Дмитрий Новосельцев
Малодушие

Пустячки Один

Нет ничего мучительнее написания книги. Ночью мучаешься, что не заснуть от появляющихся идей, а к утру не усидеть на месте, ведь давит невозможность написать и обязанность это сделать. А по итогу выйдет, поверьте мне, только когда вы окончательно и насовсем отчаетесь.

И это очень интересно. Ведь мы вот читаем книгу, смотрим: автор такой благородный весь из себя, прямой, и все ему нипочем, и все он до дна познал – в общем, одна сплошная поэзия и возвышенность. А пойди посмотри как работал, как мучился от проклятой лени, как душа ежедневно у него парализована бывала, и как он во взъерошенных волосах проклинал себя и руки свои, ломавшиеся перед ним, – в общем, посмотришь как-то на все это, посмотришь – да и на пол плюнешь, и прямо в собрание его сочинений.

Сюжет, "На полпути вверх"

Не ищите сюжета здесь. Конец этой книги, ее главная цель – издание. Если вы ее читаете – значит, конец вам уже известен… – Больше месяца назад написал я и забросил письмо почти что насовсем. Лишь какие-то незначительные заметки собирал мало-помалу.

Но сегодня 27 февраля. Я увидел информацию о некоем конкурсе на сайте «Литрес:Самиздат», думаю теперь в нем поучаствовать. Называется так: «Глава первая». Суть конкурса, насколько мне понятно, в том, чтобы помочь таким как я лентяям сесть наконец за черновик и дописать работу. Дописать же надо где-то за 3-4 месяца, и в процессе выкладывать по частям, по крупинке на платформу, в виде бесплатных черновиков.

Вроде как понятно.

Понятно и то, что моя фраза, помещенная в начало, потеряла теперь всякую цель и всякий смысл: коли вы, мой читатель, читаете эти строки, то скорее держите в руках не что-то изданное по-настоящему, а всего-то лишь бесплатные черновички на сайте «литрес». Впрочем, и в «черновичках» нет ничего плохого.

Повторюсь опять: эта книга – нечто вроде дневника с моими рассуждениями. Ежели вы ожидали от нее и от меня что-нибудь в виде какого-то привычного вам сюжета – то обломитесь, господа. Его не будет.

Очень часто, по ходу чтения, вам должно будет казаться, что вот теперь-то идет некое развитие, что сейчас-то произойдет… И ничего не произойдет. Это жизнь; не вымышленная какая-то чепуха, а жизнь как есть она – настоящая, без выдумок. В ней сюжетов не бывает.

Более того, за последнее время у меня выработалась натуральная неприязнь ко всякому выдуманному головными потугами сценарию. Не терплю. Все эти вот космическо-масштабные события с обязательно наличествующими взрывами, громадами, самопожертвованиями и жертвами – и прочим, и прочим; к чему это? Вот скажите.

Думая над тем, что происходило в моей жизни и пытаясь представить это в контексте данной книги, мне невольно приходило в голову и то, как можно было бы это взять да переиначить и, немного переиначив, выдать за какой-то супермега сюжет… – В эти моменты я чувствовал себя, честно сказать, грязнейшим из подлецов, очень мерзко… Так вот каковы все те, кто сочинительствует! Я знаю вас. Представляю себе эту довольную мину в момент, когда ваша голова воспроизвела на свет еще один остросюжетный сюжет или прямоугольный сюжетный же поворот. Брр, словом.

Толи дело жизнь! У нее есть один существеннейший пункт, который и дает ей все несоизмеримое превосходство. «Какой?» – спрашиваете вы, нетерпеливые. Отвечаю: она реальна, истории ее – реальны. А потому что жизнь у всех на самом-то деле одна (да! одна на всех, вы не ослышались), то и получается, что, рассказывая о жизни какого-то одного человека, мы, немного иными словами, но рассказываем жизнь всех людей. Всех.

Конечно, на деле это не совсем прямо так, как мной здесь описано; но в целом все верно.

Но зачем нам одна жизнь на всех, да к ней еще и история единственная, постоянно однообразная? Я мог бы обвести это предложение кавычками, ведь вы наверняка сейчас этим вопросом и задаетесь. Да вот только не может быть человеку ничего приятнее, особенно если жизнь его уже прошла, осталась позади, – не может быть ничего приятнее, чем вспомнить эту свою потерянную жизнь. Слушать истории, отдаленно напоминающие наши, да и вообще окунуться опять мысленно в этот мир – ни одна тугозеленая сюжетная линия не даст нам такого, друзья.

Всякая книжка – мусор; любой сценарий великолепного фильма достоин своего скорейшего сожжения. Бросьте это, я вас уверяю: все ненужно нам. Оглянитесь вокруг: столько людей… – так поговорите с ними! Говорите, чего стесняться? Рассказывайте и сами. Общайтесь. Я уверен, – я почти что уверен, что доселе вы вовсе не замечали всей этой прелести – в вот этих вот устных диалогах; вам даже иногда казались они скучны… О, как же вы слепы были-то, друзья! Да мы ведь просто-напросто привыкли все к этому, слишком привыкли. Да ведь нам кажется теперь заранее и априори, что если что в книжке написано – то это все хорошо, это определенно высоко и прекрасно; а коли мы слышим голос не из поднебесий доносящийся, а вот тут, рядышком который пищит – тогда мы думаем сразу, что плохо, ужасно, не то, не то! Сами вы, дурни, не те. Замечайте же их прелесть! Попробуйте. Поговорите наконец хоть раз со своими родителями, с домашними своими. Давайте. Вы всю жизнь живете ролью чужого-родственника; вы за всю жизнь так и не узнали мать свою родную, бедные. Стыд вам.

Именно потому я и обращал свое внимание и буду обращать в данном тексте на каких-то незначительных вещах, из которых и складывается на самом-то деле наша с вами жизнь. Эти вещи незначительны, да, но именно потому никому они не заметны и от всех скрыты. Надпись на стене, увиденная нами, когда мы гуляли с Антоном вослед шажкам нашего прошлого – одно это больше всей что есть на земле фантастики. Ну, и проще, разумеется.

Чего скрывать: я горжусь своим сюжетом на рассказ. Но потому горжусь, что и сюжеты мне нелегко даются. Что-то выдумывать… Вы бы здорово ошиблись, решив, что хоть что-нибудь из написанного мной здесь – плод моего скудного воображения.

Вот что еще хотел сказать: ведь цельного-единого сюжета, как я и сказал, здесь нет, – поэтому, если какая-то часть покажется, вот лично тебе читатель, не интересной, ты смело можешь ее пропустить – не многое, я думаю, потеряешь. Более того, можешь позволить себе и такую роскошь: читать записки в произвольном порядке. Ибо порядка никакого и не нет.

Но если пришлось вам столкнуться с этим текстом на сайте «литрес» (что скорее всего так, иначе как бы вы его нашли?), то вы естественно задаетесь одним вопросом: где же, черт побери, этот рассказ, о котором так много ведена речь? И что это за рассказ вообще? Объясняю: вбиваете в поисковике название: «На полпути вверх», открываете (покупаете..) – и, наконец, все! – готово к чтению. Но не совсем.

Дело в том, что рассказ получился, ну… когда он был написан, мне казалось поначалу: «ну, гениально!» – И так оно, наверное, и есть… Да только вышло слишком сложно и непонятно, как оказалось, и читать, наверное, нелегко.

Я вот что предлагаю: можете сами себе выбрать что вам делать и как вам быть. Хотите – вовсе не читайте. Ну, коли хотите, то и этот текст бросьте (Бог с вами!). А хотите – можно попробовать рассказик-то все-таки осилить, самим и своим умом его понять постараться. Не подходит? Да ничего страшного: в этом тексте, на всем его протяжении, тут и там будут всплывать всякие поясняющие рассказ фразочки, буковки, предложения, а иногда целые главы даже – читайте их и смело к рассказу приступайте. Тогда пойдет. Или, не знаю, как примечание использовать годится. Для удобства буду отмечать названия таких поясняющих глав, из самых значительных, по мере того, как они будут появляться в черновике. Вот прямо тут: «В чем же суть?», «Диалог, Середина», «Мы вышли в надежде…», «Сочинение», «Ответ Веры Дмитриевны», «На полпути вверх».

Ищите и читайте.

(Как и сказал, порядка как такового нет, так что прочесть вы их можете прямо сейчас.)

Диалог, Продолжение

⁃ Ты просто не разбираешься в литературе!

⁃ Не разбираюсь?

⁃ Да, не разбираешься.

⁃ Ну хорошо, мне оно и не надо, разбираться в этом.

⁃ Ну конечно! – воскликнул я. – Как говорил Ницше…

⁃ «Как говорил Ницше» – передразнивая, – Да ты смешон, друг мой, смешон! Мало ли что твой Ницше там сказал, а? Да и все остальные из вас, мало ли чего не наговорили. Люди глупы еще – еще пишут книги.

⁃ Глупы говоришь?

⁃ Да, глупы, да, говорю; а были бы умны, книг бы не писали, романов этих ваших. Не было бы. Достаточно одной только фразы потому что: «человек, значит, существо странное» – и все! вот тебе и роман.

⁃ Да ты сам смешон!

⁃ Ага, задело!

⁃ Заткнись! Никак он не странен, а ты просто болтун. Сам странным хочешь показаться.

⁃ А ты что, взрослым?

⁃ Да зачем же ты издеваешься надо мной?

⁃ Чайку?

⁃ Что?!

…Сидим все в тот же день, все в той же самой комнате. На улице проезжающая машина светит фарами в открытое окно. Я гляжу как тени перемещаются по стенам.

И снова тихо – автомобиль проехал. Мы молчим уже минуту.

Завтра опять идти в школу. Завтра опять будет завтра, ведь ничего сегодня не изменило… Так странно. Мне казалось – стоит это написать, и вдруг поменяется все, весь мир непременно спасется. Но нет. Машины снова и снова едут за окнами, а следом опять наступает все та же тишина. Как и всегда.

Он сказал, что читать было скучно. А я, с деланной стойкостью, ответил:

⁃ Ну и что? Каждое великое произведение всегда немного скучное. – Прям таки цитата достойная паблика любителей книг за 40.

И все-таки – что-то здесь было не так. Неужели ничего не будет?

⁃ У меня появился телефон, кстати.

В комнате зажглось что-то яркое.

⁃ Ага. – ответил я, смотря вниз. – Ты говорил уже.

⁃ Ого, когда?

⁃ Когда позвонил мне. По телефону.

⁃ Вот же! Неужели я сам же тебя и позвал?

Тишина.

Он поднялся с кресла, стал ходить по комнате. Его сегодня не было в школе – почему? Первый учебный день…

⁃ А завтра… – тихо, – второй…

⁃ Что?

«Да так, ничего…» Проехала еще одна машина.

⁃ Я покурю.

⁃ А что ты, – спрашиваю, – понял из рассказа?

⁃ Что я понял? Ну, то что ты приговор такой сделал всему: что ничего великого на свете нет, ничего высокого… – он вынул из пачки сигарету. – Ты знаешь, может и прав. Все дно и все пусто!

Конечно, он так не считает.

Нет уж! Нужно взять себя в руки и нормально с ним поговорить. Если даже не хочет – заставить. Он явно что-то играет, а иначе как же?..

Перекинув ноги через открытое окно, он сел в эту ночную тишину и закурил. «В эту ночную тишину…»

Для разговора еще не время. Нужно стоять и прислушиваться у двери: следить, не зашел ли кто домой? Когда закончит, обязательно поговорю.

Дым медленно пускался в воздух. Пропадал. Прямо как в том фильме…

Так выходит не быть тому, чего я… так долго ждал? Это непонятно. Сложно. Сложно смириться, если только что уверен был одним только словом своим весь мир разнести. И вдруг – никого это не трогает. Машина за окном. И тишина.

Нельзя себя обмануть, сказав, что Антон – единичный случай. Он самый умный человек, которого я только знал – он не мог не понимать того, что надо понять.

А значит и понимать тут было нечего.

⁃ Почему в школе не был?

Он закончил курить.

⁃ Болел я. – Отвечает садясь. – А что там?

⁃ Ты болеешь?

⁃ Да.

⁃ Скажи мне честно: ты не хочешь об этом говорить? – я держал в руках рукопись.

⁃ Не хочу. Честно.

⁃ Да мне все равно. – говорю. – Все равно будем.

⁃ Хорошо, давай.

А что сказать?..

⁃ Я тебе даже «рукопись» эту подготовил. Специально напечатал текст, считай книгу дал, специально, для тебя. И ты так.

⁃ Извини. – он положил ногу на ногу. – Да и чего ты? Неужели тебя это так расстраивает?

⁃ Конечно расстраивает!

⁃ Почему же? Кстати, не хочешь чаю?

⁃ Не хочу.

⁃ Да, ты прав. – зевает, прикрывая рот рукой – И рукопись, и чай, и не выходил со мной целый месяц. Все ждал что прочитаю. Кстати, как там та девушка, о которой ты мне рассказывал, нашел ее?

⁃ Нет… Ищу ещё. Не отходи от темы

⁃ Темы? Да какая у нас тема. Ты говорил она живет сейчас в Питере?

⁃ Нет.

⁃ И она была очень умной, хорошей и понимающей. И так далее. Но вы почему-то расстались. Так?

⁃ Мы не расстались, я ее заблокировал так как хотел доказать… И вообще я просил тебя не отвлекаться. Почему ты меня так бесишь? Ты не представляешь как мне все это неприятно.

Он пристально посмотрел на меня.

⁃ Может, поедим чего?

⁃ Черт с тобой! – крикнул я.

Скоро пришли его родители. Я пошел здороваться с ними, Антон отпустил пару шуток. Теперь то я понимаю – слова действительно не находятся. Ни у кого и ни про что. Иногда мне начинает казаться, что это только нашего поколения болезнь: просто не о чем болтать… Опустела глотка.

Я наврал сильно, назвав эту главу «диалогом».

⁃ Пойми, мне неинтересно это обсуждать. Я не знаю что говорить. Ну прочел я и… И вообще – правды нет, сам сказал, ну вот и твой рассказ неправда – зачем нам о нем говорить?

⁃ Речь не про это! – раздраженно.

⁃ А про что тогда речь? Объясни мне, я слушаю. Вот ты говоришь, например, что специально слог тут менял, а скажи тогда: зачем? Сможешь мне объяснить?

⁃ Ну, это… понимаешь, когда ты уже…

⁃ Нет, ты мне прямо объясни, что это означает. Можешь?

⁃ Могу.

⁃ Так объясняй, не тяни.

⁃ Ну…

⁃ Ну?

⁃ В общем, я не знаю.

⁃ Видишь! – крикнул он, хлопая руками.

⁃ Что видишь? Конечно же я не помню, – продолжал я раздражаться, – столько времени прошло. Там столько всего – все невозможно в голове удержать!

Затем, правда, диалог кое-как, но пошел. Я открестился от рассказа – его я мог не помнить, но ведь дело и не в нем же! Самой главной была идея, ее мне было не забыть. О ней и заговорил.

Возник спор, достаточно хаотичный. Он что-то отвечал, то же самое и я… – но в действительности мы не понимали друг друга.

Выписать сюда весь спор было бы невозможно, да и бессмысленно тоже. Я сам там ничего не сказал, лишь пытался. Потому в следующей части постараюсь осуществить то, что тогда так и не удалось сделать мне.

В чем же суть?

«Странно бывает у человека: всегда он более расположен к чему-то оппозиционному, к такому, которое будто бы особняком от главного стоит, а на деле, может, и не далеко от главного отличается. Возможно, и сама оппозиция верит сама себе – отчего бы не верить? Может, она действительно верит в собственную правоту, в собственную чуть ли не святость, не находя ничего подобного в главном. Поставятся даже перед ней штук десять собственных дурных качеств, а противу них она тут же отыщет таковых, только благородных, сто, причем половину выдумает, уверенная в правоте своей выдумки… Да! Всегда-то человек уверен в своей правоте! Всегда! Назовет себя подлецом – и уверен, что прав, а к тому еще радуется, что не струсил мол, и признал, что подлец, – выходит, и не подлец вовсе. Вот так-то! Оппозиция эта, сделавшись главной, тотчас забудет всю свою сотню, забудет то, во что действительно всей душой сама верила, – или наплюет, но все таки уцепиться за какую-то мельчайшую, незначительнейшую безделицу, за какую-то песчинку, нарядит и ее в благородную черту и на этой-то одной черте и удержится. Если даже и не найдется таковой, тут же выдумает, что, мол, и правды ведь никакой нет, да и те, дескать, такие же шельмы, да и весь свет такой, да и не было, чтоб благородие в мире выказывалось. Закрепит, наконец, все такими словами, мол, «да-с, правда – ложь!», но совершенно будет уверена в том, что права. И тут же до черты все-таки додумается, поняв что права, а другие-то признать не смеют.

Но главный предмет же в том, что оппозиция-то, несмотря на труднейшее свое положение, в то же самое время положение наилучшее, счастливейшее и скорее этим счастьем и располагающее к себе. Да и оппозиционная она, конечно, только благодаря этому счастью. И, что не говори, но так, как уверена в своей правде оппозиция, не уверен никто – и в этом роде, она, конечно, действительно чуть ли не святая.»

Теперь замените слово «оппозиция» чем вам угодно: идейным писателем, революцией, пламенным поэтом, бунтарем, вашим знакомым из 5-го подъезда и тем человеком, который кричал слишком громко и много, пока его не успокоили и он не затих. Вставьте, наконец, и себя.

…Человек никогда не признается в том, что он подлец, не признав перед этим, что подлец – это вовсе не есть что-то плохое. И сейчас я готов признаться вам, друзья: я – подлец.

Но как и вы все.

***

Вы слышали песню Наутилусов «Красные листья»? Нет? Послушайте.

Удивительно, насколько родствены по духу песня эта и мой рассказ – вплоть даже до того, что и тут и там речь идет о городе. Уверяю вас, я ничего не крал и песню услышал сравнительно недавно. Но сходство, как говорится, налицо.

Впрочем, это одно лишь отражение, лишь ярко-зеленая веточка на верхушке… – но надобно посмотреть в корень. Надо вопрос поставить на самый предельный уровень – тогда только поймем.

…Как много вам приходилось разочаровываться в людях? Думаю, что много. Интересно, но поначалу ведь они были все идеальны, совершенны, хороши. Это потом что-то с ними сделалось.. – обычно именно тогда, когда вы с ними сблизились, узнали получше. Кстати, я пойду у них о том же самом спрошу и точно то же они и об вас скажут, – странно, не находите? Безусловно, вы и только вы правы, те же врут и оправдываются лишь. В чем же, в самом деле, могли бы быть повинны вы? Я говорю это всем. Всем.

Все мы прекрасно знаем: правда есть, добро есть. А люди? Добрый, праведный… – есть ли? Ведь вот так поверишь в них, а они опять возьмут да и обманут. Или ж не обманывают они?.. Тогда, может, и вовсе таких не было? Праведных, добрых… Может и правды и добра тоже.. не было?

Случается и такое: в восторге дружеских излияний вдруг крикнешь:

⁃ Да почему же все вокруг такие козлы?! Почему только мы с тобой нормальные, а?!

Б.

Скоро и друга козлом назовешь, если дружить с ним продолжишь, поверь. Или уже в душе частенько называешь?

Он тебя – да, кстати.

Согласитесь же, вы за всю жизнь ни разу не считали себя за негодяя, не считали что неправы вы. Но сколько раз считали так об иных! Вы всех за подлецов считали, всех! Понимаете ли, что точно также и они вас? Каждый из них. «Но у меня же есть ко всему оправдание…» – так оно и у тех есть. Есть. И тоже они себя за тварей никогда не считали. Как и вы.

И скажите честно: разве вам самим не тошно от всего этого? Что вы всегда начинаете с добрых объятий, с восторгов, что вы думаете, насколько этот человек хорош, идеален и т.д., а кончаете неизменно тем, что клянете его, проклинаете, топчите на чем только свет стоит… Что называете лицемером и предателем. И клянете ведь вместе с другими же людьми, точно также которых обзывать будете потом, и которые точно также и вас будут потом. Так где же, скажите мне, эта праведность?! Так что же, выходит из этого – быть добрым, праведным – было не так уж и просто, как казалось?

Подумайте: вы одни совершенно – и были, и есть, и будете. Любили и любите вы только себя, и никогда иначе не сделается. Любите вы иных ведь только ради себя, делаете вы шаг в дороге ведь только ради себя, не соглашайтесь вы со мной – и ведь только ради себя. Живете и умираете вы себя ради. Добродетельный, самый скромный человек до нитки последней самоотвержен, но в то же самое время лелеет в душе своей мысль: «ох, какой же я добрый! Ох, какой же хороший я! Ох, заметьте меня! Цените меня, хвалите меня, кричите меня, помните меня, упоминайте меня! И иначе же как? Я столько всего вам дал – неужели теперь не получить мне ответ? Но раз так, испытайте же на себе мой гнев – праведный!»

И самый яростный противник гордыни, издеваясь в каких-нибудь своих произведениях над ней, будет в то же самое время о себе волей-неволей – может быть и не думать, но чувствовать: «ох, хорошо что не таков я! Хорошо что лучше я, выше я! Хорошо бы заметить вам это, люди, хорошо бы после смерти моей отметить во мне вам это, хорошо бы говорить за моей спиной вам это, хорошо бы в опущенных глазах моих читать вам это!» – Иначе откуда бы знать ему так хорошо о гордыне, как не от себя?

И тот, кто будет бороться против своей гордыни – тот будет бороться ради своей гордыни. Чтобы потом, лежа перед сном, лежа на заслуженном покое, шептать тихонько себе под ухо: «ох, горды они! Ох, грешны все мы: и я горд, и они все тоже горды, ох! Но.. только я один борюсь с нею, только я один мучаюсь от нее!» – И как же не знать ему, что только ради этой сокровенной единственной минуты своей он борется? Как же не знать ему это?

Смотрите на следующего: он оплакивает беду, он чувствует и сочувствует. «Ох, скажите обо мне, что я чувствую и сочувствую, и как добро мое сердце.» – Добро у него сердце.

Смотрите на следующего: он смеется и плачет, он живет для себя и о себе это знает. Он кричит людям напротив, он против людей и с ними не считается; он не заинтересован ими. Люди ниже его, он выше их. Он знает и признает эту истину: любить можно только себя и любит он только себя. И он мечтает: «заметьте же, как не важны вы мне! Как солнцу всевидному червяков не видать, так и мне не видны вы. Не любить мне вас, не знать мне вас; любить себя мне и знать только себя мне… Так скажите обо мне, что я смел так поступить! Так скажите обо мне, что я смел не считаться! Так удивляйтесь же мной! Говорите, как не похож я и как далек от вас я!» – Верно: признания хотим мы, друзья, – но признание тех, кто ищет признания у нас. Ведь эгоизм, заточенный в себе же самом, и не был бы эгоизмом. Затем он и эгоизм, что зависим и от людей.

Впрочем, не надо понимать превратно: не надо думать, что признание важно нам в том смысле, что мы считаем себя за пустяка, за червяка. Напротив, совершенно напротив! Жажда признания – всего-то разновидность себялюбия: мы демонстрируем себя, мы навязываем себя, мы хотим, чтобы говорили о нас и единственный волос на голове нашей ценнее всего мнения света нам.

И все равно, посмотрите на свои фотографии – разве не хотели вы, чтобы смотрели на вас и думали о вас? Поставьте перед собой зеркало дабы видеть свое движение – разве каждое движение ваше не сопровождено этим, неустанным? «Я буду холоден, отстранен и закрыт; я буду загадочен и они будут думать, что я загадочен и что я лучше их» – думайте вы, ехидно улыбаясь под маской. Я смеюсь, смотря на портреты великих людей: они все серьезны! Я смеюсь, глядя в объектив: он хочет, чтобы я улыбался!

Любое мнение, не хвалящее нас – хвалит нас. Любой человек, не преклоняющий перед нами колени – опускается для нас, преклоняется перед нами. Ведь мы – мера всего. И потому мера, что мы – всегда правы.

Но вы понимаете превратно! Хорошо, я объясню:

На деле мы все конечно в большинстве своем добры – этого не отнять у нас. Кто сказал, что мы горды в том смысле, что это видно? Не нужно перекрашивать действительность идеями – от этого риск выдумать такую реальность, которая удобна нам; но надо видеть скрытое в том, что есть: понять, что не только все подлецы, но даже и мы сами.

Но, опять же, подлец – слово-преувеличение, задуманное обозначить в обществе определенную ее часть. Наша же задача дать характеристику всему обществу, и оттолкнуться в этом деле от себя любимого – ведь все равно никто ни от кого не отличается ни на грамм.

И это буквально единственный способ! Если искать здесь понимания через оценку других людей – набредешь всю на ту же перекраску действительности под себя. Поэтому да’рить нужно в свое же «Я», и этим сразу попасть по всем и каждому.

Да, мы эгоистичны, но мы вовсе не выбирали быть такими, – но, оказывается, мы в принципе ничего не выбирали. Не осуждают же паука за то, что он плетет паутину и не может ответить нам на вопрос? Так точно и человек просто не способен вырваться из пут самообожания и прикоснуться к добру.

Я опять повторюсь, что мы добры – но в той системе, которую для того и выдумали, чтобы себя так называть. Никого мы не убиваем, врем мало и, надеюсь, красть еще не пристрастились; может не злы и в более тонких материях даже… Но ведь еще одна функция этой системы: тыкать пальцем в остальных людей, обзывать их какими-то не такими и себя лучше их посчитать. То есть, обвинять.

Обвинение – главное оружие добродетели; как только вы его задействовали – вслед сразу же следует утверждение, будто бы вы в подобном не виновны и никогда бы не стали. Более того, вы ставите себя выше. Коли человек осуждает других за высокомерие – неужто он себя не посчитал лучше? И неужто и он сам тогда не высокомерен?

Самые обыкновенные люди удивительно хорошо способны обвинять. Как же у них получается? Ведь для этого и самому стать безгрешным надо, разве не верно? «Кто сам без греха, пусть первым бросит камень.»

И какова вы думаете цена речам любым – если они только порождение эгоизма нашего? Что же за правда, какая возвышенность и доброта может быть, если в первую очередь все утыкается в себя любимого и там же и останавливается? Вспомните же того человека, которого вы уважаете и которого почитаете за идеала, в коем доброта, свет и кротость, и скромность размером с планеты – вспомните, а потом поймите, что вся надежда его на в том и стояла, чтоб вспомнили вы именно его.

Лишь капля эгоизма – и в вас уже гниль да падаль. ВСЕ ЧТО В ВАС ЕСТЬ растворено в эту каплю, ради этой капли и существует.

Значит, нет ничего ценного в принципе. Одна пустота и дальше, и дальше, и дальше… Ведь всеми и каждым движет одно, – и не говорите что именно вами-то как раз нет – этим вы только докажете правдивость моих слов. И я и любой из нас – тот же один, повторенный с десяток миллиардов раз…

Но вы понимаете превратно! Гоните прочь из головы всем приевшуюся мысль эту про всеобщую эгоистичность, – она вовсе здесь не главная, как не была ею и мысль о признании. Ведь что хочу донести, это, во-первых, что мы всегда себя за правыми почитаем и быть такими хотим; во-вторых, что мы никогда не правы и никогда не можем быть, невозможно потому что; и в третьих, что подлецы мы все те же, что и другие, которых подлецами обзываем, просто их мы обвиняем, а себя оправдываем. Прощаем. Мы себя действительно считаем за идеальными. Совершили, положим, какую-то пакость? Это ничего: можно же сказать, что, хоть здесь мы злы, но зато в массе других случаев поступали благородно. И ведь эти же массы других случаем мы специально копим, чтобы себя оправдывать в вот эти вот моменты…

…И выходит, что правды нет. И в вас тоже. – Это трудно принять, не так ли? Я понимаю: сложно свыкнуться с мыслю, что для вас не будет исключений, потому что и вы не исключение. Вы ничем не особенны, потому что никто ничем и не особен. Но что же с этим делать? Кто знает. Я, наверное, закрою уже эту часть, слишком уже разрослась она. Да и, сколько не говори, теперь мне кажется все бестолку будет: мысль вы уловите скорее всего не так, как надо.

А потому скажу последнее:

Говоря о правде и о добре, я говорил примерно об одном и том же. Но может выйти некоторая путаница, например: почему я говорю именно что «правды нет», – а добро как? есть, что ли?

Правда – не в смысле обыкновенном каком; правда – в смысле человеческой возможности быть правым, добрым, поступать верно. «Я прав.»

Добро есть. Мной, в общем-то, и не утверждалось (хотя иногда я думаю и так, но все же), будто бы убиение человека – это дело хорошее, а кормить кошку почему-то может быть плохо. Не утверждалось и то, что эти деяния равносильны. Но мной утверждается то, что человек, накормивший кошку, может быть и человеком убившим; а если даже нет, мной утверждается, что оба этих человека одинаковы: никто из них ни добрее, ни злее. Понимаете? То есть, добро-то может и существует и Бог там с ним! да только не дано человеку оно совсем. Добро есть, а доброты нет. «Людям ведь доброта нужна только как костыль, как то, на что эгоизмом можно опереться, непонятным образом сосуществующем в столь жалких существах. В этом и весь смысл ее.»

***

Тем хороши песни, что их слушаешь по много раз и открываешь все стороны и грани вложенного смысла этим переслушиванием. Здесь такое не работает. Нельзя передать мысль прямо так, как оно надо: непременно пойдет куда-нибудь не туда. Язык ограничен, все ж таки. Подобным утверждениям слабо доверяешь, но он (язык) действительно мало пригоден для того, чтобы мысли им выражать. В этом деле куда более эффективна песня; поэзия, в конце-концов.

Старый телевизор

На дальнем углу планеты валяется забытый старый толстый телевизор. Он постоянно включен и кидает на тесные стены какие-то картинки. Бывает, я прихожу посидеть около него и послушать… Там рассказывается о людях, которые упали на полпути вверх.

«Еще один, кто не смог» – шепчу я грустно, когда слышу об очередном несчастном. Я вижу, что все вокруг кричат него: «сдался! продался! предал!» В толпе нередко я различал и вас, читатель.

Вас спрашивают, и вы отвечаете:

⁃ Да, действительно, еще никого не видел я, чтоб он не продался… Потому именно я и не продамся, я обещаю!

Через пару выпусков – опять вы, читатель, тоже продавшийся, – и так по кругу, снова и снова, снова и снова…

…Вы все же сказали в свое оправдание:

⁃ Я старался… но в силу определенных… и.. из-за вашей!.. так что это вы… вообще.. вы знаете сколько… не имеете права меня обвинять!..

И что-то еще, и что-то еще. Из-за ветра, качающего антенну, связь барахлит и я не могу слышать всего. Впрочем, все всегда говорят одно.

Там я видел много людей и нет ни одного, кто бы не попал туда. На целом свете – ни одного. Все амбиции и все величие вмещается в тесный выпуклый экран, и телевизор постоянно шипит, когда люди что-то говорят.

Честно сказать, я ненавижу тех, кто хулит. За свою жизнь народ этот успел возненавидеть каждый свой идеал, и я не понимаю, на ком они держатся, когда проклинают последних своих абсолют. Я понимаю, что в первый раз это производит определенный эффект: человек самых возвышенных настроений и лучших позиций, вдруг – и ни с того ни с сего – оборачивается какой–то лютой гадиной, что и сказать нельзя. И тогда, опираясь за оставшиеся у нас идеалы, которых тогда еще полно – мы плюемся в подлеца, – ведь все плюются! Первый опыт. Мы убеждены в доброй воле обезумевшего, убеждены в реальности предательства… Но время проходит, а предательства повторяются и повторяются.

⁃ Так как это работает в вашей голове? – спросили хулителей однажды.

Они, наверное, думали, что люди эти изначально просто обманывали, притворялись.

⁃ Прямо все?

⁃ Да. – отвечают они, убежденно.

⁃ А вы?..

Антенну трясет, связь куда-то уносит и начинается совсем другой выпуск – юбилейный: на нем хулят плачущего автора программы и я удрученно повторяю свое: «еще один, кто не смог».

Много раз я видел себя в числе хулителей и тогда не понимал: как же меня тут же не пригласили на съемки в новый выпуск? Готовясь к этому, я заранее сообразил ответ; вот он: «Никто никого не предает. Оппозиция становится главной и забывает свою сотню…»