Дмитрий Сенчаков
Светлые дни и ночи
* * *
Стемнело. Безумствуют полуночные сверчки. За открытым окном то и дело слышны пошаркивания незнакомых ног по фигурной плитке тротуара. Нескромный аромат розовой акации дурманит без хмеля. В комнате горит только сорокаваттный ночник.
Анна, обмотавшись полотенцем, босиком оставляет ванную и присаживается за трюмо. Подпирает голову руками и разглядывает себя в зеркале. Вот пара новых морщинок в уголке глаза, ещё один седой волос в темной рыжине короткой стрижки. Она трогает лёгкий прозрачный пушок на все ещё юной румяной щеке и задумывается. Как давно она впервые заметила, что ею интересуются мужчины. Осознала свои козыри: нетрадиционную красоту, кошачью грацию и неконфликтный характер. Тогда жизнь казалась бесконечной, сцены и кадры сменялись, как в слайд-шоу. Многих она отвергла, иные отказали ей. Были и ручьи слёз, и гротескные ночи любви. Был талант, растраченный на роли второго плана. Она искренне считала, что из-за главрежа, который был ей физически противен.
Так и не сыграна тёзка Каренина. Так и не появился ребёнок. Так и не пришла настоящая любовь. Та, которая сметает всё на своём пути огненным вихрем. Тридцать пять. Времени остаётся в обрез.
Валентин вновь отправился пьянствовать и волочиться за смазливыми юницами. Он уже пятый день не разговаривает с ней. С чего началось? Что-то про гнилой персик и опоздание на прогулочный теплоход. Короче, чепуха. Да и какая разница, когда так уже происходит не первый год? Эта поездка на курорт – настояние бабушки: авось поладите.
Анна невысока и изящна. Она компактна и уютна, из тех, кого хочется сгрести в охапку и усадить на колени. Её маленькая грудь никогда не знала лифа, разве что от купальника. Нежно очерченный овал лица и точёный аристократический носик гармонично дополняют большие, тёмные, с едва уловимым восточным колоритом глаза. Узкие пальчики с молочной кожицей задумчиво оглаживают в меру покруглевший животик, устремляются выше, к большому невостребованному соску, тотчас наливающемуся желанием.
Сбросив оцепенение, Анна тянет ручку чемодана, забившегося в щель между трюмо и тумбочкой с телевизором. Извлекает из него плотно упакованный пакет чёрного целлофана. Настала пора осуществить давнюю дерзкую задумку, для которой в Москве никогда не было ни сил, ни времени.
На кровати разложено короткое платье красного атласа. Греется хозяйский утюг. Анна наносит несколько мазков тонального крема, красит ресницы чёрной тушью со стальным тёмно-синим отливом. Далее в ход идут суриковые тени, алым карандашом подводятся губы. Скинув полотенце, Анна несколько мгновений изучает в зеркале свою кожу, затем наносит тональный крем на шею, плечи и верх груди. Затем нежно раскатывает вдоль своих недлинных ног новые тёмно-телесного оттенка чулки с силиконовыми кружевами. Отглаживается и надевается платье. Распечатывается флакончик новых духов, открывается баночка с цветными контактными линзами. В финале сцены у трюмо Анна расправляет шикарный парик. С ним она приобретает совершенно иной волнующий облик. Разделённые прямым пробором волнистые чёрные волосы, чуть ниже лопаток, игривая чёлка из двух половинок, под которой по-новому играют глаза, тёмно-синие сапфиры вместо привычных карих опалов.
В поисках, не забыто ли что, шарит в косметичке. Из тёмных недр на коврик выпадает мелко сложенный, повидавший виды листочек. Анна задумчиво разворачивает пожелтевшую бумагу и с мягкой улыбкой пробегает первые строки… Как давно это было, задумывается она. Возможно, именно с этих ровных квадратных куплетов и начались её серьёзные отношения с Валентином. Или нет? Впрочем, какая разница – время, словно волны, стёрло грань на песке, перекроило береговую линию… исказило её воспоминания.
Анна критически осматривает себя, незнакомую. Хорошо, зубы здоровы, да нет никаких родинок на лице и на груди (редкие веснушки – не в счёт). Впрочем, родинку можно и добавить.
Окрестим себя Элей, решает обновлённая актриса. Для малознакомых мужчин – Эльвирой.
Ещё несколько минут – на репетицию особого тембра голоса, с хрипотцой. Тоже отголосок какой-то ныне успешно забытой роли. И можно идти.
Напоследок разбросав постель, Анна выходит на улицу. Стараясь не обращать внимания на праздношатающихся мужчин, она устремляется в ресторан. Геворк её не узнает, хотя и пытается пристальнее приглядеться.
– Что за готическая нимфа нарушает рутинный покой нашего тихого провинциального ресторана? – встречает незнакомку Геворк своим неизменным фирменным тоном.
Анна разыгрывает новичка.
– Юноша! Надеюсь, у вас тут вполне пристойно, чтобы я ни о чём не беспокоилась?
– Какой нелепый вопрос!.. А за юношу спасибо! Из ваших уст это прозвучало естественно! Пройдите вон туда. Нет! Впрочем, желаете ли вы, чтобы я вас подсадил к дамам, или напротив – к кавалерам? Или вы предпочитаете побыть наедине?
– Пожалуй, сегодня мне хотелось бы побыть в одиночестве.
– Как скажете, мадемуазель! Вот этот столик будто ждёт вас. Моё почтение!
На танцполе кружатся Валентин и Лера. Анна успокаивается, ибо твёрдо знает, что романа между ними нет и никогда не будет. Она ищет глазами Клима и замечает его у стойки. В тот момент, когда их взгляды встречаются, она лишь в самый последний момент осекается и сдерживает кивок приветствия. Играть – так играть! Кстати, а как? Импровизировать или подобрать из театральной кладовки подходящий персонаж? Эх, надо было раньше задуматься об этом. Теперь уже поздно. Только что чуть не спалилась. Анна заказывает белого вина и горячую закуску «Дары моря». Она замечает, как жадно на неё поглядывают двое мужчин за соседним столиком. На всякий случай актриса достаёт косметичку и убеждается в непогрешимости своей внешности.
Анна с интересом наблюдает, как Валентин прижимает к себе Леру. Потом они останавливаются и о чём-то говорят. Судя по спокойному выражению лица Леры, Валентин от неё ничего не получит. Стало быть, вскоре он опять примется за охоту. Интересно, кто ещё из присутствующих имеет шансы? Блондинка в противоположной части залы – та, что одиноко ковыряет ложкой мороженое. Пара симпатичных, но явно незрелых тинэйджерок. Ну и, конечно, Карина. Обычно она редко спускается со сцены, но сейчас оркестр отдыхает и звучит магнитофон, а Карину угощает коктейлем бородатый клавишник. Тот самый, дома у которого остановились Лера и Клим.
Анне никак не удаётся перехватить взгляд Валентина. Не может быть, чтобы с его способностями он до сих пор её не заметил. Выходит, следит исподтишка. Что ж, будем вести себя естественно. То есть, естественно скучая. Тем временем у неё заканчивается вино, и на соседнем стуле тут же оказывается один из соседей. Он предлагает восполнить бокалы за его счёт и выпить за знакомство и за её здоровье. Несётся приятная чепуха, Анна благосклонно отвечает улыбкой. Уютная болтовня раскрепощает Анну. Теперь она чётко сечёт, с каким интересом наблюдает за ней Валентин. Понимая, что опоздал, тот заказывает у бармена пару мартини и подсаживается к блондинке с мороженым.
Соседа Анны несёт. Поначалу она почти не слушала его, но поневоле начинает следить за нитью рассказа.
– …после этой ужасной пьянки стоим, ловим такси. А рядом, в скверике, гуляет с собакой какая-то девочка лет пятнадцати. Собака у неё здоровая, что-то типа кавказца. Ну так вот! Останавливаем мотор, договаривается. Глядим, Альберта нет. А он, оказывается, уже с девчонкой той познакомился, вцепился в ошейник её собаки. Девочка вся такая видная, не боится его ничуть. Впрочем, а что ей бояться его, очкарика? Тем более что и собака при ней солидная. Телохранитель! Разговаривают там о чём-то. Вы, мол, езжайте, а мы тут погуляем. Ну, мы Альбертика с двух сторон под ручки берём, отскабливаем от обалдевшей собаки, извиняемся перед индифферентной девчонкой, запихиваем в машину…
На некоторое время Анна почти забывает о том, для чего сюда пришла. Спохватившись, кидает взгляд на давешний столик с блондинкой, но тот уже пуст.
«Вот ведь дурочка, явилась соблазнять собственного мужа и флиртую с первым же мужчиной, которому приглянулась. Пора уже придумывать, как смываться из-под этой пристальной опеки».
Впрочем, Валентин обнаруживается в самом конце стойки, в тени колонны. Выходит, с блондинкой у него не сложилось. Теперь он, не торопясь, покуривает и смотрит на неё, не отрываясь и, возможно, даже не мигая. Анна пытается представить, какая дерзкая встреча предстоит ей с его уязвлённым эго и неудовлетворённым либидо. Её передёргивает от предощущения энергии взрыва. Чтобы как-то опередить события, Анна предлагает своему собеседнику подняться на эстраду и потанцевать. Тот подхватывает идею с воодушевлением. Они проходят мимо лоснящегося Геворка, который таинственно подмигивает Анне.
«Уж не узнал ли?» – проносится в её преображённой головке.
Звучит довольно шустрая музыка, и Анне приходится всерьёз задуматься о том, чтобы в пластике не выдать себя излюбленными движениями. Валентин сидит на высоком табурете – он тут, он рядом. Ей даже кажется, что она ощущает дуновение от его перевозбуждённого выдоха. Анна осознаёт, что состояние взаимной охоты крайне взволновало её. Возбуждение начинает проявляться и в танце. Короткое атласное платье ритмично колышется вокруг бёдер, предъявляет свету рампы незащищённую полоску ног над чулками.
Ресторан уже почти пуст. Диджей Ромео объявляет последний танец. Естественно, медленный. Валентин исполняет молниеносное профессиональное движение, и Анна оказывается приглашенной им, а не случайным ухажёром. Последний страшно расстроен, но драться, судя по всему, не намерен, а вообще кто их, эту кавказскую интеллигенцию, знает, что у них на уме? Валентину же высший балл – десятка! Заслужил.
Первая минута – только наполненные новизной тактильные ощущения, а ещё этот взгляд. До боли знакомые глаза, но настолько ярко их выражение! Неожиданно выясняется, что не только она – незнакомая женщина, но и он, её муж – незнакомый мужчина. Она таким его никогда не знавала. Новизна впечатлений захватывает молодую женщину. У удивлённой Анны замирает дыхание, подкатывает комок свежей, неизведанной ранее разновидности возбуждения.
– Меня зовут Валентин, – полушепотом произносит галантный кавалер. – Попытаюсь угадать ваше имя! Виктория? Нет, вряд ли. Маргарита? Почти, но… Изабелла! Нет, это слишком книжно. Для меня вы будете Клариссой. Вам очень идёт это имя! Я давно мечтал о вас. Более того – я вас знаю…
Анну кидает в жар.
– Вы – мой ангел-попутчик! Вы всегда со мной, там… в ассоциативном соусе. Я знаю, что вы именно такая! Сколько раз мы были вместе в тех мирах и… ни разу – здесь!
– Меня зовут Эля.
– Не говорите больше ничего! В жизни вы – Эля, в моей паранойе – Кларисса, не это ли настоящая гармония?
– Неубедительно.
Теперь, при повторном знакомстве, Анна может позволить себе подерзить – в отместку за тот дурман, что окутывал её в их первые встречи.
– Мне больше нравится моё имя. Я – Эльвира, и пока ещё не было повода перестать этим гордиться.
Валентин беспечно пропускает её прямую речь мимо ушей. Он заворожённо всматривается в яркие синие глаза, выжидает паузу и тихо наговаривает стихотворение:
Тебя ищу я. Где ты? Как ты?
Я обошёл уже весь свет:
Моря и горы; башни, шахты;
Селенья. А тебя всё нет!
Тебя ищу я сердцем, телом.
Горит души моей маяк.
Графиня в красном, леди в белом…
Стоп! Дальше не могу я так!
Откликнись иль оставь мне метку.
Узнаю след твоей руки:
Слегка надломленную ветку,
Губной помадою мазки.
Нелепо долго не встречаться,
У нас так много общих дел.
Мы были рождены для счастья
На этот свет, что солнцем бел.
Я твёрдо знаю: на планете
Сейчас мы дышим на одной.
Расстались мы в астральном свете,
Сверкнули яркою искрой.
Мы вышли вновь из колыбели,
Учились жить, творить, страдать.
Пришла пора для новой цели:
Жена и муж, отец и мать.
Мы в тонком мире были светом
И будем светом в нём потом.
Но плоти – тоже самоцветы!
Найдись же! Мой пустует дом.
– Так уж и пустует? – усмехается Анна.
– Это эзотерика, – ничуть не смутившись, терпеливо объясняет Валентин. – Ведь мы встречаемся только с теми, с кем уже были знакомы в предыдущих жизнях.
Анна на секунду задумывается о том, что в эту теорию не укладывается самая первая жизнь и самые первые знакомства, но вслух ничего не говорит.
– Ваш образ наполнен электричеством. Этот профиль! – Валентин нежно берет Анну за подбородок и поворачивает её голову против света софитов. – Эти слепящие волосы. Эти глаза, ясная синева которых никак не укладывается в моей голове. Девушка! Ответьте, вы – реальность или моё хмельное наваждение? Эти клетки плоти, которых я касаюсь, они живые? Или мрак искушает меня ослепительным видением? Что со мной? Это грёзы тонкого мира или креза мира материального? Где я? На каком перепутье повстречал вас? Как попал сюда? Что я должен делать, чтобы сон никогда не кончался? Эля, вы – совершенны!
– Спасибо за комплимент!
– Нет!
– Нет?
– Вы обижаете меня. Это не комплимент!
– Не-ет?
– Конечно, нет! Это постулат! Как истинен сам свет, что вырывается из ваших глаз. Как истинна сама энергия, что питает ваши члены. Как истинна сама мысль, что оживляет ваши черты лица. Спасибо за блестящий танец. Вы позволите угостить вас каким-нибудь божественным напитком?
– Вас не разочарует, если я закажу кофе?
– Ничуть.
Усталый бармен понуро роет раскалённый песок двумя турками. Прежних соседей Анны уже не видно. Невдалеке лоснится в отблесках точечных галогенок лысина Геворка, отдающего последние указания официантам. Генриетта Пална дремлет в своём кресле. Заведение плавно закрывается.
– Можно обратиться к вам с одной маленькой просьбой? – начинает Валентин, пригубив горячий кофе по-турецки. – Пообещайте, что исполните!
– Вы ставите меня в неловкое положение. Ведь я не могу пообещать то, не знаю что.
– Она слишком незамысловата, выполнить её не составит труда.
– Ну, тогда я попробую не разочаровать вас.
– Не покидайте меня сразу. Вот теперь… вслед за чашечкой кофе. Вы обречёте меня на бессонную ночь.
– Вы будете писать стихи? – проговаривается Анна.
– Как вы догадались?
– Ну… вы так складно говорите. В вас столько неподдельного романтизма. Да и вообще вы не такой, как все.
– Как все?.. Это давно стало неинтересно. Вы знаете, Эля, если я не буду оставаться самим собой, таким, каким меня создал Бог, я… сопьюсь. Или вскрою себе вены. Хотя, нет, это вряд ли. Это для красного словца. Порисоваться. Но мне незачем врать вам. Вы не представляете, как это совершенно невозможно – быть таким, как все. Знаете, я ведь даже не представляю, как они – ну, эти все – там живут, чем занимаются? И ради чего? Почему у них так, а не эдак, зачем тó вместо сего. Отчего так? Может быть, вы подскажете?
– Я так мало вас знаю, – осторожно начинает Анна, – мне пока совсем нечего вам ответить.
– В ваших словах скрыт намёк на то, что вы не против узнать меня получше. Значит, разрешаете мне, как минимум, проводить вас.
– Это подразумевалось и без слов. Куда я одна пойду так поздно?
– Действительно. Извините за бестактность, я вас ещё очень стесняюсь.
– Не заметила. Но, если это и так, то почему?
– Вы – совершенны, я же – ничтожен. Вам не понять этого.
– Пожалуйста, не говорите больше мрачных вещей!
– Простите. Постараюсь.
– Идёмте! Действительно уже поздно.
– Да, конечно. Счастли́во, старина Геворк!
Геворк поднимает в ответ ладонь, которая лоснится не менее самого Геворка. Когда Анна проходит мимо него, он вновь ей подмигивает.
«Неужто и вправду догадался? Он – единственный проницательный человек в этом логове самовлюблённых нарциссов».
Южная ночь нетерпеливо принимает парочку в терпкие объятия. Городок вымер, и безраздельно властвует тишина, наполненная лишь пульсом неутомимых сверчков и цикад. Море застыло, превратившись в ежевичное желе. Хрустальная лунная дорожка убегает вдаль. Ни облачка. Звёзды не видны лишь там, где их засвечивает почти полная луна, да ещё там, где их загораживают силуэты гор. Лёгкие шаги будто царапают асфальт, отзываясь в нём легким поскрипыванием занесённого ветром пляжного песка. Набережную минуют молча.
– Вы курите? – интересуется Валентин. – Нет? Тогда позволите мне закурить?
Анна отрешённо кивает, а сама прислушивается к своему странному состоянию, умиротворённому и упоительному, несмотря на погружение в роль. Её персонаж – женщина, которой она сама хотела быть сейчас. Как это далеко от того, что принято считать актёрским профессионализмом. И вместе с тем насколько это ближе к жизни!
Валентин охватывает её талию, и тут впервые у него промелькнуло странное ощущение, что подобное с ним уже происходило. Что он уже держал эту талию, видел это прекрасное лицо, слышал этот голос. Что-то непостижимо родное, до слёз свое, естественное содержалось в невинной прогулке с этой чарующей женщиной. Это, наверное, и есть настоящая любовь? Когда с первой же минуты ты испытываешь такой фантастический комфорт, что, казалось бы, всю жизнь только и делал, что пребывал в нём.
– Эля, вы верите в любовь с первого взгляда?
– Конечно!
– А я считаю, что если любовь и бывает, то именно с первого взгляда, а не с какого-нибудь там тринадцатого. Я верю в судьбу. Последнее время я только и занимаюсь тем, что создаю магическое поле, которое могло бы притянуть ту самую, единственную женщину, перед которой я упал бы на колени.
– И вы считаете, что наша встреча не случайна? – хитрит Анна-Эля.
– Ещё бы! Мне невероятно трудно сейчас не терять головы…
– А вы не стесняйтесь – теряйте. Я хочу узнать вас настоящего.
– Вы действительно хотите знать, какой я мерзкий на самом деле?
– Почему бы и нет? Ведь в мерзость я не верю. И, в конце концов, не менее заинтригована вами, чем вы мной!
– Вы льёте бальзам, Эля.
– Не обольщайтесь, я только сказала, что заинтригована. На самом деле, мужчинам очень непросто мне понравиться.
– Вы опытны с мужчинами? Впрочем, такая женщина вряд ли лишена мужского внимания.
– Но вы, судя по всему, не менее опытны с женщинами. Так что дерзайте!
Валентин выразительно смотрит на чёткий профиль, обрамленный чёрными, как антрацит, волосами, бросает недокуренную сигарету и теснее прижимает к себе Анну.
– Почему уснули чайки? – начинает он, жестикулируя свободной рукой. – Представьте: вот эта сизая полоска зари, оживающее море, меркнущие звёзды… Это не просто заря, это – старт новой истории. Я возьму вас за руку… вот так, и мы пойдём вон к тем холмам, из-за которых появится солнце, окунёмся с головой в его малиновую предутреннюю свежесть. Вы любите купаться в такой час?
– Вообще, это чарующе. Но сейчас я не готова.
– Что ж, не будем об этом…
– Скоро рассвет, а мы ещё не спали. Поторопимся?
– Вы позволите остаться с вами?
– Что за вопрос? Конечно, нет! Ведь вы ещё не посвятили мне ни одного стихотворения.
– Вы коварны!
– Что вы! Просто я, как и всякая женщина, мечтаю получать комплименты высшей пробы. Кстати, а мы уже пришли.
Анна замирает у обшарпанной трёхэтажки, в которой накануне разведала проходной подъезд. «Только бы его не запирали на ночь!» – про себя взмолилась она.
– Только один поцелуй… – шепчет Валентин.
– Извольте, но только один.
– Но долгий…
Где-то сверху скрипит балконная дверь. Анна отстраняется.
– Эля, где мы встретимся вновь?
– Завтра в двадцать три двадцать три у пирса.
– Почему так поздно. Может, сходим вместе искупаться?
– Да что вы, я теперь проснусь не ранее семи вечера.
– В таком случае, я не прощаюсь!
– Я тоже!
Каблучки уносят Анну вглубь гулкого парадного. Слава Богу, дверь во двор не заперта. Она опрометью пересекает чахлый дворик и через арку пятиэтажки выбегает на параллельную улицу. Её дом – на противоположной стороне. Расчёт, похоже, верен – Валентин не интересуется тёмными подворотнями и теперь, погружённый в свои романтические бредни, не торопясь, обходит целый квартал. Анна в темноте шарит ключом скважину на входной двери, скидывает туфли и тихо, чтобы не разбудить хозяйку, скользит по паркету в свою комнату. Молниеносно раздевшись и стерев макияж носовым платком, увлажнённым степлившейся минералкой, Анна тщательно складывает реквизит обратно в черный целлофановый пакет и прячет в чемодан. Напоследок придирчиво оглядывает себя в зеркало, пшикается привычным дезодорантом и ныряет под махровую простыню.
Валентин появляется не ранее, чем через четверть часа. Интуиция не подвела Анну – он отнюдь не торопился обогнуть этот квартал, а просто курил и брёл, убивая время своего одиночества. Он долго льёт воду в ванной, зачем-то шуршит газетами, курит, потом звенит пряжка его ремня, и вот, наконец, он сам оказывается рядом. Анна ощущает на затылке его дыхание, затем, уже сквозь сон, неожиданный поцелуй на своей щеке. Валентин ещё долго лежит на спине, закинув руки за голову. И только когда последние тени растворяются и занавески наливаются красками, его одолевает расслабляющая дрёма.
Дом тем временем медленно оживает. Принимается поскрипывать паркетная доска, поют трубы, лестничную клетку наполняют звонкие голоса. Сотрудники курортной индустрии встречают утро нового рабочего дня.
