Дмитрий Пермяков
Хромой Плакальщик
Надев обувь, он бросил прощальный взгляд на утопленницу и…
– Что это? – пробормотал он, внимательно смотря женщине в область живота. – Что за…?
Он медленно опустился на колени, протянул руку и откинул подол платья. Когда-то красные, а теперь грязно-бардовые кружевные трусики странно топорщились. Кровь ударила Платону в голову, стало жарко.
– Прости милая, я только посмотрю. – Извиняюще пролепетал мужчина, покраснев как помидор.
Быстро оглядевшись, не видит ли кто, чем он тут занимается, Платон запустил руку в трусики мертвецу. Пальцы сразу нащупали плотный, небольшой конверт. Осторожно вытаскивая руку, Платон случайно коснулся влагалища, которое на ощупь было похоже на ледяную медузу, и поморщился. Через пару секунд он уже сидел на песке и изучал извлечённое из трусиков. Это оказался прямоугольный конверт, плотно запаянный в целлофан.
– Предсмертная записка что ли? – задумчиво пожевал губами мужчина. – И зачем было её туда… засовывать?
Недолго думая он зубами сорвал целлофан, тут же сплюнул от омерзения, вспомнив откуда он его достал и вскрыл конверт. Внутри оказалось довольно короткое, но содержательное письмо. Шевеля губами и щурясь в темноте, Платон принялся за чтение.
3
Сократ Сергеевич держал ломбард в Несских трущобах шестнадцать лет. До момента передачи ему всех дел, его отец владел лавочкой двенадцать лет, а до этого лет двадцать принадлежал деду. Семейный бизнес можно сказать, хотя Сократ всегда морщился, словно лимон съел, когда при нём упоминали это определение. Дела шли плохо. Контингент посещающих не отличался разнообразием и финансовым достатком. Воры, шлюхи, бродяги. Кто что выловит из реки ценное, отберёт, украдёт, всё несли ему. В основной массе бижутерию, хотя изредка попадались действительно ценные экземпляры об истинной цене которой клиенты и не подозревали. Такие вещи помогали Сократу сводить концы с концами, перепродавая их в Верхних районах города. Были и любимые клиенты, которые чаще других преподносили сюрпризы в виде драгоценностей, снятых с трупов. В последний раз мелкий вор и по слухам сексуальный извращенец Таир принёс серьги с зелёными камнями, которые на поверку оказалась изумрудами. Серьги были в запёкшейся крови, и парень хотел как можно быстрей от них избавиться, поэтому сразу принял предложение Сократа о цене. Украшение Сократ продал неделю спустя за сумму в сорок раз превышающую ту, которую он заплатил Таиру.
– Зачем ты якшаешься с этим уродцем? – спросил зашедший на стакан вина дядя Сократа, Наиль. – Ты в курсе, что он делает с найденными мертвячками, если никто не видит?
– Мне всё равно, – отмахнулся Сократ, подливая дяде пряного вина. – Благодаря ему, мне не приходится ложиться спать голодным, а это самое главное в нашей жизни.
– Жратва для тебя главное?! – возмутился восьмидесятилетний старик и сердито потряс жидкой бородой. – Главное – это дело всей жизни, запомни пацан! Твой дед и отец положили всё на алтарь процветания этого ломбарда, а ты только о еде и думаешь!
– Смотрю бизнес прям цветёт и пахнет, – пробормотал Сократ с неприкрытым сарказмом. Наиль обиделся, в сердитом молчании допил вино и ушёл, оставив племянника с чувством гадливости на душе.
Ломбард располагался в старой двухэтажке из красного кирпича на Первой улице и был втиснут между салоном гадалки цыганского происхождения Сфеи и бакалейной лавки Круциуса, в которой также можно было пропустить пару стаканчиков пива и съесть комплексный обед. Через дорогу стояли жилые хибары сезонных рабочих по реконструкции северной части Несских трущоб. Работа текла медленно из-за постоянных смен подрядчиков, поэтому рабочих часто можно было заметить шатающихся по улицам, пьяных и предлагающих свои услуги по ремонту и не только. Первая улица начиналась на площади Дождя, почти с середины Несска и заканчивалась выходом на заброшенный пирс. Вымощена она была по прихоти неизвестного строителя каменным булыжником и напоминала английские мостовый. Ломбард располагался почти в самом её конце, около набережной.
В полвосьмого вечера Сократ вышел на улицу, чтоб опустить жалюзи над стеклянной витриной и покурить. По сути, ломбард работал круглосуточно, большинство из клиентов предпочитали приносить товар под покровом ночи, но на ночь Сократ закрывал основной зал, оставляя для торговли только небольшое окно во второй двери в коридорчике. Безопасность была в Несске никогда не лишней, не смотря на то, сколько ты здесь ведёшь дела и сколько знакомых у тебя. Оглядев пустую улицу, которую уже заполнил туман с реки, Сократ достал ручку с крестообразным расщеплением на конце и принялся опускать занавес. Тот приводился в движение опускающимся механизмом. Сумерки рассеивали только три фонаря, тускло отсвечивая жёлтым светом. Жалюзи со скрежетом опустилась и встала в паз. Повесив навесной замок, Сократ закурил, думая о своём. В дальнем конце улицы, на пирсе мелькнула чья-то тень, и послышалось бормотание.
«Плакальщик» подумал мужчина, прищуриваясь, силясь рассмотреть в темноте знакомый сутулый силуэт. И не ошибся. Платона знали почти все. Его называли Плакальщик, Бормотун, Колдун или просто Хромой. Полоумный мужчина лет сорока появился здесь лет десять назад. Никто не знал, откуда он, кем был до поселения здесь и как его фамилия. Круциус утверждал, что даже имя Платон не настоящее. Сутулую фигуру, подволакивающую левую ногу часто можно было видеть на берегу реки. Там Платон собирал бутылки и выискивал ценные вещи. Дома у него не было, а ночевал он чаще всего на заброшенной ткацкой фабрике ниже по течению. Сократа удивлял этот странный нелюдимый бродяга. Бомжи, как правило, собирались в небольшие стайки по три четыре человека. Выходили на промысел, вечером собирались, пили ели, что собрали вместе. Платон же всегда ходил один. Из-за странной привычки разговаривать сам с собой, его обходили стороной, а за необычный цвет глаз прозвали Колдуном. Сократ сам поражался большими, выразительными глазами глубокого фиалкового цвета. Редкость. И ещё то ли от некой аллергии, или болезни, они всегда слезились и было похоже что Платон всё время плачет. Отсюда и пошло прозвище Плакальщик.
Фигура стояла неподвижно какое-то время, потом рука вскинулась ко рту, и Сократ понял, что Платон пьёт. Однозначно водку «ПГ», самую дешёвую и мерзкую разливуху, которую можно было купить у Круциуса. Потом он постоял ещё немного и скрылся в тумане.
Спустя час, когда Сократ собрался выпить чай и часок подремать, потому что вечер обещал быть безлюдным, в дверь трижды постучали.
– Кто там? – спросил он, подойдя к внешней двери. Глухой голос принадлежал Платону, и Сократу показалось, что тот сильно возбуждён, что никак не вязалось с образом угрюмого, нелюдимого бродяги.
– Это Платон. Хромой. Мне есть что вам предложить господин Сократ.
Из всех клиентов только Плакальщик называл Сократа господином. В его устах это обращение звучало как-то по раболепски, вероятно из-за того, что ломбард был единственным источником дохода бродяги. Не опасаясь, Сократ открыл дверь, хотя в другом бы случае, имей он дело с иным клиентом, сначала следовало запереться за второй дверью, оставив лишь окошко открытым, а уж потом открыть наружную посредством удалённого механизма, сконструированным его отцом. Он не ошибся. Платон, стоя на пороге, выглядел необычно в своём плохо скрываемом волнении.
– Проходи, – буркнул Сократ и, не оглядываясь, прошёл в полутёмный основной зал, источником освящения, где служила только настольная лампа. Пройдя за стойку, он достал толстую и потрёпанную тетрадь, где вёл бухгалтерию, приход и расход товара. Свериться, не задолжал ли ему что Платон, хотя помнил, что долгов за ним не числится. Просто сама картина хозяина, сверяющегося со своими данными, выглядела, по мнению Сократа, внушительно. Плакальщик запер за собой дверь на засов и два раза дёрнул за ручку, удостоверяясь, что заперто надёжно. Он всегда так делал. Потом прошёл в зал.
– Показывай что у тебя, – стараясь показать, что ему всё равно произнёс Сократ. Клиентам всегда надо показывать безразличие, иначе они завышали цену приносимому барахлу. Платон достал грязную тряпицу и промокнул слезящиеся глаза, в который раз поразив Сократа своим необычным цветом радужной оболочки. Ещё он заметил, что бродяга по пояс мокрый и оставляет грязные следы на полу. «Не иначе как в реке что-то выловил»
– Это… это вещь, письмо. Я подумал что вам, возможно, будет интересно. – Пробормотал он, смотря на свои руки. – Я нашёл его… я снял его с мёртвой женщины, которую нашёл в реке.
Сократ привык, что почти все его клиенты старались умолчать, откуда они брали драгоценности или бижутерию и это его вполне устраивало. Само собой понятно, что не клад отрыл, но Платон, насколько он помнил, всегда рассказывал, где находил более менее ценные вещи. «Эта куртка была на мальчике, который умирал от лихорадки. Он пришёл на фабрику, где я ночую и попросил быть с ним, пока он не умрёт. Он сам отдал мне куртку и попросил на вырученные деньги купить поесть» сделал признание Платон в один из своих первых визитов в ломбард. Сократ не скрывал подозрений, но куртку принял. Хорошая кожа, вещь почти новая. Впоследствии он привык, что если вещь не просто подобранная или найденная на отмели реки, то Плакальщик сразу заявлял, откуда она. «Кольцо было в желудке бродячей собаки, которую я нашёл под причалом. Она уже умирала от разрыва внутренностей, кольцо повредило желудок. Собаку я убил и съел, а кольцо принёс вам», «Эти часы вынесло на берег сегодня ночью. Они ходят. Правда с часами вынесло и отрубленную кисть хозяина. Я её похоронил» Примерно такие пояснения сопровождали большинство вещей, которые Платон приносил в ломбард.
