе. Ибо третий урок, который она усвоила, заключался в том, что у каждого дома – свой запах. Он принадлежит тем, кто там живет, он всегда особенный, неповторимый. Когда жильцы переезжают, запах исчезает, уступая место другому, новому. Он образуется со временем, вбирая в себя разные ароматы, химические и естественные – кондиционера для стирки и кофе, школьных учебников и комнатных растений, средства для мытья полов и капустного супа, – и становится запахом семьи: члены ее несут на себе этот запах, сами его не ощущая.
И теперь только обоняние позволяло отличить квартиру, в которую Сандра входила, от других квартир, в которых жили другие семьи, имевшие одного кормильца. Три комнаты и кухня. Мебель, купленная в разное время в зависимости от денежных поступлений. Фотографии в рамочках, сделанные в основном во время летнего отпуска, единственного, какой они могли себе позволить. Плед на диване перед телевизором: здесь они находили прибежище каждый вечер, прижимались друг к другу и смотрели те или иные программы, пока сон не одолевал.
Сандра перебирала в уме все эти образы. Ничто не предвещало того, что случилось. Никто не мог бы такого предугадать.
Полицейские бродили по комнатам как незваные гости, нарушая интимность жилища одним своим присутствием. Но Сандра уже давно перестала воспринимать свой приход как вторжение на чужую территорию.
На таком месте преступления, как это, никто не болтал. Ужас тоже имеет свои градации, свой кодекс поведения. В их безмолвном танце слова были излишни, каждый и без того знал, что ему делать.
Но всегда бывают исключения из правил. Например, Фабио Серджи, который бормотал себе под нос где-то в глубине квартиры.
– Что за хрень, скажите пожалуйста!
Сандра проследила, откуда доносится голос: из узкой, без окон, ванной комнаты.
– Что тут происходит? – спросила она, ставя на пол в коридоре две сумки с аппаратурой и надевая на ноги пластиковые бахилы.
– Ничего, погода хорошая, – произнес Серджи с сарказмом, не глядя на Сандру. Он со всей силы колотил по маленькой переносной газовой плитке. – Эта херовина не пашет!
– Ты что, хочешь, чтобы мы все взлетели на воздух?
Серджи одарил ее бешеным взглядом. Сандра больше ничего не сказала, коллега явно перенервничал. Вместо этого она переключила внимание на труп мужчины, который занимал пространство между дверью и унитазом. Он лежал на животе, совершенно голый. Лет сорок, прикинула она. Весит около девяноста килограммов при росте метр восемьдесят. Шея неестественно вывернута, черепная коробка пробита под косым углом. Лужа темной крови скопилась на плитках с черно-белым узором.
В руках он сжимал пистолет.
Рядом с телом валялся осколок керамики, явно с левой стороны раковины, которая разбилась вдребезги, предположительно, когда тело рухнуло на нее.
– Зачем тебе газовая плитка? – спросила Сандра.
– Мне нужно воссоздать сцену: мужик принимал душ и принес плитку, чтобы согреть ванную комнату. Скоро я и воду включу, так что давай устанавливай свои прибамбасы, да поживей, – пробурчал он, даже не пытаясь быть вежливым.
Сандра поняла, что задумал Серджи: пар мог выявить следы ног на полу. Так им удалось бы восстановить динамику передвижений жертвы по комнате.
– Без отвертки не обойтись, – злобно прошипел криминалист. – Я скоро вернусь. А ты ходи по стеночкам.
Сандра ничего не ответила, она привыкла к таким нападкам: эксперты по отпечаткам пальцев полагали, что только они способны сохранить место преступления в неприкосновенности. Кроме того, ей было двадцать девять лет, она, женщина, работала в чисто мужской среде: за покровительственным тоном коллег зачастую скрывались сексистские предрассудки. С Серджи дело обстояло еще хуже, они как-то не поладили, и Сандре не нравилось работать с ним.
Пока коллега ходил за отверткой, Сандра достала из сумок «рефлекс» и треногу. Прикрепила к ножкам кусочки губки, чтобы не оставить следов. Потом водрузила фотоаппарат объективом вверх. Протерев стекло марлей, пропитанной нашатырем, чтобы не запотевало от пара, установила насадку для панорамной съемки «Сингл Шот», которая позволит сделать серию фотографий с обзором 360°.
От общего к частному, таковы правила.
Аппарат зафиксирует всю сцену происшествия, автоматически выдав серию кадров, потом она дополнит реконструкцию события, вручную делая снимки все более детальные, отмечая вещественные доказательства пронумерованными карточками стандартного размера, чтобы обозначить хронологическую последовательность их обнаружения и воссоздать для того, кто будет эти снимки смотреть, подлинные размеры предметов.
Сандра едва установила «рефлекс» в центре комнаты, как вдруг заметила на полке ванночку с двумя маленькими черепашками. Сердце у нее сжалось. Кто-то в семье, подумала Сандра, занимался ими, насыпал корм из баночки, стоящей рядом, периодически менял воду слоем в несколько сантиметров, где они плавали, и украсил их обиталище камешками и пластмассовой пальмой.
Вряд ли взрослый, решила она.
Тут Серджи вернулся с отверткой и снова взялся за газовую плитку. Через несколько секунд она заработала.
– Так и знал, что моя возьмет! – воскликнул Серджи.
Ванная была узкая, и труп занимал почти все пространство. Они втроем едва помещались там. Трудно будет работать в таких условиях, подумала Сандра.
– Как будем действовать?
– Я сейчас устрою здесь сауну, – заявил Серджи, до отказа поворачивая в душе кран горячей воды. И, желая отделаться от Сандры хотя бы на время, добавил: – Ты пока можешь начать с кухни. Там у нас «двойняшка»…
Места преступления делятся на первичные и вторичные, чтобы отличить те, на которых произошло преступление, от тех, которые попросту связаны с ним, например место, где спрятан труп или где обнаружено орудие убийства.
Услышав, что в доме имеется «двойняшка», Сандра сразу поняла, что Серджи имеет в виду второе первичное место преступления. А это могло означать только одно. Еще жертвы. И мысли ее вернулись к черепашкам и рождественской елке.
Сандра застыла на пороге кухни. Чтобы сохранять над собой контроль в такой ситуации, ей требовалось буквально следовать инструкции. Подробным предписаниям, которые способны как-то упорядочить хаос. По крайней мере, она обольщалась такой иллюзией. Убеждала себя, что это работает.
Лев Симба подмигнул ей, прежде чем запеть песенку с другими лесными зверями. Она бы рада была выключить телевизор. Но нельзя.
Решив не обращать на него внимания, она прикрепила к поясу диктофон, чтобы описывать словами всю процедуру. Собрала свои длинные каштановые волосы и скрепила их резинкой, которую всегда носила на запястье. Потом надела микрофон с наушниками, а в руки взяла второй «рефлекс». Настроила фотоаппарат. Это позволяло ей дистанцироваться, обезопасить себя от того, что находилось перед ней.
Панорамная съемка проводилась, как обычно, справа налево, снизу вверх.
Сандра посмотрела на часы, включила автоматическую запись. Обнулила базу данных. Обозначила место, дату, время начала процедуры. И начала снимать, одновременно описывая то, что видела.
«Стол посередине комнаты. Накрыт для завтрака. Один из стульев опрокинут, рядом с ним тело первой жертвы: женщина, возраст от тридцати до сорока».
На ней была светлая ночная рубашка, которая задралась на бедра, бесстыдно обнажив ноги до самого паха. Волосы были кое-как скреплены заколкой в форме цветка. Одна тапка сползла с ноги.
«Множественные огнестрельные раны. В руке зажат листок бумаги».
Она составляла список покупок. Ручка все еще лежала на столе.
«Положение трупа: тело развернуто к двери, жертва, вероятно, видела, как приближается убийца, и пыталась остановить его. Встала из-за стола, но едва успела сделать шаг».
«Рефлекс» щелкал теперь в новом темпе, с другой частотой. Сандра сосредоточилась на этом звуке, как музыкант, следующий за метрономом. И впитывала в себя каждую деталь этой сцены, по мере того как она запечатлевалась в цифровой памяти фотоаппарата и в ее собственной.
«Вторая жертва: пол мужской, возраст от десяти до двенадцати лет. Сидит спиной к двери».
Он так и не понял, что происходит. Но Сандре пришло в голову, что мысль о мгновенной, неосознанной смерти приносит облегчение только живым.
«На нем голубая пижама. Поза: упал лицом на стол, в миску с кукурузными хлопьями. Проникающее огнестрельное ранение в затылок».
Для Сандры смерть здесь являла себя не в двух телах, развороченных пулями. И не в крови, разбрызганной повсюду и медленно высыхавшей на полу. Не было ее ни в остекленевшем взгляде невидящих глаз, ни в незавершенном жесте прощания с миром. Она таилась в другом. Сандра усвоила, что смерть обладает особым талантом скрываться в деталях. Там-то Сандра и настигала ее своим фотоаппаратом. В спекшихся вокруг конфорок потеках кофе, сбежавшего из старой джезвы, которая продолжала бурлить, пока тот, кто обнаружил весь этот ужас, не выключил газ. В урчании холодильника, который невозмутимо продолжал сохранять в своих недрах свежесть продуктов. Во включенном телевизоре, по которому показывают веселые мультики. Бойня бойней, а искусственная жизнь продолжается, бездумная и бесполезная. Смерть пряталась именно в этом обмане.
– Хорошенькое начало дня, а?
Сандра обернулась, выключив микрофон.
Инспектор Де Микелис стоял на пороге, скрестив руки, с потухшей сигаретой во рту.
– Мужчина, которого ты видела в ванной комнате, служил охранником в частной фирме, занимающейся перевозкой ценных грузов. Пистолет всегда находился при нем. Семья жила на одну зарплату: профсоюзные взносы, выплаты за машину, вечные проблемы к концу месяца. Но у кого их нет.
– Почему он это сделал?
– Мы опрашиваем соседей. Муж с женой часто ссорились, но не до такой степени, чтобы кто-то решил, что пора вызвать полицию.
– В семье были напряженные отношения.
– Похоже, что так. Он занимался тайским боксом, стал чемпионом провинции, но бросил после того, как его дисквалифицировали за употребление анаболиков.
– Бил жену?
– Это нам скажет судмедэксперт. Но был очень ревнив.
Сандра посмотрела на женщину, растянувшуюся на полу, нагую ниже пояса. Нельзя быть ревнивым по отношению к трупу, подумала она. Уже нельзя.
– Думаете, она ему изменяла?
– Возможно, как знать. – Де Микелис, пожав плечами, сменил тему: – Что ты успела сделать в ванной комнате?
– Я установила «рефлекс» на панорамную съемку. Жду, пока он закончит или пока Серджи не позовет меня.
– Все было не так, как кажется…
Сандра пытливо взглянула на Де Микелиса:
– Что ты хочешь сказать?
– Этот человек не застрелился. Мы сосчитали гильзы: они все на кухне.
– Тогда что же произошло?
Де Микелис шагнул в комнату, вынул изо рта потухшую сигарету:
– Он принимал душ. Вышел голый из ванной комнаты, взял пистолет, который лежал в прихожей, в кобуре, рядом с униформой, зашел в кухню и примерно оттуда, где ты сейчас стоишь, выстрелил в сына. Прямо в затылок, в упор. – Инспектор поднял руку, сделал вид, что целится. – Потом разрядил обойму в жену. Все случилось за несколько секунд. Он вернулся в ванную, пол был еще влажный. Поскользнулся, упал, ударился головой о раковину с такой силой, что раскололся череп. Мгновенная смерть. – Инспектор помолчал и добавил с сарказмом: – Бог порой великолепен в таких мелких возмездиях.
Бог здесь совсем ни при чем, подумала Сандра, глядя на мальчонку. И сегодня утром Он явно глядел в другую сторону.
– В семь двадцать все уже было кончено, – заключил инспектор.
Она вернулась в ванную комнату с тяжелым чувством. Последние слова Де Микелиса задели ее больше, чем следовало. Едва она открыла дверь, как ее окутал пар, которым была насыщена атмосфера. Серджи уже привернул кран в душевой и теперь стоял на коленях перед чемоданчиком с реактивами.
– Черника, чертова ягода, намаешься с ней…
Сандра не могла взять в толк, что имеет в виду криминалист. В нем чувствовалось какое-то напряжение, и она решила не углубляться в тему: кто знает, как он отреагирует. Убедилась, что «рефлекс» отщелкал панорамные фотографии, и сняла аппарат с треноги.
Перед тем как выйти, снова обернулась к коллеге:
– Поменяю карту памяти, и начнем фиксировать детали. – Сандра огляделась. – Окон нет, а электрического света недостаточно, – похоже, надо принести пару энергосберегающих ламп, ты что на это скажешь?
Серджи поднял на нее глаза:
– Скажу, что лучше бы меня отымел как последнюю шлюху крутой байкер на мотоцикле. Да-да, именно сейчас: поза подходящая.
Пошлость Серджи ее покоробила. Если это шутка, она таких шуток не понимает. Но судя по тому, как Серджи смотрел на нее, он и не ждал взрыва хохота. Посмотрел-посмотрел и снова как ни в чем не бывало стал возиться с реактивами. Сандра прошла в коридор.
Пытаясь выкинуть из головы бессвязные речи коллеги, она принялась просматривать снимки на дисплее «рефлекса». Панорамная съемка ванной комнаты с обзором в 360° получилась неплохо. Фотоаппарат сделал шесть снимков, с интервалом в три минуты. Пар выявил следы босых ног убийцы, но какие-то смазанные. В первый момент Сандра подумала, будто в ванной происходила драка между мужчиной и его женой, перешедшая в жестокую расправу. Но в таком случае должны были остаться и следы тапочек.
Сандра шла к тому, чтобы нарушить одно из правил, прописанных в инструкции. Она искала объяснение. Какой бы абсурдной ни была эта бойня, следует представить факты совершенно объективным образом. Не важно, что ей не постичь причины, ее долг – оставаться беспристрастной.
Правда, в последние пять месяцев ей это было нелегко.
От общего к частному: Сандра начала фокусировать детали, пытаясь найти смысл.
На дисплее: бритва, положенная на полочку под зеркалом. Пена для ванны, на флаконе Винни Пух. Колготки, повешенные сушиться. Обыденные жесты, мелкие привычки семьи, такой же как многие другие. Безобидные вещи, ставшие свидетелями чего-то ужасного.
Вещи не молчат, подумала Сандра. Они говорят с нами в тишине, надо только уметь слушать.
Пока по дисплею мелькали образы, Сандра все спрашивала себя, что могло бы вызвать такую вспышку насилия. Тяжелое чувство, с которым она приступила к работе, переросло в недомогание, как-то странно разболелась голова. Зрение на миг затуманилось. Сандра хотела понять.
Что породило этот маленький домашний апокалипсис?
Семейство просыпается около семи. Жена встает, идет готовить завтрак для сына. Мужчина первым принимает душ, ему нужно отвезти мальчика в школу, потом отправиться на работу. В квартире холодно, он берет с собой газовую плитку.
Что же случилось, пока он мылся?
Хлещут тугие струи, поднимается гнев. Может быть, он не спал всю ночь, думает Сандра. Что-то его привело в смятение. Мысль, навязчивый образ. Ревность? Он обнаружил, что у жены есть любовник? Они часто ссорились, сказал Де Микелис.
Но в это утро – никаких ссор. Тогда почему?
Мужчина выходит из душа, берет пистолет, направляется в кухню. Никакого скандала перед выстрелами. Что повернулось у него в голове? Невыносимое чувство волнения, тревоги, паники: обычные симптомы, за которыми следует раптус.[3]
На дисплее: три банных халата, повешенные рядом. От самого большого до самого маленького. Друг к другу близко-близко. В стаканчике – семейка из трех зубных щеток. Сандра искала трещину, хотя бы крохотную, в идиллической картине. Тонкий-тонкий разлом, из-за которого все рухнуло.
В семь двадцать все было кончено, сказал инспектор. Именно тогда соседи по дому слышат выстрелы и вызывают полицию. Мужчина принимал душ максимум четверть часа. Решающие четверть часа.
На дисплее: ванночка с двумя черепашками. Коробка с кормом. Пластмассовая пальма. Камешки.
Черепашки, повторила Сандра про себя.
Она пересмотрела все снимки, каждый раз останавливаясь на этой детали. По одной фотографии каждые три минуты, всего шесть кадров: Серджи включил до предела горячую воду, комната наполнилась паром… но черепашки не пошевелились.
Вещи говорят. Смерть таится в деталях.
В глазах у Сандры вновь помутилось, на какой-то миг она даже испугалась, что упадет в обморок. Но увидела, как подходит Де Микелис.
– Тебе нехорошо?
И тут Сандре все стало ясно.
– Газовая плитка.
– Что? – не понял Де Микелис.
Но на объяснения времени не оставалось.
– Серджи: мы должны срочно вытащить его оттуда.
К дому подъехали пожарная машина и машина скорой помощи, куда заносили Серджи. Эксперт-криминалист лежал без чувств, когда они вошли в ванную. К счастью, помощь подоспела вовремя. Стоя на тротуаре напротив дома, Сандра показала Де Микелису кадр, изображающий ванночку с мертвыми черепашками, и попыталась восстановить последовательность событий:
– Когда мы пришли, Серджи пытался вырубить газовую плитку.
– Еще немного, и этому кретину конец. Комната без окон: пожарные заявили, что ванная комната фактически заполнена угарным газом.
– Серджи просто восстанавливал место преступления. Поэтому подумай: то же самое произошло утром, когда мужчина принимал душ.
Де Микелис наморщил лоб:
– Прости, я не понимаю.
– Угарный газ выделяется при горении. Он не имеет запаха, цвета и вкуса.
– Ясно, ясно… но разве он заставляет палить из пистолета? – пошутил инспектор.
– Знаешь, какие симптомы при отравлении угарным газом? Головная боль, головокружение, в отдельных случаях галлюцинации и паранойя… Подышав газом в закрытой комнате, Серджи начал бредить. Нес что-то насчет черники, говорил непристойности.
Де Микелис состроил гримасу: эта история ему не нравилась.
– Послушай, Сандра, не знаю, к чему ведут твои рассуждения, но они беспочвенны.
– Отец тоже заперся в ванной, перед тем как открыть стрельбу.
– Такие вещи нельзя сравнивать.
– Но можно объяснить! Признай, по крайней мере, что все могло происходить таким образом: мужчина дышит угарным газом, он в смятении, у него галлюцинации, им овладевает паранойя. Он не теряет сознание, как Серджи, а голым выходит из ванной, берет пистолет и стреляет в жену и сына. Потом возвращается в ванную и только тогда из-за нехватки кислорода лишается чувств, падает и разбивает голову.
Де Микелис скрестил руки. Такое его отношение бесило Сандру. Но она хорошо понимала, что инспектор не мог безоговорочно принять столь смелую теорию. Сандра знала Де Микелиса много лет и была уверена, что и для него было бы утешением выявить, что в этих абсурдных смертях повинен случай, а не злая воля убийцы. Но он был прав: явных доказательств не было.
– Сообщу об этом в судебно-медицинскую экспертизу, пусть сделают токсикологический анализ тела мужчины.
И на том спасибо, подумала Сандра. Де Микелис подходил к делу тщательно, был хорошим полицейским, ей нравилось работать с ним. Он страстно увлекался искусством – это, по мнению Сандры, указывало на особую чувствительность. Насколько она знала, у инспектора не было детей, во время отпусков они с женой путешествовали, чтобы посещать музеи. Де Микелис считал, что каждое произведение искусства содержит в себе много смыслов, он ставил перед собой задачу эти смыслы отыскать и с восторгом это проделывал. Такого полицейского не могло удовлетворить первое впечатление.
– Иногда нам хочется, чтобы реальность стала другой. А если не можем изменить порядок вещей, пытаемся объяснить его по-своему. Но это не всегда получается.
– Да, – согласилась Сандра и тут же пожалела. Простая истина касалась ее напрямую, но Сандра не могла себе в этом признаться. Она сделала шаг в сторону.
– Погоди, я хотел тебе сказать… – Де Микелис провел рукой по седым волосам, подбирая правильные слова. – Я сожалею о том, что с тобой случилось. Знаю, уже полгода прошло, но…
– Пять месяцев, – поправила Сандра.
– Да, так или иначе, я должен был раньше сказать, но…
– Не переживай, – ответила Сандра, изобразив улыбку. – Все хорошо, спасибо тебе.
Сандра развернулась и направилась к своей машине. Она шла быстро, со странным ощущением в груди, которое больше не покидало ее и о котором окружающие даже и не догадывались. Волнение, тревога, но и гнев, смешанный с болью. Будто внутрь проник какой-то липкий резиновый шар. Сандра его называла «эта штука».
Она не хотела признаваться, но уже пять месяцев «эта штука» заменяла ей сердце.