Дмитрий Пейпонен
Крестовый поход за счастьем
Я понимал, что отрицать сейчас бесполезно. Слово против слова. Но мое слово – дешевле. Потому что все уже утвердились в мысли, что именно Вадим Острогов виноват в том, что Чича и Скорик чуть не утонули… И даже в том, Варшава именно из-за меня чуть не пошла ко дну…
Я молчал.
–Ты скажи что-нибудь – сказал Чича – Ты же Король Отмазки у нас!
Все робко засмеялись.
–Нечего мне сказать. Вам Печа насвистел, а вы и уши развесили…. И что теперь?
–Бить тебя будем. Для ума. Может, даже ногами – Чича ухмыльнулся.
Во мне закипела злость.
–Для ума?! – спросил я, слезая с подоконника – Это кто тут такой умный-то?! Скорик, тоже ногами будешь?
Скорик молча ухмыльнулся.
–Идите в жопу, мудаки – зло сказал я – Училка еще не отросла, меня уму учить!
–Ты поаккуратней с выражениями! – Печенег опять попытался накрутить себя. Получалось у него плохо. Остальные пока даже не пытались ничего предпринимать – просто стояли и ждали, что сделает Печенег. Некоторым, явно видно, что не очень нравилось все это, но стадный инстинкт побеждал.
Я сквозь злость удивлялся, как Печенег смог вдруг стать лидером. Удивлялся, как быстро Скорик и Чича встали на его сторону. Удивлялся и все явственнее ощущал какое-то омерзение именно к Чиче и Скорику. Хотелось просто уйти. Даже не хлопать дверью. Все эти люди, по сути, уже были для меня вчерашним днем, можно было не стараться производить впечатление, что-то доказывать. Это были люди из прошлого. Которые почему-то решили, что имеют право повлиять на мое настоящее… Злость и отвращение поднимались волнами, в ушах зашумело. Даже страх куда-то отступил.
Я демонстративно взял с подоконника одну из ножек, покрутил ее в руке, нарочито внимательно поторогал пальцами неровный, в нашлепках сварки, край. Постучал трубкой по ладони, потом по подоконнику.
Печенег напрягся.
Он не совсем ожидал, что я сам начну приближать драку – судя про его глазам (и зная его характер), я должен был еще минут 5 назад упасть на колени и умолять о пощаде. Да, вероятнее всего, именно этого и хотел Печенег, чтобы я умолял о пощаде, унижался и ползал на карачках. Ему это было нужно. Как, впрочем, и остальным.
Наверное, это было для них даже важнее, чем просто и незатейливо запинать меня толпой в угол.
–Скорик, Чича – позвал я своих вчерашних друзей – Зря вчера не пришли. Быстро вы переобулись, молодцы. Удачи вам. И остальным тоже. Я пойду, пожалуй, скучно тут у вас.
Я сделал шаг от окна, помахивая трубкой. Никто не шелохнулся.
Еще шаг. Еще.
Прошел мимо Печенега.
До дверей оставалось шагов десять, не больше.
И тут Печенег схватил меня за плечо и почти взвизгнул: «Стоять!»
Видимо, до него дошло, что если я уйду просто так, это стадо никогда больше не признает в нем лидера. И сейчас он был готов на все, лишь бы удержать свои позиции.
Я резко обернулся, стряхивая его руку, и тут же поймал скулой его кулак.
Удар был несильный, но из-за неустойчивого положения, я чуть не упал, шагнув назад. Машинально взмахнув трубкой, я ударил ей Печенега по бедру, от чего тот с воем грохнулся на пол.
Теперь мне конец, понял я, глядя, как наливаются кровью глаза остальных и как они разом стали опступать меня.
Последнее, что я успел подумать, прежде чем человек 5 одновременно кинулись на меня, это будут или нет Скорик с Чичей принимать участие в расправе…
Я успел дотянуться своим оружием только до одного – им оказался странный Костая Перет, ему попало по плечу, попало сильно, очень сильно, но отсальные повалили меня на пол.
Я понял, что сейчас будут просто запинывать, пока не устанут, и максимально сгруппировался…
Но в этот момент с грохотом распахнулась дверь и в класс ворвался Парамон.
Поливая всех матом и раздавая направо и налево удары кулаками, Парамон за пару секунд разогнал всех, подошел ко мне и помог подняться на ноги.
Парамона боялись все.
Даже толпой.
Печенег со стоном встал на ноги.
–Ты, крыса, мало получил, я смотрю – зло сказал Парамон и без всяких предисловий, вложив в удар вес тела, врезал Печенегу в челюсть.
Тот снова упал на пол.
–Всё? – спросил Парамон, обведя всех глазами – Нет больше желающих?
–Парамон – начал было Чича.
–Рот закрой, падла! – Парамон явно кипел от злости – Я тебе попозже башку расшибу. И тебе, Скорик. Суки вы. Профессор сколько раз вас выручал. Не так? Тебе, Чича, кто денег дал, когда тебе срочно надо было домой съездить, когда бабушка у тебя умерла? Забыл? Тебе, Скорик, кто шинель новую подогнал, когда ты свою прое…л?! А по мелочи сколько раз он вас вывозил?! Суки вы! Дешевки дырявые! Вот Писю теперь и целуйте в жопу, чмори!
Я бросил трубку на пол и не глядя ни на кого, вышел из класса.
Парамон вышел следом.
–Вадим, по фиг на них – сказал он, улыбнувшись – Шакалы они все. Да и ты все равно уедешь – забудь…
…Мы стояли у моего вагона – Парамон, я и Бабочка. Был тот момент при расставании, когда все уже подсознательно хотели, чтобы поезд скорее отправлялся – все было сказано и сейчас мы просто выжидали время.
Парамон курил, задумчиво глядя в никуда.
Бабочка тоже курила и шмыгала носом.
–Видим, ты писать будешь? – спросила Бабочка.
Я подумал, прежде чем ответить.
–Нет, наверное не буду.
–Почему?
–Потому что о чем писать? – ответил за меня Парамон. – У него другая жизнь будет, у нас другая. Профессор, мне не пиши, я все равно не отвечу – ненавижу письма писать.
Я еще раз внимательно посмотрел на Парамон, на Бабочку, словно пытаясь сфотографировать их и отложить где-то в кладовке своей памяти.
–Не буду. – улыбнулся я. – Ладно, идите давайте, поезд через три минуты отходит.
Мы крепко пожали руки с Парамоном.
Бабочку я поцеловал в щеку.
Поднялся по железным, пахнущим угольной пылью, ступенькам в вагон.
Еще раз обернулся.
Они стояли и смотрели на меня – внизу, немного задрав головы.
Как будто я улетал от них.
Это были уже тоже люди из прошлого.
Люди, с которыми я больше никогда не увижусь.
Я махнул им рукой и ушел…
Вагон качнулся, скрипнул колесами и очень медленно покатился.
Сквозь мутное стекло со своего места я видел, как Парамон с Бабочкой закурили, обшаривая глазами окна вагона.
Потом Бабочка что-то сказала Парамону.
И медленно пошла в сторону вокзала, уже не оглядываясь…
А Парамон стоял и курил, глядя на катящиеся мимо вагоны…
Я сел на совю полку, навалился на жесткую спинку. Всё. Эта страничка была перевернута и стала воспоминаниями. Просто картинками и звуками в моей памяти. Стало немного грустно, что столько событий внезапно превращались в размытые образы…
Глава 5. Домой!
Я устроился поудобней и вдруг вспомнил, что наконец-то увижу родителей и младшего брата и своих бывших одноклассников, от этого стало как-то тепло.
Одни люди ушли из моей жизни, другие собирались еще только войти в нее. И понимание этого простого круговорота людей в жизни как-то вселяло надежду, что завтра будет лучше, чем вчера. Ну, во всяком случае, не хуже….
Родной город встретил запахом лета, жарой и каким-то, совершенно не уральским, пыльным суховеем.
Я вышел из вагона, тут же поймав на себе взгляды людей, стоящих на перроне. Еще бы! Я, как мне тогда казалось, был просто великолепен: в белой, парадной фланке, из-под которой браво выглядывал тельник, в угольно-черных клешах, в ботинках, надраенных до глянцевого блеска. Бляха ремня, сияла, как солнце. Фуражка-в белом парадном чехле. Темно-синий гюйс, подхваченный ветром, весело трепетал за спиной. Я спускался по ступенькам вагона, как капитан с мостика. В руке-коричневый чемодан с нарисованным на крышке, красками, «Крузенштерном» – Это я, убив всю ночь, таким образом украшал свой «дембельский» чемодан, перед самым отъездом.
Перейдя небольшую привокзальную площадь, я стал подниматься по, довольно длинной лестнице, которая вела к остановке автобуса. Город наш, стоял на Уральских горах, поэтому, вот такие лестницы, были в нем не редкость. В обиходе, даже, были фразы, типа: «подняться по улице», или, например, такой диалог: «ты куда идешь?» – «в низ», из которого, сразу становилось понятно, в какой район города, идет человек Мой дом, по сути, стоял на самом высоком месте, города, поэтому, сколько помню, автобусы всегда надсадно выли, преодолевая затяжной подъем, к моей остановке.
Итак, я поднялся по длинной лестнице, перешел улицу, вымощенную брусчаткой и встал на остановке. Кстати, брусчатка – это такая фишка моего города была, в то время. Ее делали, на металлургическом заводе, вот и вымостили почти все дороги этими металлическо-серыми кирпичиками.
На остановке, по случаю рабочего времени, стояло два или три человека и какая-то девчонка, в белом, в красный горох, платьице и в красных босоножках. Ее длинная коса с вплетенной в нее красной ленточкой, была переброшена на грудь. В руке девчонка держала холщовую хозяйственную сумку. Я подошел к остановке. Девчонка уставилась на меня, как на диковинку. Еще бы, в городе металлургов и железнодорожников, среди Уральских гор, и вдруг, настоящий мореман, да еще при параде, да с таким шикарным чемоданом! Из-за поворота выехал автобус. «Шестерка», именно тот, что мне и нужен был. Он, булькая бутылками в чреве своем, подкатился к остановке. Двери раскрылись, я вошел в салон, прошел на заднюю площадку, так как хотел посмотреть родной город, поставил чемодан на пол, взялся за поручень и повернулся к окну.
– Острогов! – услышал я за спиной девичий голос и обернулся. Та самая, в горохах. Почему-то, на остановке, я ее совсем не узнал. Русая челка, коса до пояса – это была Светка Петрова, моя одноклассница. Было дело, даже сидел с ней за одной партой, пару лет. Девка шебутная, резкая, как пацан. А сейчас, она уже не выглядела той самой, угловатой и резкой, Петровой, которую, что греха таить, даже некоторые парни побаивались. У Светки была очень тяжелая рука, в этом могли убедиться некоторые мои одноклассники. Но сейчас, передо мной стояла, девушка с красивой, стройной фигурой, ровными, стройными ногами, которые плохо скрывало короткое платье, с большими серыми глазами, густо опушенными ресницами.
– Острогов! – повторила Светка, радостно улыбаясь. – Ты чего здесь? В отпуск приехал?
– Нет, Светка, насовсем. – ответил я.
– Это как? – удивленно спросила Петрова. – Тебе же, наверное, лет пять учиться?
– Четыре. – поправил я.
– Ну, вот! Тогда чего?
– Да все, Петрова, надышался я соленым ветром морей! Хватит!
– И не жалко? Ты же, вон какой! – Светка, положив руку мне на плечо, погладила погон, провела рукой по тельнику на груди. Не скрою, еще год назад, от таких прикосновений девчачьих, я бы уже весь дрожал бы. Но, благодаря Бабочке, я спокойно выдержал эти поглаживания, не поведя бровью.
– Ну, и что делать будешь? – спросила Светка. В 16 лет, мы, вообще-то, очень редко задавались этим вопросом, живя сегодняшним днем. Но Светка, видимо, слишком много общалась со взрослыми, вот и заразилась.
– Не знаю, не думал еще – честно ответил я. У меня, и в самом деле, не было понимания, что я буду делать дальше. – Может, работать пойду – Брякнул я, что первое пришло в голову.
– Ты серьезно? Прямо, работать?! – Светка удивленно округлила глаза. Видимо, для нее «работать», было что-то, очень далекое и пугающее.
– Ну да, работать, а что такого? Деньги буду зарабатывать.
– А учиться? – Петрова, видимо, решила до конца играть роль взрослой.
– Да хватит, поучился, слава богу!
– Острогов, блин, ты как всегда! – сказала Светка.
– Это как?
– Да вот так! Странный ты, все-таки, Вадим! – первый раз за все время, пока мы ехали, она назвала меня по имени, а не по фамилии. – Твоя остановка?
– Ага, «Юбилейная», моя. Ладно, Петрова, пойду я. Пока!
– Пока, Вадим! Увидимся!
Я кивнул, подхватил чемодан и вышел из автобуса. Свой дом я увидел сразу – обычная пятиэтажка из белого кирпича, на фасаде, обращенном к остановке – огромный плакат, на котором жутковатого вида, сине-фиолетовый юноша, расщеплял, очевидно, атом. Рядом с юношей, стояла девушка, тоже сине-фиолетовая, с аномально-длинными ногами, в коротюхоньком, халатике, с букетом цветов в руках. Смысл происходящего на плакате, от меня всегда ускользал. Выглядело все так, словно юноша хотел обменять свой атом, на букет цветов у девушки, но она была против такого странного обмена. Под плакатом, коричневой краской, прямо на стене, коряво было написано «люблю Лена». Смысл этой надписи, тоже ускользал от меня все время, которое я жил в этом доме. Это были те времена, когда не было модно писать, где попало, признания в любви, украшая их кривыми сердечками. Здесь писал кто-то немногословный, этакий, брутальный сталевар. Он донес свою мысль через буквы, и этого было достаточно.
Я обвел глазами родной двор.
Ничего не изменилось! Как в известной песне: «а еще старики, что так же, стучат в домино». Старики были на месте – за столиком, сколоченным из досок ими же под могучим тополем, с прибитым к столешнице, куском коричневого гетинакса. Я всегда был уверен, что прибили они его, специально, чтобы доминошки, как можно громче, щелкали, когда они, размахнувшись, как шашкой, впечатывали их в стол. Щелчки домино, скрип качелей, которые какой-то местный геркулес, когда-то, видимо, хотел завязать в узел, но не доделал начатое, так и оставив их кривыми – вот и все звуки, которые меня встретили в это августовское утро. Я пошел к своему подъезду. Бабульки, все те же, что и год назад, сидели на своей скамеечке. Я поздоровался с ними и вошел в прохладный подъезд, который привычно пах кошками и какой-то домашней стряпней. Поднялся на пятый этаж. Дверь наша, была такой-же. Коричневая искусственная кожа, пробитая золотистыми декоративными гвоздиками по периметру.
Кнопка звонка.
Я позвонил. Спустя несколько секунд, открылась дверь, и я увидел своего младшего брата. Он, увидев меня, обернулся назад и крикнул в квартиру: «Вадька приехал!»
Выбежала мама. Из кухни, вышел отец, со своей любимой, огромной, светло-зеленой, кружкой в руке, видимо, пил чай.
Он подошел ко мне, крепко пожал руку.
– Ну, вот и наш моряк приехал! – сказал отец. Вообще, отец у меня был, на эмоции, довольно скупой. Я никогда не видел, чтобы он, хоть как-то, проявлял свои переживания. Не было в нем, знаете, сентиментальности, склонности к какой-то рефлексии. Особенно, внешних каких-то проявлений, чувств. Не скажу, что он был человеком жестким, нет. И не холодным он был, мой отец. Он, как будто, немного стеснялся, быть чувствительным и способным, например, на эмоции. Сколько его помню, он всегда пытался культивировать в нас с братом, этакий образ «мужика, который не плачет». Роста он был, не высокого, но был как-то очень крепко, сбит, жилист, очень силен физически и до безрассудства хулиганист. В юности, отец занимался борьбой, тяжелой атлетикой, и черт знает, чем еще! Я, если честно, очень гордился своим отцом, когда был школьником. И, пожалуй, где-то, очень глубоко в душе, хотел быть на него похожим. Он всегда был душой компании, весельчаком и острословом, я видел, как уважали его знакомые.
– Ты как, в отпуск или насовсем? – спросил отец.
– Насовсем! – выдохнул я.
– Ну, и слава Богу! – сказала мама.
Я разделся, мы все пошли на кухню, пить чай. Я открыл свой красивый чемодан, вытащил оттуда, несколько банок с дефицитными, на тот момент, рыбными консервами. Было там, например, тушеное мясо кита. Как по мне, так обычная, говяжья, тушенка. Была там осетрина в каком-то желе, с овощами.
Все эти деликатесы, я специально купил перед поездом, чтобы привезти родителям. Было у меня, что-то такое, еще с детства, заниматься заготовительной деятельностью. Например, как-то раз, когда мне было шесть лет, и мы жили еще в поселке на севере, я зашел в магазин и увидел, как мне показалось, фантастически выглядевшую, стиральную машинку, как сейчас помню, называлась она «Белка». Машинка была, не привычно-круглая, как бочонок, а прямоугольная. Поселок наш был небольшим, продавщица в магазине дружила с мамой, меня знала. И вот, я, увидев это чудо техники, заявил продавщице, чтобы она отложила машинку, мол, вечером, родители ее заберут. До этого, я неоднократно, слышал разговоры родителей о том, что наша стиралка сломалась и надо покупать новую. Придя домой, я сказал родителям: «Идите, я там в магазине стиральную машину отложил, забирайте!» Родители, смеясь, пошли в магазин, благо, он был рядом. И, к их удивлению, им действительно, пришлось купить эту самую «Белку», так как продавщица, действительно, отложила машинку. По той же схеме, я однажды, увидев в том же магазине, шикарные японские (!) босоножки (Мы жили на севере, со снабжением был полный порядок), сделал маме подарок, за ее же деньги, отложив для нее эту чудо-обувь. Самое удивительное, что они подошли маме по размеру! Я до сих пор их помню – очень стильные, цвета кофе с молоком, с темно-коричневыми вставками, с какими-то чумовыми пряжками! Вот, такой я был в раннем детстве. Мама, кстати, до сих пор рассказывает всем эту историю про японские босоножки! И да, прошу прощения, за отступления. Я же, честно предупреждал, что рассказчик из меня, никакой!
В общем, родители, даже обрадовались, что блудный сын, больше не поедет, постигать сложную науку судовождения.
И тут же, в этот же день, задали мне вопрос: «И что дальше?», на который, как вы понимаете, ответа я не знал. Я, конечно же, обещал подумать, переоделся и пошел к своим друзьям – одноклассникам. В то время, телефонов не было и в помине, и все коммуникации с друзьями, осуществлялись ногами. Нет, конечно же, были стационарные телефоны, но были они, не у всех. У нас, например, телефона не было. Поэтому, я и пошел пешком. Шел я, как понимаете, «в низ», по улице, по которой, не раз ходил к своим друзьям. Они все, практически, жили на одной улице. То есть, сначала я зашел к одному, потом, спустившись по наклонному тротуару, ниже, к другому, потом, к третьему.
Первым был Серега Оланов, пухловатый, румяный парень, с которым мы неплохо сдружились, в восьмом классе. Тот открыл мне дверь, очень обрадовался, увидев меня на пороге, затащил в квартиру. Мы посидели с ним, минут двадцать, на кухне, попили чаю с вареньем, потом, вдвоем, пошли к Виталику Третьяку. С Виталей, мы дружили, с пятого класса, вместе играли в войнушки, лазали по стройкам и гаражам, мастерили какие-то штуки из журнала «Юный Техник». Виталя, тоже напоил меня чаем, только, на этот раз, с баранками. И вот, мы втроем, пошли к Рамилю Акманову, с которым мы дружили с третьего класса. Вообще, это был первый человек, с которым я познакомился, когда мы переехали в город и я попал в школу. Мы с Рамилем, рисовали постоянно, какие-то космические корабли, запоем читали фантастику, книжки про космос и космонавтику, очень любили читать про летчиков и про самолеты. Оба выписывали журнал «Крылья родины», в котором очень много, как вы понимаете из названия, писали о самолетах. Еще, мы очень любили книжки про войну, как художественные, так и исторические. Любимым нашим занятием, в детстве, было, болтаться по городу пешком, на ходу обсуждая какую-нибудь, книжку или, например, самолет. Или, сочиняя фантастический рассказ, который никто не записывал на бумагу. Эти рассказы, так и оставались, неизданными, в нашей памяти. С РАмилем, мы делали мечи из досочек от фруктовых ящиков, из кусков ДВП, мастерили щиты, разрисовывая их жуткими гербами с драконами и львами, а потом, устраивали побоища за котельной, возле нашего дома. А еще, мы клеили с ним, из альбомных листов, модели самолетов, кораблей и чего угодно, сами сочиняя развертки. Вот, такие у меня были, школьные друзья-одноклассники. Не скажу, что мы были, как часто пишут в книжках, этакие четыре мушкетера. Хотя, все четверо, читали, конечно, про них. Как, кстати, и про Айвенго. Но нашими героями, честно скажу, были Маресьев, Рихард Зорге, Виталий Бонивур, летчики-полярники, и весь экипаж парохода «Челюскин», во главе с Отто Юльевичем Шмидтом. Ну, и конечно, Штирлиц, куда без него! Вот, на этих персонажей, заметьте, не кино, а реальной истории, нам хотелось быть похожими. У нас, например, дома, было, почти полное собрание книг серии «ЖЗЛ», то есть, Жизнь Замечательных Людей. И парни, перетаскали и перечитали, почти все эти книжки. Вообще, мои друзья, любили бывать у нас дома. У нас было огромное количество книг. На полках, стояли фигурки, вырезанные отцом из дерева. И поэтому, к нам ходили, как в музей. А еще потому, что родители никогда не ругались, если, например, мы раскладывались играть в войнушку, солдатиками, прямо в большой комнате. И вот, мы вчетвером, сидели на скамейке, во дворе Рамиля, под акациями. Я рассказывал парням о своей жизни в Астрахани, о практике, о Крузе, о разных смешных случаях, учил их материться по-морскому.
– Слушай, Острогов! – вдруг, как-то оживился Серега. – Мы тут, собираемся на дачу у Витали, пойдешь с нами?
Виталину дачу я знал. Бывал, как-то. Большой дом в два этажа, красивая веранда, скамейки среди яблонь. Родители Витали, были какими-то начальниками, на металлургическом заводе, поэтому, могли позволить себе дачу, как на картинке.
– А кто еще будет? – спросил я, отмахиваясь от табачного дыма. Серега с Виталей, курили, как два паровоза.
– Ну, бабы, конечно же, будут! – ответил Виталя. – Ленка Шумакова, Любка Ракитская, Машка и Люська Князевы. Машка и Люська – это сестры-близняшки. Они, как положено, были совершенно одинаковыми, учителя очень часто их путали. Троцкий вина обещал притащить – добавил Виталя. Троцкий – еще один наш одноклассник. Реально, у него была такая фамилия, Троцкий! Звали его Семен. Это был хулиганистый, вредный, и, что называется, «говнистый» парень. Его не очень любили в классе. Кстати, раз уж, речь зашла о школе, нужно пояснить, что отличником я не был, не помню, упоминал я это или нет (я же предупреждал, что плохой я рассказчик!), но учился хорошо. Неплохо соображал по физике, по математике, мне легко, как-то, почти без усилий, давался английский. И в классе меня… не скажу, чтобы, вот прямо любили, но относились, скажем так, с симпатией. Я был веселым, постоянно что-то придумывал, мог очень удачно, сходу, пошутить. Бывало, что «вывозил», даже аргументированные, споры с учителями. В общем, относились ко мне, в основном, хорошо. И даже, многие, уважали. Это я, без лишней скромности вам говорю, уже проанализировав свои школьные годы, с высоты сегодняшнего дня. А в то время, я, конечно же, не умел правильную оценку давать, ни себе, ни окружающим. Все было просто: или человек – полное дерьмо, или – какое-то идеальное существо, сотканное из одних достоинств. Никаких полутонов, никаких оттенков. Как в индийском кино – этот, значит, назначается злодеем, а этот – положительным, до приторности, персонажем. Единственным исключением для меня, шестнадцатилетнего, были девочки. Я, по умолчанию, относился к ним, как к существам эфирным, каким-то, воздушным и трепетным. Возможно, это, благодаря отцу. Не скажу, что он проводил со мной, какие-то беседы на эту тему (ну, знаете, как в кино, этакое задушевное и очень глубокомысленное, проговаривание, что правильно, а что нет), я просто смотрел, как отец ведет себя с женщинами. Ну, и конечно же, общение с Бабочкой. Не зря же говорят, что первый сексуальный опыт, накладывает отпечаток. Мне, конечно, в этом смысле, повезло. Бабочка была, намного старше, и я учился у нее, сам того не подозревая, каким-то, наверное, базовым вещам. Поэтому, вот это пренебрежительное «бабы», которое сказал Виталя, мне как-то не понравилось. Девчонок, которых назвали парни, я хорошо знал. И ни одна, уж точно, не заслуживала так называться – «бабы»! Я, лично, даже в шестнадцать, когда всем нам, хотелось выглядеть, хотя бы в своих глазах, круче и взрослее, такие слова не позволял себе употреблять, применительно к своим одноклассницам. Не говорил я, также, обращаясь к своим одноклассникам, и «мужики», как делал Серега. Ну, очень хотелось, видимо, им выглядеть причастным к этому притягательному, миру взрослых! Отсюда – сигареты, «бабы», «мужики» и мат через каждое слово. Хотя, если честно, к мату, в принципе, я всегда относился нормально. По моему мнению, он, как и любое изобретения человечества, сам по себе, не плох, и не хорошо. Важно, уметь пользоваться. Вот, взять, к примеру, боцмана на Крузе. Тот владел матом, как мне кажется, виртуозно. А есть персонажи, которые используют его, как знаки препинания. Как, извините, смайлики. Просто, бездумно, тыкая его, буквально, через слово. А есть такие, которые пользуют его с выдумкой, креативно, ярко и образно. И, как я всегда замечал, есть такая штука, как, идет или не идет. Кому-то, точно, мат к лицу. Причем, это, да простят меня поборники морали, относится и к девочкам. А некоторым, ну, вот, не то, что не идет, а просто противопоказан, как гигантский прыщ на носу, насколько он чужероден и уродлив! А вот, Витале, мат, ну вообще, никак не шел! Не то, чтобы, как прыщ, а гораздо хуже. Как, например, третий глаз, в каком-нибудь, самом неожиданном, месте. И никакой мужественности и взрослости, он, не добавлял. Это выглядело так, словно малолетка, чтобы напустить на себя мускулистости, напропалую, использовал все слова непечатные, какие знал. Впрочем, оно так и было на самом деле.
Так вот. Дача. Я опять, отвлекся. Наверное, мне не хватает умения, сосредоточиться на чем-то одном. Как рабочая гипотеза, вполне такая версия, имеет право на жизнь.
А в тот момент, в далеком, тысяча девятьсот восемьдесят шестом, я согласился идти на дачу к Витале, со своими одноклассниками. Мы быстро договорились о времени и месте встречи и разошлись по домам.
Дома у меня, конечно же, состоялся разговор с родителями. Вопросов было два: как получить образование, и что, вообще, я буду делать дальше. До армии, было еще далеко, целых два года. Это, сегодня, два года, кажется, небольшим сроком. А когда тебе, всего 16 лет, то два года – это что-то среднее, между веком и эпохой. С образованием, вроде, решилось быстро – у мамы, в знакомых, была директор вечерней школы молодежи, или вечерки. Так что, среднее образование, можно сказать, было у меня в кармане. С тем, что я буду делать дальше, вопрос решился, как-то автоматически. По логике, чтобы поступить в вечерку, я должен работать. И, родителям казалось это, совершенно логичным, надо было идти работать. Отец, как раз, работал мастером в организации, которая занималась ремонтом железнодорожного жилого фонда (в то время, если кто помнит, все жилье, принадлежало какому-нибудь, ведомству. В нашем городе, были две крупные организации: металлургический завод и железная дорога. Так вот, родители, были железнодорожники. Они не имели отношения к подвижному составу, а работали, говоря по-современному, в инфраструктурных подразделениях.) Поэтому, вопрос был решен: отец обещал устроить меня учеником слесаря. И ждали меня, монтаж водопроводов, канализации и отопления. Но мне, как вы понимаете, было до лампочки: работы я не боялся. Приятным бонусом было то, что вместе с работой, я получал финансовую независимость. А это, конечно же, было очень важно! Я согласился с родителями, собрание закончилось.
…На дачу к Витале, я решил пойти в форме. Не знаю, почему, но мне показалось, что так будет интересней. Хотя, честно говоря, на одноклассников, в то время, я посматривал немного свысока. Я себе казался уже взрослым и умудренным опытом. Этаким, тертым калачом, умудренным жизненными передрягами и набившим шишки, самостоятельной жизнью. Да и сами они, смотрели на меня, как на нечто диковинное. Это, не стану скрывать, льстило. Наивным, все-таки, я тогда был. Наивным и самонадеянным. Как щенок, который, однажды укусив хозяина за палец, вдруг возомнивший себя свирепым хищником, способным растерзать взрослого льва.
В общем, вытащив из чемодана синюю, не парадную, фланку, я принялся ее наглаживать по всем правилам. Вообще, гладились фланки особенным образом: поперек спины, от одного шва рукава, до другого, наглаживалась складка. Вдоль правого рукава, наглаживалась другая, от уголка погона, до манжета. На левом рукаве, по сторонам от шеврона, наглаживались две складки, параллельные друг дружке. Зачем это делалось, ума не приложу. Просто, так было положено. Вообще, моряк – профессия выпендрежная, со множеством внешних украшательств. Одна, только, бляха ремня, чего стоит. Ее надраивали до зеркального блеска, вокруг якоря, тщательно проходя иголочкой, чтобы не скапливалась там чернота. Сам ремень, тоже натирался до блеска, воском. Воском же, натирался и козырек фуражки, чтобы все блестело. Ботинки, также, доводились до отчаянного сияния. Вот, весь блестящий и нарядный, я и пошел к Витале на дачу. До дачи его, можно было дойти пешком, благо, была она недалеко от города. Мы, вчетвером, собрались к назначенному времени, у стелы с названием города, и двинулись по шоссе. Кстати, еще одна примета моего детства: так как, телефонов не было, все о встречах, договаривались заранее. Причем, никто и никогда не опаздывал на них. Так было заведено. Потому что, технический прогресс, подарил нам возможность, опаздывать, я считаю, и звонить, предупреждая об опоздании. Удобно? Да, конечно, особенно, для тех, кто опаздывает. Для тех, кто ждет этого опаздывающего, это прекрасная возможность, закатив глаза, мысленно пройтись по личности звонившего, а затем, если время позволит, переключиться на его родню, на кошек, жучек и мышек. Но тогда, в моем отрочестве, мобильников не было. О них писали, конечно, писатели-фантасты, мы их видели в фантастических фильмах, думая о том, что такое, наверное, просто невозможно, в принципе…
…На дачу, мы пришли первыми. «Бабы», очевидно, где-то еще, были в пути, Троцкий, с вином, тоже, видимо, еще шагал по шоссе.
Мы разожгли костер, на специально оборудованном месте, расселись на скамейки и стали ждать…
– Острогов – спросил Серега. – Ты дальше куда, в ПТУ пойдешь? Или, в институт?
– Работать пойду! – ответил я. – Деньги надо зарабатывать! – я произнес это наставительно, как взрослый, который поучает неразумных малолеток…
Костер, окаймленный большими камнями, уютно щелкал, дым ел глаза, гудели в вечернем воздухе, комары. На душе был, какой-то, вселенский покой. Сегодня, сейчас, было все прекрасно. И завтра, вроде, все должно быть прекрасно, потому что, все придумано и решено, а значит, можно не переживать. Парни смотрели на меня с уважением. А что еще надо шестнадцатилетнему пацану, кроме того, что его сверстники, смотрят с уважением и восхищением? Правильно, чтобы с таким же восхищением, смотрели сверстницы! А сверстницы опаздывали безбожно.
Но, зато, приперся Троцкий, с тремя бутылками жуткой бормотухи, под названием «плодово-ягодный букет». Троцкий ловко откупорил один из букетов, налил в принесенные Виталей, эмалированные кружки. Мы чокнулись кружками. В предзакатном воздухе, раздался звон эмалированной посуды, словно несколько малышей, столкнулись горшками. Я, как вы, наверное, помните, алкоголь не пил (за исключением, конечно, коньяка у Новика.), поэтому, с опаской понюхал содержимое своего горшка, точнее, кружки.
