Дмитрий Перцов
Эураль, или Действуй, сказал чернокнижник
Глава 5. Что ты сказал?
Знакомство оставили на потом.
Это могло бы показаться опрометчивым – мало ли, вдруг девушка состояла в союзе с теми, кто остался снаружи? Однако, прекрасная, как наполненная стрекотом цикад ночь (так подумал про себя Андрей), с пепельно-белыми, как луна, волосами, девушка сидела тихо, и никуда не торопилась. В том числе убивать Андрея и Виктора, предварительно вырезав им зрачки (так подумал про себя Виктор).
Главное сейчас – привести своего спасителя в чувство. Они были одни, а тут – целый блюститель порядка! Он наверняка знает, как их отсюда вытащить. Вот только… Капитан стражи? Стражи? Это такой маскарад? Чудаковатый герой-одиночка? Или… Нет, в голове не укладывалось. Андрей, в общем-то, и не пытался ничего уложить. Пока что. Мысли и факты перемешались в голове, как шмотки после вечеринки в честь Дня рождения. У нормальных людей. У Андрея, естественно, не бывало никаких вечеринок.
Но что могут сделать два школьника, когда перед ними ножевое ранение, пять литров вытекшей крови и тонна паники? Уж тем более – без бинтов, лекарств и банального Нурофена… Капитан лежал на боку, хрипел и стонал. Жизнь в нем угасала; конечности дергались в конвульсиях. Андрею стало плохо, он отбежал в сторону, и его стошнило на скамью с колом, а когда он осознал, для чего эта скамья, он опустошил желудок еще раз.
Виктор держался лучше, хотя бледный цвет его лица, даже в мерцающих отсветах факелов, не уступал цвету снега на Северном полюсе. Он вспоминал советы врача скорой помощи, здоровенного, как медведь, добряка, явившегося однажды на факультативные занятия. Он рассказывал, как бороться с клещом и солнечным ударом… Очень полезно. Спасибо, воспоминания!
Ребята топтались на месте, обвиняли друг друга и прислушивались к звукам за дверью. Банда ненормальных с недавних пор оставила попытки проникнуть в комнату. Андрей и Виктор так и не пришли к общему мнению, что делать с кинжалом: вытащить или оставить как есть. Как итог, человек прохрипел: «Вы должны остановить этих нелюдей!..» – и умер. Глаза закрылись, грудь перестала ходить ходуном от коротких предсмертных вздохов.
– Черт! – вскрикнул Виктор, топнул ногой и схватился за голову, свою любимую часть тела. Бабушка все переживала, когда он так делал: «Не расшиби, Витюля!», он в ответ хмурился: «Не расшибу!» – Черт, как же мы, а…
– Не поминай, – сказал Андрей.
– Ты про черта?
– Не поминай! Попросил же!
– Ладно, не буду… Хоть это и странно. Эй? Ты в порядке?
Лицо Андрея вдруг искривилось в демонической гримасе. Неужели сейчас нападет? Но нет. Он заплакал. Зарыдал, как дитя. Хотя ему казалось, что слезы в нем закончились; что давным-давно иссох его внутренний океан.
– Мы его даже не знали… – прошептал Виктор, пытаясь успокоить Андрея, чего делать совершенно не умел. Как найти подход к плачущему человеку? Одной логикой тут не отделаешься, нужно что-то и в психологии смыслить.
– Какая разница, знали-не знали… Он жизнь нам спас. И умер. Здесь теперь ходит смерть. И это из-за нас.
Виктор отшатнулся и выставил перед собой сборник судоку. Что-то во взгляде Андрея, пусть и залитом слезами, показалось ему зловещим и бесконечно темным.
Запись от 8 августа. Смерть.
У смерти множество амбассадоров.
Самаэль. Аид. Эрешкигаль. Анубис. Дама с косой.
Все они – разные язычки одного пламени.
Но всех их объединяет одно.
Их оболгали.
Наша культура построена на том, что смерть – это плохо.
При том, что все религии предвещают наступление посмертного блаженства. Разве нет в этом противоречия?
Запись от 2 сентября. Черт.
Люди не принимают решение чертыхаться.
Когда они говорят слово «черт», они этого не осознают.
Потому что за них это делает кто-то другой.
Вчера я сказал «черт» восемь раз.
Отец устроил мне выпрямление…
– Это нервы. Мы все на нервах, – сказал наконец Виктор. – Нервы – наше местожительство. Наша прописка.
О, великий Дехул-Ла, да славится твой свет, хватит уже юморить! Виктор так и не понял – и вряд ли поймет – почему Андрей поддался слезам. Не из-за смерти незнакомца, хотя и она потрясла до глубины души. Дело в том, что капитан был первым человеком, который вступился за Андрея. Еще и пожертвовал собой. А он с ним даже не познакомился.
Андрей снял со стены факел и склонился над трупом.
– Ты что делаешь? – спросил Виктор.
– Да возгорится твой Дар-Ла с новою силой, – прошептал Андрей, медленно проведя факелом над телом, – да не обнаружат тебя обитатели огненных долин Шахера, да будет звучать твоя песнь, да направит тебя Когру там, где ты сейчас. С ним я покоен. Ему моя жизнь отдана.
– Это что, ритуал какой-нибудь?
– Наверное.
– А вы, мальчики, кто? – раздался приятный женский голос у них за спиной.
* * *
На девушке были голубые джинсы с высокой талией, кеды Vans и белая свободная футболка с надписью «Я художник. Я так вижу».
Она разглядывала Андрея и Виктора с интересом, как скульптуры в музее или солнечное затмение. Труп капитана, казалось, нисколько ее не смущал, как и пыточные конструкции вдоль стен – все эти дробители колен, «груши» и железные девы. Андрей предпочел бы не перечислять в голове названия, но такая уж у него специфическая эрудиция. Пялиться на девушку, как это делал Виктор, было тупо. Андрей очень стеснялся, и предпочел водить туда-сюда взглядом, на секунду задерживаясь на ней, и на пять – на окровавленных клещах, шипах и пластинах.
– А ты кто? – сориентировался наконец Виктор, нарушив сюрреалистичную во всех отношениях мизансцену и закрыв распахнутый до сих пор рот – не то от удивления, не то от красоты незнакомки.
– Я Василиса. Только, пожалуйста, не Вася, а именно Василиса. Не люблю, когда имена коверкают, – и продекламировала:
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом[2].
– Я Виктор. Можно Витя, Витек, Виттель.
– Виттель? Как вода?
– Ага.
– А ты? – она перевела взгляд на Андрея.
– Я Андрей, – пробормотал тот.
– Ты помнишь, как сюда попала? – спросил Виктор.
– Смешной ты! – хихикнула Василиса. – А как, по-твоему, попадают в сон?
Андрей и Виктор переглянулись. Так вот, чем обусловлено ее спокойствие!
Так-то и у них – у каждого – возникали мысли о сновидении, о грезах, о том, что все это лишь звездная пыль отключенного мозга. Но прошло столько времени, столько «щипков» от реальности, что эту версию можно было спускать в унитаз.
Но стоило ли грубо разубеждать Василису?
И вообще… Может, она все-таки права?
– Ты, наверное, имеешь в виду фазу быстрого сна? – проговорил Виктор. – Это когд…
– Я обо-жа-ю сны! – весело прервала его Василиса. – В них столько вдохновения, каждый сон – точно жизнь с новым набором эмоций. А этот – такой реалистичный, и вы, ребята, интересные… Проснусь – обязательно напишу ваши портреты.
И она продекламировала еще одно стихотворение:
Сон сочиняет лица, имена,
Мешает с былью пестрые виденья,
Как волны подо льдом, под сводом сна
Бессонное живет воображенье.[3]
– А как засыпала – помнишь? – спросил Виктор.
– Ну, этого я никогда не помню. Если честно, не помню даже как в постель ложилась. Но это нормально.
– А что у тебя за Книга?
Василиса только сейчас поняла, что держит что-то в руках.
– Надо же! Я и в жизни с ней никогда не расстаюсь, а теперь она оказалась в моих грезах. Только это не Книга.
– А что?
– Это молескин. Скетчбук. В нем я рисую и записываю стихотворения, которые тронули меня до глубины души. Здесь все: сонеты Шекспира, китайская поэзия эпохи Тан, немного испанцев, немного немецких экспрессионистов, серебряный век русской поэзии. И кое-что свое.
– Понятно, – пожал плечами Виктор. – Я не люблю стихи. Не вижу в них смысла.
– Пропущу эту реплику мимо ушей, – рассмеялась Василиса. – Но вот что интересно: стихи стали настолько осязаемыми… Они здесь будто летают как бабочки, и проходят сквозь меня. Вот, послушайте:
Веселится темнота,
Праздно рыщут всюду тени.
Подо мной не видно дна:
И дрожат, дрожат колени!..
Андрей вздрогнул. Когда отзвучала последняя строчка Василисы, по его спине побежали мурашки, а комната – и без того жуткая – потускнела; реальность словно сделала попытку провалиться, и ребят с собой прихватить.
– Блин-оладушек! – воскликнул Виктор. – Вы видели это?
– Я же говорила, – улыбнулась Василиса и обняла скетчбук, – я давно мечтала посмотреть сон, в котором строки буквально оживают…
Виктор встряхнул головой:
– Слушайте, это, конечно, все весело, но нам надо понять, что делать дальше. В конце концов, мы здесь заперты, а снаружи банда маньяков с кинжалами. Я такое не очень котирую.
– Что? Банда маньяков? – заинтересовалась Василиса. – А можно поподробнее? Проснусь – точно что-нибудь эдакое нарисую!
* * *
Они устроились в худо-бедно чистом углу, прямо на полу, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле зрения. Виктор начал рассказ сначала: как он проснулся в этой комнате, когда она еще пустовала, как встретился с Андреем, рассказал о картинах, и, наконец, добрался до смерти капитана стражи. Фразу «и тут меня осенило!» он повторил раз десять, по поводу и без. Видимо, ему казалось, что у этих слов такой же цвет, как у его сборника судоку.
Василиса слушала с большим интересом, не перебивала, но в конце как-то скривилась:
– Нет, так не пойдет. Мне не нравится твоя история, – сказала она.
Девушка по-прежнему вела себя так, словно спала. А когда она произнесла слово «история» огни на факелах замерцали.
– Какая еще история?
– Ну, про маньяков. Это ведь ее от вас ждали. И когда ты ее рассказал, события приобрели новый оборот.
– А… – Виктор почесал голову. – Логично.
– Это законы драматургии, ничего более. Так вот, поскольку это мой сон, все будет по-другому. Никаких маньяков. Это глупо. Я понимаю, популярно и все такое, да и сериалы эти… мне с подругами их приходится смотреть, видимо из-за этого и приснилось. Но! У этой истории должна быть красота, таинственность, сила искусства!..
– Что, блин?! – возмутился Виктор.
– Ну-ну, не злись, – игриво приказала Василиса. – Слушайте, что думаю я.
Художник. История Василисы
Корнелиус жил в маленькой комнатушке в самом бедном районе города. Денег на нормальное жилье у него не хватало – да и откуда бы, гениальный художник ведь всегда беден. Однако он и не нуждался в большем пространстве. Одолеваемый душевным недугом, он выстроил для себя внутренний мир – целый замок. Его талант живописца слился с реальностью. В том замке нет комнат, лишь тайные уголки гениальной души. Поэтому все, что здесь написано, оживает, а все ожившее становится написанным.
Так ожили все его альтернативные личности, они же – любимые персонажи. Целая семья: женщина, которой кажется, что ее ведут на казнь; ее муж, жестокий, но деловой человек; его брат – еще более безумный, чем сам Корнелиус. И маленькая дочь.
С каждым днем разум Корнелиус угасал, а замок становился больше. Уходить в себя, бродить по бесконечным коридорам, усеянным картинами, стало для художника и всех его альтер-эго единственным и самым любимым занятием.
Однажды в комнатушку Корнелиуса по каким-то юридическим вопросам пришел архивариус. Но внутри было пусто.
Корнелиус ушел навсегда.
Он поселился в замке.
С последним словом Василисы факелы в комнате одним за другим стали гаснуть. Андрей, который слушал Василису завороженно, и Виктор, который был настроен скептически, напряглись. Василиса рассмеялась.
А мертвый капитан королевской стражи встал.
* * *
Он навис над комнатой. Над изменившейся комнатой. В мгновение ока орудия пыток стали мольбертами и незаконченными полотнами. В руке «капитана» теперь был не револьвер, а дряхлая, потрепанная кисть, в другой – палитра для красок.
Художник – видимо, теперь его звали Корнелиус – обмакнул кисть в кровь на своем животе и рассмеялся.
– Что за хрень?.. – в ужасе прошептал Виктор.
«Так вот, что значит: закончите и расскажите историю! Здесь все меняется на основе твоей интерпретации увиденного!» – подумал Андрей.
Тем временем Виктор схватил валявшуюся рядом доску и, стукнув себя по голове, и упал без сознания.
К такому развитию событий кропотливая работа над мозгом и логикой его не готовила. Андрей успел подхватить школьника, и медленно опустил его на пол. А Василиса этого даже не заметила, ей уже хотелось проснуться: сон затянулся. Хватит. Полученных эмоций ей хватит на год вперед. И еще вопрос, то ли это вдохновение, которого она так жаждала?
– Не люблю страшные сны! – заявила она, напрочь игнорируя происходящее. – Но я давно научилась их не бояться. Нужно просто подойти к монстру, и спросить, как у него дела. Работает безотказно!
И девушка подошла к художнику. Тот рисовал на полу чудовищные образы собственной кровью, и действительно походил на монстра – текущая изо рта слюна, безумные, ярко-красные от усталости глаза, вырванные клоки волос. Андрей попытался остановить Василису, но все, что у него вышло – вытянуть руку и прохрипеть: «Стой!»
– Здравствуйте, мистер монстр! – весело обратилась Василиса и помахала. – Как вас зовут? Как ваши дела? Что вы рисуете?
Художник не отреагировал. Что-то бормоча, он орудовал кистью с невероятной скоростью.
– Не хотите общаться? Я – Василиса! Думаю, вы отличный художник.
Андрей не знал, что делать, поэтому просто наблюдал.
В подход Василисы он не верил. Как-то раз он тоже решил подружиться с монстром, но тот съел его, Андрей проснулся, а потом монстр съел его еще раз, и он проснулся по-настоящему. Но сейчас его настораживал не сам художник, а зловещий рисунок, который появлялся на полу. Внезапно он как будто прозрел. Догадка, связанная с историей Василисы, бросила его в холодный пот.
– Василиса! – крикнул он. – Беги оттуда! Быстро!
– Что? Пора просыпаться?
– БЕГИ!
Вдруг из кровавых орнаментов на полу восстало чудовище. На этот раз действительно ЧУДОВИЩЕ. Гигантская рычащая тварь с головой крысы, слюнявая и отвратительная. Обитатель самых потаенных детских страхов, их коренной житель. Тот, что живет вместе с нами, ожидая момента, когда мы потеряем бдительность. Оно медленно поднималось, с жутким хрустом формируя свое тело.
Время остановилось. Будто специально, чтобы Андрей рассмотрел гигантские лапы с желтыми когтями, грязную, слипшуюся от крови шерсть; чтобы почувствовал вонь, от которой, казалось, можно было ослепнуть.
Глаза Василисы расширились, только теперь она открыла их по-настоящему. Пелена спала; к ней пришло осознание, что это не сон. С такими незнакомцами лучше не разговаривать, нужно бежать от них куда подальше.
– Я п-пойду… – проговорила девушка.
Она сделала шаг назад.
И чудище набросилось на нее.
Набросилось. И откусило ей голову.
* * *
Художник рассмеялся. Андрей закричал. В нем словно разорвалась бомба, пронзая внутренности осколками страха, отчаяния и паники. Из картин посыпались твари разных размеров и форм: крысоподобные, змеевидные, насекомообразные. Они потянулись к Андрею: ползли, крались, летели – стремясь уничтожить его, разорвать в клочья.
Первая реакция – сесть, закрыть голову руками, позвать на помощь. Но ее ждать неоткуда. Перед Андреем стоял образ Василисы, красивой девушки, из чьей шеи хлестала фонтаном кровь.
– Искусство безжалостно! – воскликнул художник и, не обращая внимание на своих созданий, бросился к пустому полотну – писать новую картину.
Сделав несколько рывков, уклонившись от слюнявых оскалов, Андрей подбежал к двери. Его спину оцарапали когти. Он завопил от боли, не глядя швырнул в тварей стоявший рядом стул, и вырвался в коридор.
Но и там было не лучше. С двух сторон на него надвигались монстры; некоторые вываливались из рам, другие свисали с потолка. По окнам ползли пауки. Стоял невыносимый гул, перед глазами появлялись буквы неизвестного Андрею языка. Он подумал, что умирает, и это последнее, что он видит и слышит. Рычание и шипение, топот лап и скрежет чешуи – все приближалось, а затем в голове прозвучал голос…
Твоя жизнь – череда повторов. Помнишь позапрошлую школу поза-поза-прошлого города? На уроке биологии тебе в голову прилетел огрызок яблока. Учительница обернулась и наказала тебя за то, что ты мусоришь. А потом ты шел домой длинным путем, через гаражи, где, как тебе казалось, тебя ни за что не встретят обидчики. Но ты ошибался. Именно там они тебя и караулили.
Андрей осел на пол, согреваемый таким родным, таким понятным и теплым звуком голоса, исходящего из Книги, которая по-прежнему была в его руках.
Парень с фамилией Шурупов, еще один «Влад» невзлюбил тебя с твоего первого дня в школе. Его бесила твоя отстраненность, замкнутость, твой блуждающий поверх голов взгляд. Его бесило, что ты сын Верховного жреца, именитого огнепоклонца. Он давно хотел что-нибудь сделать, выбить из тебя спесь, заставить поверить, что ты – хуже других, а не лучше; хотя так ты никогда и не думал. Он толкнул тебя, и ты ударился спиной о зеленую дверь гаража. Шурупов обставил все так, словно ты сам виноват, напросился – своей немытой головой и стремным голосом. А когда ты попытался убежать, он схватил тебя за горло и сжал, сильно-сильно… И когда ты начал терять сознание, когда даже дружки Шурупова просили его остановиться, ты утратил связь с миром, с собой… но не с твоей Книгой, которая лежала в твоем рюкзаке, готовая вырваться в одно мгновение вместе со всеми ее обитателями.
Как и тогда, в гаражах, Андрей медленно утекал далеко-далеко. И он был даже благодарен немного, что все вот-вот закончится. Андрею давно хотелось, чтобы все закончилось. Он закрыл глаза. Сотни, если не тысячи пастей, нависали над ним, готовые оторвать ему голову, как Василисе. И та самая крыса возвышалась над всеми.
На следующий день в школу приходила полиция. Одноклассники рассказывали друг другу историю. Как ты отгрыз Шурупову палец, как кинулся на его дружка и расцарапал ему лицо, чудом не задев глаз, и как подвернувшимся под руку дрыном сломал ногу третьему. Рыдающая мама жалела тебя, а отец избил и снова заставил пройти ритуал очищения, причитая, что вам опять придется переехать.
И эта четверка людей с картин тут как тут. Каждый – в сотне вариаций. Женщина: в фиолетовом, в красном и в любом другом платье. Дворянин. Его брат. И дочь. Лица с разной техникой исполнения, разными эмоциями, в различных позах. Одни и те же люди, размазанные дьявольской краской Корнелиуса.
Но однажды ты вспомнил, что перед тем, как дать обидчикам сдачи, ты произнес одну-единственную фразу. Ты кое-что сказал, и все изменилось…
Да. Так и было. Ты знаешь меня. Ты чувствуешь меня. Ты – внутри меня. Ты – это я.
Что ты тогда сказал?
Андрей открыл глаза. Посмотрел прямо перед собой. Марево исчезло. Картинка обрела четкие очертания. Вокруг Андрея обвилась огромная змея. На голове сидели летучие мыши. Перед лицом скалилась гигантская крыса.
Что. Ты. Сказал?
Он улыбнулся.
– Действуй, – сказал Чернокнижник.
Глава 6. Рассказ Андрея
Запись от 1 апреля
Эураль.
Тот, кого я называю Первым, Истинным отцом.
Моим демоном-хранителем.
Место его исконного обитания (ныне он проживает во мне) нельзя описать простым языком, то иная реальность.
По могуществу Эураль уступает лишь своему предводителю.
Тому, под чьим руководством существуют все твари,
описанные в Черной Книге.
Мне неведомо, почему Эураль избрал меня.
Андрей сидел, прислонившись к стене, как раненый воин к дереву. Каждая его клеточка болела и кричала. Хуже всего дело обстояло с царапиной на спине. Ее жгло так, что хотелось провалиться обратно в небытие. Не загноилось ли?
«Что случилось? – мелькнуло в голове, пока зрение не обрело фокус. Почему я… Где монстры?»
Андрей огляделся.
И не поверил своим глазам.
Коридор был усеян трупами. Бесчисленные полчища шерстистых, пернатых и чешуйчатых гадов. И людей. Всех тех, кто пытался его убить. Над ними возвышалась туша гигантской крысы со вспоротым брюхом. Крысиные глаза, стеклянные и безжизненные, уставились в бесконечность. Андрей закрыл рот ладонью и застонал. Его тошнило. От смрада, от вида искореженных внутренностей. От гари, из-за которой все еще было тяжело дышать.
На коленях лежала Черная Книга, открытая на главной странице – странице с Эуралем. Пульсация от Книги отдавала в ноги, словно где-то внутри нее билось сердце. Помимо описания, здесь, в мире художника Корнелиуса, предстал и рисунок – полный деталей и окруженный черной аурой Эураля. Доспехи из кости цербера, красные вертикальные зрачки, и топор воителя, собранный из предсмертных криков врагов. Все, как задумывал, но не смог изобразить Андрей. Даже заголовок, сплошь с острыми, как лезвия, углами, обрел каллиграфическую изысканность.
– Это все ты сделал? – шепнул Андрей, поворачивая на сто восемьдесят градусов Книгу, словно показывая пляж собеседнику в Скайпе. – Ты?..
Конечно же, он. Андрей это знал. Чувствовал.
– И это был твой голос. Да?
Да. Мой.
– С ним я покоен, – прошептал Андрей и захлопнул Книгу. – Ему моя жизнь отдана.
Что бы ни творилось с ним раньше, такое произошло впервые. Надо что-то делать. Двигаться дальше. Нет смысла сидеть просто так. Вдруг твари восстанут? Или еще кто-нибудь оживет? От этого замка можно ждать чего угодно.
Андрей поднялся. Посмотрел прямо перед собой. От страха сердце пропустило удар, в восьмисотый раз за этот фантастический день. Он стоял прямо напротив единственной не пустой картины в коридоре.
На ней был изображен мальчик в сером костюме.
Школьник. По имени Виктор.
* * *
Если у смерти есть запах, то Андрей чувствовал его прямо сейчас. И с трудом находил чистые от крови и слизи места на полу, чтобы поставить туда ногу. Но вот – неудачный шаг! – он поскользнулся на мертвой змее с сотней лапок, чтобы упасть на мертвого скорпиона. И уже отбросив брезгливость, Андрей помчался вперед, споткнулся и снова упал, сначала на колени, а потом и ничком. В конце концов он добрался до мастерской художника, стряхивая с себя останки врагов.
Дверь была вырвана с корнем и лежала неподалеку. Андрей медленно переступил через порог. Первое, на что упал взгляд – тело Василисы.
Захотелось волком завыть, да только в горле пересохло. И все звуки куда-то ушли. Казалось, не Андрей стоял над Василисой, а смерть нависла над ним самим.
А это что? Что лежит рядом с шеей…? Андрей отшатнулся. Ее голова. Лицо перекошено, испачкано в крови и… внутренностях крысы? Словно кто-то вырвал голову девушки из чрева чудовища и пытался прикрепить обратно.
И Андрей вспомнил. Ярко-красными образами перед глазами пронеслись редкие вспышки воспоминаний. Андрей сжал кулаки. Попытался сделать вдох. Не вышло. Ибо это он, он пытался соединить части тела. И негодовал, негодовал, что ничего не выходит!.. Рычал, точно зверь.
… Нет сил. Пустой желудок сжался в рвотном позыве. Ничего хуже уже не случится.
И в этом Андрей, конечно же, ошибся.
* * *
Он отвернулся и, отшвырнув ногами незаконченные полотна, отправился к тому месту, где потерял сознание Виктор. Мама как-то сказала, что относиться к произведениям искусства следует с большим уважением. После сегодняшних событий Андрей мог с ней поспорить. У искусства нет знаков «плюс» или «минус», оно настолько само по себе, что ему чужды людские капризы.
Тело Корнелиуса лежало неподалеку, с дырами в груди, которые оставили острые когти. Но это уже не впечатляло. Андрей поймал себя на мысли, что хотел бы вернуться в школу – к буллингу и горе-учителям. Всяко лучше, чем здесь.
Виктора Андрей все-таки обнаружил. Не мертвого. Но и не живого. Лишь портрет – свежий, достоверный, написанный в то время, когда Эураль развлекался с монстрами.
«Все, что здесь написано, оживает, а все ожившее – становится написанным», – так сказала Василиса. Значит, и Виктор стал частью этого жуткого места.
«С меня хватит, – подумал Андрей. – Пора валить отсюда».
* * *
Он выбежал в коридор и направился в сторону выхода, к двери с табличкой: «Чтобы выйти, закончите и расскажите историю». Что ж, история рассказана. Но открыта ли теперь дверь? Шаги стучали по холодному камню. Пустые рамы чередовались с портретами Виктора. На одних он сидел за столом со школьной тетрадью, на других, о чем-то задумавшись, смотрел вдаль. Что с ним случится, когда Андрей уйдет? Он так и останется изображением? Его будут искать родители. Но вряд ли полиция знает, как раскрывать столь вычурные преступления.
А может, он все-таки где-то есть? Сидит и ждет спасения? Отчего-то Андрей был уверен, что нет. Так просто в этом месте ничего не происходит. Сама суть истории Василисы говорила об обратном. Но как вернуть его к жизни?
Андрей остановился.
Он знал как.
И без логического склада ума Виктора худо-бедно было ясно, как все работало. Огонь – да будет вечен его свет – реагировал на интерпретацию окружающего. Он менял все вокруг в зависимости от того, что рассказывали ребята – сначала Виктор, затем Василиса. Все, в чем он сомневался, подтвердилось: огонь – живой. Огонь – Священный. Огонь порождает жизнь.
И чтобы вернуть Виктора, Андрей должен поведать свою историю.
Главное – суметь выжить и в ней.
* * *
Андрей сидел в своей первой комнате, в позе лотоса, напротив камина, вглядываясь в языки пламени. Языки пламени… Благословение огня, ласкающего нашу реальность. Символическое подтверждение того, что он способен не только разрушать.
– Почему ты все это сделал со мной? – тихо спросил Андрей. – В отместку за то, что меня выгнали из огнепоклонной школы? За то, что мне запретили становиться жрецом? Но я не виноват… И что, в таком случае, тебе сделали Виктор и Василиса?
Огонь безмолвствовал. Андрей вздохнул.
– Я знаю, ты любишь истории. Ты слышал их больше, чем кто-либо из людей; вокруг тебя издревле собираются, чтобы делиться своими рассказами. Эту традицию называют «разжиганием сказки». Когда-то считалось, что самые искренние сбываются по твоей воле. Поэтому многие боялись, да и сейчас боятся, и говорят при тебе шепотом… Что ж, выходит, все это – не вымысел? Ты действительно способен?.. – Андрея передернуло. – Но я не мог и подумать, что настолько.
Он вытянул перед собой ноги и попытался сложить разрозненные и разбегающиеся мысли в связный рассказ.
– Хочешь узнать мою историю?
Огонь разгорелся с новой силой.
– Это значит «да»? Тогда слушай…
Граф. История Андрея
Когда-то семейное поместье Ричарда процветало. Он жил там со своей любимой женой по имени Кларисса, с дочерью Элизабет и братом Алексом. Их уважали в городе, в окрестных деревнях – за меценатство и строительство храмов. Поговаривали, что огонь в этих храмах пах как-то особенно…
Черная полоса наступила, когда Ричард получил в дар золотой перстень с рубином. И все бы ничего – только он не знал, кто ему вручил этот перстень! И когда Кларисса спрашивала, откуда он взялся, муж делал вид, что не слышал вопрос.
Отчего-то Ричард перестал выделять деньги на новый храм, запретил дочери брать уроки игры на музыкальных инструментах, а сам долгое время просиживал в своей спальне. Затем он стал подозревать супругу в измене с собственным братом. Оправданы ли были его ревностные порывы – история умалчивает, да и не имеет это значения.
И вот однажды Ричард убил свою дочь, ударив ее кулаком, на котором красовался перстень; своего брата, заколов его саблей, им же подаренной; и мальчика в сером костюме, случайно забредшего в его Черный замок… И во всем обвинил Клариссу. У Ричарда была безупречная репутация, и власти к нему прислушались. За преступления, которых она не совершала, Клариссе была уготована смертная казнь.
Оставшись один, он бродил по замку, и все вокруг стало для него гнетущим и тягостным – как та необъятная скорбь, в которую он загнал сам себя. Подобно настенным картинам, ему постоянно мерещились лица некогда любимых людей. Так продолжалось, пока они не вернулись к нему в виде молчаливых бестелесных духов.
Перед смертью – от истощения, печали и болезней – Ричард смотрел в окно, на свое отражение в стекле.
«Я знаю, почему не мог ответить на вопрос о том, кто даровал мне тебя, – прошептал он и приподнял ладонь с перстнем на безымянном пальце. – Это меня даровали тебе – и я в твоей власти».
То были последние слова Ричарда.
С тех пор он, и убитые им бродят по бесконечным коридорам, а перстень, говорят, так и лежит на подушке одной из комнат…
И огонь погас, оставив после себя лишь дымку. Андрей попытался вдохнуть этот воздух, пропитанный своей историей, мрачной и тягучей, но такой понятной… А затем встал и вышел из комнаты. Чтобы увидеть то, что он ждал.
В дальнем конце коридора показались привидения.
* * *
Обычно камни ничем не пахнут. Но сейчас они – на стенах и на полу – благоухали беспросветной грустью. Каждый сантиметр, с которым призраки приближались к Андрею, усиливал запах, и сердце в его груди колотилось. Но не от страха. Вместе с Черной Книгой он понимал и принимал происходящее. И если у него будет такая возможность, он обязательно озаглавит новую страницу в Книге, как «Проклятые камни». Нарисует в ней перстень. Перескажет историю Ричарда, которому он искренне сочувствовал.
– Я не пойду на казнь! – взвыла женщина в фиолетовом платье. Андрей рассмотрел ее полупрозрачное лицо. Острое, благородное, доброе и вместе с тем – несчастное. – Но я… Уже! Уже казнена!
Четверо, посчитал Андрей. Ричард, Кларисса, Алекс и Элизабет. Не хватало только школьника в сером костюме – того, ради которого и затевалась вся эта история. Андрей надеялся, что, внедрив Виктора в свой рассказ, он сумеет его оживить. Выходит, надежда не оправдалась.
Тем временем призраки окружили Андрея, нависли над ним в полном безмолвии.
– Я знаю, каково это, – обратился к Ричарду Андрей. Не осознавая, к кому он, собственно, обращается – к реальному, хоть и умершему, человеку, или к персонажу, воссозданному великой силой огня. – Каково это… Быть отринутым.
Ричард разглядывал Андрея с интересом. Ничего не происходило. Никакой опасности версия Андрея – в отличие от историй Виктора и Василисы – не несла.
Или…
– Стоять на месте, сатанинские отродья! – послышался голос. Андрей обернулся и увидел человека, который когда-то был капитаном стражи, потом художником, и теперь превратился в священника, медленно бредущего с Библией и Крестом.
Призраки застыли на месте, не в силах сдвинуться с места. Они с ужасом смотрели на слугу христианского Бога.
Андрей почувствовал жгучую боль в области гортани.
– Я изгоню демонов из ваших душ, – сказал человек, подойдя к Андрею. – Изыдите, дети Сатаны! Изыдите!
Боль обрушилась на него с новой силой. Андрей закричал. Призраки растворились.
– Ага! – отчего-то обрадовался священник. – Ты, значит, живой? Что ж! Я знаю, что делать с такими как ты.
Он втолкнул Андрея обратно в комнату. Там, недалеко от шифоньера, теперь стояла кровать с несколькими цепями, вкрученными мощными болтами в бетонную стену. Не в силах сопротивляться, Андрей упал на жесткую поверхность. Черная Книга горела, обжигая ладонь.
