Дмитрий Яворницкий
История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2

Глава 7

Введение церковной унии на Украине и насилия по этому поводу со стороны католиков над православными. Казацкое восстание под предводительством Лободы и Наливайко. Биографические данные о Лободе и Наливайко. Обида от Калиновского Наливайко-отцу и выступление на Украину Наливайко-сына. Похождения его на Волыни и Белоруссии. Выход из Сечи Лободы. Гетман Саула. Действия против казаков Жолкевского. Схватка казаков под Белой Церковью. Гибель Саська, контузия Саулы и выбор Лободы гетманом казаков. Движение казаков к Киеву. Запорожская флотилия под начальством атамана Подвысоцкого. Отступление казаков к Переяславу и Лубнам. Жестокая битва у Солоницы. Выдача Наливайко. Условия, предложенные казакам Жолкевским. Казнь Наливайко и постановления польского правительства о низовых казаках

Покончив с Косинским и частью истребив, частью разогнав бывших при нем казаков, польские паны, оставив на татарских шляхах незначительную стражу на случай набега татар, спокойно и беззаботно разъехались по домам и предались своему обычному времяпровождению – приятным разговорам на сеймах. Таким положением дел тотчас же воспользовались татары. В июне месяце 1593 года они внезапно ворвались, в числе 20 000 человек, на Волынь, нахватали там множество русских женщин и разного добра и, быстро поворотив, ушли назад. Паны, услышав о набеге татар, поторопились обвинить в этом казаков, говоря, что татар ввели на Волынь казаки в отмщение князю Острожскому, побившему их. Но казаки так же причастны были к этому делу, как и сами поляки; в это время они заняты были предложением императора Рудольфа II и собирались походом против турок. Прежде всех поднялся со своими казаками Наливайко.

Северин Наливайко [у Кулиша он называется Семеном, у Костомарова он – Семерый] был родом, по одним данным, из города Каменца, по другим – из города Острога. В городе Остроге у Северина Наливайко были два брата, из коих один, по имени Дамиан, состоял придворным священником у князя Константина Острожского; была мать, сестра и собственная семья, а ниже города Острога жил отец, владелец небольшого участка земли в Гусятине, возбудившего большой аппетит у местного пана Калиновского. Желая завладеть понравившимся участком земли, Калиновский, недолго думая, потребовал его себе у Наливайко-отца, и когда старик отказал ему в том, то Калиновский напал на него и так избил его, что старик не перенес побоев и умер. Сын затаил месть против пана. По словам Иоахима Бельского, Северин Наливайко представлял собой личность незаурядную. Это был красивый, сильный, храбрый мужчина и отличный пушкарь^[167]. Отличаясь беззаветной храбростью, Северин Наливайко с юных лет стал заниматься «казацким ремеслом»: он много раз воевал в разных землях против разных народов и под руководством различных гетманов, а под конец поступил на службу к князю Острожскому и под его стягом воевал против казаков, предводимых Криштофом Косинским.

Но собственно имя Наливайко стало известным со времени заключения запорожскими казаками договора с послом германского императора Рудольфа II, Ласотою, против турок. Заключив договор, казаки в течение 1594 и 1595 годов предприняли три похода против турок и их союзников, татар и молдавских господарей. Первый такой поход предпринят был Наливайко в конце июня месяца 1594 года с целью произвести диверсию в тылу турецкой армии. Наливайко составил около себя вольницу людей из разного народа, иногда беглецов и преступников, и с ними действовал против турок и татар. Не имея ни средств, ни союзников, а между тем видя наступавшую грозу со стороны турок, хотевших завоевать себе Венгрию, германский император Рудольф II еще в конце февраля месяца 1594 года просил, через собственного посла, правительство Речи Посполитой о том, чтобы оно не пропустило в Венгрию через свои владения турецких союзников татар. В то же время прислал своего посла к полякам и турецкий султан, прося пропустить татар в Венгрию через Украину. Поляки отказали туркам. Но, несмотря на этот отказ, татары все-таки собрались походом на Венгрию и решили идти через Украину. Узнав об этом, Северин Наливайко, состоявший тогда еще на службе у князя Константина Острожского, с позволения своего патрона, отправил письмо к коронному гетману Яну Замойскому и предложил ему свои услуги действовать против татар и не допустить их до соединения с турками. В своем письме Наливайко писал Замойскому, что он уже успел собрать вокруг себя охотников до войны, но без воли гетмана не желает выступать в поход, чтобы не дать повода считать своих ополченцев шайкой разбойников^[168]. Что отвечал на это письмо Ян Замойский, неизвестно, но в конце июня Наливайко с казаками уже вышел против татар. Он старался о том, чтобы не допустить татар в Венгрию на соединение с турецким султаном Амуратом, однако не преуспел в этом, и татары, обманув казаков, проскакали в Венгрию через Покутье. Пробежав по следам татар до Теребовля и не видя возможности догнать их, Наливайко возвратился назад с большой добычей.

Возвратившись назад, Наливайко нашел нужным отправить, через двух своих посланцев, часть захваченной ими добычи в Запорожскую Сечь, желая загладить тем свою вину перед низовыми братчиками в том, что он во время походов Косинского сражался против запорожцев. Посланцы прибыли в Сечь 1 июля 1594 года, как раз в то время, когда там находился посол германского императора Рудольфа II, Эрих Ласота. Прибыв в Сечь, посланцы Наливайко прежде всего испросили прощение у запорожских казаков от имени Наливайко за то, что он некогда стоял против низовых казаков; но то произошло потому, что Наливайко служил киевскому воеводе, против которого враждовали запорожцы, и потому должен был повиноваться ему. Теперь Наливайко собрал возле себя от 2 до 2¹/₂ тысячи человек казаков и с ними нанес поражение татарам, настигши их в Молдавии и отнявши у них от 3 до 4 тысяч лошадей. Узнав, что запорожское войско терпит большой недостаток в лошадях, Наливайко шлет своих посланцев в Сечь и через них извещает, что он готов разделить с низовыми молодцами свою добычу и подарить им 1500 или 1600 коней, лишь бы только запорожцы считали его своим другом. Если же честное низовое рыцарство подозревает его во враждебных к ним намерениях, то он готов явиться к нему лично в казацкое коло, сложить посреди него свою саблю и оправдаться от взводимых на него обвинений. А если честное рыцарство найдет его оправдания недостаточными, то он сам предложит отрубить ему голову собственной саблей. Однако ж он надеется, что низовые рыцари удовлетворятся его объяснениями, признают их основательными и навсегда будут считать его своим другом и братом, ибо что касается прошлого, то Наливайко состоял на службе у киевского воеводы еще раньше, чем запорожцы вступили в войну с Острожским; когда же возникшие между ними недоразумения окончились войной, то уже собственная честь не позволила ему, Наливайко, оставить воеводу, своего господина, которого хлеб он ел задолго перед тем и в службе которого состоял с давнего времени, почему и принужден был сражаться за него против его врагов^[169].

Видимо, запорожцы вполне удовлетворились таким объяснением Наливайко и вместе с ним стали действовать за поляков против татар.

Дело было осенью того же 1594 года. В Польше стало известно, что татары, после войны в Венгрии, будут возвращаться в Крым и снова могут посетить Галич и Волынь. Тогда против татар собралось польское ополчение, числом до 15 000 человек, под начальством Яна Замойского и при участии Зебжидовского, Конецпольского, Острожского, Збаражского, Заславского, Мнишка, Мелецкого, Остророга, Липского, Горайского и других, менее знатных панов, и стало сторожить у Карпатских гор и проезжих шляхов возвращавшихся назад крымцев. Но крымцы, заранее проведав об этом, сумели обмануть панов, прорваться через Волощину и уйти в Крым. Так паны, как пишет Кулиш в «Истории воссоединения Руси», ни с чем и возвратились по своим домам.

Но особо от всех перечисленных знатных польских панов хотел действовать снятынский староста Николай Язловецкий, тот Язловецкий, которому раньше этого времени поручено было строить замок в Кременчуге или в степи для удержания украинского населения от бегства в Сечь. Он пришел к той мысли, что вместо того, чтобы гоняться за татарами по Волыни и Венгрии, резоннее всего броситься в самое гнездо их, Крым, и захватить его в свои руки. С этой целью Язловецкий вошел в сношение с Григорием Лободой и Северином Наливайко и, получив от них согласие, приготовился к походу, для чего вошел в долг и сделал огромные затраты. Казаки, вместе с Язловецким, уже готовы были отправиться в Крым, но как раз в это время их привлек в Северную Молдавию германский император Рудольф II, которому полезнее было видеть запорожцев в Волощине, нежели в Крыму. Эта неудача так подействовала на Язловецкого, что он, от понесения страшных убытков и от огорчения, быстро захворал и скончался^[170].

Оставив свои виды на Крым, казаки с их предводителями Лободой и Наливайко расположились в Брацлавщине; но, простояв некоторое время в Брацлавщине, запорожцы с Лободой вернулись в Запорожье, а Наливайко расположился в замке Брацлава и выгнал оттуда старосту Юрия Струся. В то время в Брацлавщине казацкое сословие настолько усилилось, что вся местная шляхта склонялась перед казаками и принуждена была даже предоставлять им необходимые продовольствия и деньги для войны, или, как тогда говорили, давать «стации» войску. Брацлавскими казаками дирижировал Северин Наливайко. Требуя войсковых стаций, Наливайко с казаками стал делать наезды на шляхту и во время этих наездов жестоко отомстил пану Калиновскому, обидчику своего отца. Наливайко чувствовал неугасимую ненависть к Калиновскому и, объясняясь по этому поводу впоследствии с королем Сигизмундом III, высказал, что то была самая тяжкая из обид и самая непоправимая для него из всех потерь: «Ведь отец-то у меня был один!» Король требовал от Наливайко, чтобы он распустил свою ватагу и не делал обид населению, но Наливайко не обращал внимания на это приказание и все больше и больше стягивал к себе охотников до всякого рода приключений и войны.

Собрав около себя значительный отряд, Наливайко наконец оставил Брацлав и со своим отрядом направился в Килию. Он напал на город Тятин; город взял и сжег его, но крепости взять не мог и покинул ее. Отступив от Тятина, он распустил своих казаков загонами по нижнему Бугу и Пруту; тут он сжег более 500 турецких и татарских селений, захватил до 4000 турецкого и татарского ясыря обоего пола и с богатой добычей повернул назад. Но на обратном пути он наткнулся, при переправе через реку Днестр, на семитысячный отряд войска с молдавским господарем Аароном во главе и, в схватке с ним, потерял большую часть своей добычи и нескольких казаков, за что, как пишет Заклинский в своей книге «Сношения цезаря Рудольфа II с казаками», свято поклялся отомстить коварному господарю^[171]. И точно, возвратясь в Брацлавщину, Наливайко вошел в сношения с Лободой и запорожцами и, в сентябре месяце 1594 года, предпринял второй поход против турок в Молдавию. У союзников было 12 000 человек казаков и 40 хоругвей с двумя цесарскими серебряными орлами на двух из хоругвей. Предводителем войска был Лобода, помощником его – Наливайко. Казаки переправились через Днестр под Сорокой и направились в Северную Молдавию. Прежде всего они сожгли крепость Цоцору; потом у Сучавы разбили господаря Аарона и заставили его бежать в Волощину, а сами переправились через Прут, напали на господарскую столицу Яссы, сожгли и ограбили ее, разорили несколько окрестных селений и потом благополучно вернулись назад.

Этот поход имел большое политическое значение в истории западных славян того времени: молдавский господарь Аарон после третьего вторжения казаков в пределы его княжества сбросил с себя зависимость турецкого султана, вошел в сношение с валашским господарем Михайлом и трансильванским князем Сигизмундом Баторием и вместе с ними перешел на сторону германского императора^[172].

По письму князя Константина Острожского к князю Криштофу Радзивиллу (от 24 декабря 1594 года), Лобода и Наливайко, хозяйничая в Волощине, большие опустошения людям и маетностям причинили, замки и города волошские сожгли, а самые Яссы, где молдавские господари обыкновенно резиденцию свою имели, в пепел обратили и после всего этого благополучно назад воротились, Наливайко – в Брацлавщину, Лобода – к Бару, а некоторые из их сподвижников – на Запорожье, но все имея в виду, после похода в Волощину, предпринять поход «на Польшу».

Возвратившись из второго молдавского похода, Северин Наливайко вновь засел в Брацлаве, по-прежнему объявил себя врагом шляхты и стал собирать с окрестных дворян стации. На ту пору в Брацлаве назначены были так называемые судебные роки, на которые, по обыкновению, стала собираться местная шляхта для разбора судебных дел. Зная настроение Наливайко, городовой писарь Брацлава, Байбуз, поспешил предупредить дворян о грозившей им опасности от Наливайко, и дворяне поторопились разъехаться по домам. Но отъехав на небольшое расстояние от Брацлава, дворяне услыхали, будто бы Наливайко вовсе бессилен, потому что во время последнего похода своего в Молдавию он потерял много людей убитыми, а по возвращении в Брацлав еще более того обессилел, вследствие отхода от него многих казаков по домам. Эти слухи шляхта приняла за действительность и решила вернуться в Брацлав, чтобы расправиться с Наливайко и открыть судебные роки. Отправив от себя дворянина Цурковского к казакам и мещанам, паны стали возвращаться к городу. Наливайко задержал у себя посланца и, выждав время, когда паны подошли к Брацлаву, быстро вышел на них с казаками и мещанами, напал на панскую стоянку, побил панов и слуг, забрал у них деньги, имущество, бумаги и после этого вернулся в город. Тогда шляхта обжаловала нападение Наливайко перед королем Сигизмундом, и король универсалом от 1 ноября 1594 года приказал потерпевшим наказать как мещан города, так и в особенности самого Наливайко. Но это приказание короля осталось без всяких последствий, как и другие, более ранние его распоряжения относительно казаков: для наказания Наливайко нужно было войско, а его-то именно и не было в Польше^[173].

Таким образом, Наливайко свободно оставался в Брацлаве, а близ него, в Баре, был и казацкий старшой Лобода. Находясь в Баре, Лобода начальствовал, по выражению Гейденштейна, над старыми, чистой породы, низовцами^[174] и вначале старался держать себя на мирной ноге с панами, по крайней мере по отношению к волынскому воеводе, князю Константину Острожскому. С Острожским, как пишет Кулиш, он имел письменные сношения, уведомлял его о турецких, татарских и волошских делах и уверял князя в мирном к нему настроении и уважении к его собственности^[175]. Тем не менее в половине ноября Лобода и Наливайко сошлись в Баре, имея при себе 12 000 человек войска. Вместе с Лободой в это время был и императорский агент, Станислав Хлопицкий. Предводители казаков распустили слух, что они, собрав войско, имеют в виду новый поход в Волощину, оттого и сошлись в городе Баре. И точно, Лобода и Наливайко засели в замке города и там открыли какие-то совещания, а самый город окружили своим войском и не позволяли никому ни войти, ни выйти из него без ведома казаков. Не довольствуясь этим, они отправили часть своего войска в окрестности Бара с видимой целью собирания стаций с населения ввиду предстоящего похода в Волощину. Жители, привыкшие к насильственным действиям в этих случаях со стороны казаков, стали бросать свои хутора и прятаться с имуществом, семьями и слугами в уединенных и безопасных местах. Некоторые из соседних с Баром старост поспешили известить обо всем коронного гетмана Яна Замойского с целью найти у него помощь против казаков^[176]. Сам воевода волынский, князь Константин Острожский, чувствуя себя или бессильным в отношении казаков, или не желая ссориться с ними, услышав о приближении их к своим маетностям, ограничился на этот раз только тем, что приказал одному из своих слуг выехать в Межибожье и следить за движениями казаков. В своем письме к зятю Криштофу Радзивиллу Острожский высказался так, что он просит Бога сохранить его от набегов со стороны казаков и об удалении их, как можно подальше, от княжеских маетностей^[177], но о вооруженном сопротивлении казакам ничего не говорит. Казаки спокойно просидели в Баре до конца 1594 года, не думая ни о каком походе в Волощину, и в начале следующего года разошлись частью в Винницу, частью в Брацлав. В это время Григорий Лобода нашел себе невдалеке от Бара какую-то девушку, в шляхетской семье Оборских, и женился на ней: девушка, как пишет об этом все тот же Кулиш, вышла замуж не по любви, а по принуждению ее воспитателей^[178].

Между тем жалобы панов на казацких предводителей достигли и короля Сигизмунда, и король выслал против них отряд войска в 2000 человек. Но уже сами паны, как, например, князь Константин Острожский, видели в этом лишь одни бессильные потуги со стороны своего правительства в борьбе с казаками: всем было известно, что войска Польской республики заняты были другим делом – борьбой с турками и татарами, и потому борьба с казаками считалась в это время невозможной. Напротив того, обстоятельства дел заставили поляков не только не преследовать казаков, а даже просить у них помощи против общих врагов, турок и татар.

И точно, весной 1595 года польское ополчение, под предводительством Яна Замойского, Жолкевского и Потоцкого, выступило за границу польских владений к Днестру; теперь против турок были уже, вместе с германским императором, молдаво-волошские господари и седмиградский князь. Затевалась большая война, и поляки опасались за собственные владения. 20 июля польские предводители были у Шаргорода; в августе они узнали о переправе через Днестр на шлях Кучмань многочисленной татарской орды и, не надеясь на собственные силы, нашли нужным просить к себе на помощь и казаков. Еще с ранней весны 1595 года они задабривали всячески Григория Лободу и старались привлечь его к своему делу; теперь же, ввиду большой опасности от мусульман, они прямо отправили к нему гонца и через гонца просили казацкого вождя поспешить к ним на подмогу, обещая за то испросить казакам прощение у короля за их противозаконные действия в Брацлавщине. Наливайко поляки совсем обходили в своих просьбах. На приглашение панов казаки сперва отвечали полным отказом, но потом некоторая часть их согласилась принять предложение и идти на помощь полякам.

Предложение поляков принял именно Григорий Лобода, который вышел на помощь к коронному войску 21 февраля, а 23-го числа того же месяца писал письмо с пути к князю Острожскому с известием о нанесении мусульманским воеводой поражения крымскому хану^[179]. Но, приблизившись к границам Молдавии, Лобода, вместо помощи полякам, стал опустошать со своими казаками окрестности Тягина. Замойский, не видя в этом никакой для себя пользы, приказал казакам оставить Молдавию, в противном случае грозил поступить с ними как с неприятелями, и тогда Лобода оставил Молдавию и в январе 1596 года вернулся в город Овруч^[180]. Поляки, оставленные казаками, отсиделись в лагере над Прутом, на урочище Цоцоре, и 8 августа 1595 года, по данным Кулиша, заключили мир с крымским ханом Казы-Гиреем^[181].

Так кончился поход Лободы в помощь полякам. Что касается Наливайко, то он сразу отказался от содействия полякам, потому ли, что не желал вообще подавать помощи своим врагам, потому ли, что поляки обошли его в своей просьбе, или потому, что Наливайко, как честолюбивый человек, не желал играть при Лободе второй роли^[182]. Отделившись от Лободы, ушедшего к коронному войску, Наливайко расположился в имении князя Константина Острожского, Острополе. На ту пору князь Острожский находился в другом своем имении Турове, на Полесье, и потому о приходе Наливайко в Острополь узнал через гонца в начале марта 1595 года и известил о том своего зятя, Криштофа Радзивилла: «Как Лобода, желая приязни со мной, вел себя спокойно относительно меня и моих подданных, так этот лотр^[183] Наливайко, отставши от других, в числе 1000 человек, гостит теперь в маетности моей Острополе, и кажется, что придется мне сторговаться с ним. Другого Косинского посылает на меня Господь Бог».

Письмо князя Острожского писано в начале марта 1595 года, а в половине августа того же года Наливайко уже оставил Острополь и со своим отрядом отправился через Седмиградское княжество в Венгрию против турок на помощь германскому эрцгерцогу Максимилиану, начальствовавшему над имперской армией. В Венгрии Наливайко оставался до поздней осени, после чего, одобычившись большой добычей и получивши в дар от эрцгерцога большую войсковую хоругвь, вернулся через Самбор на родину. О своей иностранной службе Наливайко впоследствии сообщил королю Сигизмунду III следующее: «Не имея дома дела, а праздно жить не привыкши, мы, по письму к нам христианского цесаря, пустились в цесарскую землю, где не за деньги, а по собственной охоте рыцарской прослужили немало времени; но, узнав, что седмиградский воевода заводит свои козни против коронного гетмана, не захотели оставаться больше в той земле и не посмотрели ни на какие подарки». Так говорил сам о себе Наливайко; иностранные же писатели говорят, что казаки Наливайко, явившись в Венгрию для борьбы с врагами германского императора, больше думали о добыче, нежели о войне, и потому, как пишет все тот же Кулиш, ушли из Венгрии не сами собой, а были выдворены насильно немцами.

Возвратившись из третьего турецкого похода, Наливайко больше не думал уже о походах за границу. Теперь все его внимание обращено было на внутренние дела самой Украины. На Украине затевалось в это время дело, поднявшее потом на ноги все казацкое сословие, послужившее причиной ничем не угасимой вражды между православными и католиками и приведшее в конце концов к политической гибели государство Речь Посполитую. Это так называемая религиозная уния, выдуманная папой Климентом VIII, введенная на Украине королем Сигизмундом III и принятая русскими епископами – Луцким, Кириллом Терлецким, и Владимиро-Волынским, Ипатием Поцеем, впоследствии первым униатским митрополитом.

Собрав около себя до 2000 человек казаков, Наливайко прежде всего ворвался с ними в волынский город Луцк и с яростью обрушился на слуг епископа Терлецкого, приверженца унии. Навстречу Наливайко выехали за город бискуп и знатнейшие из шляхтичей и старались умилостивить его подарками; вместе с бискупом и шляхтичами к ногам Наливайко положили несколько тысяч злотых и купцы. Но при всем том дело не обошлось без шкод и убытков для города: пользуясь открывшейся на ту пору ярмаркой в городе, Наливайко прошелся по рядам караимовских лавок и собрал с них дань на казаков. Такую же дань он взял с костелов и шляхтичей, после чего, прогостив три дня в городе, отступил к Днепру и в это время написал письмо королю Сигизмунду III о том, будто бы он зашел в Луцк с единственной целью сделать в нем военные запасы и потом предложить свои услуги коронному гетману, но встретил со стороны гетмана и польских панов ничем не объяснимую вражду: «Даны били и мучили хлопят, паробков и нескольких товарищей наших или на приставах, или на пути к своим родителям». Вражда, однако, панов к Наливайко объясняется тем погромом, какой он произвел в городе; а насколько велик был тот погром, это видно из королевского листа, данного на имя луцкого поборцы Семашко, об освобождении жителей Луцка от питейного сбора, называемого «поповым сбором».

Передав все дело нападения казаков на город Луцк в самом невинном виде, Наливайко тем не менее не прекратил своих дальнейших походов и из Волыни направился в Белоруссию, дошел до Петрикович и обрушился на город Слуцк, куда прибыл 6 ноября. Слуцком управлял в то время староста виленский Ероним Ходкевич. Но он вместе с другими панами уехал в Белецк. Прибыв в Слуцк, Наливайко послал от себя с 500 казаками в Копыл полковника Мартынко; но Мартынко наткнулся на гайдуков Ходкевича и был ими убит; казаки его также были большей частью разбиты и сожжены, и только весьма немногие вернулись в Слуцк. Тогда Наливайко, взяв в Слуцке 12 пушек, 80 гакивниц (длинных крепостных ружей), 700 рушниц и 5000 литовских коп с жителей города, стал собираться к выходу из города. В это время он получил известие о выступлении против него пехоты литовского гетмана Криштофа Радзивилла и поспешил своим отходом из Слуцка; однако, при самом выходе, вечером 27 ноября, он не успел избежать столкновения с литовской пехотой и потерял несколько десятков человек из своей ватаги, но зато успел уйти от решительного столкновения с Радзивиллом и пробраться сперва в Олегович, а потом в город Могилев. Дойдя до Могилева и встретив здесь большое сопротивление со стороны жителей города, Наливайко 30 ноября (или, по другим данным, 13 декабря) взял его приступом и господствовал в нем в течение двух недель. Наезжая на дома и шляхетские маетности, он немало причинил шкоды шляхте, мещанам и богатым панам. Как пишет Кулиш: «Место славное побожное (то есть на реке Буге, или Боге) Могилев, дома, крамы, острог выжег; всех домов до 500, а крамов с великими скарбами до 400; мещан, бояр, людей учтивых, мужей, жен, детей малых побил, порубил, попоганил; с лавок и с домов неисчислимое число скарбов побрал»; кроме того, два костела с хранившимися в них бумагами и от разных лиц привилегиями «сплюндровал», и в этом погроме казаки долго могли бы еще упражняться, если бы к Могилеву не подошел гетман Радзивилл с 14 000 литовских и 4000 татарских войск. Тогда казаки заперлись в городе и стали отсиживаться в нем. Жители города, желая избавиться от казаков, зажгли замок огнем, и тогда Наливайко волей-неволей вышел на пригородную Илинскую гору, укрепился здесь и обставился пушками, гакивницами и полгаками. Против казаков расположились литовцы и татары, избрав себе так называемое Буйницкое поле в имении князя Соломерецкого. Противники сражались в течение целого дня, и под конец Наливайко нашел за лучшее покинуть Могилев и идти дальше. Но, оставив свою позицию, он наткнулся на панское войско, предводимое паном Оникием Униговским. Тогда между поляками и казаками произошла стычка, но в решительную минуту литовцы не поддержали Униговского, и он погиб смертью героя. После этого вслед за казаками отправлен был пан Буйвид с двумястами коней виленского воеводы и несколькими панскими слугами города. Но пан Буйвид, видя полный порядок в отступавшем казацком войске, не отважился напасть на него, и казаки дошли сперва до Рогачева, потом «припадали снова за какими-то практиками до Петрикович» и, наконец, по некоторым данным, очутились у Речицы.

Из Речицы Наливайко, считавший себя правым во всех своих делах, написал письмо к королю Сигизмунду III. В этом письме он предлагал свои услуги королю смирить всех не покорных ему людей, но для этого просил короля отвести казакам для поселения пустыни между Бугом и Днестром, на татарском и турецком шляхах, между Тягинею и Очаковом, на пространстве 20 миль от Брацлава, где от Сотворения мира никто не обитал; дозволить самому Наливайко построить особый город с замком, сделать этот город центром всего казачества, выдавать казакам стации, поставить над ними гетмана (прежде всего Наливайко хотел видеть гетманом себя), а в Сечи держать лишь помощника гетмана. После всего этого Наливайко обещал королю держать в полной покорности всех стационных казаков; новых лиц, приходящих к ним, или вовсе не принимать, или же возвращать назад, обрезав им предварительно носы и уши; всем баннитам безусловно отказывать в приеме в казацкое войско; не требовать стаций с Украины, а посылать за покупкой муки и боевых снарядов только в города Белоруссии. Для начала всего этого Наливайко просил от короля 2000 человек людей и, кроме того, сукон и денег в такой мере, как платится татарам или королевским жолнерам.

Не получив никакого ответа на свое письмо от короля, Наливайко, оставив Речицу, прошел через Туров и Городню и «удался до Высоцка», в конце января 1596 года прибыл на Волынь и расположился в имениях князя Константина Острожского. На этот раз Наливайко не встретил даже и слабого сопротивления со стороны князя, так как оба они сошлись на одном вопросе – протесте против унии и защите православия. Дело в том, что как раз в это самое время приводилась в исполнение мысль о введении на православной Украине унии, и главные старатели этого дела, Ипатий Поцей и Кирилл Терлецкий, отправились для этого в столицу папы, Рим. Наливайко знал об антипатии князя Острожского к затеянному делу и потому развертывал свои действия, ничем и никем не стесняясь. В это время вместе с Северином Наливайко выступил и родной брат его, священник Дамьян Наливайко, руководимый тем же чувством ненависти к унии, как и Северин Наливайко. Князь Острожский, видевший все движения братьев Наливайко, не принимал в них никакого участия – ни в том, чтобы остановить их, ни в том, чтобы раздуть, в чем он и сознавался в своем письме к зятю Криштофу Радзивиллу.

Как повествует Архив Юго-Западной России, 14 февраля 1596 года Северин Наливайко, с братом своим Дамьяном Наливайко, Флорианом Гедройтом и Павлом Кмитой, пользуясь отъездом епископа Кирилла Терлецкого в Рим, собрал возле себя казаков и земян и с ними напал «неприязненным обычаем» на имения брата епископа, Яроша Терлецкого, в Пинском повете. Прежде всего Наливайко бросился на собственное имение Яроша Терлецкого, Дубую, потом на имение жены его, Отовчичи, и, мстя отцу епископу за то, что он до Рима уехал, захватил усадьбы, разорил и сплюндровал их; урядника, слуг, челядь поранил и побил; золото, серебро, бумаги на права, привилегии, важные листы, мамрамы на долги и другие необходимые документы на маетности и права побрал; коней выездных и всякое добро захватил и потом, скрываясь по некоторым шляхетским домам, уехал в Степан, имение князя, пана воеводы киевского Острожского.

После набега на имения Яроша Терлецкого Наливайко сделал набег на Пинск, куда епископ Кирилл Терлецкий, перед своим отъездом в Рим, отправил на хранение, в дом мещанина Крупы, богатую ризницу свою с уборами, богатыми нарядами и епископскими принадлежностями, два большой важности и потребности документа с подписями и печатями самого владыки и рукоприкладством трех светских лиц, спрятанные в запечатанный сундук и хранившиеся в ризнице. Все это было похищено Наливайко тотчас же после отъезда епископа в Рим. Напрасно потом епископ требовал, именем королевского величества, выдачи одного из своих слуг, Флориана Гедройта, принимавшего участие в наездах Наливайко на Пинск и, вероятно, выдавшего секреты епископского дома: отправленного по этому поводу в город Острог епископского посланца Олизаровского местный староста, Боровицкий, сперва бросил в тюрьму и подверг томлению голодом, а потом отослал в градский суд, в Кременец.