Внезапною зарёю ранней Разбужен мальчик. Он взволнован Цветным сверканием собраний И бесконечно звёздным, новым,
Слепящим небом. Там, над домом, Всё ожило – и смотрят люди Вслед лицам, некогда знакомым, И взглядам, гаснущим в салюте.
И на балконе замер мальчик: Под ним – в сибирский лес длиною – В обрядовых застыла плачах Толпа зарезанных войною.
Но вдруг – средь мёртвых – вдох и выдох: Из них один стоит всех выше, Один из некогда убитых Над городом внезапным дышит…
И понял он, что без порезов Прожитых жизней – жив не будешь, Что прошлое не схватишь трезво И только опрометью – скрутишь.
1976
Чайка
Из цикла «Песни безумца» От облака к облаку перелетая И всё оставаясь внизу, Ты, острая чайка, ты, чайка крутая, Зачем накликала грозу?
Иль думала ты – урагана порывы Покажут бескрылому мне Сверкание громом разбуженной рыбы На чёрной от дыма волне?
Покажут, как в лаву кипящую рельсы, Состав ослепив, перешли, Как рушатся грады, взметаются веси И кровь вопиёт от земли?
Покажут, как, страны в созвездья взметая, Впадает Земля в забытьё, – Ты, лютая чайка, ты, чайка литая, Ты, мёртвое время моё…
1976
«В солнце птицы стреляли, как в цель…»
В солнце птицы стреляли, как в цель, Затащив беззащитное за реку. Вдруг – дыханье Его на лице: Я горел. Он держал меня за руку.
В торопливой, толпливой воде Он не дал, по наитью единому, Обезмолвиться в мире людей, Стрекотать средь полей по-звериному.
Но и зрячим поёт поводырь И прозренье надёжное дарит нам – Ярче сада, бурливей воды И заката священней и памятней.
1976
«Красота безропотна. На всём…»
Красота безропотна. На всём – Отпечаток боли и терпенья. Поле, заселённое овсом, Готика куста, чертог репейный –
Не ответят, если запоёшь. И молчанием неразделённым Всё полно. А сожаленье – ложь, Словно плач царя над разорённым, Поступь дыма по овражным склонам, И умершим – долгожданный дождь…
1976
«Сколько листьев! Сколько душ…»
Сколько листьев! Сколько душ, Вырванных из тела, Взелениться в эту глушь, Прорасти успело!
Сколько плача в городах, На ветвях – рождений, Из подвала на чердак – Сколько восхождений!
Сколько судеб, сколько доль В узенькую дольку Обратил лесной король, – Сколько листьев! Сколько…
1976
Страх
1
Бежит, не убегая, Закатная река, Её, не убивая, Пронзает луч клинка,
А в ней, в траве-короне, Простившись с белизной, Лежит, не похоронен, Зелёный царь земной.
2
Чем дольше я смотрел, тем твёрже Был убеждён, что это – зверь: От скул с нетерпеливой дрожью До хищных складок у ноздрей
И влажных глаз нечеловечьих, В которых шаткий ум дремал… Но, убеждённый льстивой речью, Я забывался – и внимал…
1976
Позднее
Все волненья обмелели, Забывается недавнее. Словно постоялец в теле, Суетой душа не сдавлена.
Думал: в ум стучится гибель, Это лето – не во сне ж его Мир летящий залпом выпил, Чтобы стать снежнее снежного?
Расцветали, опадали, Созревали, чтобы выстелить Путь белеющих сандалий, Проложить смертями чистыми –
Тем, сходящим свыше, тропы, Чьи ступни не свыклись с трением, И они прошлись для пробы По снежинкам, как по терниям,
И поют: «Мы тоже снимем Угол с высохшими розами В помещенье этом зимнем С облетевшими вопросами…»
1976
«Снова лампа зажжена…»
Снова лампа зажжена, Ждешь любви и сил прилива, Как в родные времена – Под ночной немой оливой, Где лампада боязливо Гасла с приближеньем сна.
Это ты? А если нет – Отчего же так похожи Мысли грушевая кожа, Чувства персиковый цвет? Почему приходит то же Слово через сотни лет?
Это ты? А если да – Я люблю тебя, как раньше, И меня твой стих звенящий Увлекает, как вода, Сквозь смертельных бедствий чащи – Вот на этот луч, сюда.
1976
Дождь Поэма
Средь войск земли – благословенна будь, До неба ростом – армия морская! Тысячекратно преграждая путь И снова беспрепятственно впуская,
Поёшь: «Воскресни – и из тучи пей!» И вновь – у губ, и вновь свистишь поодаль… Бубенчики распавшихся цепей И путы с неба спущенной свободы!
Когда в гробницу страха жизнь легла, Когда безумье было облегченьем, – На ум, как на спалённые поля, Вы низошли пророческим реченьем!
Вы пели властно, к вечности будя, У времени на густохвойных склонах. Спою и я, за струями следя. И терем без единого гвоздя – Да будет крепче кровию скреплённых!.. ………………………………
…Был вечер густ. Играл бессонный Рихтер. И, выйдя в мелочь свежего дождя, Суть музыки запамятовал Виктор. Она взошла в сознанье погодя –
Когда во всю ревущую длину, Устав от запахов вокзальных, поезд Обрушился в вечернюю волну – И пел, во тьме мелкопоместной моясь.
И в тамбуре мелодию одну Зрачки твердили, станции встречая.
И в ней стакан недопитого чая, И лишний, осчастлививший билет, И дама, поводившая плечами От скуки, и концерты прошлых лет –
Кружат весенней сорванной листвой, И каждый лист – живой в многоголосье, И длится равновесья торжество Как чудо в их нахлынувшем хаосе. И это – Бах и музыка его…
…Одиннадцать мелькнуло полустанков. Шлагбаумы с расцветкой арестантов Впускают поезд. Виктор видеть рад, Как на плакате два бойца из танков Встречают прошлой осени парад.
Дождь, бывших пассажиров подхватив, Как опытный носильщик чемоданы, Уносит их. И в суете мотив На станции сиротской долгожданной
Теряется, свой скользкий луч скрестив С берёзовыми мокрыми ветвями.
И Виктор ищет, шевелит бровями, Но нет – не вспомнить. И темно притом. Здесь только пьяный хвалится правами, Да туча ловит мир открытым ртом.
И свет заката тает восковой, А через рощу путь ещё не близкий, – Да ну его, мотив. Ведь не впервой. Ведь он не паспорт: выбросишь без риска…
…Большим плащом накрывшись с головой, Уходит Виктор в воинскую чащу.
…И жизнь с дождем несут сквозь лес журчащий Его, как полуспящее дитя Отец усталый, засыпая, тащит… Забывшись, словно медленно летя,
Он шёл меж веток, не заметив, как, Мелодию тропинки прерывая, Фонарь в дотоле незаметный мрак Вонзился и сгустил его, кивая Дубов косматых тенью. Лай собак Прошёл, как дрожь, по утреннему лугу. И вдруг, подобно вспугнутому кругу На камнем растревоженной воде,
Дождь, пробуждая, падал на лицо… Всмотревшись, он вскричал: – Откуда, Яков?! – И под навес на ветхое крыльцо Взошли. – Во всём и всюду одинаков И сызмальства считаясь подлецом, Ты опоздал часочков этак на семь…
И на крыльце запахло пятым классом И окриками школьного двора… – Вчерашним чаем эту полночь скрасим! – Я так подумал – дверь открыть пора…
…Возня с замком, каникулярный смех, Скрип, запах чая и сырой фанеры. – Полдня в кустах скрывался ото всех, И только ливень действовал на нервы.
– Переоденься! Не соболий мех, Но рубище, достойное дервиша… Строй дождевой маршировал по крыше… – Так от кого ты прятался? Ответь! – За стенкой кто? Соседи? Можно тише? – Там Васька. Расхрапелся, как медведь.
– А, это тот, что восемь лет назад… Он жив ещё? – Как слышишь. – Снова стонет? Он, видно, жизни и во сне не рад: По крикам судя – и горит, и тонет… – Что ж, получил по долгу службы, гад… Так что ты? Не по этому ли делу?
– А разве так не видно? Не в беде ли, Ушедши из дому, под ливнем ждут, Пока душа не отсыреет в теле, Глядясь в стекло стекающих минут? А в чемодане – шесть любимых книг, Электробритва, рижский хлеб и вафли… Сидишь – и поджидаешь каждый миг Гостей незваных… Ну скажи – не граф ли?
– Так ты боялся, чтобы не настиг Тебя закон карающий на даче, Притом не на твоей? – Могло б иначе Всё обойтись, не так, как в прошлый раз… Я верю в Бога, только не в удачу. Два года ссылки. Бог от срока спас…
…Вдруг свет погас. Тогда в беседу их Включился дождь, безмолвно-говорливый, И от его признаний Яков стих И сидя задремал, почти счастливый…
…И был рассвету дорог каждый штрих Дождём густым расчерченного сада,
И он решил: художнику не надо Мешать, а рядом тоже места нет – И за садовых влажных туч ограду Он скрылся, седоватый сея свет…
– Я утром, дом разыскивая твой, Названье слышал – «Воинская роща»… Неужто там, прикрытые листвой, Стоят ракеты? Объясни попроще, –
Спросил, очнувшись, Яков, чуть живой От сновидений тягостных без счёта.
– Там, кажется, в войну стояла рота, – Василий врал. – Не помню уж сейчас. Иль просто так – назвали в честь кого-то: Помещика… Пошли туда, как раз!..
…А дождь к утру немного отдохнуть Намерился, друзьям предоставляя Свою замену мелкую и путь В глухом лесу, хранившем запах чая. Им воздух и теснил, и полнил грудь Предчувствием полётов небывалых, Им жизнь в сменяющихся покрывалах – В зелёных, голубых – входила в кровь И пела им, как могут на привалах Петь воины очищенных миров:
«Средь скал и садов твоих – Как вихрь, Олени, олени! Сквозь сорок слепых поколений – Ты сердцем лови их!
Здесь – полночь и полурассвет: В родстве с глаголами вещих, Там – дети убитых, воскресших – В сиянье, в игре, в торжестве!
Прислушайся и пойми – В семи Свечах Твой фитиль зачахший И воск Твоих войск Зажжён Моленьем мужей и жён – И пламя вскипает в чаше!
Кому во врата вступить – И солнечной крови У мёртвых веков в изголовье Горстями испить?
Средь скал и садов, Средь оленьих следов – От света миров замри!
Там луч, не ломаясь, длится, Там грозных Ангелов лица – В границах Новой земли!..»
1976
Встреча Поэма
Снег таял, над страной огромной Сочился с крыш, а возле нар, Внизу, скопился лужей тёмной И людям кровь напоминал.
Но он её с земли смывал, И лишь в горах взгремело звонко – И снежно-каменный обвал Убил бежавшего ребёнка… …………………….
…Их четверо, средь них витает Дым сигарет и рой теней, И каждый об одном мечтает – Поговорить наедине С другим. Вино на самом дне, И льдинкой будущее тает.
Они сошлись к какой-то дате, И каждый свой язык стерёг, И каждый знал, что здесь – предатель, Подозревал двоих из трёх. И встретились они некстати: Здесь крест трагических дорог Стальным гвоздём скрепиться мог.
И с каждым вздрагиваньем лифта Их в дрожь бросало, четверых, И зарождалась не молитва, Но неосознанный порыв В их душах. – Прочь из этой тёмной Поры тянул и к смерти звал…
Снег таял над страной огромной, Сочился с крыш и кровь смывал.
И каждый видел два – враждебных, Одно – любимое лицо. В слепом преддверье дней судебных Оно пленительной пыльцой Пчелиной памяти казалось. В слепом октябрьском саду – Одна нетронутая завязь…
И в улей смерти рвался дух – Влететь негаданно и круто, С амброзией внезапных слёз, С последними словами друга, С которым верил, плакал, рос. Но даже это не сбылось…
Внезапно обрывался выдох, Нежданно обжигался вдох: Смешенье жизней – не разбитых, Но тьмой растёртых в порошок, И голоса ослепших скрипок Над крематорием надежд…
Как снег на крыше густ и свеж, Как на земле от крови липок!
Кто нас судом неправым судит? Он чёрен, зорок, не раним. Он обрывает нити судеб, Мы все виновны перед ним.
Кто братьев выстроил в колонну? В тюрьму, на муку и во тьму Они идут – по одному, По тысяче и миллиону…
1976
Верхний сад Из поэмы
…Им, четверым, открылся этот сад Однажды ночью, и открытье это Росло, как гром, и длило свой раскат, Окликнув в сердце каждого – поэта.
Среди росы стихи слагались вслух – Пока, как вор, в орешник сумрак лазил, Пока звезда, чуть видимая глазу, Натягивала воздух, словно лук.
Крутые шевелились корневища, И мальчики сидели на камнях, И Верхний сад их возносил всё выше, Рассыпанными звёздами обняв… ………………………….
…И так они встречались часто. Их мыслям было не впервой В полночной люльке слов качаться Меж строгим небом и травой.
И кто-то приходил не к сроку, И ждал других, и внятно рос, На скрытую глядел дорогу, Тенями пройденный насквозь.
У входа в сад, у трёх берёз С переплетёнными корнями, Они садились вчетвером, И кто-то вслух: – Смотри – над нами
Так пусто – покати шаром… Одни ковши, круги, квадраты – Неисчислимые караты, И пусто всё ж.
– К чему ты клонишь? – Пусть небосвод глядит царём, Но лучшие из всех сокровищ Лишь на земле мы соберём…
Незримый рост, и грусть, и шалость, И постиженья жизни страх. И сада жалобы мешались С шипеньем хвойного костра…
Пока к рассвету мрак не выцвел, Огонь для каждого из них Играл на трёх прекрасных лицах Сонату судеб неземных… …………………… …И если кто из четверых на миг Опомнится среди забот житейских, То Верхний сад ему из вод Летейских Протянет ветви. Хоть одну из них…
На той земле, где восковеют лица, Назад мелькнувшим взглядом улови Июля чудотворную десницу И Верхний сад – предвестие любви…
1976
Из книги «Осенний поезд» 1977–1980
Ночная Польша
Там встречный – в сутане Иль форме парадной, На санках катанье С горы безвозвратной, В беззвёздную полость Нависшего рва Бил утренний колос – И день созревал.
Но ищешь иное – И видишь лишь ночи, Где лист жестяной Февралём исколочен, Где будущих пагуб (Горят адреса) – Что зреющих ягод В июльских лесах…
Идёт – мостовой ли, Белеющей кроной – Творенье живое Сквозь мир похоронный, И в этой фигуре Меж тлеющих лип – Не двери, а бури Замкнувшейся – скрип.
Соборно и твёрдо Лицо, словно город, – Старинного рода Последний аккорд. О Вы, незнакомка Во мраке до пят, Безжалостно-громко В Ваш дом постучат.
Там жертвенный опыт Пьёшь уксусом с губки, Там ангелов шёпот, Хрустальные кубки Для крови… Ты помнишь? – Рожденья звезда. И польская полночь Возносит туда…
1977
Напев
1
Привратник покинул пост, Портняжка саван дошил, Но город – как верный пёс У ног парящей души.
Он жмётся к её следам Всей болью, что в ней жила, Он лает: «Куда? Не дам!..» – Впивается в край крыла.
И память ныряет вспять, Под грудь ледяной волне – Пройдя через смерть, играть На дворике детских дней…
2
…И вновь пробуждает шприц – Взглянуть на отёкший двор, Где рук, разговоров, лиц Согласный и грубый хор, Как небом над ноябрём, В тугом опьяненье качаясь, Сквозь боль идёт напролом И близит последний час.
И слушаешь, оторопев: В предсмертном дворе, в толпе, Свершённой судьбы напев – Живым птенцом в скорлупе…
3
…А прежде – почти исчез Иль в уличный шум уплыл: Секунды имели вес, Их двигали, как столы.
Контора – и лица тех, Кто видит про службу сны. В директорский – шкаф под орех. Копирка. Годы темны…
И время в гнилом тряпье Обходит с кружкой дома, И город под пресс-папье От страха сходит с ума.
4
…Не в тело напев одет – В бубенчики, в день-деньской: Проулки бегут к воде, Мальчишеских чувств раскол.
В деревьях дрожит восторг – Безудержно широко Разбросаны сроки строк Апреля сквозной рукой.
Как в детстве руки раскинь, И время раздвинь плечом, И пасти псам городским Замкни напева ключом.
По лестнице слёзной слез, Преступный город щадя, Угас в густоте небес И вспыхнул на площадях.
И меж поминальных огней Есть в небе ему свеча, Но если потянется к ней, Почуяв ветер в плечах,
Но если сухим листом Взлетит на пути крутом, – Сожжён смоляным стыдом, Внезапно падёт Содом…
1977
Пригород
Домов полупогасших безразличье И пористая пустота ржаная. И, как охотник в ожиданье дичи – Вослед прохожим ночь напряжена.
Пустырь у сердца пригорода. Слева, Ветвями впившись в дремлющий апрель, К нему взывают нищие деревья: Очнись, опомнись, почками прозрей!
И небо, сбросив сумрачную ветошь, На землю сходит, тёплое, и вот – На просветлённом перекрёстке встретишь: В лицо посмотрит и слегка кивнёт…
1977
Полнолуние
Пустая площадь, полная луна, И особняк под снегом двухэтажный – Как холм среди бесплодной белой пашни. И, пятерню подняв, лежит война Минувшая. Она заметена Забывчивостью зимней. Ей не страшно, Что в кольцах звёзд, громоздка и черна, Её рука дрожит на небе плоском… …Томившейся под храмом вавилонским, Под зданьем без проёма и окна, – Легко земле: легчают времена И белый особняк почти не давит На сердце. Шевелящиеся дали – Предсердия земли. А ты – душа, Тебя на страже поместил Всевышний Меж войнами. Замедли зимний шаг Меж пепельной – и огненной, чуть слышной…
1977
Улица
Чем больше взглядов на неё бросают – С небес, из окон, из неё самой – Тем безнадежнее поёт, босая, С распущенными косами, с сумой.
Тем больше душ – недавно отлетевших, Снимая с глаз большие пятаки, Бросают ей. Их снова песня тешит, Шарманка лета, тленью вопреки.
Здесь к осени, в венце стальных колосьев, Обрёл Сократ последний свой приют… Ты слышишь, неприкаянный философ, Как двери в Никуда легко поют?..
1977
Вечер в вагоне
В ночь смещается равнина, Все – от окон, вновь за карты… Как душа твоя ревниво Ловит каждый луч заката,
Как боится не напиться Влаги зрительно-воздушной, Как секунд мелькают спицы, Как сухим цветам не спится Всю метель в суме пастушьей…
1977
«Ищет галка оттаявший грош…»
Ищет галка оттаявший грош, Свищет поле на сотни ладов, Города окунаются в дождь, Очищаются от холодов:
Скоро снова меня поведёшь По дороге без слов и следов…
И китайских садов фонари – Сизари за окном у меня, Но зажги свой закат, говори На заре уходящего дня,
Потому что горит изнутри – И грозит распаяться броня…
1977
«В грандиозных зарослях жары…»
В грандиозных зарослях жары Созревала будущая осень. Полдень сник. Он выбыл из игры, Краски лета исчерпал и бросил,
И они бочонком, грохоча, Покатились с августовской горки. А в случайных уличных речах – Кисловатый привкус чёрной корки.
В это время птицы мелют вздор, Ласков к нам любой, кого ни встретим, И в негромкий личный разговор Пьяный день всегда встревает третьим.
…Вот уж, солнце на плечо склоня, Населённый скверик зачирикал – И в закатной, жёлтой чаше дня Закружились птицы, как чаинки.
Не прошло и четверти часа – Происходит смена декораций: Конный бой на небе начался И грозит на землю перебраться,
И с мольбой безмолвной смотрят вверх Тополя, качаясь и кивая, И идёт бездельник-человек К остановке сонного трамвая.
Взгляд парит, жары покинув клеть, В облаках теряется высоких, Навсегда спеша запечатлеть Образ дня в простых, как воздух, строках…
1977
Новоспасский монастырь
О самый овраг спотыкались дома – Причудливые сосуды печали, Зарёй закупоренные дотемна, И гордые тучи ландшафт венчали.
И он – почерневший за зиму сосуд, Наполненный винной виной предчувствий, Воочию видел: его несут Распить – и разбить в одичалом хрусте
Кустов придорожных и слов сухих, Какими обменивается прохожий Со встречным случайным. Он чувствовал кожей Древесно-шершавую сухость их.
Темнело, и тучи слетались на пир, А он на лукавый проулок с опаской Косился. Тогда монастырь Новоспасский Проулок и позднее небо скрепил.
…Есть странное место пред монастырём – Поляна с деревьями грозно-густыми, Завалена углем и всяким старьём, – Поляна людей, забывающих имя.
Здесь утром пируют под каждым кустом, А к вечеру многие спать остаются, И галки на выцветшем зданье святом Сквозь дождь еле слышный над ними смеются.
Задушенный проводом, спит монастырь, И в памяти слов распадаются звенья, И тенью выходит звонарь на пустырь – На полный до края обид и забвенья… …………………………….
…И он тут сидел, забываясь, лечась, И пил эту смесь униженья и боли, И было страданье его – только часть Огромной, как небо, всеобщей недоли.
И вдруг он увидел старушек – они Одна у другой отнимали бутылки, Валявшиеся, куда ни взгляни, Ругаясь до самозабвения пылко.
И всё же прервать не могли тишины: Крутой колокольни колонки и дверцы – Как тайна безропотно-нищей страны, До дня отомщенья хранимая в сердце.
…И день воссиял. Он поднялся – и шёл, Проулком, землёю и небом довольный. Был издали виден ему хорошо Сверкавший на башне рассвет колокольный.
1977
«В огромном, начала века…»
В огромном, начала века, Доме в траурной раме, В каком, быть может, Ревекка Жила когда-то в Харране,
Во тьме, в ноль часов с минутой – А время хлопьями валит – Один ледяной, неуютный, Лепной балкон оживает:
Человек открывается ночи И смотрит на шаткие звёзды, И всё, чем он был озабочен, Облетает морозно и просто,
Но холод в душе остаётся. Он видит случайно меня – Напротив. И непрочно смеётся, Перебирая ужасы дня,
Смеётся громко, как маленький, За ним окно – как свеча. И хочется взять его на руки – И как ребёнка качать…
1977
Свет из окон Из цикла
[1]
…И время, пойманное в клетку Просветов меж ветвей древесных, Поёт по-грустному и редко Обрывки песен неизвестных –
То звуков разноречье зимних, То жарких листьев стрекотанье, То память в непробудных ливнях Бежит от перезревшей тайны.
Но влажный вкус её малинный И вспоминается, и манит, И возвращаешься с Неглинной – Насквозь – вечерними домами,
А в них стирают и рисуют, Растят детей и орхидеи И видят улицу косую Из окон древней Иудеи.
А ты идёшь – тебя не знают Ни зеркала, ни коридоры, Но время – лестница сквозная В наш мир высокий и бредовый.
Ты – в нем опять. И только сзади – Обрывки скорбных разговоров, И вздохов чистые тетради, И страха бархатного ворох…
[2]
А толпы крапивы темноголовой, Когда затменья сок поднесут, – Ужели спросят о каждом слове, Замкнув сады на последний суд?
Ужели припомнят, как звали молча, В навершье полдня на слух светясь, И как образумить пытались ночью, Приникнув к стёклам закрытых глаз?
Куда бежать, если трижды спросят, Как скрыться меж стеблями лет, когда И листьями бьются, и их уносит, Белея, тлеющая вода?..
1977
[3]
Двор. Дерево едино и темно – Нерасчленённый хор, в нём каждый лист – как птица. Но зажжены огни – уже пришли за мной, Мне в прошлое пора к ушедшим воротиться.
У вас темно дышать, а я хотел пройтись. Здесь окна вечеров объёмны, словно клети, В них Дерево Добра рассыпалось на птиц, И каждая поёт – одна на целом свете.
Не смели подойти, росли вдали, как дым, Но, подкатив звезду, в ней замерли. – Я еду! Там затихает плач. Там с будущим одним, Как с братом по утрам, о снах ведёшь беседу.
1977
[4] Голос Иакова
И ты во сне бежал – и двинуться не мог, Как загнанный олень, запутавшийся в чаще. Кровавый пот секунд, сочившийся на мох, Был поднесён тебе в твоей горчайшей чаше.
Пригубил ты – и лёг. И в этот самый миг Звучащие тела мелькнули меж стволами – И всё заполнил свет. И он вмещался в них, Но был превыше их, как лик в картинной раме.
И ты забыл про смерть. Под греблю грубых рук, Сияя, голос плыл. Ты вспомнил, как Ревекка С корицей пряною смешала горький лук, Уча Иакова. Тебе открылись вдруг Безумье, нищета и слава человека.
1977
[5]
Я мудреца спросил: – Зачем на свете зло? Он из последних сил, Ступая тяжело,
Развёл костёр. И вдруг Над ним, средь пустоты – Лучистых кисти рук И музыки персты.
Но если бы не дым, Не копоть от костра – Мне был бы луч незрим И радуги игра…
1977
[6]
Я в беспокойстве, но найду покой, Едва лицо твое вблизи увижу, Иль в трёх шагах, иль даже за рекой, Иль пусть во сне, но мне хотелось – ближе…
Я безнадёжен. Но надежда есть – Что смертный слух слова твои уловит, Иль о тебе дойдёт глухая весть, Иль тень её коснётся изголовья.
Я умираю. Но ещё живу – Лишь запахом, почти неуловимым, Твоих волос, упавших на траву, Тянущуюся к нисходящим ивам.
