Дмитрий Миронов
Гипнофобия
***
Рано утром Алина натянула кепку по самые уши, на глаза очки с простыми стеклами. Так она стала опять неузнаваемой. Ей надо было сматываться отсюда, как можно скорее. Герман насовал ей полные карманы денег…
В городе стала менять купюры, держать их при себе она не могла, было противно. Их слюнявили те, чьи трупы, наверное, еще лежат на кухне ресторана…
Купила жетонов на метро, всякой мелочи в дорогу, билет на поезд. Карманы распухли от мелких купюр, зато они были чистые. Долго мыла руки в туалете вокзала, позвонила бабушке, сказала, что садится в электричку.
Чем дальше уезжала, тем радостнее было смотреть в окно, очень хотелось выпить, но нельзя, впереди еще много месяцев «сухой» жизни.
Бабушка ругалась по телефону, что Алина не предупредила заранее, ведь она не успеет напечь пирогов. И самое главное, что бабуля не мать матери или отца, просто дальняя родственница, седьмая вода на киселе. Так лег генеалогический пасьянс, что у них обеих роднее никого не осталось. Алина в детстве часто приезжала «в деревню», бабушка гостила в Ленинграде, спала на кухне на раскладушке. По утрам пекла блинчики Алине с собой в школу…
– Двери закрываются…
Электричка, вильнув зеленым хвостом, помчалась дальше. Еще полчаса на автобусе от вокзальной площади, и Алина вышла на безлюдной остановке. Поднялась на горку, с высоты была видна деревня – утопающие в зелени домики, изгиб реки с заросшими берегами, колодец и тропинка к нему, стадо коров в поле, все как в лубочных кинофильмах…
***
У нее никогда не было своей комнаты. Теперь могла часами лежать и смотреть в окно на ветки яблони и вечную муху, жужжащую на стекле. Конечно, теперь есть целая квартира, но она не вернется туда в ближайшее время.
За забор вышла только один раз. Съездила в поселок в парикмахерскую, перекрасила волосы в свой натуральный цвет и выкинула наконец-то осточертевшую кепку.
Целыми днями сидела в старом кресле в тени яблонь, читала старые книжки, найденные на чердаке. Или гуляла по огороду, обдирая ягоды с кустов крыжовника и черной смородины.
И не было ей покоя, схлынула первая волна умиротворения. Паника словно электричеством дергала за пальцы и вызывала тошноту. Проще говоря, Алина дрожала по ночам и блевала от страха. Представляла, свернувшись в узелок на кровати, как люди в масках волокут ее от крыльца к распахнутой калитке, сажают в автомобиль. А дальше – пропасть неизвестности. Все, что с ней случилось, было впервые и слишком громоздко для ее неокрепшей психики.
Но шло время. Первый желтый лист, кружась, упал ей прямо в ладонь, поспела слива и осенние яблоки. Никто ее не искал, никому она была не нужна. Как обычно.
Часть 3
Первое, что он подумал, войдя в квартиру Алины, какая она крошечная – одна комната забитая мебелью и кухня величиной со спичечный коробок. Он пришел поздно вечером, свет не включал, вдруг, следят. Когда глаза привыкли к темноте, прошелся по комнате, улыбнулся – за шкафом запах Алины, ее вещей. Улица давала немного света от фонарных столбов и не спящих окон дома напротив.
С улицы не просматривалась прихожая, Герман расстелил матрас в коридоре, приготовился ждать. Что он будет делать, если столкнется с ним нос к носу на лестничной площадке или, где-то еще? А если их несколько? То есть вдруг он не один? Тот, ради которого весь этот кровавый карнавал? Мыслей никаких, значит, экспромт. Из оружия только кухонный нож…
Иногда, когда начинала болеть спина от лежания на матрасе, гулял, сидел на диванчике в торговом центре, слушал музыку в наушниках, разглядывая суету вокруг. Или ходил в кино.
Однажды, услышал шаги на лестнице и в дверь постучали. Погасла искра света в замочной скважине, кто-то смотрел в дырку или подслушивал. Искра снова вспыхнула, через несколько секунд легкие шаги по ступенькам…
Пока Герман завязывал шнурки, искал нож и все это с максимальной осторожностью, без единого звука, человек ускользнул. Еще дрожали перила, вот хлопнула внизу дверь парадной. Герман вышел на улицу, спокойно не озираясь, интуитивно направился в сторону метро. Значит, все не зря. Эта сволочь ищет ее. Он смотрел в лица прохожих на перекрестке. Нет. Не было никого похожего на портрет с рисунка Алины.
На следующий день, поехал к себе. Вернулся в квартиру Алины с сумкой. В ванной комнате разложил на полу снайперскую винтовку, смазал все части, насухо вытер порванной на клочья наволочкой. Любимица его, он должен был еще давно закопать ее где-нибудь в лесах Подмосковья. Но нет. Вез ее разложенной по частям в разных местах автомобиля через посты ГИБДД, рисковал. И остался один патрон, завернутый в тряпку. Значит, у него одна попытка.
Утром залез на чердак. Пришлось купить болторез, срезать замок, повесить свой, что бы ни привлекать внимания. Через обосранную голубями амбразуру хорошо просматривались дома напротив. Окна, еще окна, балконы, четкая геометрия жилого фонда. Он методично, этаж за этажом пытался разглядеть подозрительные шевеления за занавесками или хотя бы, хоть что-то намекающее на встречную слежку. Вечером было интереснее, он разглядывал голых людей в освещенных комнатах, их глупую жизнь, никчемное прозябание…
Вспомнил, как в детстве ездили с матерью и отчимом к каким-то друзьям в Купчино. Друзья жили в такой же хрущевке. Германа попросили погулять с собачкой – вредной болонкой с розовой задницей. На пустыре его окликнул рабочий:
– Пацан, бытовку не видел?
– Чего?..
– Бытовку увезли! Сволочи…
Строитель был очень расстроен, но не опасен, в ватном подшлемнике он напоминал динозаврика. Вытащил из-за пазухи бутылку винища:
– Будешь?
Герман отказался. Пожаловался родителям. Отчим, прикуривая на кухне беломорину, позвал его к окну. Обведя рукой панораму пятиэтажек, сказал:
– Вот это все, сынок, построено по пьяни…
Отчима понесло, он острил. Его друзья смеялись, а Герман смотрел вниз на печального работягу, тот сидел на ящике, смотрел в землю, о чем-то думая. Черная, несчастная фигурка посреди заснеженного пустыря…
И вот маленький мальчик сидит на чердаке со снайперской винтовкой и ждет. Дома все те же, только деревья стали большими, «динозаврик» сдох, наверное…
Чего он здесь делает? Его не покидало чувство, что Алина ушла навсегда. Не осталось ни номера, ни адреса, где она сейчас. Остаться жить в ее квартире и ждать? Зачем? Любовь? Даже смешно. Просто человек наполнил смыслом его жизнь, пусть хоть на короткое время. И он все сделает до конца. Больше всего, он хотел, что бы этот «смысл» не пропадал. Вот дурак, а это и есть любовь. И самое главное – при Алине в его сны не лезла та другая, которая выворачивала наизнанку его психику.
Отвлекая себя от невеселых дум, он стал разглядывать свое оружие. Винтовка, как и тот пистолет, что на дне озера…
Странная история, много лет назад. Он отсиживался в съемной квартире в Подмосковье после одного дела. Хозяин был «в теме», правда, сдавал свою квартиру кому ни попадя.
Герман лежал на диване, смотрел телевизор. Вдруг, дверь открылась, вошли двое. У них тоже были ключи. Несколько минут на выяснение – ты кто? А вы кто? Стали закидывать именами, все нормально, свои вроде, видел, где-то на «массовке».
– Располагайтесь, места хватит.
В квартире были еще кровать и раскладушка.
Они ходили по комнате, разглядывая интерьер, не смотрели в глаза, это верный признак, когда прячут взгляд. Картина ясная – если бы они пришли вольтануть его, давно бы это сделали, значит, обычное недоразумение с ключами, бывает. Но Герман был лишний, эти двое решительно желали вмазаться, до этого они покончат с ним. Вряд ли они его отпустят или оставят одного с их сумкой, пока будут в глубоком обмороке. Таким человека грохнуть, как два пальца об асфальт…
Первый сидел на диване перед телевизором, по его лицу было видно, что он ни хрена не понимает, что происходит на экране. Пистолет оттопырился под рубашкой. Второй на кухне готовил лекарство. Сейчас он закончит и все…
Герман судорожно искал глазами хоть какое-нибудь оружие. Но в таких квартирах нет ничего, кроме минимума мебели. Даже вилок или какого-нибудь убитого молотка, ничего. Хоть пустую бутылку, тогда он бы справился…
– Ты куда?
– Поссать.
Герман решил снять крышку сливного бачка. Хоп, везенье, отвертка! Кем-то забытая на полу под ванной. Он поднял ее бережно двумя руками, как самурай берет в руки меч…
– Чего показывают?
– Да хуйня какая-то.
Даже не дернулся, не вякнул, отвертка смачно вошла в мозг через глаз. Герман выдернул у него из штанов пистолет, выстрелил несколько раз в картонную стену. Звякнула посуда на кухне, грохнулось на пол тело и заругалось матом. Герман заткнул ему глотку выстрелом в лоб. Добавил контрольный и первому.
Он с уважением посмотрел на пистолет – бесшумный, удобный и легкий. В сумке винтовка, несколько патронов к ней, две обоймы к пистолету. Оружие классное и дорогое, а если уже «грязное»? Эта пара ехала на дело или уже возвращались? Полиция нахлобучит, скажут – он, того и этого, пожизненное ему! И не отвертишься.
Ночью приехал человек из Москвы хозяин квартиры, закопали трупы в лесу неподалеку и разъехались каждый в свой город. Герман рискнул, все, что было в сумке покойных, взял с собой.
***
…Никто бы не заметил кроме него – опять в том же окне бликанула оптика. Ничего было не разобрать за мутной пеленой занавески. Запомнил окно. Поздно вечером смотрел в прицел из окна квартиры, но все в пустую, все та же сплошная «невидимость», лишь голубое мерцание телевизора.
На следующий день он убедился – кто-то смотрел сюда в какой-то оптический прибор. Солнце ныряло из-за туч, было ветрено. Дом, в котором спряталась мишень, казалось, качался на ветру, но это была лишь иллюзия. Он несколько раз поймал солнечного «зайца», что это бинокль, труба или тоже винтовка? Надо его выманить из-за штор, пусть покажет свое лицо.
Ночью нашел в шкафу рубашку Алины и кепку, нарядил плюшевого медведя и посадил его за стол. И с первыми лучами солнца засел на чердаке…
Ждал долго. Очень хорошо, что в этот день не было ветра, правда, и солнца тоже, но сегодня это не главное. Несколько часов он держал под прицелом окно с притаившимся маньяком. Запах оружейного масла кружил голову от воспоминаний, он не обнимал этот родной кусок железа много лет и теперь они слиплись вместе, и от мушки на стволе и до его собственных пяток, стали, как одно целое. Расстояние было большое, но он все рассчитал – притяжение Земли, силу Кариолиса…
А вдруг, не будет никакой реакции на медведя? Несомненно, враг прибежит к дверям квартиры и он тогда пальнет в него с чердачного порога, что даже и лучше…
Окно вздрогнуло, занавеска отлетела в сторону. Герман сделал глубокий вдох и сразу узнал его. Как на рисунке Алины – мерзкое змеиное хайло с длинным ртом и волосами назад…
Хлопок. Герман видел, как поражающая сила свинца отбросила чудовище к стене, где оно замерло в положении сидя, и голова его превратилась в розочку, как у разбитой бутылки.
Все что ли?..
Уходить не торопился, еще раз глянул в прицел – увидел дырку в стекле от пули, дрожащие от сквозняка занавески. Тишина. Он похоронил винтовку в самом темном углу в насыпь из мелких невесомых камешков. Сказал ей:
– Прощай, давно мечтал от тебя избавиться.
Дубликат ключа от квартиры Алины положил на стол, проверил карманы – ничего не забыл и захлопнул за собой дверь. У метро поймал такси…
***
Алина не придет. Сам сказал ей – только в «Макдаке» и если его там не будет, бежать без оглядки не оглядываясь и как можно, дальше. Он сидел на подоконнике, смотрел на асфальтовое дно колодца, через двор ходили люди «разнообразные не те»…
А вдруг, она вообще не придет. Он ей больше не нужен, это нормально, так люди, в принципе, и живут. Он поставил точку, жирную кляксу на обоях в доме, что качается на ветру. Действительно, все кончено, теперь один с самим собой в каменных объятиях квартиры. Депрессия затягивала в свой душный мешок, наматывала петлю на шее…
Мог бы уехать в Москву, где есть несколько преданных друзей, нырнуть в блядский омут, не вылезать из винтажных баров. Но никак. Все из-за этого чертова квадратика похожего на плато микросхем и называется куаркодом. Без этого клейма даже в вонючем «Макдаке» ничего не купишь. Можно, конечно, сделать прививку, но придется регистрироваться на каких-то государственных сайтах. А у него только паспорт. Пенсионная страховка, индивидуальный налоговый номер, это все для нормальных людей ебаного быдла. Вон шлепают под окном и все счастливые, как на параде…
Позвонил знакомой «студентке», они так сами себя называют. Заказал из ресторана еду, долго убирался в квартире. Он всегда наводил порядок только к приходу проституток.
Имя ее забыл, спрашивать было неудобно. Разделись, сели за стол. Она взяла в кулак тонкую ножку бокала и выпила залпом бургундское Луи Жадо. Рыгнула и засмеялась. Он тоже засмеялся и размазал ей по лицу десерт. Она хлопнула ему по лысой башке ролом суши. Полетели паштеты, клубника, куриные ноги, горячая картошка и крабовый салат. Осталось только слизать и сожрать все это друг с друга…
…Телефон дрожал на подоконнике, звук был выключен, кто-то звонил очень долго. Но он боялся подойти к окну, прижался к стене и почти не дышал. Вероятно, звонили предупредить, что бы сидел дома, не выходил на улицу. Там за окном тишина, город словно вымер, жители попрятались по своим квартирам, так же, как и он, боялись пошевелиться.
Герман услышал, как под его окна пришел Панаётов. Что-то бормотал, пердел и смеялся, шевелил пластиковую мебель уличной кофейни. Герман зажал рот рукой, телефон не переставал сверкать дисплеем, вызов оборвался, тотальная тишина, только слышно, как скрипит флюгер на соседней крыше. Опять этот проклятый город – черепичные крыши, «тарелки» телевизионных антенн, внизу полосатые тенты над витринами овощных лавок. И где-то за перекрестком седой треугольник моря в ущелье между домами на единственной улице, ведущей в порт…
Внезапно, раздался крик, топот ботинок и шум драки. Какой-то дурак турист, наверное, вышел на улицу и тут же был атакован. Это хорошо, подумал Герман, пока Панаётов занят делом, он выскользнет из дома. И сразу к морю, а там, на лодку и подальше от берега!
Панаётов стоял на коленях, одна его рука была по локоть в ротовой полости жертвы, он что-то искал в кишках несчастного. Парень дергал конечностями, выпучив глаза, кровавая пена пузырилась из его носа. Герман рванул по улице. В одном супермаркете, как ни в чем не бывало, люди гуляли вдоль полок забитых товаром, разглядывали ценники. Он вбежал в магазин и заорал:
– Панаётов!
Люди вздрогнули и обернулись:
– Где?! Где? Где…
– Вот он! Уже здесь!
За витриной на улице прорезались фрагменты пока еще не собранного в один силуэт изображения. Так мажет плохого качества видеозапись. И вот соткалась фигура человека, только голова, как бы висела на уровне плеча, лицо так и осталось размытым мегапикселем, просто дергающаяся мазня. Он шел к ним, расставив руки в стороны, как футбольный вратарь.
Люди в магазине побросали покупки и застыли в романтических позах, изображая манекены. Герман подумал, что это плохая идея, и бросился к запасному выходу. Успел вовремя, с улицы услышал женские вопли и гогот Панаётова.
Заблудился, не узнавал ландшафт, где же та улица, что вела к морю?! Шел быстрым шагом вдоль размалеванных граффити стен, заколоченных окон и опущенных жалюзи. Наконец, увидел нужный перекресток, знакомый угол дома, но куда пропало солнце? Над этой улицей всегда висело солнце и все блестело, а теперь это темный коридор и оттуда прет холодом и бедой. Он повернул за угол…
Между домами до самых крыш возвышалась огромная куча из человеческих тел. Скорее, даже не куча, а стена. Она и закрывала солнце. Люди лежали только на спине друг на дружке, крутили головами. Они спорили – кто не закрыл дверь, и даже пытались бодаться.
– Он оставил дверь не закрытой!
– Нет, вон тот оставил дверь не закрытой!
– Что! Да я твою маму в рот видал. Понял?!
– Я твой «понял» на хую пупонил!
– Слышь…
– Эй!
Герман крикнул. Эхо заметалось в этом дьявольском тупике. Десятки глаз уставились на него. Перевернутое лицо само по себе кошмарное зрелище, а когда их много… Они напоминали рассыпанные пуговицы – белые кружочки и две дырки. Прямо под ними, булькающим месивом, примерно, по колено были навалены внутренние органы. Еще трепыхались ломти печени, вздрагивали мускулистые сердца, шевелились кишки…
Вдруг, лица распахнули рты и завыли, они увидели, что-то за спиной Германа. На перекресток вышел мясных дел мастер Панаётов. Руки он держал вверх, на каждую нашампурил по человеку, их челюсти закусывали подмышки и плечи мясника, ноги согнулись в коленях ромбом. Панаётов стал похожим на краба или какой-то безумный иероглиф.
Герман не стал ждать, провалился по колено в ливер, прыгнул на стену. Пополз вверх, карабкаясь по кадыкам и подбородкам. Он видел зевы порванных ртов и что люди уже трупы, они давно выпотрошены мясником, не было даже языков. Но как же они общались, ругались совсем недавно? Непонятно.
Эта инсталляция, штабель из человеческих туловищ был как раз на уровне крыш. Он вывалился на теплую от солнца черепицу, так и остался лежать, глядя в синеву небесного океана…
Течением облаков его снесло на другую плоскость, может, в другой город или иное измерение. Вцепившись в кирпичную кладку вентиляции, выглянул вниз. Увидел конек мансарды. Надо было, где-то прятаться – через минуту, может даже и раньше, громыхнет ливень. Небо давно уже затягивало обрывками черных туч. Порыв ветра ударил в спину, чуть не столкнул в пропасть…
Хватаясь за растяжки антенн, спустился на карниз водостока, ухватился за распахнутые настежь ставни. Окно, слава богу, было открыто, он перевалился через подоконник в комнату. И тут же забарабанил дождь.
Огляделся – темная комната с косым потолком, стол посередине, черные пятна мебели, вероятно шкаф и трюмо, дальний угол тонул во мраке. Он сидел на полу у окна, замерев, мало ли, в комнате есть кто-то еще. Дождь танцевал на подоконнике, брызгая ему на макушку, он не замечал этого. Глаза немного привыкли к темноте, на трюмо белела фарфоровая статуэтка, она оживляла нищий интерьер, притягивала взгляд.
Герман поднялся на ноги, сделал шаг. Скрипнула половица, никто не откликнулся на его движение. Хотя, скорее всего, из-за шума дождя этот звук слышал только он. Подошел к трюмо, и… снова остолбенел. Это была барабанщица, смотрела ему прямо в глаза, этакая невинная фарфоровая кукла…
И тут же он уловил некий ритм в шуме дождя, хаотичный стук осадков приобрел стройность, еще мгновение, и этот зловещий саунд полностью обернулся в барабанную дробь.
Он подбежал к окну. Даже сквозь серую занавеску дождя увидел, еще далеко внизу по улице, что вела к морю, стройные ряды штыков. Солдаты шли сюда, отбивая сапогами дробь в унисон барабанам. Это ее армия!
Бежать! Схватил статуэтку, запустил ее в темноту, хлопка рассыпающегося от удара фарфора не последовало, как будто она улетела в космос. Дрожащей рукой нащупал спички на столе, зажег огонь…
Барабанщица повисла, прилипнув спиной к жирной паутине, которой был опутан черный угол комнаты. Она была уже не фарфоровым истуканом, а ростом с человека. Она глядела на него широко распахнутыми глазами, как люди радуются встрече. Тенета вздрогнули, кто-то смотрел из-за ее плеча, тень невероятного телосложения существа шевелилась в углу за паучьей геометрией вязки. Герман почувствовал на своем лице мощь дыхания, ноздри обожгло зловонием…
Заметался по комнате, ужас и отчаяние, казалось, порвут его пополам. Дверей в комнате не было. Бой барабанов звал на улицу, потоки дождя лились на пол. Он поскользнулся, завертелся, делая ногами «велосипед», животом упал на подоконник. С грохотом роняя мебель, кто-то подбежал сзади, схватил его за ноги и выкинул в окно. Он заорал, падая на ощетинившиеся штыки. Усатые, суровые лица солдат, последнее, что он запомнил в этом кошмаре…
Студентка прыснула с кровати, стала быстро одеваться.
– Такого у меня еще не было. Извини.
Убежала. А он все орал, лезвия штыков еще жгли его тело. Дрыгался, пружинил, расшатывая кровать, кувыркался со спины на живот. Боль прошла не сразу…
Весь день он лежал, прятался под одеялом, ничего не ел, только вечером выпил стакан воды. Следующей ночью он научился выдергивать себя из сновидения. Как только монстры начинали высовывать свои рога, хватать, толкать, визжать и кривляться, он с криком просыпался. Так ночь растянулась на сутки. Потом не выдержал, выпив водки, спал и ночь и день. Вырубился, словно умер. Снов не было.
Проснулся бодрым и легким на подъем. Такое ощущение, будто всю ночь рыдал в муках совести и его простили. Хотелось смеяться, бежать куда-нибудь, скорее делать добрые дела.
Он даже пошел на тренировку.
Вот где действительно забываешь обо всем на свете. Покрикивал на «бестолковых». С начала сентября пришло много новеньких. Корявые мальчики и девочки из окрестных универов расширяют кругозор. Ну, надо. Надо… Неделя расписана: виолончель, факультатив по соционике, додзё…
– Это не спорт, друзья, – говорил Герман, – и не фитнес. Это боевое искусство.
И хлоп жирную девушку об ковер. И еще раз и еще, еще. Пока не потечет ручьями из всех складок. Может быть и из глаз. Только так и ни как иначе. Пусть знают куда пришли.
– Следующий!
Настырных хвалил:
– Молодец, кремень.
***
Интернет наводил тоску. Герман вбивал в поисковик ключевые слова, гулял по ссылкам, куча сайтов грузили непонятными словами. Ничего и близко по его запросам. Ведьмы и колдуны приглашали в гости, доктора предлагали снотворное и «новейшие методики»…
В который раз пытался вспомнить всех причастных к заказу на тот выстрел. Старый пердун его «диспетчер» убит еще там, в Германии, вероятно, обычная перестановка кадров, ротация, как сейчас говорят. Такое случается. А если с дедом рассчитались за этот самый заказ, тогда почему шмальнули не всех? Ведь они тогда сидели за одним столиком…
Вспомнил. Есть один человек в Москве. Не факт, что еще жив. Сколько ей сейчас? Они же ровесники, тогда в двухтысячном им было по тридцать. Бывшая фигуристка, бывал у нее дома, да они все там были.
Надо ехать. Не убудет. Долетит на такси за несколько часов, главное, не заснуть в машине, а то можно напугать водителя и упорхнуть в кювет.
На рассвете въехали в столицу. Москва началась с обилия автозаправок и мегамолов по обе стороны автострады, потока навстречу блестящих лимузинов, «бентли», «астон мартинов» и прочих и прочих… Люди возвращались из клубов в свои коттеджи, все нормально.
Герман покинул такси у ближайшей станции метро, дальше он сам. Через час был в нужном месте.
Поразительно, как все изменилось. На улице одни нерусские, куда-то шли в столь ранний час в воскресенье. Была даже одна толстая баба в парандже и тапочках на шерстяные носки, судя по медленной походке, старуха. Тоже, куда-то…
На перекрестках черная рябь рассеивалась – здесь больше народу. Лоб в лоб, организованно, под зеленый сигнал светофора. Все как в Европе, обычный мегаполис. Антуражу прибавляли вывески на английском языке, идеально выкрашенные дома с острыми углами и яркими шлагбаумами в подземные паркинги.
Вот он второй дом с перекрестка, эркер до самой крыши, знакомые окна на втором этаже. Прямо под окнами сетевой магазин. Герман зашел купить чего-нибудь жидкого и холодного.
– Не смей на меня арать!
Женский взвизг раздался из-за бакалейных рядов, там же сутолока, шум борьбы, вздрогнули полки с растительным маслом.
– Блядь, она обоссалась!
Это уже с акцентом какой-то мужик. Стало любопытно.
На полу сидела пьяная женщина в брендовой жилетке. Вот почему никого на кассе. Тетка поднялась на ноги, чуть не завалив всю выкладку кетчупов. На полу остался мокрый след. Охранник честно пытался помочь, но женщина отмахивалась:
– Убери руки!
Из подсобки выскочила красавица. Директор, наверное.
– Почему она еще здесь?! Жилетку пусть отдаст.
Герман не верил своим глазам, он узнал эту пьяную бабу, хоть от нее так мало осталось, одни глаза. Это к ней он летел семьсот километров всю ночь. И вот встретились.
Красавица сама села за кассу, Герман купил бутылку водки, первую попавшуюся на полке. Женщина уже стояла на улице, собирая силы в пучок для решительного марш-броска. От нее разило мочой.
– Марго, привет…
Нахмурила брови, вспоминая. Лицо расползлось в улыбку.
– Давно здесь?
– Сегодня приехал.
– Откуда?!
– Из Ленинграда.
– Ничего не понимаю.
Ничего не понимал и Герман – они прошли ее подъезд. Через два дома свернули во двор, миновали несколько «колодцев», спустились в подвал. Хорошо, что ее комната была первая сразу у входа. В коридоре голожопые дети играли в футбол, на веревках висели халаты с позументом, цветастые панталоны.
Когда зашли в комнату, Герман спрятал нос в футболку, старался дышать ртом. Здесь еще жила кошка, может, и несколько. Вместо окна, узкая амбразура с толстыми двойными стеклами. За стеной кухня, было слышно, как звенела посуда и орали на иностранном языке.
Они уселись за круглым столом, Герман старался не смотреть по сторонам, хватало, что он видел перед собой на столе и вздыбленной кровати в углу. Марго поставила стопки, называла его Саней, говорила, что здесь скоро все снесут, будет новый дом…
Герман вглядывался в ее лицо, это же не она. Или она? Просто, он не ожидал ее увидеть вот такой. Удивительно, Марго трезвела с каждой стопкой, речь становилась более связной. Она рассказывала про каких-то Петра и Валентину. Герман незаметно выливал свою порцию на пол, боялся вырубиться, зверски хотелось спать. Он поймал момент, когда она присосалась к носику заварного чайника.
– А что с той квартирой над магазином, ты же там жила?
Ее глаза выскочили из орбит, беззубая пасть распахнулась, теперь она залипла на его лице.
– Уааа!
И с грохотом, чуть не сломав дверь, убежала вон из комнаты. Он выскочил следом, услышал ее вопль в подворотне:
– Убивают!
Да что ж такое?! А если эта дура позовет милицию? Дворами вышел на проспект. Надо найти гостиницу, выспаться и утром домой. Людей стало больше, все магазины распахнули свои стеклянные ладони…
И что за хрень?
Маргарита шла ему навстречу. Одна, никого с собой ни вела.
– Иди сюда, – сказала ему.
Снова зашли во двор, спрятались у гаражей, лицо ее еще дрожало от страха.
– Ведь ты Николай?
– Герман…
– Уааа!
На этот раз далеко не убежала, шваркнулась лицом в асфальт, споткнувшись о поребрик.
Он приволок ее в подвал, бросил на кровать. Водка еще осталась в бутылке.
– На.
– Вы же все сдохли – передохли или за мной пришел?
Она села спиной к стене, смотрела ему в глаза. Вместо ужаса в глазах, зверская решимость драться. Половина лица, будто стерта наждаком – кровавая опалина с гудроновой крошкой…
И он засмотрелся на нее, перед ним была та самая, бывшая солистка московского балета на льду, такую он ее и запомнил навсегда. Они не сводили друг с друга глаз. Все так же в коридоре орали дети, и стучал мячик, хохотали «джаляп» и трещало масло на сковородках…
– Ну, вспомнила?
– Чего тебе надо?
– Мужика седого помнишь, его полковником все звали? Был у тебя в той квартире, потом мы с Маугли приехали. У тебя там вечно тусили кокаиновые головы…
– И?
– Девочку убили в Испании, русскую, декабрь девяносто девятого, на Новый год.
– Зачем тебе?
Вот на этот вопрос совсем не было ответа. Действительно, зачем? Что даст ее имя? Поставить в церкви свечку за рабу божию, умолять о прощении? Смешно. Или так будет легче катиться в ад…
– И все-таки?
– Шантаж был, отец платить не хотел.
– Звали ее как или фамилию, ну?
– А я что помню?! – голос ее стал чужим и грубым. Чистую половину лица перекосило, превратилась в раздолбаистого алкаша.
– Это когда было-то?! – заорала басом, – это было при Петре косаре, когда ножаков не было и мясо хуем резали! Уга-га-га!
И зашлась мужицким гоготом, запрокинув голову. Вскочила на четвереньки и поползла ногами вперед на стену. Еще громче рыкнула:
– Послушай, человек! Я дерево ни рук, ни ног…
…В коридоре все разбежались, только мячик еще крутился на одном месте, как юла. Видно что-то знают, не впервой. Теперь понятно, почему она в этой клоаке. Алкоголь убивает, но ни до такого фиаско.
***
Выспавшись в гостинице, пошел гулять по огнедышащей Москве. В лужах, в проезжающих мимо автомобилях блестело неоновое безобразие полуночных заведений. На любой вкус – джаз, стрип, техно… Звуки разнообразных стилей выплескивались на улицу, мешались в замысловатую какофонию.
Решил отдохнуть в подвале типа питерского «Мани Хани». Не то что бы он фанат рокабилли, просто здесь было меньше народу. На крошечной сцене куражились парни в «косухах» и «казаках», гитара, контрабас, ударные, лабали, что-то типа Blasters или Stray Cats…
Уезжать на следующий день он передумал, решил навестить еще раз «свою Маргариту». Эта шизофреничка вырыгнула сегодня несколько нужных слов. Выдавить из воспаленного мозга все, что знает, поговорить пока трезвая, если работала в магазине, значит, не всегда такая, бывают «солнечные дни»…
Утром он был снова у магазина, найти ее можно только повторив их вчерашний маршрут. Он уже собрался перебежать улицу, вдруг, обратил внимание на ее окна. Они были единственные не затянуты в стеклопакеты, старые добрые деревянные рамы с массивными шпингалетами. Занавески отсутствовали, он даже мог видеть лепнину на потолке и угол шкафа, чей-то силуэт…
Маргарита… Она что-то поправила на подоконнике, увидела его и махнула рукой – заходи.
Железная дверь чавкнула и открылась. Дверь в квартиру тоже была гостеприимно приоткрыта. С лестницы он попал в ту самую комнату без занавесок. В углу валялись игрушки – плюшевый зверинец и пластмассовая армия солдатиков. На подоконнике стояла фарфоровая статуэтка солдата с ружьем. Он повертел ее в руках, это был не солдат, а гражданский в плаще или пальто, черты лица едва угадывались…
