Дмитрий Силлов
Якудза (сборник)

– А ты, часом, не голубой был при жизни, братуха? – хмыкнул Витек, пихая труп кулаком в челюсть. Тот хлюпнул чем-то и перевалился в противоположную сторону.

– Так-то лучше, – сказал Витек, прибавляя газу. Прямо по курсу уже надвигалась темная полоса леса.

…Сколько лесов в средней полосе? Сколько тысяч-миллионов деревьев? И ежели кто б имел такую возможность и посчитал бы, сколько трупов лежит под ними, не отпетых, не упакованных в сосновые гробы, – со сколькими нулями была б та цифра? А если бы этот кто-то взялся и перезахоронил незахороненных по обряду и по совести – то каких бы размеров было то кладбище? Да и хватило бы земли русской на все те могилы?..

Лес как нельзя соответствовал моменту. Абсолютно лысые деревья напоминали колонны в погребальном склепе. К ним как нельзя лучше подошло бы слово «мертвые». И даже не потому, что жухлой осенней листвы почти не было не только на них, но и под ними. Лес был именно мертвым, безжизненным. Это чувствовалось на уровне подсознания. И реши в этом месте прогуляться по лесу жаждущая романтики влюбленная парочка, думается, быстренько ретировались бы влюбленные отсюда, так и не поняв, отчего это у них испортилось настроение и вместо прогулки под сенью деревьев им вдруг жутко захотелось домой к телевизору, пельменям и ста – а лучше двумстам пятидесяти – граммам водочки под те пельмени.

Но Витек сюда приехал не для романтических прогулок, а по делу, как нельзя соответствующему неприветливой ауре леса.

Полная луна светила как заправский прожектор. Даже аварийный автомобильный фонарь, доставшийся от бывшего хозяина в нагрузку к покупке, не понадобился.

Яму Витек вырыл достаточно быстро. Мягкую, размоченную осенними дождями, еще не прихваченную морозами землю упруго резал штык лопаты, легко пластая дерн и мелкие белые корни кустарника.

Витек сгрузил труп в яму, посмотрел на белое лицо покойника, потом размахнулся и несколькими мощными ударами лопаты превратил его в кровавое месиво. Потом подумал, покривился немного и, решившись, двумя короткими ударами отрубил трупу кисти рук. На одной из них оказалось массивное золотое кольцо.

– Извини, сосед, – сказал Витек, осторожно, чтоб не перемазаться в крови, снимая с негнущегося пальца кольцо и зашвыривая его подальше. – Так надо. Тебе теперь один хрен, а вот найдут тебя ненароком, опознают, цепочка потянется – кто, да за что… Сам понимаешь, такой последний привет с того света мне без надобности.

Потом он сложил отрубленные кисти на груди трупа ладонями вверх, вылез из ямы, принес из машины канистру, облил бензином дело рук своих, чиркнул забранной у трупа «Зиппой» и бросил ее в могилу. Вспыхнуло пламя, пожирая то, что совсем недавно было человеком.

– Вот она, бренность бытия, – задумчиво повторил Витек где-то от кого-то слышанные слова.

Он вынул из кармана трофейный пистолет, повертел его в руках, подумал и спрятал обратно. В другом кармане были ключи и портмоне. Ключи Витек свинтил с ключницы и поодиночке отправил вслед за перстнем. Кожаная ключница полетела в огонь. Из портмоне Витек достал солидную пачку денег. Подумал немного, потом деньги положил к себе в карман, а портмоне с документами и какими-то бумажками бросил в чадящее внизу пламя.

Прошло минут двадцать. Костер догорел. Внизу, в яме осталась черная, дымящаяся масса. Витек, отворачивая голову от запаха горелого мяса, быстро забросал яму землей и аккуратно пристроил сверху пласты дерна, так, что отойдешь на шаг – и захочешь – не заметишь свежей могилы.

Пистолет он закопал под приметной кривой елью на краю леса рядом с дорогой, предварительно стерев с него гипотетические отпечатки пальцев и завернув в протертый со всех сторон полиэтиленовый пакет – так, на всякий случай. Пусть будет…

…Настя так и не проснулась. Темное пятно на подушке под ее щекой стало существенно больше.

Витек удовлетворенно хрюкнул и, не раздеваясь, пошел на кухню, осторожно прикрыв за собой дверь. Там он постоял некоторое время в полосе лунного света, закрыв глаза и слушая собственное сердце, которое только сейчас вдруг ни с того ни с сего начало неистово колотиться о ребра. Потом подошел к раковине и долго мыл руки, оттирая их губкой для посуды. Ему все казалось, что на пальцах остался жир с нездоровой кожи мертвого клона.

Наконец, когда собственная кожа на ладонях начала гореть, он наклонился, плеснул водой себе в лицо, вытерся полотенцем, сел за стол и только сейчас почувствовал, как он устал.

Руки и ноги налились свинцом. Витек понял, что сил встать у него уже не будет. Он положил руки на стол, пристроил на них голову… Но, вспомнив что-то, тряхнул головой, отгоняя сон, и, сунув руку в карман, извлек из него пачку денег и положил ее перед собой в полосу яркого лунного света.

С верхней банкноты на Витька высокомерно смотрел американский президент, похожий на Петра Первого из школьного учебника истории.

Зеленая пачка лежала на столе, перетянутая посередине черной резинкой, какой до перестройки продавцы в магазинах перехватывали куски мороженого мяса, завернутого в прозрачную пленку.

Витек осторожно, словно шкурку с убитой, но еще трепыхающейся кобры, снял резинку с пачки и пересчитал деньги.

В пачке было восемь тысяч долларов.

* * *

На этот раз его снова обыскивали. Причем так, как обыскивали бы, наверное, модного террориста Бен Ладена, вздумавшего вдруг покинуть свой секретный бункер и посетить продвинутый провинциальный клуб с целью качнуть тело, измученное борьбой с мировым империализмом.

Александра, встретившая Витька у входа, была немногословна и подчеркнуто отчужденна. Она молча кивнула, проводила его до лифта, при помощи браслета активизировала кабину и так же молча удалилась, как только Витек перешагнул порог спортзала, находящегося под громадным комплексом центра. Все это время Витька не покидало ощущение, что его не сопровождают, а конвоируют. Потому и завязывать беседу не хотелось.

«Подумаешь, цаца какая. Ни слова, ни полслова, будто и незнакомы вовсе. Ну, не хотите – как хотите. Навязываться не буду».

Стас был в зале и на этот раз с остервенением молотил ростовой мешок, сшитый из грубой воловьей кожи. На мешке белой краской были нарисованы лицо и торс человека, словно крупными чирьями усыпанные белыми точками. Стас с поразительной скоростью и проворством двигался вокруг снаряда, нанося молниеносные удары по точкам кулаками, предплечьями, ребрами ладоней, голенями, коленями…

Мешок корчился под ударами, жалобно звякали цепи подвески, и хлестко врезались в снаряд кулаки, набитые до твердости лошадиного копыта, оставляя в толстой коже глубокие вмятины.

Витек невольно залюбовался этим танцем смерти. То, что это именно танец смерти, сомнений не было. Потому как такой удар – выверенный годами тренировок, с вложением всех ста двадцати – ста тридцати килограмм литых мускулов, да еще туда, куда надо, и к тому же голым кулаком, не защищенным боксерской перчаткой или хотя бы каратистским «блинчиком», – это, скорее всего, смерть. Или страшное увечье на всю жизнь. И еще неизвестно, что хуже.

Стас нанес прямой удар предплечьем в грудь нарисованной жертвы – и одна из цепей не выдержала, лопнув с натужным звоном. Мешок провис набок. Стас с досадой пнул снаряд, матюгнулся, повернулся, взял с рядом стоящей скамьи полотенце – и тут увидел Витька.

Витек не стал дожидаться покровительственных взмахов хозяйской длани и шагнул вперед.

Стас снова не счел нужным поприветствовать гостя.

– Люблю этот удар, – кивнул он на грушу. – Если проходит – то все. Или ребрам кирдык, или трахее. Куда попадешь, значит, тому и кирдык. И по-любому, тому, кому он прошел, звездец. А знаешь, откуда я его взял? Из тупой компьютерной игрушки типа «Мортал комбата». Век живи – век учись.

Что такое «Мортал комбат», Витек не знал и потому информацией не проникся. Хотя удар, надо признать, был впечатляющий. Стоило запомнить и отработать на досуге.

Стаса же, похоже, невнимание к его познаниям в науке набить лицо ближнему слегка задело. Он бесцеремонно начал вытираться полотенцем, не забывая подмышки и нимало не стесняясь присутствия гостя.

– Так чем обязан? – спросил он, не прерывая своего занятия тоном типа: «А не пора ли вам, юноша, по известному адресу?»

– Я Афанасию долг пришел вернуть, – скучно сказал Витек.

– Какой такой долг? – удивился Стас, нюхая полотенце и недовольно морща при этом нос.

– Я у него машину купил. И денег остался должен. Пришел вернуть, – механическим голосом говорящего автомата объяснил Витек.

– Это его табуретку на колесах, что ли? И за сколь прибарахлился?

– За шестнадцать.

– Круто, – усмехнулся Стас. – И откуда же у вас, молодой человек, позвольте поинтересоваться, такие деньги?

– Заработал, – по-прежнему безразлично ответил Витек.

Стас отложил полотенце, присел на скамью и потер лоб.

– Ну, заработал, так давай мне. Я передам.

Витек покачал головой.

– Я ему должен. Ему и отдам.

– Не доверяешь, значит?

Витек молчал.

– Не доверяешь. И правильно делаешь. Как говорил цыган в анекдоте, никому верить нельзя, самому себе верить нельзя…

И заорал неожиданно и зычно:

– Афанасий!!! А-фа-на-сий!!! Эй там, еп-перный театр, Афоню позовите кто-нибудь!

Из-за стеклянной перегородки, за которой по-прежнему глухо трещали выстрелы, словно чертик из табакерки, выскочил Афанасий в грязном пятнистом камуфляже. При виде гостя на лице его промелькнула легкая ухмылка.

– Тебе долг принесли, – сказал Стас, кивая в строну Витька.

– Весь? – изумился Афанасий. Ухмылку с его лица как ветром сдуло.

– Весь, – сказал Витек, доставая из кармана пачку долларов, перетянутую черной резинкой. – Восемь тысяч.

– Так, – сказал Афанасий, слегка меняясь в лице. Он взял деньги, повертел их, отыскивая что-то, одному ему ведомое, и, отыскав, с глухим «У-ф-ф!» опустился на скамью рядом со Стасом.

– Настоящие? – кивнул на деньги Стас.

– Самые что ни на есть, – покачал головой Афанасий. – Настоящее не бывает.

Он оторвал взгляд от пачки и уставился на Витька.

– А теперь давай начистоту, парень. Что с Дрыном?

– С кем? – не понял Витек.

– С Дрыном. Это ты у него деньги отобрал?

– Эти – деньги – я – заработал, – раздельно каждое слово повторил Витек. – И вернул тебе долг. А как я их заработал – это не твое дело.

Ноздри Афанасия начали раздуваться. Сейчас он совсем не был похож на деревенского увальня. На скамье сидел матерый уголовник, реально собирающийся «мочить» вконец оборзевшего «фраера».

Но «мочить фраера» ему не дали.

Стас положил тяжелую руку на плечо Афанасия.

– Остынь, братуха, – сказал он. – Как ни крути – а Виктор прав. Хошь по понятиям, хошь по жизни.

– Так он же…

– Итак, Виктор, – перебил Афанасия Стас. – Ты мое предложение обдумал?

– Это насчет работы? – мрачно поинтересовался Витек.

– Это насчет нее.

– А у меня есть выбор?

– Честно говоря, вряд ли, – хмыкнул Стас.

– Понятно. Ну, если подлянки свои прекратите – то можно попробовать.

Стас рассмеялся.

– Подлянки? Ты о чем это, Витя?

– Сами знаете о чем, – хмуро ответил Витек. – Что ни день – не ты, так твои мордовороты как лоха обуть пытаются.

– Так лох – он для того и существует, чтоб его обувать, – вкрадчиво сказал Стас. – Это своих обувать западло.

– Я теперь свой?

– Теперь да.

– А денег своим сколько платят?

– Две штуки в месяц для начала тебя устроят? Плюс премиальные. За особые задания.

– Две штуки чем? Долларами?

– Нет, керенками.

– Если долларами, то устроит. Правда, смотря чего делать надо.

– Для начала домой иди, – сказал Стас. – Отдохни, трахни там кого-нибудь, в кабак сходи – только не нажирайся. С завтрашнего дня у тебя начнется веселая жизнь. В десять ноль-ноль будь любезен быть здесь.

Витек не заставил себя долго упрашивать.

С шипением закрылись за ним бронированные створки.

Афанасий резко повернулся к Стасу.

– Не, ну теперь ты мне скажешь, на кой тебе сдался этот валенок? – резко спросил он.

На поясе Стаса зазвонил мобильник. Стас махнул рукой Афанасию – подожди, мол, – и щелкнул трубкой.

– Да, слушаю.

– Стас! – завопила трубка. – Это Длинный! Тут такое, блин!!!… Не, ну такое!..

– Короче, – потребовал Стас.

– Ну, мы с Дрыном вчера начали…

– Подробности не по телефону.

– Ну, короче, все как ты сказал. Только, значит, вскрыли, так вылетает этот лох. Я в темноте не разобрал, но, по-моему, он Дрыну каким-то дрыном в лобешник засветил, аж треск пошел. Дрын с катушек – хлоп.

– Дрыну дрыном – это сильно. А ты?

– Ну это… он и меня приложил… так, что я еле-еле смог ноги сделать. А меня ментовской патруль через квартал тормознул – куда бежишь, зачем бежишь. Короче, пока они там все про меня выяснили, я всю ночь в обезьяннике просидел. Только откинулся – и сразу тебе звонить. Стас, это… слушай, по ходу, лох Дрына вглухую сделал – у него башка в натуре как арбуз затрещала…

Стас не дослушал возбужденные вопли, доносящиеся из трубки, и медленно задвинул назад крышку мобильника.

– Что-то типа этого я и ожидал, – задумчиво произнес он. – А вот тебе и ответ, Афоня, на все твои вопросы. Лох-то наш за неделю пятерых человек завалил. Такой лох – он дорогого стоит.

– Это точно, – сказал Афанасий. – Только что ж это получается? Он Дрына грохнул и мне же вернул мои бабки, которые я Дрыну дал за то, чтоб он мою тачку дернул и мне пригнал? У меня ж клиент заряжен, который за мое точило с ходу двадцатку грина дает! А я, выходит, твоему Вите его за восемь продал?

Стас развел руками.

– Теперь уж ничего не попишешь. Твоя была идея. Бывает.

Афанасий рассвирепел.

– Да я ж еще своим гаишникам триста грин за спектакль отстегнул! Да я его..! Да он мне..!

– Погоди, Афоня, охолони.

Стас похлопал Афанасия по загривку, словно хозяин брыкающегося коня.

– Ты ж все бабла влегкую срубить хочешь…

– А кто этого не хочет? – окрысился Афанасий. – Ты, что ли, не хочешь?

Стас рассмеялся.

– Ежели хочется бабла легкого да чтоб по жизни сидеть в тепле и ни фига не делать, для этого много учиться надо. Фидлера с Кортасаром читать, слова умные учить, типа там – симулякр или, скажем, дискурсы легитимации…

– Не, такой фени мне не освоить, – покачал головой Афанасий.

– Понятно. Тогда, выходит, книжки писать – это не твое. А то подумай. За книжки с симулякрами иные писатели в столице за раз по сотке косарей грина отхватывают.

– Да ну?! Не звездишь?

– Скажем, век воли не видать тебя устроит?

– Ну, блин…

– Но если с книжками никак, можно проще, – сказал Стас. – Тогда ребенка роди.

– Чего? – выпучил глаза Афанасий. – Ты чо, в натуре…

– А ты меня, Афоня, натурой не пугай, – спокойно глядя в глаза собеседнику, сказал Стас. – Я этого добра много бачив. К тому же, ты не догнал. Вот Арнольд Шварценеггер – он когда знаменитым стал?

– Когда? – спросил уже ничего не понимающий Афанасий.

– Не тогда, когда Терминатора с Конаном сыграл, а когда на экране сначала девственником стал, а потом ребенка родил. В Штатах эта тема в принципе приветствуется. Когда мужик вместо бабы шарашит и помаленьку в нее превращается. А ты не теряйся и скопируй тему. Мышц тебе не занимать, и челюстью ты на Шварца схожий. Роди спиногрыза в натуре. За это дело мужику там сразу премия выписывается. Миллион долларов. Чарли Чаплин, покойник, завещал. А там, глядишь, тоже губернатором какого-нибудь штата сделаешься.

– Угу, – хмыкнул Афанасий. – Ты меня сначала на ПМЖ в Штаты определи, а там я тебе хошь ребенка, хошь сразу Мэрилин Монро детородного возраста организую.

– Из ребра?

– Чо?

– Через плечо и на охоту. Мэрилин Монро из ребра организуешь?

Афанасий самодовольно хмыкнул.

– Будь я ихним гражданином, я б и баб, и бабки не только из ребер – из воздуха делал. Да мне бы и грин-карты хватило.

– Ну, ты прям Гудини…

Афанасий резко подался вперед.

– То есть ты понял то, что сейчас прогнал? – свистящим шепотом прошипел он. Рукоять охотничьего ножа словно невзначай высунулась из-под полы его куртки.

– В смысле? – неподдельно удивился Стас. – Фокусников не любишь?

Афанасий наморщил лоб.

– Каких таких фокусников?

– Гарри Гудини был известным американским иллюзионистом.

Стас почесал в затылке.

– Точно?

– Ну да. А в чем проблема?

– Вот черт, – почесал затылок Афанасий. – Это я попутался маленько. Не догнал, что ты не при делах. У нас в зоне Гудини машек называли.

– А при чем здесь матрацы и американский фокусник?

– Да не матрацы, а опущенных. Которые в гудок долбятся.

Стас хмыкнул.

– Да уж. Интересные ассоциации. Но, вернувшись к теме базара, придется прийти к тому, что нету у тебя грин-карты. И пока ты не Иисус, а Афоня, пусть Витя побудет с нами, – подытожил Стас. – Подождем, присмотримся, а там и думать будем, что дальше с ним делать.

– А мне что, пешком ходить, пока ты к нему присматриваться будешь?! – взревел Афанасий.

– Ну, зачем пешком, – спокойно сказал Стас. – В гараже возьми пока белую «десятку» – и пользуйся на здоровье, пока что-нибудь новое себе не присмотришь.

– Мне?! На «десятку»?!

– Ну, уж не обессудь, братуха, – жестко сказал Стас, вставая со скамьи. – И на этом скажи спасибо. Сам лоханулся – сам и расхлебывай.

Стас забросил на плечо полотенце и направился к огромному зеркалу, которое автоматически отъехало в сторону, открывая дверной проем.

– Понятно, – тихо пробормотал Афанасий ему вслед. – Сам лоханулся – сам и расхлебывай…

Афанасий покатал на языке фразу, недоуменно качая головой. Фраза ему определенно не нравилась.

– Не, ну все-таки скажи – на кой тебе этот лошок уперся? – упрямо бросил он Стасу в спину.

Стас остановился, обернулся и сказал терпеливо и с расстановкой, как объясняет очевидное учитель напрочь бестолковому двоечнику.

– Я ж тебе уже все сказал, Афоня. Ежели лох за неделю пятерых завалил – он уже не лох, а мокрушник. А коли он при всем при этом живой и мусорами не закрытый – то это уже не просто мокрушник, а киллер-профессионал.

– Был бы он не закрытый, если б не твои связи в ментовке, – проворчал Афанасий.

– Это да. Но хрен бы его менты вычислили, если б он тогда, когда Саида мочил, не выл, как волчара, на всю Ивановскую. Тот мудель, который его сдал, то ли время перепутал, то ли место не то указал. То ли Витек спецам и время, и место не то назвал. А факт то, что только по вою его менты и вычислили. С кем не бывает по первости. Себя вспомни.

– Да уж, завывает он жутко, – согласился Афанасий. – Когда он того черного здесь мочил – даже меня пробрало. Я тебе и говорю – крытый он на всю голову. Валить его надо, пока не поздно.

– Это тебе твое точило обратно очень хочется, – рассмеялся Стас. – Сказано – подождем. Валить – это всегда успеется.

* * *

Тысячу долларов он разменял в ближайшем обменнике. Почта тоже была рядом, и десять тысяч рублей Витек отправил сестре в деревню, рассудив здраво, что ежели отправить больше, то Галька сдуру сразу же примчится обратно – мол, коли такие деньги шлет, то точно – влип братец в историю по самые уши. А может, и не примчится. Может, не отошла еще от событий недавних. Но по-любому, рисковать не стоило. Не нужно сестре всего этого – Стаса, Насти, навороченных авто, новой странной Витьковой работы…

«А мне оно нужно?»

Желудок подал сигнал снизу. Что, может, все это и не нужно, но кушать-то надо регулярно.

В старом универмаге, теперь гордо именуемом «Супермаркет», Витек, погруженный в свои мысли, на автомате купил батон хлеба, пакет сока и пару банок чего-то консервированного с красивой иностранной наклейкой на боку.

Машину свою, отбитую ночью у угонщиков и слегка ими подпорченную, Витек еще с утра сдал в автосервис. А автобуса как назло не было и в помине. Две бабки на остановке, кутающиеся в ветхие демисезонные пальто, ругали отсутствующий общественный транспорт, высказываясь громко и нелитературно.

Визгливые старушечьи голоса мешали думать и действовали на нервы. Витек нерешительно поднял руку.

Первый же проезжавший мимо «жигуль» услужливо повернул в сторону невзрачно одетого паренька.

«Пахну я, что ли, этими баксами?» – подумал Витек. Прежде, во времена хронического безденежья, поимка бомбилы в редчайших суперэкстренных случаях была делом томительным и почти безнадежным.

Старухи на остановке тут же забыли про автобус и переключились на Витька.

– Зажирели, буржуи! Напились нашей кровушки, по миру пустили, а теперь на антомобилях разъезжають! Молодой, постеснялси бы…

Витек резко захлопнул дверь.

– Во плесень здорова выступать!

За рулем сидел жизнерадостный дедок неопределенного возраста. Можно было ему и шестьдесят дать, можно и восемьдесят, но от дедка шли почти осязаемые волны упругой энергии. Весь он был какой-то шустрый, вертлявый, не по возрасту полный сил. Не сиделось ему на месте. Казалось, сейчас выскочит дед на полном ходу и помчится рядом со своей лохматой, но ухоженной «шестеркой», чуть придерживая ее за руль, чтоб с дороги в кювет не свалилась.

– Всем недовольны, клюшки старые. Все по коммунизму тоскуют. А дело-то не в коммунизме. Им кто виноват? В молодости нарожали придурков, а те теперь в подъездах квасят на троих да у мамок пенсии воруют, когда на пузырь не хватает. Воспитывать надо было своих абортов, а теперь поздно мандеть да слюнями брызгаться. Вот у меня сын – автомойку собрал своими руками, свой бизнес открыл. Дочку я за нового русского отдал. И сам вот работаю. И не потому, что денег мало, – детям спасибо, не забывают старика, – а потому, что не привык без дела на чужой шее сидеть. Двух любовниц молодых имею – их года вместе сложить, как раз мои и будут. Я ж всю войну прошел, три дырки в организме фрицы проковыряли, желудок мне хирурги напрочь отстригли, кишки вместе сшили – и все живой. И жить буду, потому что жить хочу, а не гнить…

Витек не любил общаться со стариками. Разные поколения – разные интересы, другой взгляд на вещи, непонимание и часто нежелание понимать… А тут слушал – и восхищался.

– Бать, а убивать тебе на войне приходилось? – спросил.

– А как же? – живо отозвался дедок. – Пяток фрицев вот этой самой рукой на тот свет отправил.

«Пяток. За всю войну. А я – за неделю».

– И как?

– Что «как»? – удивился дед.

– Ну… как оно потом?

– Потом? А никак. Ты когда клопа раздавишь – как оно?

– Никак, – пожал плечами Витек.

– Вот и здесь – никак. Клоп – он есть зверь прямо человеку противоположный. Кровопийца и паразит.

Дед внимательно посмотрел на Витька.

– И когда паразита давишь, думать об нем не надо. Дави и все. Понял?

– Понял, – сказал Витек.

– А если понял, то поосторожней там. Клопы – они твари кусучие, – серьезно сказал дед.

– О чем это ты, отец? – насторожился Витек.

– Да так. Глаза у тебя… наши. Люди – они не на коммунистов и социалистов делятся, а на тех, кому приходилось и кому – нет… Тебе, вижу, приходилось… И, видать, придется еще… Да ты меня, дурака старого, не слушай.

Дед снова стал веселым и беззаботным.

– У тебя кто?

– В смысле? – слегка опешил Витек.

– Ну, порода какая? – кивнул дед на пакет в руках Витька, из которого выглядывал цветастый бок импортной консервы.

– Порода?

– Консервы кому везешь?

– Себе везу.

– Себе? – приподнял густые брови дед. – Хотя оно и правильно. Людям чего в консервы суют? Требуху да пашину. А в собачью попробуй какую гадость запхнуть. Псина сожрет, околеет – да что околеет? Прихворнет – и назавтра ж хозяин той псины всю их консервную богадельню в лоскуты порвет…

Витек вытащил из пакета банку, повертел ее в руках. И правда, под крупной заморской надписью имелась надпись мелкая, наша. Настолько мелкая, что без лупы и соваться не стоит.

– Действительно, собачья, – подивился Витек такому чуду. – Может, выбросить?

– И не вздумай! – посоветовал дед. – Самый качественный продукт. И дешево и сердито. Мои две овчарки – в смысле, не бабы, а собаки – трескают их так, что за уши не оттянешь. А собака – она не человек. Она зверюга мудрая, абы что жрать не станет…

За разговорами Витек и не заметил, как доехали. Дед лихо тормознул у Витькова подъезда.

– Ну, удачи тебе, сынок.

Витек полез в карман и вытащил пятисотенную.

– Спасибо, батя.

– Не надо.

Дед отвел в сторону Витькову руку.

– Со своих не беру.

– Да ты что, отец, – обиделся Витек. – Что ж я, совсем без совести?

– А у тебя что, лишние?

– Ну…

– Вот тебе и ну, – веско сказал дедок. – Тоже мне, миллионер. Куртку себе купи новую. А деньги не транжирь. Деньги – это, парень, независимость от всяких козлов и уродов. Короче, давай, выметайся из машины. У меня и без тебя дел море…

Витек спорить далее не стал и послушно вымелся, но, закрывая дверь, незаметно уронил купюру внутрь салона.

…Консервы действительно оказались очень даже ничего. Витек еще в лифте оторвал этикетки, и не особо сведущая в кулинарных изысках Настя ничего не заметила. Так что собачий корм употребился на ужин за милую душу…

А ночью пришли они. Все пятеро.

Лунный свет мертво лился в окно, и они стояли около Витьковой кровати черными силуэтами на грани призрачного света и темноты.

Их лиц не было видно, но Витек точно знал, кто это.

Они не двигались – они просто смотрели на него, и Витек кожей чувствовал их взгляды. И лежал, притаившись, боясь пошевелиться.

И ждал.

Но они молчали. И жутко было их молчание в наполненной тишиной комнате.

Витек не видел ничего – он струнами натянутых нервов почувствовал движение.

Капля темной крови скатилась по щеке одного из трупов и, тягуче упав вниз, расплылась на подушке рядом с лицом Витька.

И тут он не выдержал и закричал.

И проснулся от собственного крика.

– Ты чо, совсем ошалел? – заполошно заорала спросонья Настя. – Псих ненормальный!!!

Витек не отвечал. Он молча смотрел на то место, где только что стояли привидения из его сна.

На языке было солоно, и больно саднила губа, видимо, прикушенная во сне. Витек протянул руку к выключателю ночника и щелкнул клавишей.

Яркий свет залил комнату, разогнав по углам ночные тени.

На его подушке ярко алело не успевшее впитаться в наволочку пятно свежей крови.

* * *

Кондуктор – толстая, убойного вида бабец в комиссарской кожанке – подошла и воззрилась на него взглядом осатаневшей Фемиды. Витек непонимающе уставился на нее в ответ.

– Обкололся? Или просто крыша едет? – поинтересовалась кондуктор, сверху донизу сканируя взглядом фигуру Витька.

Витек все равно не понимал, чего от него хотят.

– Деньги платить будем? – ласково спросила Фемида, прожигая Витька насквозь глазами водянистыми, как у селедки.

Витек медленно полез в карман и достал оттуда двадцать долларов.

– Точно обкололся, – удовлетворенно констатировала Фемида. – Щас довыпендриваешься. Вот доедем до конечной – наряду милиции сдам. И даже не пытайся смыться. Здесь тебе не Америка. Двину раз – мало не покажется.

Народ в автобусе заинтересованно завертел головами. Витек, двигаясь рвано и бестолково, как сомнамбула, снова залез в карман и вытащил оттуда пригоршню мелочи.

– Давно бы так, – зло сказала кондукторша, сгребая мелочь с его ладони и не считая ссыпая ее к себе в сумку. – А то все строят из себя…

…Он так и, не заснул, больше прошлой ночью.

Мертвецы стояли в мутной полосе лунного света. Их неподвижные силуэты не шли у Витька из головы все утро. И ничто не могло прогнать из головы эту жуткую картину…

Он не знал, куда и зачем едет. Только вот если лежать, спрятав лицо в подушку, они начинали давить сильнее. Не приближаясь. Да и как может приблизиться тот, кого нет? Витек два раза заставлял себя оторвать от подушки голову и посмотреть.

Рядом с кроватью никого не было. Но в то же время они были. Давили грудь, корежили что-то внутри, выдавливая из легких собачий скулеж и молча подталкивая к окну.

– Иди туда, – беззвучно шептали они. – Открой окно. Сделай один шаг – и все кончится…

Он не помнил, как сорвался с кровати, как оделся, как доехал до клуба. Он немного пришел в себя только тогда, когда Стас довольно сильно ткнул ему кулаком в грудь.

– Ты опоздал, – жестко сказал Стас. Потом заглянул ему в глаза.

– Так, так, – пробормотал он себе под нос после непродолжительной паузы. – И, похоже, помимо всего прочего у тебя едет крыша.

В первый раз в жизни Витьку не захотелось ударить в ответ. Ему было все равно.

Стас задумчиво смотрел на Витька.

– А я все ждал, когда оно начнется, – сказал он. – Это только в плохих романах какой-нибудь продавец пирожных ни с того ни с сего вдруг заделывается крутым мокрушником. Косит всех налево-направо вандаммовскими «вертушками» в прыжке, пьет водку как лошадь, курит как паровоз, и все ему по барабану… В жизни у всех оно обычно начинается после второго или третьего раза. А ты вишь какой неординарный оказался… Аж после пятого накрыло. Они приходили?

Витек молча кивнул.

– Они ко всем приходят, – хмыкнул Стас. – И тогда присутствуют два варианта развития событий. Короче, все то же самое, что и с живыми. Или ты их, или они тебя. В последнем случае существовать далее будешь в номере с мягкими стенами и приходящими злыми санитарами…

Ну что ж, братуха, – хлопнул Стас Витька по плечу. – Теперь, значит, будем тебя лечить. Не хотел я тебя к этому делу подтягивать, да, видать, придется. Как говорят индусы, совпадений не бывает, ибо все события в твоей жизни предначертаны и расписаны наперед. Причем на обратной стороне лба. Пошли.

Он направился к стеклянной перегородке, рассекающей надвое громадный спортзал. Витек постоял немного на месте, потом равнодушно пошел за ним. Слушать Стаса было лучше, чем слушать их.

– Я называю это аквариумом, – кивнул Стас на тоже стеклянную входную дверь, заляпанную с обратной стороны грязно-зелено-бурыми разводами. Впрочем, такими разводами была вымазана изнутри вся когда-то, видимо, бывшая прозрачной стена.

Стас взялся за ручку, заметно напрягся и открыл дверь. Дверь оказалась толщиной сантиметров в двадцать.

– Заходи, – кивнул он Витьку, придерживая дверь.

Витек вяло повиновался.

Это был полигон.

С настоящими, побитыми пулями засохшими деревьями, парой изуродованных очередями одноэтажных бревенчатых домов и большими кучами разнообразного габаритного мусора, разбросанными там и сям и тоже носящими следы усиленной огневой подготовки. Старые шины от колес грузовиков, какие-то толстые деревянные щиты с грубо намалеванными на них фигурами, куски бетона и фрагменты кирпичной кладки… Это был хаос, напоминающий фантастические картины будущего после ядерной войны. Но это был на удивление упорядоченный хаос. Словно кто-то заранее продумывал, куда и как поставить тот или иной обломок с какой-то одному ему ведомой целью.

– Мой сад камней номер два, – усмехнулся Стас. – Многофункциональный тир. Стрельба и метание ножей по живым и неживым мишеням не отходя от кассы.

Он пошел дальше и завернул за угол изрешеченного пулями дома. Витек, словно привязанный, последовал за ним.

За домом, вальяжно развалясь в антикварном кресле, сидел Афанасий, машинально выстукивая ногтями неслышный вальс на рукоятке своего «Узи». В его лапище автомат казался предметом мелким и несерьезным, пригодным только разве что для массажа подушечек пальцев или сосредоточенного ковыряния стволом в носу.