Доминика Арсе
Хозяева Земли
Язык касается живота. Щекотно! Хихикаю, как дура. Он прекращает.
Шляпкой голову прикрыла от солнца. Чувствую, как к ладони что – то мягкое поднес.
– Вытащи так, рукой. – Мурлычет.
Торт? Руками что – ли? Подчиняюсь, копаюсь рукой, пытаясь нащупать что – нибудь твердое. Пока только крем, сливки.
А сливки как забили фонтаном по всему моему телу. Неужели он это все есть собирается? Нет… нет, туда не надо.
– Что ты делаешь? – Шепчу едва слышно, когда на грудь попадает. Даже через купальник ощущаю кожей эту прохладу…
Смеется. Необычно так. Снова… осознаю, что не он это! В груди холодеет. Приподнимаюсь, сознание будто током долбануло. Пробудилась ото сна.
Вокруг меня стоят люди. Девушки, парни. Все с направленными на меня смартфонами. Кирилл куда – то испарился. А я вся в таком непотребном виде. Рука в торте, сама вся в сливках!
Вижу Кристину. Глазам не верю.
Весь мой мир разбивается в дребезги, осколки самолюбия впиваются в мои руки, ладони, меж пальцев. Жжет все внутри. Подрываюсь, на грязное тело натягиваю платье.
– Фотоохота продолжается! – Раздается голос Кристины. – И сегодня мы застали нашу Фиону врасплох!
Бегу прочь от всех. Не вижу, куда, просто уношу ноги. Платье прилипло к сладкому телу. Которое я ненавижу все больше и больше. Господи, забери мою жизнь сейчас.
– Хва – а – тит жрать! – Кричат за спиной.
– Хва – а – тит жрать! – Это уже хором.
Горит все внутри. Как же погано.
Растоптана, разбита, раздавлена, размазана. Меня предали. Рыдаю…
Сквозь слезы вижу траву, стволы деревьев. Меня шатает, иду. Позади уже не слышно никого. Господи, только бы никто за мной не шел. Отпустите меня, не трогайте. Просто оставьте в покое. Я ненавижу людей. Они злые, они находят жертву и убивают ее, убивают до конца.
Падаю. Колено саднит. Еще с первой фотоохоты на пришельцев. И вот снова разодрала по старой ране. Забавно, но теперь на меня открыта фоотоохота.
Начинаю реветь в голос. Скоро меня увидят тысячи. Такую страшную, перемазанную в креме гусеницу.
– Я – гусеница, – блею себе под нос. – Кристина, тварь, что б ты сдохла.
Ярость задушила. Слезы, ком такой, что дышать не могу. Иду дальше, шатаясь. Меня колотит, не могу на месте усидеть. Нервы стреляют по пальцам рук и ног. Умереть хочу, чтобы просто не быть…
Успокоиться получилось не скоро. И лишь потому, что бабочку необычную заметила. Крылья синевой сплошной, по краям обрамление кружочками. Может это «Морфо Пелеида»? Немного в них разбираюсь. Вот только что она тут делает?
Сидела бабочка необычная на кусте шиповника, и вдруг полетела в сторону просвета. Я, как завороженная за ней, шмыгаю носом и пробираюсь сквозь кусты и крапиву. Вышла к просвету.
Поляна открылась солнечная. Цветы вроде бы и обычные, но слишком яркие и много их, будто человека еще не знали. Его жестокости не ведали.
Порхает моя синяя бабочка. И тут вдруг появляется зеленая! Еще больше этой! Тут я вообще в недоумение прихожу. Не иначе «Парусника Палинура» вижу! Да этого как занесло в наш климат?! Они же южнее водятся, да и что им тут есть?
Домысливать не успеваю, эмоции зашкаливают от следующего эпизода!
Уже две синие бабочки и с десяток зеленых! Все друг вокруг друга кружатся в центре поляны.
Спешу к ним. С горечью понимаю, что телефон с вещами оставила на злополучной проталине. А тут такое представление разворачивается! Резвятся бабочки в танце неземном. Феномен природы, событие века!
Я этих насекомых просто обожаю. Знаю о них немало. Изучала, материалы собирала. Бабочка – это настоящее проявление живого волшебства в нашем мире. Творение истиной красоты. А чем не магия? Была гусеницей, а стала бабочкой. Вот и я всегда мечтала крылья иметь. Чтобы улететь далеко – далеко от всего мирского. Завидую этим созданиям.
Смотрю за представлением, открыв рот и позабыв обо всем остальном. Две синие бабочки разлетаются в разные стороны. Одна улетает прочь, за ней гонятся все. А другая синяя с одной зеленой кружится на месте практически. Будто пара. Но, насколько знаю, этого не может быть, чтобы бабочки разных видов, да в брачных играх. Что же это за извращение природы? Или так рождаются новые виды бабочек?!
Вдруг вижу, как синяя бабочка на две разделяется и падает. Не сразу сообразила, что крыло у той оторвалось. А зеленая улетает, причем истерично как – то. Кольцами, спиралями траектория прорисовывается, будто торжествует чертовка. Пытаюсь понять, что случилось. Подхожу ближе к месту действа.
Меня уже не волнуют другие бабочки, только эта горемыка. На земле она, в гуще травы я вижу крыло синее. Опускаюсь на корточки. Вот и бабочка раненная лежит, не шевелится даже, ни лапки, ни хоботок не дергаются. Крыло у нее одно осталось. Второе неподалеку лежит. Синее, все – таки, в траве легко разглядеть. Аккуратно беру ее. Нелогичное ощущение, будто теплом веет еще. Но чувства такие, словно рекой жизнь ее утекает.
Держу на ладошке бабочку и крыло ее оторванное. Горько мне стало. И так не хорошо. А теперь вдвойне. Не только мне сегодня досталось, чудо ты лесное, природное. Но и тебе.
Слезы прорываются вновь. Жалко и ее, и себя.
Тень возникает внезапно. Поворачиваюсь и вижу большого гиганта. Остолбенела, сомневаюсь, дышать ли вообще.
Инопланетянин стоит и смотрит на меня свысока! Такой красивый, белокожий. Мы только вдвоем. Нет людей, спешащих к нему, и полиции нет, и кордонов силовиков вроде не предвидится. Вокруг пустота, и мир этот будто создал для нас вакуум и накрыл зеленым туманом от всех.
Его большие голубые глаза неотрывно смотрят в мои, сам улыбается сдержанной улыбкой, ветерок обдувает его золотые кудри, придавая неистово сказочной красоты его образу.
Страшно и волнующе. Сердце ускоряет ритм. На этой полянке только я и ОН.
Глава 3
Пыльца
Минуты две я стояла и пыталась родить хоть одну фразу приветствия. Пока он просто не отступил на шаг и его идеальные брови не вздернулись выше.
Стало быть, эту мимику я должна прочесть, как удивление?
Дрожу, трясусь, в ладони бабочка покалеченная. И стыдно, и неловко. Такая я вся некрасивая, зареванная, и платье в крему и грязи. Мошки вот – вот нападут и обглодают.
– Здравствуйте, ээээ, – отважилась. – С приветом от землянки.
Вроде как должен понимать, как – то же с юркими папарацци находили они общий язык.
Улыбнулся уголком рта. Погрустнели его глаза. Опустил взгляд на ладонь с бабочкой. Чувствую, будто коснулось что – то неведомое и отступило.
Он меня понимает?!
– Тебе жаль? – Раздается его голос, как мой. Но в тоже время мужской такой, мужественный. Однако речь, интонация, не знаю, как объяснить. Все, как я ожидаю услышать, таким способом хотела бы подать, оно и подается.
Дух перехватывает не то от счастья, не то от страха. Слова в горле застряли. Осознала всю степень серьезности такой встречи! Это ж инопланетный человек, гуманоид или робот со мной говорит! Нет, он уж точно не робот! И не киборг, и не андройд. Он живой, мимика живая, запах… А запах тот еще дурман, я понять не могу, что это?! Цветы?! Не из нашего мира точно. Шанель в исполнении пришельцев.
Кивнула на его вопрос.
– Почему? – Спрашивает, снова брови вверх.
Почему мне жаль бабочку?!
– Жаль красоту такую, – выдаю ответ. Блин, что со мной? Дышать при нем забываю. В груди перехватывает.
– И все? – Чувствую удивление. – А боль?
– Боль? – Теперь удивляюсь я. – А разве…
– Да, я чувствую, – перебивает. Не понимаю его.
Разворачивается спиной. Тем самым вызывает у меня невольную досаду. Пользуясь тем, что отпустило, нагло любуюсь… Кафтан его синими узорами расписан. Мастерски, затейливо, завитушками да загогулинами. Руки за спиной держит в замке, как старец. Да… перчатки увидела, белизной поблескивают. Похожи на зимние вязанные, только вязка чересчур мелкая, плотная.
– А тебе почему больно? – Спрашивает из – за спины, не оборачиваясь.
Кольнуло в груди, но уже не так, как раньше. Будто весь мой позор не особо важен теперь. По сравнению с умирающей бабочкой.
– Предали, – отвечаю кратко, понимая почему – то, что ему не нужно много моих слов.
Оборачивается, вздернув брови. Опять удивлен! А у меня сердце екнуло.
– За что?
– За то, что некрасивая, – выдаю такое, что в следующий миг самой неловко, что болтаю и опускаю себя в глазах представителя внеземной цивилизации.
А он усмехнулся!
Вот так просто, как обычный человек! Затем опустился на корточки и уселся на траву своей большой задницей. Пологи кафтана разбросал, ноги мощные в колени согнул, штанишки синие, на вид хлопковые. Теперь мы практически одного роста с ним. Глазами на одном уровне.
– И меня, – говорит с сожалением. И губы грустно так улыбаться стали. – Человечка не знает, красота – это всего лишь пыльца.
– Пыльца? Вы про бабочку?
– В этом мире подобие зовется так, – говорит, а я все больше восхищаюсь его внешностью.
Собралась с мыслями. Мне кажется он не прав в своем утверждении. Решила сумничать:
– У бабочек вообще – то крылья не от пыльцы красивые.
Замолкаю. Улыбается. Жду реакции. Мало ли разозлится на правду жизни. Молчит, заинтересованность читаю на этом шикарном лице. Голубые глаза его огромны и смущают меня донельзя. Но уж куда теперь стесняться, продолжаю:
– Это все чешуйки, они полностью покрывают крыло. От них отражается солнечный свет, и этим придается окрас.
Вижу удивление.
– Человечка знает о своем мире, это похвально, – говорит важным тоном, сразу хочется грудь выпятить от гордости. А он продолжает:
– Коснись крыла.
Звучит, как приказ. Трогаю синее оторванное крыло, протираю пальцем. Краска! Синяя краска! Или пыльца?! Поднимаю глаза на гиганта. Он смотрит снисходительно.
– А что еще человечка знает о существах подобных Духу Кселаны? – Произносит величественно.
– Духу Кселаны?
– Бабочкам моего мира, – уточняет с улыбкой. – Расскажи, человечка. Ты заинтересовала меня.
От таких слов будто крылья выросли. Детский невинный восторг, не иначе. На нем и понесло. Он же гость, хочется рассказать самое интересное. А еще знаниями похвастать и показать какая умница!
Начинаю рассказывать невпопад, кусками. Страх такой образовался, боюсь, что соберется он уйти, и рассказать не успею все, что хотела. Разочаруется еще! А так хочется его внимания! Такой большой, красивый, смотрит открыто, улыбается, будто я принцесса тут стою!
Чувствую, заикаться стала. Так… успокоилась, теперь по порядку.
Сперва, начала чуть ли не от зарождения жизни на Земле: про жизненный цикл бабочек, затем перешла к частностям и интересным фактам. Не забыла и мое любимое: о самой крупной ночной бабочке «Аттакус айтас», у которой размах крыльев достигает целых тридцати сантиметров! Ее даже с птицей путают. Верещу, показывая руками примерную величину.
Кивает, мол понял. Даже удивленный вид делает. Самому – то на ладошку эта бабочка. Млею и дальше тараторю о том, как некоторые бабочки преодолевают немыслимые расстояния. О вкусовых рецепторах у бабочек, что находятся на лапках, и поэтому, стоя на растении, те могут ощутить его вкус…
И так я проболтала, пока не поняла, что язык устал молоть, а инопланетянин уже перестал пылать интересом. Утомился?
Остановилась. Жду.
– Любишь красоту, но считаешь, что обделена, – говорит вдруг. – Но красота – это пыльца.
– Я уже поняла, – киваю, заладил про свою пыльцу.
Смотрю на две половинки синей бабочки. Положила до начала рассказа в сторонку. Там и лежит в травке.
– Человечка, найди листок, – приказывает, снимая перчатку.
В груди сердце бешено застучало. Без вопросов бегу к первой попавшейся ветке и срываю листок.
– Человечке не свойственна жадность? – Удивляется гигант за спиной. – Бери очень большой листок.
Лист лопуха что – ли?!
Нашла, самый крупный. В туалет захотел? Хихикнула про себя. Возвращаюсь. Смотрит на меня чарующе, глазами поедает. Иначе как – то. Уже не так высокомерно. Что – то в его взгляде изменилось кардинально. Теплее, роднее, ближе.
– Подставляй листок свой, человечка, – говорит мягко.
Как завороженная протягиваю лопух на ладошке. Он белую руку, что без перчатки, в кулак сжимает. И вдруг из кулака песок посыпался, блеском играя, будто серебряная стружка.
Горочка все больше и больше, ручке все тяжелее моей и тяжелее. На вид как сахарный песок тростниковый.
Остановился. Кивнул сам себе.
– Убирай пыльцу, человечка, – говорит с улыбкой. – Не переусердствуй.
Киваю, абсолютно ничего не понимая. Заворачиваю в кулек, просыпать жалко, будто алмазы в руках держу. Глаза мои горят, сердце замерло, что – то ценное дал. Важное, волшебное и из другого мира.
Неловкое молчание. Жаль его отпускать. Что бы еще спросить?! Вопросов море, но не решаюсь задать.
– Извините, что любопытствую. Кто вас предал? – Начинаю наглеть.
Вижу, что задумался гигант. На солнышке его кудри золотые переливаются, губы такие большие, пышные. Что – то в груди теплится, поцеловать его хочу. Но он словно по ту сторону мира, что разделен бездонной пропастью.
– Человечка видела схватку, – отвечает и снова смотрит так тепло.
– Вы та бабочка? – Тупой вопрос на языке вертелся.
– Дух Кселаны одна из форм, – отвечает витиевато. – Для человечки это – да.
– Их было больше, – выдаю.
– Ваш мир нашли одновременно, – говорит гигант ровным тоном. – Эрей и Мор. Сегодня была последняя битва сильнейших. И Мор преступил кодекс чести, обманул. Тем самым предал.
– Врагу изначально нельзя доверять, – вставляю свои пять копеек. – И это не может считаться предательством. Скорее военная хитрость. Их было больше…
– Мор предал Клесану, значит и меня, – говорит повышенным тоном. Ощущаю, как клеточки моего тела дрожат перед его нарастающим гневом. – Кодекс един, и это – слово Клесаны. Мор не дал биться по правилам. Мой приемник был вынужден уйти. Я проиграл, а ему не перешел знак клана Эрей. А значит мы, клан Эрей, вскоре сгинем.
Практически ничего не поняла. Но соорудила примерную версию: синие против зеленых, зеленые вероломно победили. Ну а дальше – то что?
– Что теперь?
– Теперь ваш мир принадлежит им, – выдает так горько, что у самой сердце начинало скулить. А я думаю, им, вам, какая разница. Вы все красавчики. Так стоп.
– В смысле? Нас приватизировали что – ли?! – Я уже борзею.
А гигант улыбается с горчинкой.
– Ваш мир уже на Поляне миров и имеет знак Мор.
В смысле – захвачен? Не знаю, не верится что – то. Вроде ничего не изменилось, солнце светит, птички поют, воздух тот же. Ни дыма, ни зарина с зоманом и виэкс – газом. Сирены не воют, самолеты военные не летают, уроды не бегают, роботы нас не истребляют, в клетки никого не сажают. Все как было, так и осталось.
– Ничего не изменится, – произносит утешающе, словно чувствует мой молчаливый вопрос. – Вскоре мы уйдем и оставим все, как есть.
– А можно узнать ваше имя? – Вдруг спрашиваю.
Гигант впервые нахмурился. Так страшно стало, отступила на шаг.
– Человечка смелая, раз спрашивает такое, – начал грозно, мурашки прокатились по моей спине. Дальше уже мягче продолжил: – Эрей Авель мое имя. Но человечке не нужно знать о нашем мире и обо мне.
– Я знаю пару ваших слов, – хвалюсь. Поднимает брови. Хочется его удивить, чтобы снова улыбнулся, поэтому выдаю: – Деней он…
Руку выставил ладонью. Хотела фразу: «Деней оноа морэ» сказать, не дал. В горле слова встали. Замолчала. Что – то не так…
– Никогда не произноси этого, – говорит с укором.
– «Можно с вами сфотографироваться» – это нарушение каких – то авторских прав? – возмущаюсь.
– Это означает другое, – мотает головой. – Это клятва быть рабом до смерти. Человечек сказавший подобное слуге Клесаны становится его рабом. Когда они уйдут, с ними уйдут и все принадлежащее им.
Оцепенела. Мозг усиленно заработал, перебарывая в некотором шоке. Все, кто сфотографировался с ними, предложили себя в рабство?! Вот же хитры эти пришельцы! Фотка после этих слов! Услуга инопланетян за служение до смерти?! Боже… не верю я этому Эрею Аверю. Ну не верю!
– Они уйдут… а вы? – Уточняю. Он сказал: «Они», произнес с грустью.
– А я остаюсь, человечка. Моя участь – смерть, – произнес без нотки сожаления.
В груди похолодело. Верю и не верю. Что за драма такая?! Не сдержалась. За руку взяла, вернее за палец без перчатки.
Рывок!! Внезапный ураганный ветер отбросил меня метров на двадцать. Толи летела, толи проволокло. Но о ствол дерева ударилась чувствительно.
Ни крика, ни рева. Ничего. Просто сижу, облокотившись спиной о дерево. Голова кружится, картинку стабилизирует. Вижу, фигура Эрея Авеля возвышается над растительностью. Постоял гигант немного и на меня пошел.
Вот тут – то я запаниковала. Не к добру это все. Но сил подняться нет. Слабость во всем теле. Обмякла, сдалась.
А он неминуемо подошел. Опустился ко мне низко – низко. На колено, словно рыцарь. Кудри золотые тяжестью на мою шею и плечи упали. Будто ласкают мою кожу тысячи робких поцелуев. Млею…
– Ну, зачем, человечка?! – Простонал гигант, опомнилась. – Ты прикоснулась ко мне. Теперь назови свое имя.
– Валерия, – шепчу. Тяжело говорить, в груди что – то отзывается неприятной тупой болью.
Навис тенью надо мной, лицо мое утонуло в его волосах. Запах вдыхаю дурманящий. Хочется обнять его. Пусть он и швырнул меня хорошенько так. Но сама виновата, не зря они перчатки носят.
– У Эрея Авеля последняя просьба к человечке Валерии, – говорит едва слышно. Но каждое слово будоражит душу.
Робко, но настойчиво беру его за голову обеими руками. Преодолевая опасения, страх и трепет, с затаившимся дыханием. Чувствую тепло и мягкость на ладонях, мощь и силу. Приподнимаю ее, чтобы в глаза мне смотрел. Чтобы губы его видно было. Поддается легко. Глаза открывает! Ведь закрытые были! Нос его большой и твердый мне на треть лица. Но это не важно. Чувствую его дыхание своей кожей. Как из него выходит воздух, и… силы.
– Просите, что угодно, Эрей Авель, – шепчу, будто сквозь сон. Мои губы едва касаются его верхней губы. Тянусь к нему, хочу шею могучую обхватить, обнять, как родного.
Он не противится, сдался, или ждет чего – то. Но вдруг произносит:
– Убей меня.
Дергаюсь, как от взрыва и встряхиваюсь от наваждения, говорю резко:
– Нет.
– Или я умру в мучениях после заката, – произносит без нотки страха или сожаления.
– Не могу отпустить тебя, – шепчу и слезы начинают литься из меня сами собой.
Не могу… этот сладкий утренний сон… волшебные грезы. Будто сладость последних минут перед ранним вынужденным пробуждением.
Эрей Авель приподнимается, доставляя мне мучительную боль. Ибо его лицо теперь не так близко, как я хочу, как мне необходимо. Кислород, ты мой кислород.
Рука без перчатки протягивает в раскрытой ладошке синюю бабочку с одним крылом.
– Это легче, чем ты думаешь, – произносит с неким облегчением. А у меня в горле ком.
Отрицательно мотаю головой. Нет. Нет. Нет!!
– Забери второе крыло, – приказывает.
– Не могу.
– Просите, что угодно, Эрей Авель, – повторяет мои слова с укором. – Не предавай, человечка Валерия.
– Никогда, – шепчу и беру бабочку трясущейся рукой.
Досада выжигает изнутри. Начинаю реветь в голос. Он поднимается, улыбается мне искренней, доброй такой улыбкой. Не могу отпустить его. Но обещала.
Не предавай! Не предавай! Не предавай! Выть хочется!
– Почему ты улыбаешься? – Это уже мой сип сквозь сопли и слезы.
– Когда мне больно я делаю это всегда, – отвечает. – Валерия должна помнить мои последние слова.
Киваю. А он говорит без улыбки наставническим тоном:
– Красота – пыльца, сложно создать, легко испортить, но красота всего лишь пыльца, а Душа – крылья, летать можно и без пыльцы.
Замолкает.
Смотрю на него, такого красивого, величественного, так хочется прижаться к нему, почувствовать, как бьется его большое сердце. Глаза голубые смотрят на меня, в них множество миров, а может, и вся Вселенная. Он – самое лучшее, что у меня было. Он – волшебство, мир грез моих. Его взгляд без тени отвращения, брезгливости, злорадства.
Он не произносит больше ни слова. Но глаза его молят, чтобы выполнила просьбу.
Я отрываю второе крыло.
Словно отделяю часть своей души. Боль невыносима. Слезы капают на синюю пыльцу… кап… кап… кап. Дождь слез. Я смотрю на место, где секунду назад был ОН. А слезы капают и застилают глаза. Он просто испарился, рассыпался на частицы, а может, ушел в свой мир, где ему уже не быть прежним.
Крыло в моей руке рассыпается в синюю пыль и развеивается по поляне…
Верю ли я в существование души? Да, теперь верю. Он не мог уйти навсегда! Только не Эрей Авель.
* * *
Пустота. Вокруг и в душе пустота. Безымоциональность. Оставленные на месте пикника вещи меня не волновали, дошла до карьера окольными путями, пребывая, будто под наркозом. Дальше обошла озеро и по тропинке приковыляла к железной дороге. Поздним вечером, пробираясь под светом тусклых фонарей через один не работающих, показалась дома.
Все вопросы матери проигнорировала. Даже разъяренный отец не смог меня расшевелить. Я в трансе. Причем в глубоком. Видоизмененное восприятие фильтрует все.
– Ты почему на звонки не отвечаешь?!
– Да мы тебя обыскались!
– Ты как с помойки! У тебя все хорошо?!
– А тебя случаем не изнасиловали?
– Врача!
И все в этом духе.
Холодный душ частично вернул меня в этот мир. Немного обострил чувствительность. Долго не выходила, тихо рыдала. Ночью тоже. Алинка себе места не находила, ничего понять не могла. Коша тоже вилась, будто я сплошная кошачья мята. Вроде как врач приходил какой – то. Давление померял, температуру. Осматривать себя не дала. Нечего меня трогать.
Неделю провалялась, думая лишь о словах Эрея Авеля. Прокручивая нашу беседу снова и снова. В середине хандры даже начала мысли в кучу собирать, анализировать сказанное.
Вспомнила про пыльцу, что оставила на той полянке!
Но из дома не выпускали. Поправилась, и сидела, как на иголках в ожидании, когда же родители дадут бодро и выпустят на волю. Свершилось это через полторы недели. Первым делом отправилась туда, где встретила ЕГО. Алинка и Макс со мной увязались. Надо отдать должное, старались веселить и создавали позитивную атмосферу. То, что их родители подрядили на это дело, и не сомневалась.
Теперь на все под другим углом взглянула.
Поляну ту нашла. Меня будто зов какой – то вел, или интуиция не подкачала, что петлять и кружить не пришлось. Вышла к месту и сразу задохнулась от эмоций. Горечь, волнение… слезы.
Нашла свой сверток. Странно, что форму он не утратил, все тот же кулек в траве, даже не распрямился. Лист не завял и не высох. Зеленый был, таким и остался. Странно. Проявление волшебства, не иначе.
– Делай дозвон, – Алинка строгая стала в последние дни. Повзрослела.
– Да все, не абонент, батарея села уже, – рычит Макс. – Ни один телефон столько зарядку не держит.
Они думают, я телефон искала и сумочку. Ни о чем ведь не спрашивают, молчат. Наверняка видеоблог Кристины посмотрели. Знают, что к чему.
С поляны уходить не хочется. Но дождик накрапывает. За себя не переживаю. А вот за подарок его – да. Ведь это все, что осталось… Спрятала в сумочку. Кулек размером с яблоко вышел. Незаметно это сделала, пока Макс с Алиной обнимались за кустиком. Скромнее они стали, видимо, не хотят меня нервировать своими лобызаниями.
Не скажу, что ненавижу Кирилла. Но теперь он мне противен. Предатель, самый настоящий. Их сговор очевиден. Я думаю, они ждали, устроили засаду. А в институте незадолго до этого подговорили сплетницу. Та и навеяла мне, дурочке романтики.
Забавно вышло. И я на удивление себе, не расстроена. Мне на мирское стало плевать. Да, возвращается постепенно зависимость от мнений. Но мой мир теперь не в интернете, не в смартфоне и блоках, не в соцсети или институте. Мой мир во мне. Я закрываю глаза и вижу Эрея Авеля. Не улыбающегося, нет. Это означает, что ему плохо. А заинтересованного мной красавчика с приподнятыми бровями. Моя кожа покрывается мурашками вновь и вновь, когда вспоминаю прикосновение его волос. Мое сердце замирает, когда представляю его поглощающий взгляд.
– Лерка? – Передо мной возникает Алина, сердитая и такая взрослая. – Ты с нами?
– Нет, – говорю и улыбаюсь.
– Чтоб ты знала, – подходит Макс. – Он в больнице, немного упал.
Не сразу поняла о ком речь. Смотрю на руки шпенделя. Сбитые косточки. Мдаа… Спасибо, конечно, но это лишь даст ему шанс на прощение. Я подозревала, что Макс занимается какими – то единоборствами. Но чтобы за меня вот так вступиться. Это дорогого стоит.
Странность одну за собой заметила. Улыбки теперь воспринимаю, как выражение боли. Сознание говорит, что это радость. Но первое впечатление обратное выдает…
* * *
Институт.
Дождался меня «родной». Затаив дыхание, переступаю порог холла и чувствую взгляды, шепот, переговоры, смешки.
А я не улыбаюсь. Если буду это делать, покажу что больно. Почему так думаю, не знаю. Мне кажется – это правильно. Не улыбаться, как я всегда это делала.
Сумочка с вещами ждала меня в первой же аудитории. Но кто принес ее, так и не сознался. А я с каждым новым эпизодом проявления человеческой низости становлюсь сильнее.
Занятия прошли, как в тумане. Я летала в облаках на синей бабочке «Морфо Пелеида». Огромной, с целый самолет! Она держала меня сильными и теплыми руками Эрея Авеля. Мы летали над миром, и нам было хорошо.
Выскочив из института, я возрадовалась, ибо ни одна морда не подошла, хотя бы чтоб поиздеваться надо мной, или спросить как я. Все зачинщики боялись, опасались или чувствовали неловкость. Они слабели, потому что не увидели должной реакции, не ощутили подавленности с моей стороны, как они хотели. Им было нечем питаться.
Когда вернулась домой и открыла дверь, в нос ударил запах цветочной поляны, причем такой необычный, что хотелось визжать от восторга.
И вот первая странность! Алина сидит дома! Обычно в это время она гуляет со своим мачо. Теперь я его так называю. Он ведь молодец.
Сестра сидит в комнате и смотрит в окно. А у меня нарастающее беспокойство. Ее парня привлекли за Кирилла?!
– Алина? А Макс…
– Мы поссорились, – бросает. – Лерка, ты заметила, что в небе теперь только зеленый шар. Синий улетел.
Накатывает. Давлю ком.
Под ногами Багира с ума сходит.
– Кошку кормила? – Спрашиваю с претензией.
– Она не жрет ничего. Кота ей надо.
Ага, как же. Прооперированной кошке кота.
– А еще она пыталась залезть на шкаф, по настенному ковру, – жалуется Алинка.
Тревога в груди нахлынула после этих слов.
Резкий звук музыки из мобильника сестры заставляет вздрогнуть. А Алина не подходит. Ей плевать. Их необычное поведение можно объяснить лишь тем, что в квартире эта магическая пыльца! Она ведь на шкафу в коробке с новогодними игрушками!
Багира катается по полу. Алинка не хочет уходить из комнаты. Что делать?!
Наверное, избавиться от этого песка. От одной только мысли об этом уже не по себе. Ставлю стул, беру коробку и иду в ванную комнату с намерением смыть эту наркоту в унитаз. И дело с концом.
Кошка мявкнула резко, хвост ей придавила дверью. Проскочила Багира со мной, вот шустра!
Вынимаю из коробки пакет, развязываю. А там… Там букет разноцветных цветов! Я таких никогда не видела! Прям из лопуха вырос! И как только освободила из пакета, они так и распрямились, будто распустились с весны бутоны. Синие, зеленые, красные. У меня эмоции зашкаливают, дыхание перехватило. Листок отгибаю с наросшими цветочками. А там пыльца, наркота этакая! Сахарный песок, опиум. Кошка морду сует настойчиво.
Щепотку взяла и Багире под нос. Пусть нюхает, достала уже. А она эту пыльцу слизала, да так старательно!
Так…
Магия вроде как позитивная, добрая, раз цветы цветут, кошка ест. Багира не каждую мясную продукцию употребляет. Лопает исключительно чистейшие натуральные продукты. Порода привередливая.
Беру чуть – чуть, остальное в пакет прячу. Если кошка сдохнет от передозировки, это будет на моей совести.
На язык пробую. Как сладкий – пресладкий сахар. И на вид, как тростниковый, только песчинки мельче. Думала сейчас унесет на седьмое небо. Ага, конечно. Ничего не произошло. Только послевкусие хорошее, сладость во рту. И дикое желание попробовать еще. Вот только я мозгами соображаю, что не стоит.
Сворачиваю все обратно. Цветы выдираю с кусками лопуха. Пыльцу в пакет пересыпаю и под ванну прячу за порошки. Так будет лучше для всех.
Цветы в вазочку и на кухню. Багира за мной ходит, хвост трубой. А стоит на руки взять – шерсть сразу дыбом.
Алинкин телефон разрывался до самого прихода родителей с работы.
Утром проснулась, к зеркалу подошла и чуть сердце не остановилось. Шрам исчез! Я его в восемь лет приобрела. Мальчишки в костер баллончик лака кинули, и в меня что – то от взрыва прилетело. Полтора сантиметра от глаза. Крови было, уууу. Четыре шва.
А теперь его нет! Ну я ж не дура. Пыльца! Бросаю зубную щетку, бегу кошку искать. Багира, как ни в чем не бывало потягивается в коридоре, меня видит, сразу бежит когти точить об доску, прикрученную к стенке. Но чувствую, что – то не так. Доска скрипит отчаянно. Борозды слишком уж большие.
Аккуратно к ней подхожу. Сверху всем весом сажусь, мало ли что. Кошка кряхтит, мышцы напрягает, чтобы выскочить. Я лапу прихватила, на подушечки давлю. О Эрей Авель, ну спасибо тебе. Два сантиметра когти! Не меньше!
А я – то думаю, что она ходит, цокает по ламинату, как велоцираптор!
Хватаю Багиру за шкирку. Тут мать из комнаты выглядывает с прищуренными глазами.
– Лера, сделаешь нам с папой чаю?
Киваю, у самой кошка в руке за шкирку висит.
Кое – как состригла когти, доминируя над Багирой. Пока возилась, уже и мать с отцом встали. И чаю своего не увидели.
День с утра не задался. Или задался!?
На пары опоздала. Но об этом даже не переживала. Ввалилась нагло в середине лекции, вызывая эмоциональный всплеск студентов. Никто ничего конкретного в мой адрес не сказал, так между собой. Трусы несчастные.
Думаю о пыльце… У меня – шрам, у кошки – когти. Никакой закономерности! Вот что кошке надо было?! Зверь – то знает, что ему в первую очередь пригодится. Кошка, она по природе хищник. А вот я? И не думала о шраме. А он взял и рассосался. Теперь кожа там, как с другой стороны, если не лучше.
Самочувствие у меня на уровне. Может из – за морального подъёма, или пыльца тому виной?!
«Не переусердствуй», предупреждал Эрей Авель. А что? Я не дура, книг и фильмов на эту тему много. А в жизни? Сколько у нас жертв пластических хирургов. Губы так перекачивают с грудью, что нелепо смотрятся. Одно сплошное уродство! Бальзамируй и в музей восковых фигур… Не попасть бы под влияние собственной жадности и не переборщить. И в зависимость не попасть. Пыльцы мало, ее действительно мало и с кошкой делиться не хочу! А если ее кто найдет из моих?!
Нельзя! Немыслимо!
Так, стоп. Уже началось…
Пару последнюю не досидела. Попросилась в туалет. Лектор посмотрел недоверчиво, как вещички собираю. Ну а что?! Я изгой, мне можно и дебилку из себя состроить, или обижонку. Может, меня сосед обидел, иду блевать, как после столовой.
