Дмитрий Николаевич Жилкин
Автобиография НЕ йога. Субъективный Опыт
Если моя история поможет, Вам, хоть немного раздвинуть горизонты, Вашего, Сознания – я буду счастлив.
08.08.2019
Пролог
Желание написать о моем жизненном пути книгу появилось давно. Оно даже не появилось, а было, как будто, продиктовано изнутри.
Это внутреннее побуждение пришло в один из далеких дней, когда я рассматривал свой пройденный жизненный путь, и пытался заглянуть в будущее. Тогда я понял, что он может быть интересен довольно широкому кругу людей, в силу того, что я проходил через болезненный опыт почти во всех сферах жизни.
Это и здоровье, и финансы, и взаимоотношения, и профессиональная сфера…
И конечно нравственная, духовная составляющая – поиск себя, Себя Реального, через понимание: почему я здесь, и зачем все это?
В этой, как и в любой другой автобиографической книге, главным героем будет автор – то есть я. И я попробую, насколько мне позволит память, точно и беспристрастно изложить ход событий моей жизни.
Но главной задачей этой книги я вижу раскрытие психологических и психических механизмов моего сознания, которые приводили к тем или иным событиям. И как я из бессознательного, реагирующего человеческого существа, постепенно превращался в человека, осознанного выбирающего свои реакции, и несущего ответственность за свои действия и их последствия.
Своей историей я попытаюсь показать, что ничего невозможного нет. И что, даже находясь на самом дне сознания и общества, можно подняться.
Можно подняться, и буквально взлететь над всей низостью, которой ты жил, и которой ты был.
И так, дорогой читатель – Пристегните ремни!
Мы – Взлетаем!
«Я обязуюсь говорить правду,
только правду,
и ничего кроме правды»
Глава первая
Родословная
В этот раз я появился на свет 5 июля 1975 года. Я глубоко верю, что мы рождаемся множество раз, в разные эпохи, и в разных телах. И конечно никто из нас не находится «случайно» именно в этом теле, именно в этой стране, именно в этих жизненных обстоятельствах.
Я родился около полуночи, в городе Омске, в Сибири, в Советском Союзе. Конечно, я не помню детали моего рождения, но насколько я могу знать, в целом оно было благополучным. Никаких осложнений при родах не было, и я родился вполне здоровым малышом.
Все что я знаю о своем младенчестве со слов матери, так это то, что я очень громко кричал, буквально перекрикивая всех детей в родильном доме. И еще я знаю, что мое грудное вскармливание закончилось, когда мне было шесть месяцев. У матери начался мастит, и меня перевели на смеси. Это то, что я не помню.
То, что происходило со мной где-то с полутора лет, как ни странно, я помню, причем некоторые события достаточно четко. Но главное, я помню те чувства, которые я испытывал глядя на окружающий мир, и окружающих меня людей. Но обо всем по порядку.
Некоторые психологи утверждают – что все мы «родом из детства». И я хотел бы достаточно глубоко погрузиться в свое детство, и раскрыть его основные моменты.
Становится известно, что не только детство, как таковое, может незримо формировать некоторые модели поведения, которые многие из нас не задумываясь, проносят с собой порой через всю жизнь. Но и конечно наша родословная.
Насколько я смог выяснить для себя – родословных два вида.
Первая: это наше космическое происхождение.
Каждый из нас был создан в определенное время, с индивидуальным, и абсолютно уникальным набором качеств Силой, которую принято называть Богом. Лично я предпочитаю слово Создатель.
Создатель, в моем понимании, это тот, кто создал звездные системы, галактики, вселенные…
Иными словами Он создал Жизнь из своего Существа, и, в конечном счете, Ею и является. И каждый из нас, по сути, является продолжением Создателя.
Для некоторых из нас Земля не первая планета, где мы воплощались, и для кого-то может быть не последняя. Это конечно очень коротко, но целью книги не является подробное описание космологии.
И есть вторая родословная, нам более привычная и понятная. Это наше сегодняшнее воплощение, наши земные родители, наши генетические предки.
Когда мы рождаемся здесь на Земле, то получаем от своих родителей определенный набор генетических и психических качеств, даже если мы их после рождения никогда не видели. Так же мы погружаемся в психическую среду народа, к которому принадлежим, и которую принято называть национальным менталитетом.
Я родился в Советской России, в Сибири. Россия очень большая страна, и я родился в Омске, это где-то посередине между восточно-европейской частью и Дальним востоком. Нельзя сказать, что Россия однородная страна, сибиряки отличаются от москвичей, как и от дальневосточников. Я думаю, что здесь имеет место быть, какая-то грань русского менталитета.
Сибирь суровое место для проживания, и хочется сказать «эта даль и глушь, не для слабых душ».
Этнически я представляю собою некую смесь славянских народов: отец моего отца был русским, мать моего отца украинкой. Отец моей матери был белорусского происхождения, а мать моей матери польского. По крайней мере, так говорили мои отец с дедом. Эту тему в моей семье никто глубоко не затрагивал, видимо в ней не находили особого смысла.
Мой дед по отцу был из купеческого рода, а дед по матери из зажиточных крестьян. Соответственно один прадед был купцом, второй кулаком. У обоих все отняли большевики после революции 1917 года. Собственно это все что я знал о своих предках.
Мой отец закончил политехнический институт, и занимал небольшую руководящую должность на большом авиастроительном предприятии. Он работал на оборонно-промышленный комплекс. Мать по образованию была бухгалтером, и работала в пищевой промышленности.
Моя мать не любила моего отца, а он, в свою очередь, едва выносил ее общество. Их «союз» можно назвать классическим кармическим браком.
В кармическом браке могут находиться совершенно разные, во многом даже антагонистично настроенные люди. В таких случаях, кажется, что они удерживаются вместе какой-то неведомой силой. На самом деле это карма удерживает людей вместе, с целью «принудить» их по-новому взглянуть на свои отношения, и, выйдя за рамки антагонизмов, стать свободными от такой формы взаимоотношений.
Для своей матери я не был желанным ребенком. Я никогда не чувствовал что она меня любит, и поэтому я не знаю что такое материнская любовь. Скорее я для нее был большой помехой, которая мешала ей жить, так как хочется. До тех пор, пока я не начал понимать слов, я постоянно ощущал на себе негативную энергию, исходящую от моей матери. Но когда я начал понимать слова, то испытал на себе всю ту «прелесть» чувств, которые она питала ко мне. Это были откровенно разрушительные слова и фразы, которые обвиняли и осуждали меня за все, чтобы я не делал.
Я прекрасно понимаю, что о родителях не принято говорить плохо, тем более о матерях, но я решил говорить «только правду», и, забегая вперед скажу, что сейчас я свободен от обиды на мать. И по этому, могу говорить об этом совершенно безлично, и лишь для того, чтобы картина была полной, и другие, возможно увидев себя, вынести позитивный опыт.
Бывали времена, что я находился буквально как под артобстрелом.
Разной формы негативные реакции на меня лились нескончаемым потоком. Это не значит, конечно, что меня с утра до вечера только и делали что унижали. Но если взять для ориентира временной отрезок, скажем в месяц, то каждый день на меня изливалась какая-то порция негатива, и в то же время, в течение этого же месяца, я не ощущал на себе никаких энергий доброты, как не слышал и каких-то добрых слов в свой адрес. Примерно такое отношение к себе, со стороны своей матери, я ощущал первые пять – шесть лет своей жизни. Сейчас я хочу оставить ее на время, и поговорить о своем отце.
Не могу сказать определенно, был ли я желанным ребенком для моего отца, но я думаю что «желать» ребенка, от нежеланной женщины – сложно…
И, тем не менее, несмотря на то, что мой отец, в общем, был суровым представителем послевоенного поколения (он родился в 1946 году), я регулярно чувствовал исходящую от него ко мне добрую энергию.
Каких-то ласковых слов, этот суровый советский мужчина не говорил, но когда он называл меня по имени, или что-то объяснял, я понимал, что я ему не безразличен, и в такие моменты мне было приятно находиться в его вибрациях.
Но была одна большая проблема – мой отец был алкоголиком. Не смотря на то, что он был человеком образованным и имеющим явные признаки интеллигентности, – страдал запоями, и порой не просыхал неделями, а то и по месяцу. В такие периоды мне было особенно грустно жить на этом свете, тучи сильно сгущались. Мать ежедневно устраивала скандалы, понося отца последними словами, а если я попадался под руку, то и меня тоже. Под действием алкоголя отец не был конфликтным, напротив, его суровая маска слетала, и он казалось, любил весь мир, и мою мать тоже. К вечеру он напивался до полубессознательного состояния, а утром уходил на работу. Когда он протрезвлялся на короткие промежутки времени и начинал излучать свою привычную вибрацию, мне становилось радостней жить.
В первые шесть лет моей жизни у нас не было своего жилья и мы жили у родителей моей матери, у моих деда с бабкой.
Не хочу останавливаться на личности моей бабки, психоэмоционально она была похожа с моей матерью. Она была сосредоточена на каком-то своем, сомнительном комфорте, и проявляла неудовольствие всякий раз, когда приходилось что-то делать для других.
Дед же, был значительно интереснее. Он, как и бабка, родился после большевистской революции, в 1918-м году. Для своей эпохи он был не плохо образован, и занимал высокую должность на крупном хлебозаводе. Дед, как и мой отец, был алкоголиком.
Отец с дедом часто пили вместе, и когда они садились за совместное распитие спиртных напитков, мои мать с бабкой набрасывались на них как злобные фурии.
Я родился во время правления Леонида Брежнева, его правление характеризовалось как время «застоя». Основной статьей дохода государства была торговля алкоголем. Пьянство тогда было повальное, непьющие были в явном меньшинстве. И я, конечно, был не одинок, у многих детей отцы злоупотребляли алкоголем. Просто в моей семье это стало образом жизни, «стало на поток», если можно так выразиться. Но, не смотря на эту явно пагубную зависимость, мои отец с дедом, были людьми думающими, и часто рассуждали на кухне о «политике партии».
Отец знал, как советская власть превратила его деда, состоятельного купца, в нищего, который умер от голода в ссылке в 1941 году. Дед более того, видел, как раскулачивали его отца, трудового и вполне состоятельного человека, и оставили ни с чем, при этом учинив физическую расправу, которая привела к тяжелым последствиям. К тому же у самого деда впоследствии возникли проблемы с председателем колхоза, которые привели к тому, что он оказался в Омском остроге, так тогда называлась тюрьма. Просидев один год, он, все-таки был освобожден, так как обвинения председателя оказались беспочвенными, что конечно большое везение, ведь в то сталинское время, люди могли за какое-то нелепое обвинение получить лет десять ГУЛАГа.
Так вот, я часто слышал, как отец прямо и убедительно говорил о том, что эта так называемая «советская власть», абсолютно ничтожна. Она людей держит за «быдло», но на самом деле скотом является сама. Дед соглашался, но с опаской увещевал моего отца: «Тише, Коля, тише, не дай Бог нас кто-нибудь услышит». Конечно, память об остроге была не мифической, а реальной.
Глава вторая
Раннее детство
В то время телевидение состояло из двух каналов и конечно оба были пропагандистскими, по которым, на полном серьезе, говорилось о том, в какой прекрасной стране мы живем. И я помню, как будучи еще совсем маленьким, смотрел выступления Брежнева, он был генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Каждый раз он говорил что-то о достижениях СССР, но при этом едва ворочил челюстью, и я ребенком чувствовал примерно следующее: «Если этот человек первое лицо страны, то почему в нем так мало ума? И энергии жизни в нем почти нет?»
Надо сказать, что по ясным причинам, в столь юном возрасте мой ум был слабо развит, но я всегда остро чувствовал ситуацию, и энергию, исходящую от людей. Так же с раннего детства у меня было некое «чувствознание», зачастую я просто «знал» – что истинно, а что ложно, в той или иной ситуации. И меня с детских лет озадачивало то, что люди поступают в разрез с этими очевидными для меня истинами. Еще меня озадачивал «холод», исходящий от людей. Причем «холод» этот, не имел ни возраста, ни пола. Чтобы было более понятно, опишу один случай, который хорошо иллюстрирует этот холод.
Как-то в возрасте лет пяти, я вышел во двор погулять. Мы с ребятами чего-то делали в песочнице. К нам подошел еще один мальчик с желанием поиграть. Но все ребята взбеленились, и отскочили от него с криками: «Заразный, заразный!». Как впоследствии я понял, у парня была ветрянка. Она уже проходила, но следы от прыщиков и зеленки еще были видны. И я почувствовал этот пресловутый холод, исходящий от детей, в адрес этого пацана. Мне стало жаль его, и я не стал убегать, а остался играть с ним.
Не удивительно, что я заболел ветрянкой. Через несколько дней, когда сыпь начала спадать я вышел на улицу. Ребята встретили меня так же: «Заразный, заразный!». Но каково было мое удивление, когда этот пацан, тыкая в меня пальцем, кричал вместе со всеми! «Холод», исходящий от того, кого я поддержал несколько дней назад, сильно задел мое детское существо. Значительно позже я понял природу этого «холода» – это холод людских сердец, лишенных любви и сострадания. И если в прошлых жизнях не был скоплен духовный капитал, под названием «любовь к ближнему», то человек с детства будет проявлять жестокосердие.
Частью моего детства были в основном родственники по матери, и это понятно, мы жили с ними, но так же я проводил много времени летом у родственников со стороны отца, и они тоже были частью моего детства, и конечно тоже оказали на меня какое-то влияние.
У отца была мать, моя бабка, и три старших брата. Его отец, мой дед, умер давно. У него было несколько тяжелых ранений на войне, и он умер, когда моему отцу не было и двадцати. Родственники отца жили в Томской области, и мы ездили к ним каждое лето.
Отец со своими братьями, моими дядьками, бурно отмечали встречу. Все они, как и отец, любили выпить, и первую половину наших гостевых дней они пили за встречу, а вторую за проводы.
В ту не большую часть дней трезвости, у меня была возможность наблюдать за ними и немного общаться. Они тоже были суровыми, не многословными людьми. Но мне нравилось находиться в их обществе. Они излучали, в общем, приятную вибрацию: мужественности, небезразличия, умеренной щедрости. И было ясно – что они тебя не бросят в трудную минуту, а если будет надо, пойдут на жертвы.
Их мать, моя бабка, тоже была суровой, и я бы сказал мужественной женщиной. У меня не было с ней контакта, я ее опасался и держался на дистанции, да и она не особо ко мне тянулась. Но насколько я сумел ее понять – она была хорошей матерью для своих сыновей.
У моих дядек тоже были сыновья, и мы проводили время катаясь на велосипедах и купаясь в таежных реках и озерах. Мне нравился запах тайги, и, я думаю, что именно там я полюбил природу.
Когда мне исполнилось шесть лет, отец получил квартиру, и мы переехали. После переезда отношения между отцом и матерью только ухудшились, они разъехались по разным комнатам, и почти перестали общаться. Отец все так же пил, а мать все так же набрасывалась на него с обвинениями и оскорблениями. Постепенно она становилось все более озлобленным человеком, и все чаще, и все больнее оскорбляла меня. Находясь в такой ситуации, я становился нервным, не уравновешенным ребенком, с деформированной психикой.
В возрасте семи лет я пошел в школу. В начальных классах обучение мне давалось легко, как выяснилось, у меня была светлая голова и интерес к наукам.
Омрачало первые годы моего обучения в школе наличие деспотичного классного руководителя, который помимо оскорблений, мог применить и физическое насилие: например, ударить по голове указкой нерадивого ученика, или залепить подзатыльник. Я ее боялся.
Советское образование конечно было пропагандистским. Нам с первого класса рассказывали о «дедушке Ленине», принесшим великое счастье нашей стране. И я ребенком верил в эту коммунистическую сказку, и помню, когда меня принимали в «октябрята», и нацепили значек с изображением Ленина, испытывал гордость.
С одноклассниками я ладил, сближаться особо не сближался, но ладил, и ходить в школу для меня не было проблемой. В семилетнем возрасте отец записал меня в секцию борьбы, и я при случае мог постоять за себя, а моя светлая голова позволяла устанавливать вполне приемлемые отношения с окружающими, хотя я и не был особо общительным, скорее избирательным.
Несмотря на то, что я мог устанавливать контакты, надо сказать, что я себя всегда чувствовал каким-то пришлым, чужим, по отношению к окружающим меня людям. Трудно описать это чувство, когда ты понимаешь, что как не крути, а своим до конца, никогда не будешь.
Здоровье в целом у меня было хорошее, но та атмосфера, которая царила в доме, была настолько удушливой, что меня периодически беспокоили проблемы с бронхами. У меня часто случался кашель, от которого было трудно избавиться. Уже значительно позже, когда я начал изучать психологические причины болезней, то понял: что когда человек психологически, эмоционально начинает задыхаться в окружающей его обстановке, то, это, как правило, приводит к проблемам с легкими и бронхами.
Отношения отца с матерью вошли, казалось в какую-то нисходящую спираль: отец все так же пил, а мать все больше бесновалась. Постепенно я настолько пропитался этой негативной атмосферой и оскорблениями матери, что на полном серьезе поверил – что я ущербное, ничтожное существо; что мое присутствие в этом мире настолько не уместно, что лучше бы я вообще не рождался.
Глядя назад я могу сказать, что в силу того, что я с рождения находился в такой не благоприятной среде, сотканной из осуждений и оскорблений (справедливости ради надо сказать, что и отец мог сильно ранить словом), у меня сформировалось сильно ущербное восприятие себя и окружающего мира.
Мне стало казаться, что весь мир против меня. И даже любое безобидное замечание в свой адрес я стал воспринимать как личное оскорбление, и часто взрывался в ответ, а порой лез в драку. Все это вполне понятным образом стало сказываться на моей успеваемости в школе, и я потихоньку стал сползать вниз, и годам к тринадцати потерял всякий интерес к учебе.
Оставалось несколько предметов, которые мне просто нравились: русский, литература, французский, история, черчение, немного геометрия. На остальные я просто наплевал.
Да, еще один не маловажный момент – я стал чувствовать себя виноватым. Когда тебя долго обвиняют, в твоем уме начинает формироваться некое фатальное чувство вины за все на свете. Чтобы в мире вокруг тебя не случилось, ты начинаешь внутренне сжиматься, в ожидании новой порции осуждения, потому-что убежден в своей «виновности». И как говорит современная психология – чувство вины буквально притягивает к себе наказание.
Я стал травматичным ребенком и стал буквально притягивать к себе разного рода травмоопасные ситуации.
Однажды, мне без злого умысла пробили голову камнем. Другой раз чуть не выбили глаз из самодельного самострела. Также на пустом месте, я получил сильную рваную рану на руке.
Помню, как я шел по школе и на меня упал стенд, он меня сбил с ног, и от удара по голове я чуть не потерял сознание. Еще раз, в один из школьных дней, я по глупости попал в конфликтную ситуацию со старшеклассником, и мне досталось так, что я уехал со школы на «скорой» с сотрясением мозга.
Во время занятий спортом я постоянно получал травмы и растяжения, и это не давало мне возможности заниматься в полную силу, хоть я и был способным малым. Постепенно я весь покрылся тумаками и шрамами. После каждой новой травмы или оскорбительной ситуации я стал испытывать обиду на жизнь, мне стало казаться, что жизнь несправедлива, а мир жесток. И в ответ я тоже стал ожесточаться, во мне появилась агрессивность, и я сам стал проявлять агрессию по отношению к окружающим.
И на фоне всего этого было всего три вещи, которые мне нравились: я любил читать, заниматься спортом, и бывать на природе.
Лет в десять я ушел из борьбы, и стал заниматься футболом и хоккеем. В советское время не было таких чудесных крытых стадионов и катков как сейчас, и мы с командой тренировались под открытым небом: летом как футболисты, а зимой как хоккеисты. Я играл в оба хоккея, и с мячом, и с шайбой. Мне нравились эти динамичные командные игры. Но ущербное чувство собственного достоинства, и постоянные травмы, не давали мне возможности, по-настоящему, раскрыться в спорте.
Любовь к чтению пришла ко мне лет в двенадцать. Но началось все значительно раньше, когда я еще толком неумел читать. В советское время телевидение состояло из двух каналов (да, вы не ослышались). И все что показывали детям по этим двум несчастным каналам, сводилась к мультфильмам по мотивам сказок народов мира и к мультфильмам с какой-то поучительной смысловой нагрузкой. Так же были фильмы-сказки преимущественно по мотивам русских – народных сказок (с Кощеем Бессмертным, Змеем Горынычем, Бабой-ягой; и все такое); и фильмы по мотивам произведений зарубежных детских писателей: «Приключения Тома Сойера», «Мери Поппинс», «Остров сокровищ» и т.д. Наверное, излишне говорить, что никакого Диснея не было и в помине.
Как ни удивительно, но советская, пропагандистская машина почти не касалась мультипликации и фильмов для детей. Видимо было достаточно того, что этому много внимания уделяла школа. И, я всегда с упоением смотрел сказки и мультфильмы, где главные герои и героини демонстрировали такие качества как: мужество, отвага, смекалка, женственность, верность, жертвенность, находчивость, мудрость, терпение, смирение, прощение, простота, красота, способность никогда не сдаваться, дружба, взаимовыручка, трудолюбие, чувство юмора, способность не относиться ко всему слишком серьезно, и просто радоваться жизни.
Да, да, мой дорогой читатель, все это было в советских мультфильмах и фильмах для детей.
Уже значительно позже, когда я понял: что ВСЯ ЖИЗНЬ ДУХОВНА, а основным проявлением духовности является нравственность и культура общества; я искренне удивился тому, что в такой безбожной стране как Советский Союз, – где существование Бога отрицалось, и как следствие были растоптаны все основы человечности, где вся интеллигенция, которая как слой общества являлась основным представителем нравственности, человечности и культуры, была уничтожена – снимали, рисовали, и показывали по настоящему человечные мультфильмы и фильмы детям.
Во время перестройки, начатой Горбачевым, вслед за странными для советских людей словами – гласность и свобода, стали появляться мультфильмы от Диснея. Конечно, они были по-настоящему диковинными. Моя первая встреча с Диснеем произошла, наверное, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году.
Все дети во дворе и школе знали – «в это воскресенье», будут показывать Диснея. И вот, в назначенный час двор опустел. Это сейчас во дворе можно и не встретить детей, многие не выходят из дому, просиживая за компьютером. Но в то время жизнь во дворах била ключем, и у нас было столько дворовых интересных развивающих игр, что сегодняшним детям и не снилось. И вот двор опустел. Я вместе со всеми понесся к телевизору навстречу с Диснеем. «Черный плащ» и «Чип и Дейл спешат на помощь», так назывались эти мультфильмы. Нечто невероятно красочное и красивое, по сравнению с серенькими советскими мультфильмами, бросилось мне в глаза с экрана. Но…
Просмотр закончился примерно через час, и я четко запомнил «послевкусие» от американских мультфильмов. «Какие же они тупые, эти американские мультики» – эта мысль явно доминировала в моей двенадцатилетней голове. Не смотря, на краски, внешний антураж, я бы сказал даже эпатаж, эти мультфильмы Диснея показались мне пустыми. С моральной, обучающей точки зрения – несодержательными. А когда я позже посмотрел «Том и Джерри», то был откровенно удивлен жестокости «добренького» мышонка Джерри. Который, уходя от погони кота Тома, мог так несколько раз огреть кувалдой по голове гонящегося за ним «злого» кота, что наш «хулиган» волк из «Ну, погоди!», стал казаться мне просто «славным малым»!
Но вернемся к моей любви к чтению.
Не могу сказать, что я читал «запоями», но мне очень нравилась литература как таковая. Помню, как на меня сильное впечатление произвел «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо. И совсем не произвел Герберт Уэллс, со своей «Войной миров». Не стану долго перечислять мною прочитанное, остановлюсь лишь на том, что, на мой взгляд, вместе со сказками, оказало наибольшее влияние на формирование моего мировоззрения. Особняком поставлю: Артура Конан Дойла и Александра Сергеевича Пушкина. Даже не знаю, в каком порядке по значимости представить эти имена.
Пушкина, я, конечно, узнал раньше. И его слог, рифма, образность, красота и глубина, поражают меня, и по сей день. В творчестве Пушкина я с детства видел невероятную красоту, обернутую в мудрость. Хочу сказать, что Александр Сергеевич помог мне полюбить русскую культуру. Сейчас могу сказать, что без любви к культуре народа, частью которого ты являешься, на языке которого говоришь, трудно жить. Удивляюсь людям, которые по поводу и без, критикуют Россию. Постоянно выражение недовольства какими-то качествами общества лишь говорит об их наличии у критикующего, возможно просто в скрытой или измененной форме. Не проще ли их увидеть в себе и превзойти?
Наравне с Пушкиным, как я сказал, знаковым для меня писателем был Конан Дойл. У меня было восемь томов этого великого мастера пера. Четыре первых, это «Рассказы о Шерлоке Холмсе». Я с первого рассказа влюбился в этот литературный персонаж. Его способность сопоставлять факты, размышлять, делать далеко идущие выводы изумляла меня. И при этом Шерлок Холмс мне виделся человеком глубоко порядочным, бескомпромиссным в отношении нарушителей закона, бесстрашным. Холмс не испытывал отрицательных чувств, к тем, кто нарушил закон, совершил злодеяние. Он шел по их следу как некая неотвратимая сила, которая на порядок выше любой самой изворотливой силы, которая движет преступником. И не смотря на всю изощренность, преступник будет выведен на чистую воду, обезврежен, и передан в руки правосудия.
Холмс говорил, что головы многих людей похожи на чердаки заполненные хламом, – чего там только нет. И что его голова похожа на чердак: « На котором полный порядок, хранится только самое нужное, и все под рукой».
Так он отвечал Ватсону, когда тот искренне удивлялся неосведомленности Холмса во многих вещах, которые образованные люди того времени знали как само собой разумеющееся.
Дедуктивный метод Холмса мне казался просто мистическим. Его способность в размышлениях переходить от общего к частному, и выводить согласно строгим правилам логики достоверные заключения из посылок, меня завораживали. У меня было четыре тома рассказов о Шерлоке Холмсе, и я зачитал их до дыр.
Когда я двинулся дальше по Конан Дойлу, то с удивлением понял – не интересно. Я без восторга еще почитал что-то, и оставил это занятие. Видимо Конан Дойл для меня, это «Записки о Шерлоке Холмсе».
Не могу не упомянуть еще об одном мастере пера, который тоже оставил в моем сознании след от увлечений литературой. Это Теодор Драйзер и его трилогия: «Финансист», «Титан», «Стоик».
Повествование о человеке, поднявшемся из низов общества, и ставшим одним из «сильных мира сего», было для меня очень значительным. Конечно, я прочел эту трилогию не в подростковом возрасте, а позже, наверное в районе двадцати лет, и не сразу, а с промежутками во времени. И, тем не менее, трилогия показалась мне значительной. Мне, молодому человеку, выросшему в эпоху позднего СССР, было крайне интересно увидеть капиталистический мир, с его жестокими правилами игры, порой граничащими с бесчеловечностью. И главного героя – который, не смотря на разного рода взлеты и падения, порой безжалостную борьбу, смог сохранить человечность и обрести любовь, хоть и в конце жизни. Но эти книги пришли ко мне конечно позже. Я помню, как переадресовал их отцу, он недоверчиво к ним отнесся, но когда прочитал, одобрил.
Ну и о природе. Еще в моей жизни с детства была любовь к природе. Это было тем не многим, что несло в мою жизнь какое-то умиротворение. С детских лет я любил бывать на природе.
Я родился и вырос в Сибири. В этой климатической зоне ярко проявлены все четыре времени года. Морозная зима, с обилием снега. Весенние ручьи, почки и цветы. Жаркое лето, с возможностью купаться, и даже загареть до «хрустящей корочки». Желто-красная красавица осень, с листопадом и умиранием всего живого, цветущего и плодоносящего. Я находил прелесть во всем этом. Надо сказать, что в этом помог мне отец. В те нечастые моменты, когда мы с ним куда-то ходили вдвоем, он постоянно обращал мое внимание на солнце, звезды, природу, ветер.
Компьютерных игр тогда не было, и мы дети купаясь и загорая, катаясь на коньках и санках, бегая по лужам под дождем, и просто прыгая и скакая, каждый день ощущали на себе всю прелесть сибирский природы.
В детстве я дважды ездил к морю, побывал на Черном и Азовском. Это произвело, конечно, сильное впечатление. Был в Киргизии, на озере Иссык куль. Но в основном мы с отцом каждый год ездили к родственникам в Томскую область.
Таежный край, реки и озера. Я, будучи еще совсем юным, уходил по железной дороге один вглубь тайги. И я помню, как меня со всех сторон своей красотой обнимала тайга, суровая и немного опасная.
Мать с нами не ездила, она стремилась на курорты, где я думаю заводила романы.
Сейчас трудно сказать точно когда это случилось, но я стал осознанно стремиться больше бывать на природе, и перенес это во взрослую жизнь. Сейчас мои отношения с природой стали очень «личными». Я ее люблю, я ее знаю, я ее понимаю. Я часто испытываю настоящее блаженство, гуляя по лесу, сидя у озера, находясь в горной местности.
В общем: литература, природа и спорт, позволяли мне удерживать относительный баланс лет до тринадцати. Могу сказать с уверенностью, что эти хоть и немногочисленные, но все же позитивные закладки, позволили мне выстоять, да что там выстоять, выжить, в самые темные моменты моей юности и молодости.