Донато Карризи
Дом огней
4
Старый плащ «Бёрберри», когда-то принадлежавший синьору Б., был наилучшей защитой в этот ветреный вечер конца февраля. Зато коричневые ботинки «Кларкс» с изношенной подошвой на каждом шагу скользили по булыжникам мостовой. Дождь перестал, но воздух был пропитан влагой. Вокруг фонарей призрачной рекой струилась оранжеватая дымка, и дворцы исторического центра казались ее берегами.
В тумане, застилавшем глаза, кафе Пашковски с его яркими огнями и призывными звуками концертино показалось Пьетро Джерберу надежной и уютной гаванью.
Он пересек пустынную площадь Республики и переступил порог старинного заведения, оформленного в стиле ар-деко.
Как только он вошел, официанты и другие служители в униформе, выстроившиеся за стойкой из дерева и латуни, обернулись к нему, готовые услужить. Но едва они разглядели, какой у посетителя потрепанный вид, как их улыбки погасли.
Несколько клиентов, так же как Джербер, нашли приют среди ароматов старых вин и звуков классической музыки. Не обратив на него никакого внимания, они продолжали болтать, потягивая коктейли с вермутом из хрустальных бокалов и слушая скрипичный квартет, исполнявший «Зиму» Вивальди.
Пользуясь тем, что остается невидимым, Джербер погрузился в атмосферу места, застывшего во времени, и по черным и белым плиткам пола направился в зал с высоким потолком и белыми люстрами-полусферами, похожими на огромные глазные яблоки.
Переходя от столика к столику, он остановился перед тем, на котором лежали старинные карманные часы в золотом корпусе; они крепились к цепочке, что заканчивалась в руке элегантного господина семидесяти лет, катавшего во рту незажженную сигарету с анисовой отдушкой.
– Добрый вечер, доктор, – поздоровался тот, хотя они никогда раньше не встречались. – Прошу вас, – пригласил он, указывая на свободное место напротив.
Старик убрал часы со стола и положил их в карман. Джербер снял промокший плащ и повесил его на спинку кресла, потом уселся сам. Он продрог до костей.
– Калиндри, – представился старик, назвав только фамилию. – Выпьете что-нибудь? – поднял он руку, подзывая официанта. Себе он уже заказал негрони.
– Нет, благодарю, – остановил его психолог.
Тот не стал настаивать:
– Как вам будет угодно.
После исследования полного опасностей разума маленького Томми, встречи с грустной финской девушкой и ее рассказа об Эве и ее воображаемом дружке Джербер хотел только одного: поскорее покончить с делом и вернуться домой.
– Как я вам уже говорил по телефону, синьор Калиндри, ваш номер мне дали знакомые из суда по делам несовершеннолетних. – Детский психолог, которого туда больше не приглашали, все-таки сохранил кое-какие связи.
– Что именно вам сообщили обо мне?
– Что в прошлом вы работали в органах правопорядка, что вы достойны доверия и что у вас нет офиса, – заключил Джербер, обводя рукой зал.
Калиндри улыбнулся:
– Скажем так: я предпочитаю, чтобы мои дела всегда были… в движении.
– Поздравляю, у вас получается скрывать свое существование от посторонних глаз.
– Главное правило в моем ремесле, иначе я занялся бы чем-то другим.
– А что вы знаете обо мне? – решил Джербер испытать и его тоже. – Полагаю, вы собрали информацию, прежде чем встречаться со мной.
– Вы в разводе, ваша бывшая жена Сильвия живет в Ливорно с вашим общим сыном Марко и скоро снова выйдет замуж.
Джербер все это прекрасно знал, но скупые сведения, услышанные из чужих уст, причинили боль. Укол в самое сердце, необъяснимый с клинической точки зрения; только разведенные отцы могут это понять.
Калиндри продолжал:
– Вы унаследовали дело вашего отца, который умер семь лет назад. Мать вы потеряли в возрасте двух лет.
– Это общеизвестные факты, – сказал Джербер, желая подчеркнуть, что их нетрудно было добыть.
Даже не поморщившись, старик вынул сигарету изо рта и отхлебнул негрони. Потом снова поставил бокал на столик.
– Я редко беру новых клиентов, – уточнил он. – Работаю только с постоянными – компании или адвокатские конторы. – Казалось, он ищет предлог, чтобы отказаться от поручения. – По телефону вы намекнули на слежку. Дело деликатное, длительное. По опыту знаю: тот, кто просит о такого рода услуге, ожидает почти немедленных результатов. Вот почему я обычно предупреждаю – если у клиента мало времени или недостаточно денег, лучше сразу отступиться.
– Я не стану жаловаться, даже если результатов не будет, – пообещал психолог. – Знаю: вам сказали, что я человек терпеливый, потому-то вы и согласились на встречу. И наверняка поняли, что, раз я обращаюсь к вам, у меня нет иного выбора.
Старик пристально вгляделся в него, то ли изучая, то ли пытаясь понять, можно ли доверять такому клиенту.
– За кем я должен следить? – спросил он.
– За мной.
Быстрый ответ Джербера сбил сыщика с толку.
– За вами, – повторил он без тени вопроса, просто чтобы показать, насколько ошеломлен.
– Вот именно, – откликнулся Джербер. – Не обязательно все время ходить за мной следом, – уточнил он. – Я укажу вам места, где обычно бываю, и мы будем время от времени договариваться о встречах. Можете начать с наблюдения за моим кабинетом.
– Задание необычное, – отметил Калиндри, не теряя присутствия духа.
Но было видно, что он недоумевает, и это требовало адекватного объяснения.
– Около двух лет назад я проводил лечение женщины, – признался психолог.
– Разве вас не зовут «улестителем детей»? – удивился сыщик.
– Зовут, – подтвердил Джербер. – То был первый и последний раз, когда я лечил взрослую.
– Как так вышло, что вы взялись за этот случай?
– Хотел помочь девочке, которая обитала в ней, – попробовал Джербер упростить ситуацию, хотя в действительности все было гораздо сложнее. – Та девочка, запертая в ее разуме, проявляла себя только под гипнозом.
– Хорошо, продолжайте. – Сыщик помахал рукой, словно извиняясь за то, что прервал собеседника.
– Ее зовут Ханна Холл. – Это имя постоянно витало в его мыслях, но, произнеся его вслух, Джербер вдруг испугался, будто сказал что-то запретное. Он, однако, попытался преодолеть это ощущение. – Ханна прилетела во Флоренцию из Австралии, чтобы прояснить один эпизод из своего детства. Я был уверен, что у меня получится излечить ее, но, сам того не замечая, утратил контроль… А этого нельзя допускать, особенно в моей профессии.
– В моей это тоже довольно рискованно, – заметил Калиндри.
– Роли поменялись, – продолжал доктор. – Вдруг получилось так, что она стала изучать меня.
Старик поднял бровь, может быть задаваясь вопросом, как такое вообще могло случиться.
– Проблема в том, что пациентка исчезла до того, как мы закончили курс терапии. – И унесла с собой уйму секретов, подумал Джербер про себя.
– Простите, доктор, но как это связано с тем, что я должен следить за вами?
Джербер глубоко вздохнул.
– Я вижу Ханну повсюду, – признался он. – Ее отражение в витрине. Фигуру в группе туристов, переходящих улицу. Лицо в толпе. – (Первые проявления совпали с психической травмой, настоящим крушением, каким закончился случай сказочника.) – Я не успеваю хорошенько рассмотреть ее, и остаются сомнения: возможно, это игры разума, своего рода галлюцинации. – Джербер в смущении потупил взгляд.
– Стало быть, я должен следить за вами, чтобы выяснить, существует ли эта Ханна Холл в реальности, или она всего лишь плод вашего воображения.
Джербер кивнул. Он решил нанять частного сыщика, чтобы хоть как-то поправить свое бытие. Может, даже получится снова привлечь пациентов и вернуть себе прежнюю жизнь. Синьор Б. всегда говорил, что признать наличие проблемы – значит сделать первый шаг к ее разрешению. Но истина заключалась в том, что человек, сейчас сидевший напротив, заключал в себе единственную возможность выяснить, не сходит ли Джербер с ума.
– Не легче ли найти эту женщину? – спросил сыщик. – Если она иностранка и вернулась во Флоренцию, ее будет нетрудно обнаружить.
– Нет, – встревожился Джербер. – Я не хочу знать, в городе она или где-то еще. – Сама мысль была для доктора нестерпима, ибо это означало бы, что он хочет ее найти. – Мне просто нужно знать, не подвергся ли я наваждению. А чтобы вылечиться от наваждения, никогда не следует ему потворствовать.
Он не стал добавлять, что пациентка владеет информацией о его прошлом, а сам он не уверен, что хочет видеть, как выходят на поверхность давно погребенные тайны. И никогда не признался бы, что испытывает какие-то чувства к Ханне Холл. Не просто механизм переноса, возникший между лечащим врачом и пациенткой. И не влюбленность, которая со временем угасает сама собой.
Нездоровое влечение.
Единственный способ оградить себя – оставаться вдали друг от друга. Только так они с Ханной не причинят друг другу вреда.
– У вас есть фотография этой женщины? – спросил частный сыщик.
– К сожалению, нет, – отвечал Джербер. (Может, поэтому я вижу ее повсюду, сказал он про себя.) – Могу вам только ее описать: тридцать два года, блондинка, голубоглазая, чаще всего собирает волосы в хвост и всегда одета в черное. – (Не красавица, вспомнил он. Обворожительная и опасная. Одно с другим тесно связано.) – Когда мы общались, она курила. Но не могу сказать, было ли это действительно привычкой или частью роли, которую она разыгрывала передо мной. – (Я ведь до сих пор не знаю, кто такая Ханна Холл. Именно это и мучит меня.)
– И это все? – изумился Калиндри. – С такими куцыми данными будет не так-то просто.
– Вы всего лишь должны сообщить мне, не вращается ли женщина, которую я только что описал, в тех местах, где я обычно бываю. Мне этого достаточно, я больше ни о чем не прошу, – настаивал Джербер. – Мне нужен хороший наблюдатель или надежный свидетель, выбирайте сами, кем хотите быть. В общем, тот, кто сказал бы мне, что я еще не полностью потерял рассудок.
– А потом вы не захотите, часом, узнать что-нибудь еще? – осторожно осведомился Калиндри. – Уверены, что не станете допытываться, где живет эта Ханна Холл и как вступить с ней в контакт? Ибо в таком случае, доктор, я должен заранее знать ваши намерения. Если вы, например, питаете враждебные чувства по отношению к этой женщине или есть другие причины, по которым вам требуются мои услуги, должен предупредить, что не смогу удовлетворить ваш запрос. Мне уже приходилось иметь дело со многими ПП.
– С кем? – не понял Джербер.
– С Параноидальными Преследователями, – расшифровал Калиндри.
– Я не параноидальный, тем более не преследователь, – успокоил его Джербер. Если кому-то и подходило такое определение, то как раз Ханне. Сочтя встречу законченной, он встал и снял все еще мокрый плащ со спинки кресла. – И последнее… – сказал он перед уходом. – Не надо недооценивать Ханну.
Калиндри сунул в рот сигарету с анисовой отдушкой.
– Не думаю, что в этом смысле возникнут проблемы, – самоуверенно заявил он.
Ну да, сказал Пьетро Джербер про себя с некоторым сочувствием. Я тоже так думал. И тут он понял также, почему боится Майи Сало.
5
Боюсь, скоро случится что-то плохое; уверена, что и Эва напугана…
Примерно в половине восьмого вечера Пьетро Джербер шагал пешком по дороге к дому, и слова рыжеволосой девушки не шли у него из головы. Теперь он осознавал, что был с ней так резок из-за того, что его дожидался человек с карманными часами.
Но в основном из-за Ханны Холл.
Майя Сало явилась в кабинет без предварительной договоренности, мало того – проникла без разрешения вглубь мансарды, куда взрослым был путь закрыт, и даже добралась до двери синьора Б.
Существовала четкая граница между приемной и коридором, и только детям было дозволено пересекать ее.
Детям и Ханне Холл, поправил себя Джербер, вспоминая сеансы с этой странной женщиной, которая курила сигарету за сигаретой там, где, по очевидным причинам, всем остальным курить запрещалось. Только для Ханны было сделано исключение. И теперь доктор не хотел повторить ошибку.
Но, вспоминая прошедший день, он терзался угрызениями совести. Ускорил шаг, будто это каким-то абсурдным образом помогло бы избавиться от мыслей о рыжеволосой девушке, которая чуть ли не молила его о помощи. Но особо разогнаться не позволяла сломанная в детстве нога, дававшая о себе знать в дурную погоду.
Известно ли вам, доктор, что значит быть ребенком и бояться смерти?
Он до сих пор не мог поверить, что чуть было не поделился с Майей Сало, совершенно посторонней девушкой, одним из своих самых интимных и горестных воспоминаний: о том, как он в детстве умер на тридцать секунд.
Примерно до конца отрочества, когда Пьетро Джербера спрашивали, сколько ему лет, он мысленно вычитал из своего возраста эти полминуты. Став взрослым, прекратил производить такой расчет, сказав себе, что нет смысла придерживаться глупой детской привычки. По правде говоря, с годами он ощутил потребность выбросить из памяти лето 1997 года. Но не из-за падения с балкона. Из-за игры в восковых человечков, за которой он наблюдал несколько недель спустя, когда Дзено Дзанусси по прозвищу Батигол растворился в пустоте буквально у него на глазах.
Чем больше лет отделяло его от Дзено, тем больше Джербер считал себя вправе о нем забыть. А когда сам стал отцом, сделалось просто необходимым устранить эпизод, столь резко прервавший его детство. Ведь сама мысль о том, что нечто подобное может приключиться с маленьким Марко, была невыносима. Наверное, поэтому Джербер никогда не возил сына на виллу в Порто-Эрколе. Даже думать об этом не хотел.
Тьма забирает людей.
Таким было самое душераздирающее открытие его детства.
Пьетро и его маленькие друзья ради забавы становились восковыми человечками, не понимая жестокого смысла игры: тот, кого запятнали, навсегда лишался права говорить, а значит, существовать.
Но когда последний из оставшихся в живых произносил «Аримо», все вставало на свои места и мертвые возвращались из тьмы.
Однако то, что Дзено Дзанусси так и не произнес тайного слова, выпускающего на волю, открыло им всем печальную реальность. Тьма существует и меняет обличья. Жгучее разочарование – такое испытываешь, когда понимаешь, что никакого Деда Мороза нет. А главное – что нет никакого Бога, который не позволил бы пятилетнему малышу кануть в небытие.
До того проклятого июльского воскресенья Пьетро Джербер не подозревал, каким грузом нависало над существованием взрослых неизбежное свидание с тьмой. Хотя мог бы и догадаться, ведь тьма уже забрала его маму. Определенно, синьор Б. хотел бы узнать, какую тайну скрывают те тридцать секунд, когда сердце его единственного сына остановилось.
Но отцу не хватило смелости спросить, что он нашел там, во тьме.
Ведь Пьетро знал, что случилось с Дзено. Этот секрет вселял в него жуткое чувство вины, и этой тайной он никогда и ни с кем не делился. Исчезновение малыша лежало на его совести. Пьетро должен был за это ответить, потому что за несколько недель до исчезновения маленького Батигола избежал своей судьбы.
И вместо него тьма забрала Дзено.
Даже сейчас, в свои без тридцати секунд тридцать пять лет, Пьетро не мог отделаться от абсурдной мысли: да, он невольно определил несчастную судьбу своего товарища по играм.
Quid pro quo[3].
Ибо Дзено Дзанусси наверняка был мертв. Хотя ни у кого не хватило смелости объявить об этом открыто.
Даже по прошествии стольких лет психолог все еще терзался угрызениями совести. И пока он зимним вечером направлялся к себе домой, зябко кутаясь в плащ, потупив взгляд и мотая головой, словно пытаясь отогнать мучительные мысли, ему вновь довелось пройти мимо дома, где находился его кабинет.
Джербер сбавил шаг: ему показалось, будто под козырьком автобусной остановки он различает в клубах тумана знакомую фигуру.
Девушка тоже узнала его.
– Я опоздала на последний автобус, не знаю, как вернуться домой, – сказала Майя Сало, будто оправдываясь. Она держала руки в карманах куртки и дрожала от холода. Губы у нее посинели.
– Пойдемте поищем место, где можно выпить чего-нибудь горячего, – предложил Джербер. – Потом я вызову вам такси.
– Я не могу позволить себе такси до Сан-Джиминьяно, – призналась Майя, на мгновение потупив взгляд.
– Не беспокойтесь, я оплачу.
Девушка распахнула зеленые глаза и склонила голову влево, как делала раньше, – и Джербер это приметил. Они были едва знакомы, но доктор понял: такая реакция обычна для Майи Сало. Кто знает, сколько раз она повторяла это движение, сама того не замечая. Хотя его, разумеется, замечали те, кому повезло находиться с ней рядом. Вот и он, пока был мужем Сильвии, пользовался преимуществом наблюдать, как в предвкушении поцелуя у нее на лбу образуется тонкая морщинка.
– Дело в том, что Эва сейчас одна, – заявила Майя.
Это Джербера поразило.
– Как – одна?
– Я попросила домоправительницу побыть с ней, пока я не вернусь, но уже слишком поздно.
– И в чем проблема?
– Все сложнее, чем кажется, – робко попыталась объясниться девушка.
– Не понимаю, разве домоправительница не живет вместе с вами?
– Синьора Ваннини уходит до темноты.
– И в доме больше никого нет?
Должен же быть сторож, другие слуги, представлял себе Джербер.
Майя покачала головой.
Джербер был потрясен еще больше, представив себе, как девушка и ребенок остаются одни в доме среди полей, особенно ночью.
Майя снова потупила взгляд; ей, наверное, было неловко признаваться, что она не чувствует себя в безопасности.
– Дом старинный и очень большой, но мы занимаем только часть.
С тех пор как после развода жена и сын переехали в Ливорно, Джербер жил один в огромной квартире и теперь припомнил, каким беззащитным чувствуешь себя каждый вечер, когда засыпаешь в одиночестве, без близкого человека рядом. Поэтому задался вопросом, как могла девушка взять на себя такую ответственность.
– В случае необходимости синьора Ваннини всегда может прийти, – попыталась успокоить его Майя. – От поселка до имения несколько минут ходьбы.
Было ясно, что она прежде всего старается убедить себя. Но все это совсем не нормально. Что за люди эти Онельи Кателани? Как они могли допустить, чтобы десятилетняя девочка жила одна в глуши с какой-то незнакомкой? Но потом решил, что не станет выяснять как и почему: не его это дело. Вытащил сотовый из кармана плаща и стал вызывать такси.
– Через восемь минут, – сказал он девушке, едва голос в записи сообщил, когда приедет машина. Джербер надеялся, что такси прибудет раньше, – он боялся, что Майя снова станет просить его заняться случаем Эвы.
Девушка шагнула к нему: на рыжие волосы в капельках влаги падал свет фонаря, образуя вокруг лица сверкающий ореол.
– Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?
– Конечно, нельзя исключать, что Эва создала себе воображаемого друга потому, что отчаянно нуждается в обществе других детей.
– Я не об этом, – проговорила девушка, устремив на него пристальный взгляд.
Тогда что она имела в виду? В чем хотела его уверить? Что есть еще какое-то объяснение?
– Так или иначе, этот воображаемый безымянный мальчик сейчас ополчился на нее, – добавила Майя Сало неожиданно суровым тоном. – У вас, доктор Джербер, это не вызывает гнетущего чувства? Эва причиняет себе боль, потому что у нее нет выбора.
Такси приехало раньше обещанного, избавив Джербера от необходимости отвечать на каверзный вопрос. Психолог отошел от Майи и стал договариваться с таксистом насчет цены за проезд до Сан-Джиминьяно. Потом открыл Майе заднюю дверь.
– Вы будете дома через сорок минут, – объявил он.
Майя не поднимала глаз.
– Спасибо, завтра я постараюсь вернуть вам деньги.
– Изгонять воображаемых друзей – не моя специальность, – сказал Джербер, держась за все еще открытую дверцу. – Но завтра я заеду к вам, чтобы взглянуть на Эву.
Девушка сперва обрадовалась такому неожиданному повороту, но тотчас же помрачнела.
– Я должна вас предупредить, – начала она, – что воображаемый друг не любит новизны: если что-нибудь не по нем, он отыгрывается на Эве, и я вижу на ее теле новые синяки.
Будет нелегко, подумал психолог. Но успокоил Майю.
– В конце концов, он всего лишь ребенок, – сказал с улыбкой. – А дети – как раз моя специальность.
Прежде чем такси отъехало, они договорились встретиться назавтра во второй половине дня.
Майя порылась в карманах синей куртки и вытащила письмо Эвы, которое пыталась вручить доктору, выходя из его кабинета несколько часов назад.
– Хотя писалось оно не для вас, доктор Джербер, думаю, вы заслужили право его прочесть.
Забыв о выдумке, которой Майя пыталась его улестить, Джербер принял дар в виде потрепанного конверта. Долго глядел вслед удаляющемуся такси, надеясь, что сделал правильный выбор. Прежде чем продолжить путь домой, решил открыть конверт. Он ожидал увидеть рисунок или трогательное послание с грамматическими ошибками – письма такого рода он уже получал не раз.
Но на листке было написано одно-единственное слово, мгновенно затянувшее его в прошлое. Слово это дожидалось его двадцать пять лет.
Аримо.
