Дмитрий Владимирович Тростников
Знаменитость
Знаменитость
(роман)
Часть первая. Знакомый голос
1 Пачка червонцев с Лениным
Июнь 1982 года. Ленинград
Такой пачки денег я еще никогда не держал в руках. Новехонькие, хрустящие рыжие червонцы с овальным портретом Ленина были вдоль и поперек перехвачены полосками банковской бумаги. С оттиском «1000 рублей», заверенным подписью кассира. Все эти подробности я с наслаждением разглядел заранее, поэтому сейчас просто небрежно кинул пачку на крахмальную скатерть.
– Спрячь! – всполошился Витька Зяблицкий. – Может, лучше, пойдем отсюда?
Непривычного Зяблика угнетала обстановка солидного ресторана: яркий свет и надменные официанты, изобилие массивных вилок и ножей на столах.
– Нормально! – возразил Валет. – Хоть на официанта впечатление произвели. Он на нас косился недовольно, теперь подбежит, как миленький!
Равнодушным тоном Валет демонстрировал недовольство, что я заставил себя ждать, опоздав на встречу. Он-то чувствовал себя в «Поганке» (так все называли ресторан гостиницы «Центральная»), как рыба в воде, и мог бы не морщиться. Я ведь не где попало, болтался, а прокрутил самую рискованную часть нашего дела.
– Как прошло? – небрежно спросил он.
«Как прошло!» – Мысленно возмутился я. «Мне только что заплатили больше, чем мой отец зарабатывал в своем конструкторском бюро за полгода!» Но невольно я и сам втянулся в небрежно-равнодушный тон.
– Я этому Аслану на год гарантию пообещал. Чтобы, если какая поломка – он не вздумал сам лезть внутрь магнитофона, а сразу мне звонил. Рассказал, что у японцев система – стоит открыть крышку, и все детали зальет кислотой. Так фирма «Sony» охраняет свои технологии, – я с удовольствием похвастался своей остроумной выдумкой.
Это была моя идея – сделать самопальный магнитофон, а продать, как фирменный «Sony». Разделение труда между нами было четкое. Витька – мой ближайший друг, который в институте писал за меня диплом, всегда был способен спаять космический корабль из старой швейной машинки и остатков водопроводной трубы. На нем была конструкторская мысль и техническая сборка. На мне – общее руководство процессом, плюс впаривание аппарата клиенту. Валета – начинающего инструктора райкома комсомола – я бы вообще не брал в дело, но без его связей, не удалось бы достать фирменные лейблы «Sony» и некоторые японские детали.
Благодаря Витькиному техническому гению мы, кстати, не особенно обманули богатого кавказца. Он получил отличный магнитофон. Звук нашего аппарата был не хуже японского. Да и сломаться он не должен (по крайней мере – первое время). Просто не имеет права! Ведь у Асланбека обнаружилась куча соплеменников, обожающих эстрадную музыку и готовых выстроиться в очередь за нашими магнитофонами.
– Дело пошло! Завтра в двенадцать этот Аслан приведет какого-то своего земляка! Из нашей тысячи сотку заплатим фарцовщикам за фирменный каталог «Sony» для отвода глаз. Еще сколько-то за детали. Витя – успеешь за неделю второй аппарат спаять? – я вполголоса торопился выпалить компаньонам новые грандиозные планы.
Но пришлось прерваться. Над нами склонился официант.
– В семь часов оркестр начинает музыкальный вечер! Сегодня у нас поет Ева Томашевская, – со значением предупредил официант, кивнув на музыкантов, настраивавших инструменты в глубине эстрады.
– Ну, так мы посидим? – пожал плечами Валет, оглядываясь на нас.
Я иногда потом думал: а если бы мы не остались тогда в «Поганке» после семи – ведь вся моя жизнь, наверное, сложилась бы иначе?.. Может, стоило вовремя уйти? Трудно сейчас сказать. А тогда я был просто окрылен нашим первым успехом.
– Я что-то не пойму, Серега, – поморщился Валет. – Почему мне только треть бабок? Без сендастовых магнитных головок, которые я вам достал, магнитофон был бы просто фуфло… А без японского корпуса ты бы аппарат никогда не толкнул за тысячу. Максимум пятьсот. Не справедливо как-то получается?
– Может, поменяемся? Ты вместо меня возьмешься самопал хачикам толкать? – поинтересовался я. Зло брало – хорошие деньги сами шли в руки, а мы уже начали спорить из-за мелочей.
– А теперь ты хочешь сразу чуть не половину суммы ухнуть неизвестно куда, еще и каталог какой-то… – не унимался Валет.
– Если не нравится, можем и без тебя обойтись, – эти препирательства уже начали мне надоедать. – Фарцовщики мне предлагали точно такой же корпус достать, причем дешевле, – соврал я для надежности.
И пока Валет призадумался, я тоже взял паузу, специально отвернувшись на звук оркестра, начавшего вступление. И замер, пораженный. В тот вечер Ева Томашевская, царившая на эстраде, была немыслимо хороша. Рыжие кудри, стиснутые заколкой, упрямо не желали томиться в заточении, одна прядка все время сваливалась ей на бровь, и певица отправляла ее обратно, грациозным движением тонкой руки. Точеная фигурка угадывалась под легким платьем из алого шелка, простроченного какими-то блестками. Стоило увидеть ее на эстраде – и я погиб! Совсем пропал!
– Где-то на белом свете! Там где всегда мороз! – запела Ева. А я сидел, онемевший, слабо соображая, как в таком миниатюрном теле может скрываться такой пьянящий голос? Мурашки побежали по коже. – Трутся спиной медведи о земную ось!… – Я даже представить себе не мог, что тогда ей уже исполнилось тридцать. Выглядела Ева Томашевская, словно школьница.
– Зря пялишься. Не твоего полета птичка, – не одобрил моего взгляда Валет. – За то, чтобы наши желания всегда соответствовали нашим возможностям! – предложил он издевательский тост, разлив водку по рюмкам.
– Не желаете приобрести букет для дамы? – раздался над моим ухом скорбный голос.
Рядом с нашим столиком как из-под земли возникла седенькая старушка, аккуратным видом напоминавшая на пожилую учительницу на пенсии. Тут же маячил и наш официант, это я отметил периферийным зрением. В корзиночке у старушки покоились вялые пучки чайных роз, выращенных на подоконнике.
– Двадцать пять рубликов, – тем же скорбным тоном промолвила бабуля.
– Скока-скока?!! – возмутился Витька Зяблицкий, который успел слегка сомлеть от выпитой водки. – Это же пять бутылок водки!
Я уже собрался отказать хищной тихушнице, но передумал. Все-таки Валет зацепил меня своим снисходительным тоном. Было бы слишком паршиво не принять такой вызов. Когда карманы набиты деньгами, а настроение великолепное после одержанной победы.
Дальше начался чистый экспромт. Отсчитав старушке червонцы, я через секунду, с цветами в руках, оказался подле Евы.
– Хотите, чтобы я спела песню, молодой человек? – своим неповторимым голосом с хрипотцой спросила Томашевская. – Как зовут молодого гусара? – поинтересовалась она, поднеся букет к самому лицу, и не сводя с меня ласковых глаз.
– Сергей, – ответил я.
– А эта песня исполняется для Сергея! – объявил на весь зал клавишник.
Я вернулся, не глядя на примолкшего от зависти Валета. И вечер помчался, как на крыльях. Ева пела, мы праздновали свою первую удачную сделку. Посетители ресторана – а «Поганка» была в тот вечер набита под завязку – шумели все громче. И наступил момент, когда Ева спустилась за боковой столик, самый близкий к эстраде, накрытый для музыкантов, и закурила – у нее начался короткий перерыв. А оркестр заиграл медленное танго.
– Кавалеры приглашают дам! – объявил пианист.
Десять шагов до ее столика я молился, чтобы никто из подвыпивших гуляк не рискнул пригласить Еву раньше меня. Но в тот вечер мне фартило. И уже через минуту, от волнения мучаясь одышкой, я обнимал Томашевскую в медленном танце. И смотрел в ее невероятные искрящиеся глаза.
Девушки-ровесницы на меня заглядывались всегда. Не то, чтобы я был шибкий красавец, или завзятый балагур. Так, средней внешности, но крепкого телосложения. Стригся коротко, одевался просто. Но что-то девушки во мне находили. Обычные девушки. С ними я был в себе уверен. Но ведь Ева была звездой! С такой женщиной я впервые находился рядом.
– Знаете, Сергей, – первой заговорила она. – С вами так приятно просто молчать… Если бы вы знали, как я устала от болтливых и самовлюбленных ухажеров… А в вас чувствуется какая-то надежность…
Ее ладонь скользнула вдоль моего плеча к шее. Она поворошила тонкими пальчиками ежик моих волос на затылке. Вдоль позвоночника сразу побежали мурашки. А еще мои ноздри вдыхали сильный аромат ее пряных духов.
Музыка кончилась, оркестранты взяли перерыв. А я рискнул пригласить Еву за наш столик. И она согласилась!
– Гриша! Солнышко! – попросила она официанта, который уже был тут как тут. – Пожалуйста, принеси шампанского. Возьми из директорского запаса. Мое любимое, тбилисского разлива. И еще икры хочется. К шампанскому ведь подают черную икру?..
– Ева, голубушка, но это же двойной тариф!? – как бы переживая, развел руками официант.
– Ерунда, несите! – велел я.
– Сделай для меня, Гришенька, – и она, чмокнув губами, адресовала официанту довольно вульгарный воздушный поцелуй.
– Что празднуем, молодые гусары? – поинтересовалась певица. И я обратил внимание, как, достав сигарету, она не попыталась прикурить ее сама, и не попросила огонька у нас. Она как бы забыла про нее. Просто держала фирменное «Мальборо» на отлете в тонких пальчиках, но через секунду некурящий Зяблик, схватив мою зажигалку, уже яростно чиркал спотыкающимися пальцами и сопел от напряжения – с непривычки, огонь ему удалось добыть не сразу.
Ева оказалась очень легкой в общении. Она охотно смеялась, и пила шампанское быстро и до дна. Валету, которого она практически игнорировала, оставалось только разыгрывать надменность. Зато друга Витьку я впервые видел в таком состоянии. Технический гений и безнадежный девственник – Зяблик – даже что-то мычал, изо всех сил стараясь маячить у нее на глазах.
Потом Томашевская вернулась петь к микрофону. А я остался сидеть в ауре блаженства. Потому что знал – сегодня самый везучий день в моей жизни. Я не сомневался, что сегодня Ева – моя. И имел тому тайное подтверждение – она недвусмысленно провела под столом ногой вдоль моей ноги. Причем сделала это дважды! Официант выбился из сил, обслуживая все наши заказы. А я, заторможенной от алкоголя головой, пытался сообразить – куда же можно повести такую роскошную женщину на ночь?
Но в этот момент в зале раздался шум. У входа кто-то скандалил. Головы повернулись в ту сторону. Отругиваясь от швейцара, в ресторан не вошел, а скорее влетел человек, одетый во все белое!
В Советском Союзе было не принято носить белые костюмы. Не сказать, чтобы это было противозаконно, но такой шик в одежде отдавал вызовом обществу. Довольно рискованная штука. Их не шили и нигде не продавали. Но этот тип не просто был одет в элегантную белую тройку. Еще и шелковый белый шарф венчал вызывающую роскошь, небрежно заброшенный за плечо.
– Алеша!.. Алеша!.. – пронесся по залу шепоток.
– Алешка, черт! – воскликнула, забыв про микрофон, Ева Томашевская, прервав песню на полуслове.
Тип в белом костюме танцующей походкой лавировал в тесноте облепленных посетителями столиков. Чувствовалось, что он здесь свой и знаком половине завсегдатаев. Когда он проскальзывал мимо нас, я успел разглядеть, что этот Алеша высок ростом, худ и сутул. На вид – лет сорок. Жидкие и длинные прямые волосы были зачесаны назад, открывая залысины, как у секретарей обкомов КПСС из старых фильмов. Его худое лицо выглядело бы классически некрасивым, если бы не потрясающая улыбка, растягивавшая рот практически до ушей.
– Этого пижона, я здесь раньше не видел, – небрежно бросил Валет.
– Вы, молодой человек, осторожнее с такими словами, – вполголоса предупредил официант. – Это Алеша Козырный. Настоящий король ресторанной и блатной песни. Любимец публики. Откуда только взялся?.. Около года его здесь не было.
– Алеша! Спой!.. – крикнул кто-то из глубины зала.
Однако Алеша добрался до столика, накрытого для оркестра, и плюхнулся за него, как будто это было единственной целью долгого и многотрудного пути. Схватив бутылку вина «Алиготэ», он сосредоточенно набулькал себе целый фужер и принялся сразу пить крупными глотками, как человек измученный жаждой. Выпирающий кадык на его шее, заходил ходуном. Музыка прервалась. Оркестранты обступили гостя со всех сторон с дружескими объятиями и похлопываниями по спине. В кабаке все оказались в восторге от появления этого типа!
– Алеша!.. Спой! – это уже чарующе женственный голос Евы Томашевской произнес в микрофон.
Но наглый Алеша даже на такой призыв только мотнул головой и показал сложенные большой и указательный пальцы, как если бы просил подождать самую чуточку. Но музыканты поняли его иначе. Один из них налил маленькую рюмку водки и поднес певцу. Тот эффектно замахнул сорокаградусную в рот и легким полупрыжком вскочил на эстраду.
У микрофона Алеша распахнул объятия, во всю ширину своих длинных и тонких рук с огромными кистями, словно приглашая Еву упасть к нему на грудь. И что мне уже совсем не понравилось – она прыгнула в его объятия стремглав, словно не могла дождаться уже давно. А он обхватил ее, укрывая от чужих глаз белым балахоном своего пиджака, и еще что-то шептал на ушко неприлично долго.
Затем Алеша шагнул вплотную к микрофону, и принялся регулировать стойку под свой рост. Ведь он был выше изящной Евы на голову или больше. И только выправив микрофон, Алеша объявил:
– Ну! По просьбам трудящихся!..
Басист кивнул и ударил по струнам, а его сосед стремительными пальцами пробежался по клавишам.
– А-а лучше быть богатым, но здоровым! И девочек роскошных целовать! И миновать тюрьмы замок суровый! И белые костюмы надевать! – голос Алеши игриво раскатился по ресторану, под задорную ритмическую мелодию.
Я не очень понимал публику в зале. Как вообще можно танцевать под такой «блатняк»? Но все ринулись в пляс. Солидные дядьки, только что смачно поглощавшие цыплят табака, резвились на пятачке перед эстрадой, так и не вытащив салфетки, засунутые под воротники. А дамочки, которым уже давно пора бы подумать о душе (или, как минимум, о целлюлите), с гиканьем крутили юбками, изображая страстных цыганок. Сам я, не находил прелести в этом дворово-хулиганском стиле. Слушал его через силу, когда папаша в подпитии начинал крутить своего Высоцкого.
Мне было не по душе пение Алеши и этот пьяный шабаш. Но хуже всего, что Ева Томашевская напрочь забыла про меня. Сколько я не засматривался в ее сторону – ни разу не поймал ее взгляд. Как только появился этот Алеша, я для нее словно перестал существовать.
– А ты ее икрой кормил. Столько денег попусту угрохал, – не скрывая торжества, принялся сочувствовать Валет.
Еще полчаса я пил водку рюмка за рюмкой, и терпел многозначительные ухмылки Валета. Ресторан уже должен был закрыться, но Алеша выдавал песню за песней, публика не расходилась.
– Что это он такое сейчас запел? – недоумевал сильно захмелевший Витька. – «Комиссары девочек наших ведут в кабинет»?.. Белогвардейщина какая-то?
– Поручик Голицы-ин, раздайте патроны! Корнет Оболенский – надеть ордена! – со слезой выводил певец медленную песню. Горло его тряслось на надрывной ноте.
– Сейчас ему растолкуют, что можно петь, а что нельзя даже в шутку. Вон те люди в штатском. Они из «конторы», – вполголоса пообещал Валет.
– КГБшники здесь? – поразился пьяный Витек. Он даже привстал, рассматривая зал. – Покажи?! Где КГБшники?!
– Сядь быстро, – зашипел на него Валет. – Все! Пора валить отсюда. Добром это не кончится. Дайте счет! Какие триста рублей?.. Откуда?!
Витька тоже засобирался – он боялся, что мосты вот-вот разведут, и он не доберется домой. Валет спорил с официантом, относительно нашего счета, который вдруг оказался трехзначным.
– В конце концов, это ты заказывал икру и прочую роскошь, – нашел он выход, и протянул счет мне. – Я по-честному оставляю тридцать рублей за то, что сам съел и выпил, а остальное оплачивай из своей доли.
Я машинально взял листок, сверху донизу исписанный неразборчивыми карандашными каракулями, не глядя, сунул в карман, и двинулся к эстраде, проталкиваясь через плотный частокол медленно танцующих пар. Не мог я просто так уйти, не расставив все точки над «i».
Сначала я просто стоял перед эстрадой, всем своим видом показывая Томашевской, что пора бы уже меня заметить.
– Ева! – позвал я, стараясь перекричать микрофон. – Е-ева!
Ноль внимания с ее стороны!
Но зря они меня недооценивали. Шнур от микрофона был включен в длинный переходник, который тянулся по полу дальше, к усилителям. Я, легко дотянулся до переходника, повернул его, как положено и разомкнул. Микрофон умер. Голос певца осекся на полуслове. В зале возмущенно зашумели и засвистели.
Только после этого меня, наконец, изволили заметить.
– Сейчас тебе руки вырву! – в бешенстве заявил Алеша. И двинулся вперед, воплощать свои агрессивные намерения.
Точнее не двинулся, а покачнулся. Он стискивал стойку микрофона, наваливаясь на нее всем телом, потому что был уже пьян настолько, что не мог стоять на ногах, ни на что не опираясь. Вдобавок, его белый пижонский шарфик обмотался вокруг стойки и потянул ее за собой. Электропроводку коротнуло. И певец судорожно дрыгнулся, пронзенный электрическим разрядом. Музыканты подхватили его на лету. Но Алеша, все никак не хотел успокоиться. Он вырывался, размахивая руками, словно дрался со мной вслепую. Эти его потуги выглядели такими жалкими, что мое недавнее бешенство отступило. И стало смешно, как секунду назад я чуть было не полез в драку.
На плечо мне легла мощная лапа швейцара.
– Заплатите по счету молодой человек! Иначе милицию вызовем, протокол составим за ваше хулиганство, – пробасил швейцар.
– Зачем органы звать, когда они давно здесь, – мне все еще было весело. На глазах у публики я отсчитывал новенькие червонцы, казавшиеся бесконечными, и не боялся любого поворота событий. – Госбезопасность весь ваш концерт внимательно слушала, им и свидетелей не надо…
– Как слышали? – встревожилась Томашевская и посмотрела на меня, точнее проводила взглядом пачку денег, которую я вернул в карман пиджака. Кстати, на ощупь червонцев осталось гораздо меньше, чем я рассчитывал.
– Подумаешь – КГБ?! Сейчас еще «Черную моль» спою! – мычал невменяемый певец, порываясь вернуться к микрофону.
– Тебе же в Киеве гонорар заплатили! Если заберут – лишишься всех этих денег! – зло тряхнула его Ева. – Ты этого хочешь? Лучше мне деньги отдай – сохраннее будут!..
Но певец уже только, молча, пошатывался. От столиков в зале нас все еще загораживала толпа посетителей, жаждущих продолжения дискотеки. Поэтому мы не могли видеть сотрудников грозной спецслужбы. Но и они не могли сейчас наблюдать нас.
– А вы молодой человек с характером, – моментально сориентировалась Томашевская, подхватывая меня под локоть. – Потапыч нас выведет через черный ход. Зачем нам лишние неприятности? – Похоже, она успела забыть, как меня зовут, хотя еще полчаса назад мы были «на ты». –Играйте что-нибудь, мальчики! Пусть все танцуют! – махнула она ансамблю.
Могучий швейцар вывел нас троих через помещение опустевшей кухни, где еще ощущался жар плит и чад подгоревшего масла, в вестибюль ресторана. Ева волокла под руку, вдребезги пьяного Алешу, который в своем белом костюме то и дело натыкался на кадки с огромными фикусами, изображавшими здесь пальмы. Не отпуская разомлевшего кавалера, другой рукой Ева, тем не менее, удерживала и меня.
На улице пары вдохов свежего ночного воздуха хватило, чтобы алкоголь закружил и мою голову. До сих пор я держался нормально, но теперь понял, что вот-вот и меня тоже по-настоящему развезет. Над Ленинградом стояла июньская белая ночь – время замерло. Ева Томашевская, осмотрелась по сторонам, не скрывая разочарования.
– Приглашаете проводить даму, а сами без машины. Фи!.. – фыркнула она, снова, мгновенно, потеряв ко мне интерес. – Какой же вы, гусар?
Ева даже отвернулась, и принялась трясти и без того шатающегося Алешу, опять спрашивая о каких-то деньгах, при этом она вполголоса ахала и возмущалась. А певец довольно нелепо разводил руками и даже пытался вывернуть наизнанку белые карманы.
Упрек Евы обжег меня стыдом, как пощечина. Действительно, на тротуаре меня дожидались только Зяблик и Валет. Точнее Валет задержался поздороваться с неприятным типом, небрежно припарковавшим у тротуара последнюю модель «Жигулей». Снисходительно кивнув Валету, тип уже поднимался по ступеням ресторана, под ручку с ярко-накрашенной девицей. Причем он старался шагать на ступеньку впереди, так меньше бросалось в глаза, что девица выше его на полголовы.
– Вот, как надо жить, не размениваясь на мелочи, – с завистью кивнул Валет вслед поднявшемуся в ресторан типу. – Старший товарищ. Инструктор идеологического отдела обкома. Мне бы так когда-нибудь!..
– Ресторан все равно закрыт, – буркнул я. – Зря он приехал…
– Откроют, стоит ему глазом моргнуть, – обнадежил Валет. – Он даже машину не запирает. Весь район – его вотчина! Уж он-то не потратит весь вечер, обхаживая певичку, и чтобы она ему еще потом не дала!.. – съязвил Валет, явно от зависти.
Я еще раз вздохнул свежий воздух, подавляя закипавшую ярость и, чтобы голова меньше кружилась. Такому, как Валет, не дано понять, что победить человека, у которого хватает смелости дерзнуть – невозможно! Тем более – сегодня, когда весь день дразнит удача – я не собирался ее упускать. Без единого слова, я сел за руль оставленных «Жигулей» на глазах оторопевших Витьки и Валета.
Год назад я наблюдал, как знакомый автомеханик на спор доказывал, что любые «Жигули» можно завести без ключа, если знать – как. Сначала, я снял с ручника и резко выкрутил руль до упора. И даже задержал дыхание – важно было не перепутать ни одной мелочи, повторяя его главный фокус. Раз! И не успевший остыть мотор действительно завелся.
– Ева! Машина есть! – крикнул я, приоткрывая переднюю дверцу.
Томашевская даже не потрудилась заметить, каким невероятным образом у меня вдруг образовалась машина. Они с Алешей просто разместились на заднем сиденье.
– Сережа, у тебя есть деньги с собой? – Наконец-то ей удалось вспомнить мое имя! – В «Прибалтийской» гостинице генеральский люкс – роскошное место…
– Серега, ты что творишь?! – от испуга Валет даже попытался перегородить мне дорогу.
– Не суетись! Я только покататься взял, через пятнадцать минут верну обратно. Твой старший товарищ и заметить-то не успеет, – шепотом объяснил я через окошко.
Кое-как трогаясь с места, я помню наслаждение, которое испытывал, победно объезжая Валета, стоявшего истуканом от страха.
– Учти – ты ничего не видел!.. – еще подмигнул я ему на прощание.
