Дмитрий Раевский
История Наврунга
АРИАВАРТА
Виман Гьянга нес четырех человек на север к величественным Гималаям. В последний момент святой Гьянг взял с собой помощника – Амедея. Это был юноша около двадцати лет с черными прямыми волосами, прямым носом и обворожительной улыбкой. Он был высок и строен, с еще юношеской худобой и бледной кожей; весь облик его был так непохож на внешность местных жителей – коренастых молчунов с коричневой, почти черной кожей. Амедей улыбался во весь рот и радовался предстоящим испытаниям, как ребенок новой игрушке. Он или не до конца понимал опасность предстоящего приключения, или участвовал уже не в первый раз в подобных походах и был полностью уверен в успешном исходе; впрочем, это было не столь важно.
Виман Гьянга подлетел к высокой, одиноко стоящей скале, с которой была видна деревня Маниса, и завис около вершины. Тут же Амедей с ловкостью кошки прыгнул на скалу и в мгновение ока закрепил на ней довольно большой, около локтя высотой, кристалл, похожий на горный хрусталь. Проделав эту сложную операцию за несколько мгновений, он одним прыжком вернулся на корабль, – и вот уже виман мчался к новой скале.
За короткое время было установлено шесть подобных кристаллов – примерно на равном удалении друг от друга. По словам Амедея, эти кристаллы сигнализировали наличие черной магии в круге между шестью кристаллами, на каком бы расстоянии от них ни проявлялось ее действие. Они загорались красным цветом, и ярче сиял тот кристалл, к которому было ближе действие черной магии.
Когда были сделаны необходимые приготовления, Гьянг обратился к Манису и второму проводнику с вопросом, где лучше всего укрыться от глаз атлантов так, чтобы хорошо обозревать долину, в которой находилась эта деревня. После короткого диалога была выбрана небольшая пещера чуть больше вимана, из которой открывался великолепный вид, а долина лежала как на ладони. В ней все и расположились.
Несколько минут спустя вечер перешел в ночь, и дальний кристалл, находящийся на западе, вспыхнул красным. Тут же вслед за ним с меньшей интенсивностью вспыхнули и те, что находились по обе стороны от него. Так шаммары оказались в круге кристаллов, и битва стала неизбежной.
БИТВА ВОЛШЕБНИКОВ
Од – свет сияющий, который используют маги в соответствии с развитостью своей воли, подразделяется на две составные части: Об – свет губительный, и Аур – свет созидательный. Одни и те же магические приемы и чудеса совершаются с помощью того или другого. И не маг выбирает, чем ему воспользоваться, а Об или Аур сами привлекаются к нему, в соответствии с качествами волшебника.
Если до того, как маг развил свою волю, душа его не избавилась от эгоистических черт, то Об сам притягивается к его деяниям, наполняя их силой. Если же душа мага чиста, как слеза ребенка, то именуется он «малым дитем», и Чистый Аур струится по его позвоночнику, облекая все его деяния искрящейся мощью, неся созидание и Свет Истины. Кристаллы горного хрусталя, насыщенные Ауром и мыслями о противодействии Обу, реагируют на присутствие Оба, загораясь красным светом. Так устроена природа камней: будучи соединенным с Силой, камень меняет свои свойства и приобретает те, что дает ему маг. Вот и сейчас, в кромешной темноте, камни, стоящие на скалах над долиной, сверкали в ночи красными огоньками, сигнализируя о присутствии недюжинной силы Оба в этих местах.
Через несколько секунд после того как виман шаммаров пролетел над кристаллами Аура, началось нападение на деревню. Атланты, наполненные невидимой мощью, находясь в глубочайшем трансе, высыпали из вимана как горох и тут же стали крушить дома селян. Однако деревня опять была пуста, и это привело пиратов в ярость.
За считанные минуты поселение было разрушено в щепки и от стен домов остались лишь небольшие остовы. Вся земля была покрыта руинами и обломками крыш, будто ураган промчался и в мгновенье ока стер деревню с лица земли.
– Их здесь нет! – прокричал первый помощник.
Виман опустился очень низко к земле, и все атланты мгновенно запрыгнули в него, – воздействие транса давало им нечеловеческую силу и выносливость; и без того сильные, шаммары в таком состоянии были в десять раз мощнее, чем обычно.
Корабль взмыл в небо, но тут Крокс увидел где-то внизу огоньки. Он показал туда пальцем, и виман буквально спикировал на одинокий хутор, в котором жила семья Азера. Его предупреждали о возможном нападении и Указе Гьянга, но упрямый старик всегда все делал наперекор и потому не спрятался как жители всех окрестных деревень.
В эту роковую ночь он лег спать после трудового дня с чувством полной удовлетворенности, в душе посмеиваясь над пугливостью селян. Старик не верил в близость шаммаров и думал, что крыши в деревне снес порыв ветра, чем жестоко поплатился за свою самонадеянность. Несколько шаммаров сгребли в охапку всю его семью, – и вот у же на нижней открытой палубе вимана пиратов в свете факелов Крокс с неприкрытой яростью на лице тряс Азера как куклу (атлант был выше человека в два раза), требуя сказать, куда сбежали эти трусливые крысы, эти недоношенные крестьяне с их предводителем? «Найду – душу вытрясу, – кричал Крокс, – наизнанку выверну, не найду – буду упражняться на тебе, безмозглая ты скотина, пока не вспомнишь, где мне их искать!»
Азер был так напуган, что тут же наделал в штаны и стал дико, как осел, икать, вытаращив глаза, и так и не смог сообщить Кроксу ничего определенного. Семейство Азера, старуха и две престарелые дочери со своими мужьями и кучкой детей, находилось в шоке не столько от неожиданности, сколько от прикосновений шаммаров: когда атлант в трансе, то все, до кого он дотрагивается, впадают в оцепенение на несколько часов, и чем слабее организм человека, тем сильнее он реагирует на касания шаммара. Азер был в шоке, но в сознании, члены его семьи – без сознания, и это было удачей для них – их пока не пытали.
* * *
В это время Святой Гьянг, сосредоточившись на внутреннем зрении, глазом Данг-ма прозревал в то, что происходило на хуторе Азера, а затем и на вимане. Времени оставалось очень мало: Азер знал, где убежище, и как только шаммары выведают это у него (а они это сделают, как только закончится приступ ярости и бешенства у Крокса), через пять минут они уже будут там, а все жители этой деревни тут же станут рабами. И не только этой, но вообще все, кто поместится на вимане, – а это несколько деревень. Гьянг обратился к Когану. Ответ был: «Уже». Это означало только одно: Коган знал, что происходит, и помощь уже в пути. Оставалось только ждать.
* * *
Приступ ярости Крокса быстро закончился, и первый помощник тут же погрузил Азера в гипнотический сон, собираясь задать вопросы, на которые Азер однозначно и полно ответит: расскажет все – до мелочей.
Однако тут стало происходить нечто невообразимое. Волна ужаса накатила на атлантов. Они – все до одного – стали вдруг кататься по полу, держась за головы и буквально воя от приступа нестерпимой боли. Ужас гнал их прочь из вимана. Ужас и боль настигли их столь внезапно, что они еще и помыслить не успели о защитных чарах, как виман, управляемый вторым помощником, ринулся к земле и, чуть не ударившись о скалы, замер у самой поверхности. Тут же шаммары выскочили на камни и принялись забиваться в щели в скалах. Последним выскочил первый помощник с Азером на руках. Он приказал кому-то из пиратов забрать остальных, но тот его не послушал. Он приказал кому-то еще, – и вот уже двух дочерей Азера с мужьями волокли по камням, в спешке забыв детей.
Крокс указывал дорогу к спасению: узкая щель между камнями была входом не то в небольшую пещеру, не то в каменный свод. Там, среди камней, держась за руки, шаммары смогли унять приступ ужаса и боли. С криком «А-МИ-ТА!», обращенным к Огню, они образовали фигуру наподобие пентаграммы. Ужас стал отступать, разбиваясь о стену единства силы шаммаров. И только второго помощника, Наврунга, не было среди них. Как раз в этот момент он карабкался выше в горы, стараясь уйти как можно дальше от своих соплеменников. Наврунг ясно понимал, что минуты их жизни уже сочтены, и не собирался быть одним из холодных трупов, – он собирался жить.
– Что там происходит? – Минасу не терпелось узнать, что задумали шаммары и отчего все эти завывания.
Амедей тихо ответил:
– Лотосоподобная Жена в Теле Славы нагнала страх и ужас на шаммаров. Они бежали из вимана и укрылись под каменным сводом, теперь они строят магический круг и набирают силу. Мой Учитель старается не допустить этого.
Гьянг был погружен в глубокий транс. Единственная сила, которая могла сейчас противостоять шамарам, – это лучистое А-Естество, к которому его приобщил Коган незадолго до ухода в Ариаварту.
Вызвать эту мощнейшую силу очень непросто. Не каждый из Сынов Света способен на это. Но Гьянг мог, он делал это всего два раза под руководством Когана в условиях Белого Острова, – в спокойствии и тиши, при соблюдении всех необходимых условий, готовясь к этому действу несколько дней. Здесь же, на вимане, когда он знал, что жизнь заложников в опасности, использовать эту древнюю мощнейшую силу на расстоянии нескольких лиг и так избирательно, чтобы люди остались целы, было подобно проведению операции на мозге тонким скальпелем в условиях девятибалльного шторма в Атлантике, да еще не на вимане, а на деревянном судне с парусом, когда волны выше небес, а ветер в клочья рвет паруса и одежду.
А-Естество – это Сила предвечной, предсуществующей Чистоты, в которой рождаются небесные тела и в которой огненные Владыки намечают на прообразе планет и светил огненные знаки будущих форм существования этих планет. Эта чистая Сила наполнила сейчас сознание Гьянга, чтобы лишить шаммаров Огня, который они вызвали ритмом. И вот уже сила А-Естества рвет Об на куски, как ураганный ветер рвет паруса рыбачьих лодок. Ошметки силы шаммаров еще трепещут в воздухе, но это лишь видимость, – единого щита уже нет. Чтобы сохранить жизнь заложникам их пришлось «закаменеть». Шаммары продолжают бить ритм и выкрикивать призывы Огню. Амедей следит внутренним взором за сценой битвы Сил и ждет момента, когда тела заложников станут тверже гранита, а сознание шаммаров под напором А-Естества потеряет волю ритма единства. Как только эти моменты совпадут, он должен дать сигнал.
Гьянг, пребывая в Духе (а иначе невозможно вызвать А-Естество), не мог касаться земных аур и потому читал то, что происходило в пещере, через призму ауры своего ученика Амедея, напряженной Огнем Пространства. Амедей был глазами Гьянга. Сам же Гьянг в этот момент был напряженной спиралью, готовой взорвать пещеру в мгновенье ока, когда совпадут условия. И вот они совпали, сознание Амедея сработало как спусковой механизм, и сила Гьянга сокрушила скалы над головами атлантов.
Пещера перестала существовать. Сила удара была такова, что содрогнулись все горы вокруг. Как только гул закончился, Амедей пронзил своим сознанием толщу камней, выяснил состояние заложников и атлантов и с торжествующим видом коснулся руки Учителя: «Все сделано, как вы задумали, Учитель!».
Гьянг же с великим трудом выходил из транса. Присутствие деревенских мальчишек на его вимане вносило свои разнородные эманации, лишая атмосферу предвечной Чистоты. Но ни слова не сказал им Гьянг, ведь иногда надо чем-то жертвовать, – Сыны Света привыкли жертвовать своим удобством, не чужим.
Придя в себя, Гьянг взглядом указал Амедею на штурвал, и ученик, приняв управление виманом, помчал его к поверженной скале. Теперь надо было разобрать завалы, отделить заложников от шаммаров и подумать, что делать с телами погибших атлантов.
В это время беглец Наврунг карабкался изо всех сил, ища защиты у гор и надеясь дожить до утра. Он был уверен, что его соплеменники уже мертвы.
НОВЫЙ ХОЗЯИН ТОЯ
Ракшас Ялонг был потомственным колдуном. Его дом находился в престижном районе Города Золотых Врат. В нем родился он, его отец, дед, прадед, и вообще, множество поколений Биев.
Ялонг Бий был не беден и помогал лишь тем шаммарам, с кем его связывали либо давняя дружба, либо деловые отношения. Шаммары (воины и политики) всегда нуждались в советах профессионального Ракшаса. Ни одно дело не обходилось без предварительного похода к нему. Знатность рода и богатство Ракшаса соответствовали тому месту, которое он занимал в иерархии города.
Ракшасы – это и Учителя, и фармацевты, и лекари, и заклинатели, и провидцы, и политики, и ученые, и промышленники. Очень часто важные политические и военные решения принимались не главами страны или города, а несколькими Ракшасами в частной беседе между собой. Люди побаивались и уважали их, и не было такого повода, который бы заставил кого-то выступить против одного из этих таинственных, могущественнейших столпов общества. На Ракшасах держался мир. Их советы и даже приказы направляли ход мировых событий. Приверженцы Левого Пути, они ненавидели Сынов Света и потому плясали под их дудку, сражаясь и погибая с практически непобедимыми Владыками Белого Острова. Ракшасы считали, что арии должны быть уничтожены как нация, и все шаммары любыми способами пытались навредить этой столь непохожей на них самих как физически, так и умственно расе.
Атланты были прирожденными магами. И Ракшасы, и шаммары, и торговцы – все, так или иначе, при принятии решений пользовались не столько аналитическими способностями ума, сколько древней магией и ясновидением. Средний атлант был очень недалеким, и, несмотря на древние Знания и умение управлять народами и стихиями, был гораздо глупее, чем средний арий. Арийцы – люди в два раза меньше ростом и в десять раз тоньше умом – были ненавистны атлантам еще и потому, что почти все Сыны Света были выходцами именно из ариев, а не из атлантов.
Ялонг Бий был одним из самых могущественнейших и уважаемых магов Посейдониса, да и всей обширной островной империи Атлантиды, владевшей почти всеми островами Земли. Три другие цивилизации – арии, египтяне и толтеки – были выходцами из атлантов. Когда-то могущественные светлые маги, они селились на новых поднимающихся землях, смешивались с местными народами, – так и рождались новые ветви новой расы, неатлантической. Все три цивилизации были приверженцами Правого Пути, и атланты, так или иначе, воевали с ними, досаждая похищением людей и разорением деревень в разных частях света. Изредка случались и крупные сражения, и неизменно атланты проигрывали в них, потому что на стороне египтян, ариев и толтеков выступали Сыны Света. Так было всегда, и, зная эту закономерность, практичные Ракшасы старались не вызывать на себя гнев более могущественных, чем они сами, соседей, но досаждали им по мере сил, потому что того сильно желали.
Шаммар Крокс был одним из таких вечно досаждающих ариям и египтянам пиратом и потому пользовался у Ялонга Бия особым вниманием. Он помогал Кроксу либо бесплатно, либо за символическую плату, коей был в этот раз худенький, микроскопических размеров арийский мальчуган, почти ничего не стоивший на рынке рабов. Но не за это вознаграждение Ялонг помогал Кроксу. Крокс в качестве платы помогал Ялонгу портить жизнь ариям, эта договоренность когда-то свела их и впоследствии питала их отношения.
Утром следующего дня Ялонг пришел в себя от сильнейшего шока, вызванного защитным амулетом Гьянга. Первым делом Ялонг подошел к магическому псу и узнал страшную, пугающую правду: весь отряд, за исключением Наврунга, мертв. Судьба Наврунга неизвестна даже этому всезнающему существу. Дело было плохо. То, что судьба кого-то неизвестна псу, означало лишь одно: Сыны Света приложили к этому руку, их магия всегда была сильнее магии Ракшасов. Гибель Крокса взбесила Ялонга. Эта гибель самого опытного, бесстрашного воина, прожженного пирата означала только одно, – земли ариев охраняются так хорошо, что нападать на них теперь равносильно самоубийству.
Древняя, как сама Атлантида, ненависть к Сынам Света кипела в крови каждого Ракшаса. Представители Левой Стези (черной магии) ненавидели Сынов Света, как лед ненавидит огонь. И как бы ни были могущественны атланты в дни своего расцвета, когда огромный материк Атлантида занимал половину земного шара, Сыны Света на своем Острове и тогда были могущественнее и умнее их. Ныне, когда от былого могущества осталась лишь горстка островов и кучка магов, стало очевидно: Ракшасы и атланты – это преходящее, Сыны Света – это вечное и неизбежное. И это обстоятельство злило больше всего. Ревность, злость и ненависть – вот что было в душе Ракшаса в то утро.
ИСТОРИЯ НАВРУНГА
Не было такого способа в арсенале атлантов, чтобы укрыться от всевидящего глаза Сынов Света. Наврунг знал это и потому понимал, что сбежать ему не удастся. То, что он избежал участи отряда Крокса, уже было удачей; а раз так, далеко бежать смысла не было. Наврунг не был колдуном, он не совершал страшных преступлений, у него не было ненависти к Сынам Света, как у многих из шаммаров.
Родившись в бедной семье, он с трудом получил образование и совсем недавно стал вторым пилотом на вимане Крокса. Но всего того, что он знал о Сынах Света, было достаточно, для того чтобы понять: спасаться бегством не имело смысла. А потому, выбрав ровный участок, защищенный от ветра, он сел на камни недалеко от вершины скальных гор, примерно на тысячу локтей выше того места, где нашли свою погибель шаммары, и застыл. Он не думал ни о чем. Не молил, не призывал, а старался мужественно принять решение Сына Света, – умереть с достоинством или жить, но тоже с достоинством. В этом спокойном ожидании и застал его Амедей.
Черный, без огней, и потому незаметный, виман завис перед площадкой, на которой сидел Наврунг в ожидании своей участи. Но двигатель вимана издавал хотя и незаметный, но слышимый гул, так хорошо знакомый второму пилоту этого корабля. Наврунг открыл глаза. Амедей глядел на него, пытаясь проникнуть сквозь внешнюю невозмутимость пилота и понять, чем сейчас заняты мысли этого оставшегося в живых великана. Но поверхность ауры шаммара была пуста, как девственная пустыня, и невозмутима, как море в полный штиль. Что скрывается за этой невозмутимостью и спокойствием – Амедей не знал. Это не то чтобы пугало его – просто хотелось определенности и ясности.
Сосредоточившись, Амедей, в первую очередь, парализовал шаммара сильным волевым приказом. Внешне ничего не изменилось, но цвета ауры поблекли, и стало ясно, что враг не сможет пошевелиться, даже если очень захочет; а захочет он вряд ли – его воля так же парализована, как и его тело.
Амедей высадился на скалу и подошел близко к врагу, пристально разглядывая его в темноте. Видно было плохо, но использовать магию там, где можно применить огонь, было неблагоразумно, тем более что силы не бесконечны, и последний приказ воли почти не оставил их у Амедея. Факел осветил спокойное, но бледное лицо атланта. Не было видно амулетов, отсутствовали плащ, шлем боевая амуниция. Атлант был в легкой тоге, скрывающей наполовину его грудь и спину и опускающейся до колен. Никакого оружия при нем не было. Амедей вдруг стал понимать, что этот атлант ждал их. Но не для того, чтобы сражаться, а чтобы принять свою участь – мужественно и спокойно. Дрожь пробежала по спине Амедея. Одно дело – убивать врага в сражении, видеть его глаза, сталкиваться смерчами взвинченной воли и побеждать в неимоверном напряжении сил, но совсем другое дело – убить практически спящего человека, просто потому, что так надо. Кому надо? Зачем? И надо ли вообще? Незаметно подошел Гьянг и положил руку на плечо Амедея:
– Этот благородный воин ждал нас.
– Учитель, нам надо его убить, ведь он – наш враг, он хотел уничтожить этих людей и их мир…
– Никто не обязывал нас убивать врагов для освобождения и защиты, и если можно обойтись без смерти, то лучше сделать так.
– Но ведь он – враг и, не задумываясь, убил бы нас!
– Ты ничего о нем не знаешь, и к тому же ты – не он, а потому его методы не могут быть твоими.
Амедею стало стыдно, рука Учителя укоризненно жгла плечо.
«Да, мы же не просто воины, но воины Света, наши методы – это сострадание к поверженному противнику, а не ритуальная казнь», – думал он.
Жизнь Наврунга осталась его жизнью, но судьба его была теперь в руках Гьянга – того, кто его спас.
АРИАВАРТА, ДОМ ГЬЯНГА
Утром следующего дня плененный Гьянгом шаммар Наврунг проснулся в удивительном красоты саду. Тенистые деревья раскинули свои широкие кроны, создавая идеальный навес от палящего дневного солнца. В их кронах гнездились птицы, поющие по утрам; осыпающиеся белые лепестки цветов наполняли картину тихой гармонией, какую редко встретишь на земле. Первая мысль Наврунга было такова: умер и родился в прекрасных садах, где его встретят предки. Но в углу сада он увидел свой черный виман и понял, что так просто он не отделается. Как только эта мысль пришла ему в голову, из дома, находящегося за его спиной, вышел высокий худой юноша с черными длинными прямыми волосами, и, обойдя сидящего на траве шаммара, встал в десяти локтях от него. Скрестив руки на груди и глядя шаммару прямо в глаза, юноша с откровенно-любопытным видом молча рассматривал лицо шаммара, как бы пытаясь найти в нем знакомые черты или что-то, что могло бы ответить на какие-то его вопросы. Исполненный достоинства, великан сидел с прямой спиной, гордо держа голову и глядя в одну точку перед собой. Поток мыслей безмятежно гнал волны отдельных фраз в его голове: «Если я жив, значит, убивать меня не собираются. А раз так, то это – благородные люди, и они не причинят мне зла… Достойные противники, они не враги мне… И я не враг им… И никогда не был врагом».
Спокойная безмятежность мыслей атланта удивляла Амедея. Этот человек был на краю гибели, но он не был трусом. Попав в плен, он держался с таким достоинством, как если бы был послом на переговорах. В нем не было желания торговаться за свою жизнь, но не было и покорности. Удивительное сочетание нерушимой уверенности в грядущем и готовности принять судьбу с полным достоинством и непреклонным мужеством, – все это вызывало в Амедее невольное уважение к молодому атланту. Не было в нем спеси и гордыни, присущих шаммарам, не было и боязливой угодливости, присущей рабам. Таких Амедей еще не встречал.
Несколько минут спустя, встав рядом с Амедеем, Гьянг обратился к атланту на его языке:
– Ты знаешь меня?
Атлант, продолжая глядеть прямо перед собой, ответил ровно и без эмоций:
– Нет. Но я знаю, что ты – святой и чистый Гьянг. Таким знает тебя этот юноша.
– Ты прочел это в его мыслях?
– Да.
Гьянг весело рассмеялся и, обращаясь к Амедею, посоветовал:
– Друг мой, учись скрывать свои мысли от атлантов. Ты для них как открытая книга. Это полезно, когда имеешь дело с друзьями, но крайне не полезно, когда общаешься с врагами.
Амедей покраснел и уставился на траву под ногами, а Гьянг, не переставая улыбаться, вновь обратился к шаммару:
– А ты – Наврунг, второй пилот корабля, сын своего отца Тимлоа?!
Слова Гьянга звучали скорее утвердительно, чем вопросительно, но присущие ему мягкость и жизнерадостность не вызывали в атланте чувства униженности. Удивительно, но с ним, пленным шаммаром, этот арий разговаривал не как с врагом, а как с другом. Наврунг медленно перевел глаза на Гьянга:
– Ты знаешь.
Гьянг все так же искренно продолжал:
– А что, старик Тимлоа все еще лечит застарелый ревматизм акульим жиром и не хочет обращаться к Ракшасам?
Этот вопрос задел шаммара за живое, его взгляд приобрел осмысленность, он вперил удивленные глаза в лицо Гьянга, пытаясь одним только взглядом выведать, что тот знает о его родне. Отчеканивая каждое слово, он спросил:
– Откуда ты, чужеземец, знаешь это?
Заразительно рассмеявшись, Гьянг продолжил:
– Если бы старый Тимлоа добавлял в свои компрессы щепотку жгучего красного перца, он бы уже давно вылечился.
Удивлению Наврунга не было границ: этот человек не только не убил его, но даже советует, как его отцу излечиться от застарелой болезни… Правильно говорят люди, что если на одну чашу весов положить всю ненависть Ракшасов, а на другую – все сострадание ариев, то чаша ариев окажется гораздо тяжелее. И не потому, что ненависть Ракшасов слаба, нет: она, как старое вино, с каждым годом все крепче; но сердце ариев, как бездонные глубины океана, безмерно больше любых человеческих чувств. Они могут простить все. И прощают, если видят тому причину.
В то утро атлант впервые в жизни почувствовал в своем сердце теплоту благодарности к этому смеющемуся человеку, и теплота этого чувства вызвала в Наврунге больше удивления, чем его неожиданное спасение от смерти. В то утро Гьянг приобрел большого друга в лице этого отважного и невозмутимого пилота черного вимана, превратившегося из символа страха в символ бесстрашия.
* * *
Атлант приложил руку к сердцу:
– Я знал, что Сыны Света сострадательны и чисты, как небесные высоты, и стоило попасть в плен, чтобы убедиться в этом. Я рад нашей встрече, Сын Солнца.
Гьянг пытливо посмотрел ему в глаза:
– Насколько ты решил идти до конца, верный сын своих родителей?
Амедей с удивлением смотрел на них обоих, переводя взгляд с одного на другого. Он понимал, что сейчас происходит нечто очень важное и что не сказано гораздо больше, чем сказано, и это нечто несказанное прямо сейчас происходит у него на глазах, ток сердца одного встречается с током сердца другого. Это было невозможно понять, можно было лишь уловить легчайшую мелодию сердец, что-то говорящих друг другу, и рассудок был тут ни при чем.
– Я решил, и ты знаешь это решение так же, как тебе ведом ход солнца. Я понимаю твою силу, Гьянг, и она не такая, как у моего народа. Ты сердцем проникаешь туда, где рождаются мечты и воля, и тебе не надо магии, чтобы знать решения других, потому что ты сам уже давно все решил.
Помолчав, он добавил:
– Ты решил мою судьбу, когда свет твоего солнца коснулся моего сердца.
Гьянг выслушал его слова, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, и то, что слышал и понимал он, было ведомо лишь ему.
– Да будет так. Твое отважное сердце избрало, и я верю тебе. Отныне ты – друг в этом доме, отдыхай. Завтра мы держим путь в мою истинную обитель, я должен представить тебя моему Когану.
Атлант кивнул:
– Это – новая жизнь для меня. Позволь понять ее.
Гьянг знал, что перед каждым походом или решением атланты остаются наедине с собой, чтобы прочувствовать будущее, попытаться осязать его. Часто для остроты восприятия они используют магические приемы, – так уж принято у этих исполненных достоинства и силы людей. Гьянг кивнул и попросил Амедея отвести атланта в комнату для гостей.
