Дмитрий Мамин-Сибиряк
Около нодьи

– А как же, например, почта? – говорил Лука Иваныч, с трудом вылезая из саней.

– Не беспокойся, Лука Иваныч, рукой подать… Вот тут и есть. Вон сухарина-то стоит… А твою пошту я на спине переволоку…

Дорожная истома, холод и безнадежность вообще привели Луку Иваныча в такое состояние, что он отдался беспрекословно в полное распоряжение Евстрата. Все равно, хоть в медвежью берлогу веди… Подъем в гору Луке Иванычу показался вечностью, пока Евстрат не остановился под «завесистой» елью.

– Вот какое логово устроим, – говорил он, точно попал домой. – Из пушки нас не вышибешь…

По каким-то никому не ведомым законам снег никогда не заносит корней деревьев. Евстрат усадил Луку Иваныча к самому дереву и в несколько минут развел костер из сухой хвои. Это был настоящий лесной человек, никогда не бывавший в городе, и в лесу он был, как у себя дома. Один вид огня произвел на Луку Иваныча оживляющее впечатление. Есть тепло, значит, можно еще жить…

– Ты тут сиди, а я сейчас пошту переволоку, – объяснял Евстрат. – Наше дело привышное… В лесу родились, в лесу и помрем… Местечко-то хорошее, за ветром, – значит, в тепле будем.

Обессилевший вконец Лука Иваныч мог только удивляться выносливости Евстрата, который по мешку перетаскал всю почту под елку, а потом распряг и привел к огню лошадь.

– Тоже вот продрогла богова скотинка, – ласково говорил Евстрат, смахивая с лошади снег. – Пусть погреется малым делом… А я сейчас, Лука Иваныч, сухарину разрублю для нодьи.

– Хорошо, хорошо…

– А ты того, костер-то подкармливай, штобы не потух.

Скоро в лесу раздались звонкие удары топора, рубившего твердое, сухое дерево. Луке Иванычу сделалось даже немного совестно, что он сидит у огня барином, а Евстрат работает со всего плеча. Потом послышался треск рухнувшего на землю дерева. А через полчаса к костру Евстрат притащил два обрубка сухарины – один аршина четыре длиной, а другой немного короче. Он так согрелся за работой, что от него валил пар. Лука Иваныч еще в первый раз видел, как устраивают нодью, а Евстрат удивлялся, что существуют на белом свете такие люди, которые не знают такой простой вещи.

– Не замерзать же в лесу, Лука Иваныч… Костер-то пыхнул, – и нет его, а нодья погорит до самого утра, и тепло от нее, как от хорошей печи. Прежде-то ясачил,^[2] за Печерой, когда помоложе был. Ну, из дому уходили по первопутку месяца на два… Разный харч…^[3] везешь с собой в нарте^[4] Тяжеленько доставалось, особливо когда со студеного моря закрутит сиверко. Спать-то приходилось все время в снегу, ну, только и спасались, что нодьей. Мать родная она для нас… И по осеням около нодьи ночевали тоже. Ночи в горах студеные, сам-то весь промокнешь на дожде, а спать приходилось на сырой земле… Ох, всячины напринимался, когда ясачил.