Дмитрий Витальевич Виноградов
Операция МРГ
Глава 6
Встреча на Эльбе и далее по тексту
Из муниципального учреждения, Кеша вышел раньше Анатолия. Он стрельнул закурить у первого попавшегося прохожего мальчика. Парень раскрыл вещмешок с учебниками, отодвинул в сторону презервативы и складной ножик.
– Только с ментолом, – протянул он сигаретку.
– Дай три штуки, – Кеша вытянул из пачки четыре, сунул их в рот и поджег.
Анатолия встречала мама, с букетом незабудок. Оркестра не было, однако это не снижало торжественности ее лица. Заглянув в усталые глаза сына, она поправила его чуб, взяла под руку. Кеша ударил ребром ладони по шляпе, придав ей поперечный вид, и пошел метаясь от бычка к бычку за семьей. Мама что-то отчаянно щебетала сынуле. Сынок соглашался кивая. Навстречу прошла машина с кругами для подметания. Дорога стала чище, вся пыль равномерно распределилась по тротуару, окрасив его и наведя лоск. Солнышко поднялось, обеспечив светом окрестности. Однако на энергетиков это событие не производило внимание. Вдоль дороги горели фонари, соревнуясь с дневным светом, говоря о неограниченных возможностях РАО ЕЭС, миллионах кубометров углей, заботясь о насекомых предпочитающих кружить возле ламп. Крутые троллейбусы, с расставленными в стороны пальцами, везли людей и китайцев. Одинокий игрок в русскую рулетку, не глядя пробежал через две полосы движения, не пытаясь пропустить транспорт. Выбежав к подземному переходу, он купил семечек, и побежал обратно. Иннокентий Талдыкурганович, шел как гончая по следу утконоса. Шансов затеряться у Анатолия и его матушки не было, да они собственно и не старались. Наивность, которая свойственна большинству домохозяев, позволяет сыщикам и агентам беспрепятственно выслеживать свои жертвы, фотографировать их в объятиях путанов, жуя при этом мороженное без грима и оперативного прикрытия. Проходя мимо торговца пельменями и ветхими цветами, Иннокентий вспомнил, как он тоже занимался бизнесом. Еще когда он спал на железнодорожном вокзале, то видел у туристов возвращающихся из заграницы деревянные члены. Лучшего подарка для одинокой женщины врят ли можно найти, решил Кеша и спилил многовековой дуб, находящийся под охраной государства, под ветвями которого справлял естественные надобности сам Дерсу Узала. Милиция не поверила в художественные помыслы лесоруба, а после обещания поставить дуб на место подъемным краном, отправила его в псих диспансер. Вспоминая то одно то другое, Кеша дошел до дома преследуемых. Те же в свою очередь встретили на пороге подъезда ветерана битвы при Чимульпо. Тот обнял Анатолия, понюхал цветы, и подняв пиджак, стал тыкать пальцами в живот. Приметив детскую площадку, на которой резвились две собаки, Кешик решил закамуфлироваться. Он проник в детский паровоз, занял место машиниста и замер. Железный конь, с квадратными колесами, рваными дырами вместо окон, слегка пригнулся, но возмущаться не стал. До следующей станции было не близко, поэтому Кеша достал жменю бычков, выудил самый знатный из чинариков. Сизый дым проник в легкие, отложился на пещеристых стенках в виде смолы, и прошел глубже в желудок. Затем обратным ходом он вернулся в носоглотку, и обойдя аденоиды вырвался на свежий воздух. Кеша отъехал не очень далеко, когда семья ушла оставив деда одного на скамейке. Поплевав на руки, Иннокентий пригладил волосы, одернул кромку пиджака, вытер ботинки о брюки, затем вышел на перрон и двинулся к деду.
– Салам алейкум, – протянул он руку Исидору Павловичу.
– Что? – не понял тот.
– Здоров говорю! – Кеша схватил руку старика, – как урожай?
– Чего?
– Огурцы цветут?
– Какие огурцы?
– А у нас уже отцвели, – Кеша обнял Исидора за плечи, – правда пчел не было в этом году. Пришлось самим окучивать. А ты мед уважаешь?
– Я повидло уважаю, – Исидор Павлович не узнал товарища, а поэтому в серьезный разговор не вступал.
– Повидло это тоже самое, что и мед. Только повидло человек руками сделал, а мед – пчела задницей, – засмеялся Кеша.
– А у тебя батарейки не будет? – поинтересовался Исидор Павлович.
– Тебе какую, пальчиковую или квадратную?
– Мне солнечную, я коплю на Кызылкум, – Исидор Павлович решил удивить человека эрудицией, – Египту помочь нужно.
– Хорошая идея, – Кеша протянул руку, – Иннокентий Талдыкурганович, агроном.
– Исидор Павлович, – протянул руку дедуля, – … гройсместер.
– Может, забьем коз…, – выстрелил Кеша, но сразу поправился, – партейку. Хотя… Ваша супруга врят ли это позволит.
– Я ее в том году отпел, – Исидор посмотрел в даль.
– Дак Вы еще и поете? – удивился Кеша, – а ну а ну а ну…
Иннокентий стал щелкать пальцами такты, и на третьем затянул шепотом.
– Взвейтесь кострами…синие ночи…мы пионеры дети рабочих….
– Близится эра ….всегда будь готов, – засверкали глаза Исидора Павловича.
– Может пойдем ко мне, я Вас чайком угощу, – предложил Кеша, – правда ехать надо два часа, и все время в гору, но ничего…
Исидор Павлович решительно встал.
– Берите пирожные, – сказал он, – квартира 36.
– У меня диабет, – Кеша потрогал горло, – врачи не разрешают есть.
– А я думал, у меня лишай, – в десятый раз Исидор Павлович задрал одежду, демонстрируя пятна на теле, – а это аллергия.
Исидор Павлович направился к подъезду, Кеша забежал вперед, открыл дверь.
– Осторожно потолок, – предупредил он.
Дед посмотрел вверх, и в это момент зацепился ногой за плинтус. Кеша поднял старика с пола, отряхнул его брюки.
– Куда собес смотрит, – в сердцах бросил он, толкая Исидора в спину на ступени.
– Во всем виноват Чубайс, – старик показал кулак Кеше.
– Ну…естественно, – сказал Иннокентий Талдыкурганович, отодвигая от своей морды руку, – говорят он шпион.
– Американский? – старик поднимался медленно.
– Финский, – поправил его Кеша, – его мать оттуда.
– Жириновского надо, – старик остановился на пролете, – тот молодец.
– Говорят он тоже шпион.
– Ни как Финский?
– Американский.
Наконец, старик остановился возле двери. Тщательно вытер ноги о коврик. После чего развернулся и подошел к двери напротив.
– Заходи, – щелкнув замками, пригласил он Иннокентия, разглядывающего глазки.
– А чего за провода болтаются? – Кеша поднял лежащие на полу токовые жилы.
– Звонок, – Исидор нажал на кнопку, посылая 220 вольт в гостя, – ходют толпы.
Встряхнувшись, Иннокентий кинул провода на пол. Сняв ботинки с носками, он прошел в комнаты.
– Ваши? – разглядывая фотографию царской семьи, висящую в рамке, спросил Кеша, – в фуражке не вы?
Исидор Павлович не расслышал вопроса. Он устремился к окну. Там стройными шеренгами его ждали голуби мира. Серые, с черными головками, с двумя ножками, они улюлюкали и позволяли себя щекотать.
– Ути пуси, – старичок насыпал себе в ладонь жменю проса, – кушайте кушайте.
Пока старик кормил живность, Кеша принялся за детальный осмотр квартиры. Массивный сервант, образца пятидесятых, стол из той же композиции. Ковры с покусанными молью местами. Телевизор, из серии первых советских цветных. В одной комнате во всю стену стояла книжная полка.
– Зачем столько книг? – проведя рукой по корешкам, озадачился Иннокентий.
В следующей комнате, он увидел лежащую на комоде зажигалку. Чиркнув пару раз, Кеша сунул ее к себе в карман. Покачавшись на диване, он вернулся к Исидору. Тот продолжал кормить птиц, словно забыв о госте.
– Хорошие птицы, – Кеша осторожно взял одного на руку, затем рывком отвернул ему голову, – и вкусные. Кастрюли пустые есть?
Исидор Павлович разжал пальцы, просо посыпалось на подоконник как горох.
– Ему же больно, – он поднял голубиную головку.
– Уже нет, – Кеша обнял свободной рукой деда, – ни чем не хуже курицы. Так же откормлены. Сейчас я сам приготовлю, пальчики облизать можно будет.
– А если кто увидел? – испугался Исидор.
– Это голуби не чьи?
– Не чьи, – согласился дед.
– А если не чьи, то чего волноваться?
– Все ж… птицы, – дед посмотрел на веселый подоконник.
– Голубиное мясо для пожилых людей, – Кеша стал ощипывать трофей, – это как гематоген. Моя бабушка, всю жизнь его ела и прожила до старости.
– Такое полезное? – Исидор Павлович, глядел как тело голубя погрузилось в кастрюлю, – а одного на двоих хватит?
– Правильно, – Кеша ударил себя по лбу, и через минуту принес еще одного, – удобно на окне держать зоопарк. Это как огород.
Обед для Исидора Павловича, оказался на редкость живительным. Положив каждому голодающему по голубю, воздав хулу воронам и ястребам, охотники стали кромсать добычу. Мясо на самом деле оказалось нежным, как филе из пеликана. Оно сладило, но не воняло. Редкие жилы, особенно около коготков, забивались в зубные щели, однако это не смущало кариес.
– Эх, под дичь хорошо бы, – щелкнул по горлу Кеша.
– Мне сегодня нельзя, – Исидор показал пятна, – врачи запретили.
– Врач сказал – нельзя, значит нельзя, – тоскливо произнес Кеша.
Запив мясо чаем, Иннокентий и Исидор, пошли играть в шахматы. В последний раз, Кеша играл в эту игру в далеком детстве, с соседкой Альбиной на раздевание. Оставшись через четыре партии в трусах и одном носке, он решил завязать. Старик на правах хозяина выбрал белых. Он замер над доской, лишь веки иногда закрывались и снова закрывались. Прождав десять минут, Кеша кашлянул.
– Гхы, гхы.
– Люблю интеллектуальные игры, – старик пошел конем.
Кеша покрутил руками над доской, и сделал аналогичный ход. Через пятнадцать минут молчания Исидор Павлович сдался. Следующую партию перебил удар в дверь.
– Не к нам? – щелкая пальцами ног, спросил Кеша.
– Нет, – старик махнул рукой, – ходи.
Очередные стуки не дали развить игру.
– Может все-таки к Вам? – прилип Кеша.
Исидор Павлович нехотя встал. Через минуту в комнату вошел Анатоль. Заметив Кешу, он остановился и протер глаза. Кеша не исчез. Наоборот, он приблизился к товарищу и похлопал его по спине.
– Вот это да, – удивился он, – какими судьбами?
Анатоль молчал.
– Это сосед, с вытрезвителя только что, – махнул на него Исидор Павлович, – говорит милиция палками, желчный пузырь отбила.
– Серьезно? – Кеша раскрыл глаза.
– Чего молчишь? – старик похлопал Анатоля по щекам, – знакомься, мой друг Иннокентий – ветеринар.
– Агроном, – поправил его Кеша.
– Может его по голове палками? – Исидор Павлович, пошел на кухню.
– Вы знакомы? – очнулся Анатоль.
– Друзья детства, – Кеша оглянулся, – вместе металлолом собирали.
– Садись покушай, – старик поставил на стол тарелку, – да не стой ты как столб.
Анатоль послушно сел на стул, ложка зачерпнула жижу и кусок голубиного мяса.
– Вкусно, – похвалил юноша еду, заметнув несколько черпачков, – что за рыба?
– Голуби, – между делом ответил Исидор Павлович.
– Хм…хм…, – хрюкнул Анатоль, – понятно.
– Изобретатель, – Исидор показал на Анатолия Кеше, – золотая голова. Окольцевал мою собаку, что бы узнать куда она бегает.
Анатоль, покраснел от похвалы, и не важно, что собака убежала, его ложка остановилась на пол пути. Исидор и Кеша одновременно увидели лежащую на ней голову. Анатолий отошел от ласки и просунул ложку в рот. Молодые зубы раздробили птичий череп с ловкостью щелкунчика.
– Клецки? – удивился Анатоль, помешивая супец, однако больше голов там не было.
– Ты расскажи, над чем сейчас работаешь, – старик пошустрил его голову, – когда уже в газете появишься?
– Я? – Анатоль хотел рассказать о своем рецепте текилы, но передумал, – буду рентген изобретать.
– А его разве еще…, – Кеша покачал головой в стороны.
– Я буду компактный, – Анатолий нахлобучил лоб, – переносного типа.
– Молодец! – старик похлопал соседа по плечу.
– Ты лучше магнит для бумаги изобрети, – посоветовал Кеша.
– Нет, мне рентген нужен…, – Анатоль изобразил мышление.
– Говори, – старик взял в руки коня, – для чего.
Анатоль посмотрел по сторонам, оглянулся назад. Исидор и Кеша повторили его движения.
– Я вчера был в библиотеке, – начал Анатолий.
– В какой? – перебил Кеша.
– Не важно, – как опытный конспиратор Анатолий замел след.
– Да ладно тебе скрытничать, – Исидор Павлович достал из нагрудного кармана пузырек с валерианой, – не томи.
– Я уже достаточно времени изучаю картины Казимира Мавлевича, – продолжил Толян.
– Не Мавлевича, а Малевича, – поправил его Кеша, – он треугольники рисовал.
– Он рисовал только квадраты, – Анатоль внимательно посмотрел на окно.
– И что? – Кеша, достав украденную зажигалку, стал высекать из нее пламя, – я, между прочим, не художник, но тоже пару квадратов изображу.
– Я понял, – Анатоль сжал губы.
– Или говори, или…, – старик задумался на слове или.
– Под квадратом нарисован план, – выпалил Анатоль и прикрыл рот руками.
– План? – переспросил Кеша.
– Да…то есть нет….то есть да, – Анатоль залпом допил суп, – он нарисовал его, и закрасил краской.
– И что на этом плане? – Кеша поднял глаза к потолку, выражая недоверие к словам рассказчика.
– Он все свои нормальные картины спрятал, а советской власти только квадраты оставил, – просмаковал вердикт Анатолий, – об этом знают все, но догадался только я один.
– А сколько они примерно стоят? – между делом спросил Иннокентий.
– Я слышал, за один квадрат миллион долларов отдали, – доложил Анатолий прочитанную не так давно новость.
– А их что несколько? – Кеша стал по привычке грызть ногти.
– Пять или семь, – не уверенно предположил Анатоль, – я не уточнял пока.
– Ерунда это все, – спустя минуту сказал Кеша, – на хрена мне ломиться в музей, портить квадрат гребаный. Если уж залез, то почему не вынести нормальную картину, или всю галерею оптом.
– В музей? – Исидор Павлович выпил еще валерианки, – Анатолий, воровать у народа – грешно! Одумайся!
– Правильно, – согласился Кеша, – ты лучше подумай. Музеи потрошить, это тебе не старуху топором.
– А причем здесь старуха? – поинтересовался Анатолик.
– Идиота Достоевского читать надо было, – удивил сам себя Кеша.
– Не «Идиота», а «Преступления и наказание», – поправил чтец Исидор.
– Какая разница…, – Кеша положил руку на плечо Анатоля, – так что спи спокойно, а про квадраты забудь. Я правильно говорю, Исидор Дунканович?
– Да, – на второе плечо легла рука Исидора Павловича, – забудь.
– Ну…ладно, – махнул рукой Анатоль.
Глава 7
Колеса – хорошая вещь
Самый полезный транспорт в России – это поезда. Они мчатся словно кони, наперекор шпалам и хунхузам, сквозь туман и гравий, через километры и гекалитры. Железнодорожники, эти славные дети бригадного подряда, эти ударники и сподвижники, они словно привязывают своими рельсами города и веси, деревни и проселки городского типа. Каждый в нашей стране если не ездил, то слышал, если не слышал, то видел, а если и не видел и не слышал, а просто попал под несущийся как самолет локомотив, имеет, или имел, представление что такое поезд. Это товарищи, не просто кусок железа, который ездит благодаря тяге, это колеса. Именно несколько могучих колес, проворачиваясь вокруг себя, зудя но без устали, тянут на себе весь состав. Составом может быть что угодно, колесам без разницы что вести. Уголь или сахар, яйца или арбузы, мужиков или баранов, симфонический оркестр или хор, автомобили или рояли, одним словом все что угодно. И самое главное, что бы не было на пути партизан. Кто такие партизаны знают все, от телепузиков и латышских стрелков, до ветеранов сцены и чемпионов стендовой стрельбы. Партизаны это те, кто не любит спать дома, предпочитая дыру в земле утепленную мхом, квартире утепленной валенками. И иногда, по праздникам, они могут ломать рельсы, пускать поезда под откос, веселясь и топоча.
Елизавета Антиповна, груженая электротеракоком, струей кабарги, купленной у вокзального торгаша и сумкой с пирогами, пробиралась сквозь людской поток. Люди же как нарочно, норовили подкинуть ей под ноги свои баулы или пустить собаку, встать спиной по ходу ее движения и даже чихнуть ей в лицо. Однако русская женщина на такие мелочи не разменивается, и мамуля своим корпусом, словно крейсер раздвигает глиссера и ялики, своими ногами, словно Гулливер по гномам, а на брызги изо рта как спринтер на бонакву. Вагон номер десять, как и положено стоит четко между двадцать пятым и семнадцатым. Стюардесса в красной панамке от термитов, с задраенной до второго подбородка синей рубахе и погонах, принимает посылки и бандероли.
– Это десятый? – не доверяя бирке на окне и глазам, спрашивает Елизавета Антиповна у рядом стоящего человека.
Однако тот молчит.
– Десятый, – раздается голос Анатоля, – вот цифры – один и ноль.
Молодой рациоизобретатель с мольбертом и канистрой встал рядом с ней.
– Зайдешь в номер, – мама положила багаж на пол, – занимай нижние места.
– А если нас станут выгонять? – уточнил Толик.
– Пенсионера не выгонят, – мама набрала полную грудь воздуха.
– Но я же не пенсионер? –требовал ясности Толян.
– Ты инвалид, – пошутила мама, – а это еще хуже.
Предъявив билеты, паспорта и канистру, семейка заскочила по трапу в вагон, пронеслась по коридору грохоча и сшибая. Закинув багаж на полки, дуэт развалился на нижних ярусах, закрыл глаза и замер. Через секунду Анатоль подскочил и выключил свет. Однако через две секунды, дверь отлетела как грымза.
– Это двенадцатое купе? – раздался зычный голос.
– Нет, – Анатоль оторвал голову.
– Пятнадцатое? – продолжал спрашивать чудак.
– Молодой человек, – не вытерпела мама, – на двери все написано, читайте.
– А вы куда едете? – настаивал товарищ.
– Куда надо, – маман лег на спину и сложил руки на животе, – закройте дверь…дует.
– А у вас верхние места свободны? – как ни в чем не бывало, уточнил мужчинка.
– Да что же это такое, – Елизавета Антиповна присела на край, – я больной человек. У вас билет есть? Посмотрите в нем, там все написано!
– Дело в том, что я не на свой поезд пришел, – стал объяснять пришелец, – на свой я вчера опоздал.
– Да что же вы нам это объясняете, – всплеснула руками мама, – у нас билеты и мы не опоздали. Идите…
– Куда, куда вы меня послали? – мужчина вошел в купе, – я же по-хорошему спрашиваю.
– Я говорю идите к проводнику, – Елизавета Антиповна снова завалилась на кровать.
– Ладно, – мужик захлопнул дверь и сел на пятки Толяна, – немного посижу и пойду.
Анатоль рванул ноги под себя. В тишине воцарившейся внутри помещения стало слышно, как зло сопит Елизавета Антиповна. Анатоль лежал как разведчик, ни писка ни шороха. Мужчина зашелестел бумагой и тоже умолк. Мама раскрыла глаза, скосила их в сторону. Человек сидел и внимательно разглядывал газету.
– Чушь, – вздохнул он, – пишут всякую ахинею. Слышишь?
Товарищ стал тормошить за коленку Анатоля.
– Как можно убежать из Крестов? Там стены пол метра. Только если охрана помогла. Явно…
Продолжить диспут ему не удалось. Дверь открылась, представив на суд женщину. Средних лет, то есть до климакса время еще есть, с большим бюстом колыхающимся под футболкой, коренастых ногах не лишенных изыска, она спокойно поставила чемодан на пол.
– Здравствуйте.
– Ложитесь пожалуйста наверх, – предложил ей мужчина, – внизу больные лежат.
– Оба? – женщина уставилась на свой билет.
– Думаю да,… вы до конца едите?
Мама и Анатоль лежали и внимательно слушали диалог. Мужчина назвался профессором Абалкиным Иосифом Ильичем. Женщина сказала, что фамилия знакома. Мужчина предложил сесть за столик и отметить знакомство. Женщина согласилась, но позже.
– Ваши билеты, – раздвинув дверь нарисовался проводник, – двадцать рублей за постельное белье и одеяло.
Получив требуемое, проводник напомнил профессору, что бы он имел ввиду возможность появления нормального пассажира.
– Да здесь такие душевные люди, – ответил ей Иосиф Ильич, – в тесноте да не в обиде. Вон и молодой человек пододвинется.
Мама скосила рот. Анатолий не выдержал.
– Извините, с какой стати?
– Я пододвинусь, – удивила всех женщина, – не люблю в поездах спать. Один раз ехала все вещи пропали.
Когда проводница вышла, Ильич сияюще посмотрел вокруг.
– Не курите? – спросил он даму.
– Бывает.
Когда новые знакомые вышли, Елизавета Антиповна, расстегнула кофту, еще раз проверили пришитый к бюстгальтеру кошелек. Анатолий сунул руку в трусы, там тоже все было на месте.
– Проститутка, – мама покачала головой, – и ворюга.
– Почему проститутка? – приподнялся Анатоль.
– Потому что специальность во время не получила, – Елизавета Антиповна поправила выбившуюся прядь, – потому что не хотят работать и платить налоги.
– Да… а спят спокойно, – пошутил Толик.
– Они то спят, а пенсионеры с голоду вымирают, – сказала мамуля, но вспомнив Исидора Павловича, добавила, – нормальные пенсионеры.
Дверь отворилась, запустив парочку. Вместе с ними просочился дым. Мама затрепетала ноздрями принюхиваясь. Анатоль не принюхивался, он смотрел не женщину и гадал, сколько она может стоить. Сколько разные подонки, ради своей похоти готовы выложить ей, что бы потрогать громадные сиськи. Лично он бы может, если бы вдруг ради интереса, то рублей семьдесят. Дороже не стоит, лучше в туалете проонанировать, совершенно бесплатно. Отняв от восьмисот рублей, подшитых в трусы семьдесят, Толик в принципе допускал возможность близкого знакомства. А после того как принесли белье, и Нинэль стала заправлять над ним свою кровать, такая возможность уже стала неизбежной. Поезд дернулся своим железным телом, Иосиф Ильич едва не потерял равновесие, но удержался, обняв даму за стан.
– Может ради знакомства? – предложил профессор, обращаясь ко всем, не выпуская талии, – по сто грамм, а?
– Мы с сыном не пьем, – Елизавета Антиповна оторвала глаза от чайнворда о собаках.
– Даже чая? – рука перешла на плечи.
Анатолий почувствовал волны жгучей ревности. Сто рублей – решил он для себя, или даже сто пятнадцать.
– Чай будем, – согласилась мама, – Анатолий достань два пирога.
Перестук колес – это самый романтичный звук путешествия на поезде. Они стучат своими ребрышками по рельсам, прессуя время и расстояние, отсекая случайные ноги и дробя камни. Туктукающий звук описан в песнях и прозе. О нем сложены саги и постулаты. Под эту музыку, нормальные люди танцуют, не нормальные спят, полунормальные спят после того как натанцевались. И только Анатолий и мама давят пироги с курагой, глядя на курицу, салями, дыню и коньяк с тремя звездами на борту. Профессор и Нинэль уже два раза чокнулись, поздравили маму с наступившим веком, и выпили за кинематограф.
– А пока пока по камушкам, – затянула проститутка сытым и веселым голосом.
Анатоль тайком от мамы, как бы между делом, отрезал кусок колбасы, положив на ее место четвертинку пирога. Профессор поставил перед ним стакан с алкоголем, толкнув в руку и указав глазами.
– Толик не сметь! – Елизавета Антиповна промолчала о колбасе, но выпивку в поезде за столом с ворами и проститутками, она игнорировать не могла.
– Для сугрева то, – профессор блеснул глазами в ее сторону, – позвольте сыну.
– И так жарко, – женщина напомнила, что на дворе стоит лето.
Не отрывая пунцовых глаз, мамульчик следила за руками сына, как кот за фантиком.
– А вы художник? – вдруг спросила Нинэль Толика.
– Нет, – удивился тот.
– Да, – пнула его ногой под столом мама.
– Понятно, – женщина налила себе еще грамм двадцать, – натюрморты получаются?
– Получаются, – ответила за Толю мама, и перевела разговор в другое русло, – а вы кем работаете?
– Секретарем, – женщина промокнула ротик скатертью.
– Это очень ответственно, – профессор налил еще два стакана, – на брудершафт?
– Ох вы какой, – беря стакан, проворковала Нинуля, – здесь же дети.
Мама посмотрела на нее как кобра на зайца. Толик слегка покраснел.
– За детей! – перехватившись руками произнес Иосиф Ильич.
Подождав пока жидкость перельется из стакана в Нинулин рот, профессор впился в нее как пиявка. Рука проникла под футболку и легла на грудь.
– Безобразие, – прошептала Елизавета Антиповна.
– А может вы нас срисуете? – вдруг предложил Иосиф.
– Нет, нет, нет, – запротестовала Нина, – меня не надо.
– Толян, – профессор уставился мутным взором в лицо художника, – дама не уверена, что ты хорошо рисуешь.
– Он не в форме, – мама закончила жевать, – если хотите идите в вагон ресторан, мы будем отдыхать.
– Да мы сейчас тоже спать ляжем, – профессор положил руку на колено Нинэль, – так ведь Нинок?
– Безобразие, – мама посмотрела на сына, – прошу освободить кровать.
Обнявшись, пара вышла перекурить. Мама с силой ударила подушку с боку, один раз снизу. Сын снял брюки и юркнул под одеяло.
– Обратно полетим самолетом, – решила мама, выключая свет.
Сон так и не успел прийти, как двери снова открылись. Нинэль и Иосиф просочились в номер. Укрытый по глаза, Анатолий смотрел, как он стали раздеваться. Нинэль сняла футболку, и в тот же момент к ее груди приник профессор.
– Торопыжка, – погладила его по голове Нина, и стала опускаться по его телу в низ.
Засунув голову под его рубаху, она стала целовать. Толян не верил своим глазам. Он даже развернулся удобнее, что бы видеть происходящее.
– Это переходит все границы, – Елизавета Антиповна вскочила как ужаленная, – устроили из вагона публичный дом.
– Пошли ко мне, – женщина стала карабкаться на верхнюю полку, наступив на живот Толика.
Елизавета Антиповна подбежала к обители проводников. Отворив без стука дверь, она ошалело уставилась на голый зад. Мужчина восточного типа, повернул голову.
– Занято.
– Вы из какого купе? – спросила проводница, слегка сдвинув ноги.
– Безобразие, – Елизавета Антиповна хлопнула дверью.
За окном мелькали столбы и деревья. Неподалеку струилась река. Одинокий баркас бороздил отмели, ища косяки с рыбой и раками. Разрушенные дома, ржавеющие останки комбайнов, оставались позади, словно приговор. Елизавета Антиповна, концентрировала в себе силы. Решение уехать в Венецию, пришло в голову сразу, как только они с сыном решили найти бесценные произведения. Мечта ездить в магазины на шлюпках, не давала ей покоя все годы с момента наводнения, пережитого в детстве. Осталось только продать картины, которые лежат в укромном месте, купить домик на берегу канала. Нанять гондо…гонда, – запнулись мысли, – мужчину с веслом. Развить галлюцинации ей не удалось, появилась проводница.
– Мужа встретила, – улыбнулась она, – даже дверь не успела закрыть.
– А если бы ребенок зашел? – возмутилась Елизавета Антиповна, – что бы он подумал?
– Чей ребенок? – проводница оглянулась по сторонам.
– Да какая разница чей, … может быть Ваш. Может он тоже, как и муженек случайно объявится. А тут Вы не известно чем занимаетесь.
– Ну, так получилось, что ж теперь. Неужели у Вас таких порывов не было.
– Держите свое либидо в руках.
Выяснив все отношения, но забыв о своих вопросах, Елизавета Антиповна уже было рванула дверь, но вдруг ее словно ударило током. Поправив голову, расправив кофту, подтянув чулки, она чинно растопырила купе. Картина которую дама застала, впечаталась в ее мозгу на долгие годы оставшейся жизни. Ее сын, ее кровинушка, словно собака, лакал между ног Нинэль, сама же Нинэль играла на флейте Иосифа Ильича. Иосиф Ильич стоял и читал газету сосредоточенно. Когда дверь открылась, он кивком головы поприветствовал мамулю и продолжил чтение. Сын маму не поприветствовал ни как. Нинэль слегка стонала, но ни одной головы из рук не выпускала, и на появление старушки отреагировала своеобразно – обхватив ногами тело сына.
– А ну-ка…, – не зная, что сказать дальше крикнула Антиповна, – хватит.
Сын, услышав знакомые позывные, решил оторваться. Однако Мюнхгаузену было гораздо легче, выдернуть себя за волосы из болота, чем Анатолю вырваться на свободу из чрева Нинэль.
– Отдай сына, – с этим криком, мама стала разгибать парализованные похотью ноги девицы.
– Ваш чай, – проводница, решив загладить вину, с улыбкой открыла дверь.
Ее рот отворился гораздо шире.
– Ну вы блин даете, – калитка с треском закрылась.
– Это не я! – крикнула мама стене.
