Дмитрий Медведев
Рули как Черчилль. Уроки лидерства, управления и власти

Оппортунистическое поведение

Упоминание обмана в человеческих отношениях можно найти в работах многих выдающихся мыслителей. Например, Никколо Макиавелли (1469–1527) в своем знаменитом «Государе» указывал, что «великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность». А Томас Гоббс (1588–1679) в не менее известном «Левиафане» констатировал, что «слова слишком бессильны, чтобы заставить людей выполнять свои соглашения»⁴³.

Значительный вклад в изучение эгоизма и его места в экономике внес Оливер Уильямсон. Он выделил три формы эгоистического поведения: слабая – послушание, когда человек идентифицирует себя с какой-то общностью; полусильная – простое следование личным интересам, характерное для неоклассического подхода, и сильная – оппортунизм, под которым понимается «преследование личного интереса с использованием коварства». В то время как неоклассики, хотя и признают эгоизм, но считают обман невыгодным, поскольку о нем сразу становится известно другим и лжеца ждет соответствующее наказание, подход О. Уильямсона учитывает асимметрию информации, издержки контроля и применения санкций.

Оппортунизм, который не всегда означает нарушение обязательств, имеет как явные формы, к которым относятся ложь и мошенничество, так и более латентные состояния, например искажение или сокрытие информации. По словам профессора Клода Менара, «из допущения оппортунизма вовсе не следует, что в поведении людей нет места доверию или другим мотивам, что все люди – совершенные эгоисты, игнорирующие других и лишенные каких-либо альтруистических стремлений». Помимо коварства и обмана оппортунизм означает стремление «воспользоваться открывающимися возможностями и обернуть в свою пользу невидимые и/или трудно верифицируемые события и действия»⁴⁴.

Концепция оппортунизма обращает внимание на важную роль личного интереса, который стоит за большинством поступков и решений, а также указывает на множество ролей, которые может играть каждый из нас в зависимости от точки отчета. Например, для подчиненных руководитель подразделения является представителем администрации и проводником ее интересов, для высшего руководства – тот же сотрудник рассматривается как глава подразделения и защитник потребностей своих подчиненных, а для коллег – он воспринимается как конкурент за ограниченные блага. В этой связи вспоминается характеристика, которую нашему герою дал лейборист Эрнест Бевин (1881–1951) накануне разгрома вермахта и проведения в Британии всеобщих выборов: «Уинстон совершенно нормален как национальный лидер, но когда он вернется к лидерству Консервативной партией, ему нельзя доверять ни на йоту»⁴⁵.

Черчилль сам был опытным управленцем и старался отделять поступки своих подчиненных, направленные на решение коллективных задач, от их действий, нацеленных на удовлетворение личных интересов. В частности, он осуждал финансистов из Сити, которые, вместо того чтобы думать о будущем страны, позволили «овладеть своими умами частнособственническим невзгодам». В своем единственном романе «Саврола» Черчилль указывал на определенный тип полководцев, которые «не боятся ничего, кроме личной ответственности». Разумеется, это мнение распространялось не на всех командующих, но в целом британский политик скептически относился к мнению профессиональных военных. В годы Первой мировой войны он признался своему другу Десмонду Мортону (1891–1971), что не доверяет генералам. Спустя четверть века, когда во время другого мирового конфликта Мортон указал на точку зрения, которую отстаивали несколько фельдмаршалов, Черчилль ответил ему: «И что, мой дорогой Десмонд, разве фельдмаршалы не являются продвинувшимися по службе генералами?» По воспоминаниям коллег, Черчилль часто жаловался на военачальников, которые «думают только о себе и о своей репутации». «Все командующие на местах, похоже, соревнуются лишь в том, чтобы обосновать свои возрастающие потребности и доказать огромный объем сложностей, которые им приходится преодолевать», – возмущался он. В марте 1941 года британский премьер признался одному из доверенных лиц, что «после стольких лет в политике он полностью потерял веру в министерства, когда затрагиваются их интересы». Исключение составляли лишь те случаи, когда «во главе министерств стояли компетентные государственные деятели, которые проводили политику в своих ведомствах»⁴⁶.

Выше уже упоминалось, что оппортунизм является в определенном смысле следствием предыдущих трех ограничивающих факторов. На самом деле он неразрывно связан с каждым из них. Возьмем, к примеру, дефицит ресурсов. Ситуации распределительного конфликта, когда один индивид получает то, что недоступно другому, вынуждают «потерпевшую» сторону предпринимать всевозможные ухищрения для изменения существующего положения вещей. И степень коварства этих ухищрений будет тем больше, чем сложнее их контролировать и оценивать.

В марте 1941 года Черчилль был вынужден принять участие в решении распределительного конфликта, возникшего между авиацией и флотом. Для удовлетворения срочных нужд Королевских ВВС были приняты жесткие решения по ограничению флота в авианосцах. Вместо того чтобы признать одержанную победу и продолжить работать, летные командиры обратились с претензией в Адмиралтейство, указав на продолжающееся игнорирование их потребностей. Возмущенный подобным искажением информации, Черчилль связался с главкомом ВВС на Среднем Востоке главным маршалом авиации Артуром Лонгмором (1885–1970). Он отчитал его за «абсурдный характер» озвученных требований, которые «одновременно неточны и вредны». Судя по дальнейшему развитию событий, посыл премьера не был услышан. Спустя месяц ресурсный конфликт между двумя ведомствами был вынесен на уровень Комитета обороны. Черчилль вновь обратил внимание, что жонглирование фактами недопустимо, а представленная с мест информация некорректна. В мае Лонгмор был вызван в Лондон и сначала переведен на другую должность, а затем отправлен в отставку⁴⁷.

Ради справедливости следует отметить, что сам Черчилль также не был чужд проявлению оппортунистического поведения. В конце октября 1943 года, во время насыщенных обсуждений о распределении ресурсов союзников между двумя театрами военных действий: итальянским фронтом и запланированным на следующий год вторжением в Северную Францию – операцией «Оверлорд», он получил от военачальников подробное описание текущей ситуации. Отчет состоял из четырех частей. В первых трех лейтмотивом звучала мысль британского генерала Гарольда Александера (1891–1969), что из-за недостатка десантных судов, а следовательно, и отсутствия подкрепления в должном объеме войска союзников на Апеннинском полуострове уже столкнулись с проблемами и с учетом предстоящей подготовки к «Оверлорду» положение может принять неблагоприятный оборот с переходом инициативы к противнику. В четвертой части документа приводилась точка зрения генерала Дуайта Эйзенхауэра (1890–1969), считавшего, что события в Италии носят второстепенный характер по сравнению с предстоящей операцией в Северной Франции. Сочтя выводы четвертой части неудобными, Черчилль сократил текст телеграммы, отправив только первые три части министру иностранных дел Э. Идену, который в тот момент находился на переговорах в Москве. Британский премьер попросил главу Форин-офиса показать документ Сталину и передать, что он, Черчилль, «не позволит отбросить великую и успешную итальянскую кампанию, которая уже отвлекла большой объем немецких резервов, и привести к тому, что итальянская кампания завершится ужасной катастрофой ради “Оверлорда”»⁴⁸. Трюк Черчилля с изъятием мнения Эйзенхауэра был раскрыт достаточно быстро, а последующая Тегеранская конференция расставила приоритеты, вынудив нашего героя изменить свое мнение относительно открытия второго фронта.

Возможны и другие варианты распределительного конфликта, которые также способствуют оппортунистическому поведению. Например, при использовании общего ресурса наблюдается противоречие между индивидуальной и коллективной рациональностью. В общих чертах эту проблему описал еще Аристотель в «Политике», отмечая, что к «предмету владения очень большого числа людей прилагается наименьшая забота», люди заботятся прежде всего о том, что «принадлежит лично им», и менее всего о том, что «является общим». Частный случай управления общим, но истощаемым ресурсом известен как «трагедия общины». Впервые это понятие было введено в 1833 году экономистом Уильямом Форстером Ллойдом (1794–1852) и касалось проблемы перенаселения планеты. В 1968 году этот термин был взят на вооружение Гарретом Хардином (1915–2003), который решил показать суть проблемы на примере пастбища сельской общины. В предложенной им модели сельская община владеет всего одним пастбищем, количество травы на котором ограничено. Каждый фермер стремится увеличить свой доход, что может быть достигнуто лишь увеличением количества пасущегося скота. Если количество скота увеличит всего один фермер, то плодородие пастбища сократится незначительно. Но если аналогичным образом поступят все, то пастбище станет непригодным для выпаса, и от этого пострадают все члены общины. «В этом и состоит трагедия, – резюмирует Г. Хардин. – Каждый замкнут в рамках системы, побуждающей его беспредельно увеличивать свое стадо в ограниченном мире»^49.

Другим, более общим вариантом указанной проблемы с расхождением индивидуальных и коллективных целей является проблема «безбилетника»^[3]. Вкратце эту проблему можно пояснить следующим высказыванием: «Коль скоро отдельный индивид не может быть исключен из процесса получения выгод, созданных другими, каждый мотивирован не осуществлять вклад в общие усилия, предпочитая пользоваться усилиями других задарма». Эти слова принадлежат Э. Остром. В отличие от своих коллег, считавших, что для решения проблемы «безбилетника» необходимо введение централизованного органа управления, она предложила алгоритмы квотирования и контроля, позволяющие обеспечить рациональное расходование и возобновление общего ресурса. В 2009 году Э. Остром получила за многолетнюю работу по изучению и управлению общими ресурсами Нобелевскую премию по экономике, став первой и пока единственной женщиной, которую удостоили столь высокой награды. Примечательно, что в том же году вместе с Э. Остром Нобелевскую премию получил Оливер Уильямсон, апологет концепции оппортунизма. Остром также признавала важную роль оппортунизма, заметив в одной из своих работ: «Везде есть люди, которые выучили и знают правила взаимности и живут по ним, но много и тех, кто стремится повернуть процесс таким образом, чтобы получить бо́льшую выгоду для себя, полностью игнорируя интересы других». Также она указывала, что в человеческом обществе нередки ситуации, когда «потенциальные выгоды настолько высоки, что даже индивиды, приверженные к соблюдению обязательств, станут их нарушать»⁵⁰.

Своя взаимосвязь есть у оппортунизма и со вторым ограничивающим фактором – неполнотой и асимметричным распределением информации. Наличие частной информации и осознание того факта, что твой партнер по сделке не владеет всем набором сведений, создает стимулы воспользоваться информационным преимуществом. Причем разновидность частной информации определяет тип оппортунистического поведения.

Например, данные о качественных характеристиках товара, которые известны продавцу, но неизвестны покупателю, приводят к так называемому «неблагоприятному отбору», когда за ту же цену продавец предлагает менее качественный товар. Если информация касается скрытых действий, которые хочет совершить одна из сторон, появляется угроза так называемого «субъективного риска» с некачественным выполнением достигнутых договоренностей. В следующих главах мы подробнее рассмотрим эти виды оппортунистического поведения. Здесь же важно отметить, что оппортунизм не только является следствием неполноты информации – он также может являться и ее причиной, поскольку, даже признавая стремление всех и каждого удовлетворять в первую очередь личные интересы, невозможно наверняка предугадать поведение партнера, обладающего иным уровнем оппортунизма⁵¹.

Наконец, оппортунизм тесно связан с третьим фактором – ограниченной рациональностью. Причем связан настолько тесно, что, по мнению К. Менара, один без другого не существует в принципе: «Если бы люди были ограниченно рациональны, но не вели бы себя оппортунистически, то они могли бы согласовывать свои действия, избегая при этом трудностей с исполнением контрактов». И обратно, если бы участники сделки могли бы все просчитать, то, даже оставаясь оппортунистами, они сумели бы предусмотреть необходимые заградительные механизмы⁵².

Платный обмен

Подведем промежуточные итоги. Мы выделили четыре фактора, определяющие работу руководителя: ограниченность ресурсов, неполнота и асимметричность распределения информации, ограниченная рациональность и оппортунизм. Несмотря на то что каждый из этих факторов сам по себе оказывает значительное влияние, их роль и место определяются взаимосвязанностью друг с другом. Вместе они трансформируют управленческую деятельность, создавая специфичные условия, которые кратко можно описать тремя словами: обмен имеет цену. За этой простой конструкцией скрывается бо́льшая часть проблем руководителей. Однако, прежде чем продемонстрировать это, разберемся сначала, при чем тут обмен, какую цену за него приходится платить и каким образом формируется эта цена.

Абстрагируемся от проблем управления и рассмотрим экономическую деятельность в целом. Общим для всех видов экономического взаимодействия является обмен благами. При этом обычно для описания самих благ используются их физические характеристики. Но ограничивается ли обмен исключительно физическими характеристиками? Нет. Ограничение ресурсов, о котором мы неоднократно упоминали выше, затрагивает не только сами ресурсы – оно также напрямую связано с такой категорией, как собственность. Обычно эти понятия путают, понимая под собственностью сам ресурс. В действительности собственность представляет собой не ресурс, а набор прав по его использованию. Как правильно заметил профессор Дэвид Фридман (род. 1945): «Люди владеют не вещами, а правами на вещи»⁵³.

Наличие собственности порождает ситуацию с неравномерным распределением прав, когда у одних права есть, а у других – нет. На самом деле корректнее говорить не о правах, а о совокупности прав или правомочиях, на которые расщепляется право собственности. К правомочиям могут быть отнесены: права владения, использования, распоряжения (управления), на присвоение дохода от использования, на безопасность, бессрочность, отчуждение, на изменение. Каждое из перечисленных правомочий также может быть расщеплено. Например, право изменения может состоять из правомочий истощения, разрушения, улучшения. Есть и так называемые «отрицательные» правомочия – запрет на вредное использование. Некоторые правомочия взаимно дополняют друг друга и не могут выступать в отдельности. Тогда говорят о пучке правомочий. В частности, право на доход часто увязано с правом на безопасность. Каждое правомочие представляет собой предмет обмена, в результате которого правомочия соединяются в новые пучки, и формируется новая ценность блага, определяемая тем, какие правомочия вошли в состав пучка. Обычно, чем больше правомочий в пучке, тем более ценным является ресурс. Информацию о субъекте собственности (кто владеет), объекте собственности (чем владеет), способе наделения собственностью и сроке владения принято называть «спецификацией прав собственности». Этот термин пригодится нам в дальнейшем. А пока отметим, что процесс спецификации прав позволяет обеспечить их исключительность, когда владелец правомочия в состоянии исключить других из процесса принятия решений относительно использования правомочия. Исключительность правомочия повышает стимулы к эффективному использованию блага. Также она означает, что ценность блага определяется не только наличием полезных свойств, но и возможностью их извлечения, которая может быть ограничена другими участниками взаимодействия. Обратное исключительности состояние называется «размыванием прав собственности», которое снижает ценность блага для владельца прав.

Одним из первых на обмен правами при экономическом взаимодействии обратил внимание австрийский экономист Ойген фон Бём-Баверк (1851–1914). В 1931 году Джон Коммонс развил идеи Бём-Баверка и ввел в экономическую науку понятие трансакции, под которой понимается отчуждение и присвоение прав и свобод в процессе обмена. Трансакция, которую Дж. Коммонс предлагал рассматривать в качестве базовой единицы анализа, определяет три вида социальных отношений, характеризующих деятельность участников обмена: отношения конфликта (распределительный конфликт и несовпадение интересов), зависимости (повышение благосостояния посредством взаимодействия) и порядка (определение суммарного выигрыша и его распределение между участниками)⁵⁴. Учитывая, что трансакции описывают различные формы взаимодействия, разные трансакции отличаются друг от друга. К основным атрибутам трансакций относят: продолжительность, частоту (разовые, случайные, регулярные), специфичность активов, трудность измерения результатов, взаимосвязь с другими трансакциями, неопределенность условий осуществления.

Перечисленные свойства не только характеризуют трансакцию, но и указывают на те сложности, с которыми можно столкнуться при осуществлении трансакции. В частности, оппортунизму способствуют разовый характер сделки, специфичность активов, трудность измерения результатов, независимость от других трансакций, а также высокий уровень неопределенности. Как показывает практика, трансакции вообще редко протекают гладко. Обычно на пути их реализации встречаются всевозможные сучки и задоринки, больше известные в экономике как издержки – трансакционные издержки.

Своему появлению этот термин во много обязан лауреату Нобелевской премии по экономике Рональду Коузу (1910–2013). В 1937 году Коуз опубликовал статью «Природа фирмы», в которой показал, что популярный на рынке координирующий механизм в виде цен имеет высокие издержки. Осуществление каждой трансакции между независимыми участниками взаимодействия предполагает каждым из них сбор всей сопутствующей информации, проведение переговоров с заинтересованными сторонами, заключение контракта. Объединение независимых участников в фирмы позволяет сократить эти издержки. Несмотря на свои преимущества перед рынком, фирмы не являются панацеей и с учетом другого вида издержек – административных, возникающих внутри них; использование этого вида организации труда также имеет свои пределы и недостатки. Несмотря на огромный вклад Коуза, сам он понимал трансакционные издержки достаточно узко, связывая их исключительно с использованием механизма цен. В дальнейшем ученые расширили это понятие, отнеся к нему любые издержки обмена и защиты правомочий.

В 1960 году в статье «Проблема социальных издержек» Р. Коуз развил свои идеи, показав, что для оптимального распределения прав, которое удовлетворяло бы все стороны, необходимо выполнение двух условий: четкая спецификация прав собственности и нулевое значение трансакционных издержек. Высказанная мысль впоследствии станет известна как «теорема Коуза». Правда, сформулирует ее не сам Коуз, а его последователь, лауреат Нобелевской премии Джордж Стиглер (1911–1991): «Если права собственности четко определены и трансакционные издержки равны нулю, то размещение ресурсов будет оставаться неизменным и эффективным независимо от изменений в распределении прав собственности».

Если ограниченность ресурсов приводит к появлению трансакций, то остальные три рассмотренные выше фактора: неполнота информации, ограниченная рациональность и оппортунизм – препятствуют четкой спецификации прав собственности и повышают трансакционные издержки. По сути, трансакционные издержки, схожие с силой трения в мире физических объектов, представляют собой ту цену, которую каждый из нас платит за экономический обмен. В эту цену входят любые ресурсы, которые тратятся на достижение и соблюдение договоренностей: затраты на получение информации о сделке – о предмете, контрагенте, цене; затраты ведения переговоров, включающие стремления каждой из сторон переложить издержки на партнера; затраты на согласование норм, которым следует каждая из сторон; затраты на мониторинг, контроль и применение санкций при невыполнении договоренностей; затраты на защиту прав собственности. Именно из-за трансакционных издержек получение при обмене полного набора благ невозможно, поскольку часть благ расходуется на соблюдение условий обмена.

Перечисленные тезисы о правах, трансакциях и трансакционных издержках легли в основу новой институциональной экономической теории. Какое отношение эти теоретические изыскания имеют к нашей теме? На наш взгляд, самое непосредственное. Мы считаем – и в последующих главах обоснуем наше утверждение, – что взаимоотношение между руководителем и подчиненным также представляет собой трансакцию, в процессе которой, с одной стороны, передается набор прав, необходимых для выполнения порученного задания, а с другой – для контроля и использования результата.

Следуя изложенной выше логике, эффективность взаимоотношений руководителя и подчиненного определяется объемом трансакционных издержек, которые тратятся на осуществление подобной сделки. Именно эти издержки и определяют ту суровую реальность, в которой на самом деле осуществляется управление. Однажды, в годы Первой мировой войны, после изматывающего обсуждения очередного вопроса, военный министр фельдмаршал Герберт Китченер (1850–1916) сказал Черчиллю: «Мы не можем вести войну так, как должны; мы можем вести ее только так, как можем»⁵⁵.

Подобная ремарка не означает признания бессилия. Она указывает на ограничения, с которыми нужно бороться, но которые в полной мере преодолеть все равно не удастся. Ниже мы рассмотрим, каким образом можно сократить трансакционные издержки, но прежде чем переходить к этой теме, сначала проанализируем, как формируются и изменяются эти затраты на протяжении всего цикла управления от выбора исполнителя до контроля за его деятельностью.

Итак, вооружившись теперь знанием о том, что в мире нет бесплатных трансакций и руководитель всегда вынужден иметь дело с ограниченными ресурсами, неполной и асимметрично распределенной информацией, для сбора и обработки которой используются несовершенные познавательные и вычислительные способности, а также постоянно быть начеку, ожидая от всех и каждого проявления оппортунизма, мы можем продолжить наш путь изучения проблем управления.