Дмитрий Лифановский
Проект «Ковчег». Последний бой
[ii] В РИ все близкие Зинаиды Горман были уничтожены немцами. "После освобождения Белоруссии работник нашего штаба Зина Горман съездила в деревню, где ее отец работал в колхозе. Туда она на лето отправила своего маленького сына в июне 1941 года. Вернулась почерневшая от горя. Всех евреев уничтожили. Кого-то расстреляли, а большинство закопали в землю живыми…» – из воспоминаний Ирины Ракобольской.
[i] Эрскин Престон Колдуэлл (англ. Erskine Preston Caldwell, 17 декабря 1903 – 11 апреля 1987) – американский писатель-прозаик, представитель реалистического направления в литературе. Долгое время Колдуэлл поддерживал тесные связи с СССР. Был вице-президентом просоветской Лиги американских писателей. На русский язык его произведения неоднократно переводились начиная с 1938 года. С мая по сентябрь 1941 года писатель был корреспондентом в Москве. В результате у него вышли публицистические книги «Москва под огнём» (англ. Moscow Under Fire) и «Всё брошено на Смоленск» (англ. All-Out on the Road to Smolensk, 1942), а также роман «Всю ночь напролёт» (англ. All Night Long, 1942) – о партизанском движении в СССР.
[ii] Александр Верт (англ. Alexander Werth; 4 февраля 1901[1], Санкт-Петербург[2] – 5 марта 1969[2], Париж[2]) – британский журналист, корреспондент газеты The Sunday Times и радиокомпании ВВС (1941–1946), а также газеты Manchester Guardian (1946–1948) в Советском Союзе.
[iii] Мари́я Ива́новна Су́хова (1905 – 4 мая 1944) – советский оператор документального кино, фронтовой кинооператор в годы Великой Отечественной войны. Лауреат Сталинской премии второй степени (1946 – посмертно). Погибла во время прорыва партизанскими бригадами в ночь на 5 мая 1944 года немецко-фашистской блокады Полоцко-Лепельской партизанской зоны в районе Ушач Витебской области Белоруссии. Раненая в живот, Мария Ивановна отдала партизану отснятые пленки и потребовала, приказала застрелить ее. Не захотела оставаться врагу, а выбраться шансов не было.
III
Вот и подошли к концу два месяца относительно мирной жизни. Только что, из Генерального штаба сообщили, что их корпус на весеннюю кампанию входит в состав войск Западного фронта под командованием недавно получившего звание маршала Жукова. Ну что ж, с Георгием Константиновичем Стаину воевать приходилось. Несмотря на тяжелый и жесткий характер, к Александру он относился хорошо и лишнего себе не позволял, хотя порой и мог пройтись матом. Ну, так это вполне нормально. В армии по-другому бывает, но очень-очень редко.
Едва ознакомившись с приказом, Стаин убрал его сейф, раздался телефонный звонок:
– Жуков говорит, – раздался в трубке знакомый голос маршала, без приветствий и предисловий – Знаешь уже?!
– Здравствуйте, товарищ маршал Советского Союза, поздравляю с новым званием, – если Жукову простительно не поздороваться, то простому полковнику, такое не позволительно, – Знаю.
– В какой готовности корпус?
– В боевой, – Стаин пожал плечами, будто комфронта мог его видеть, – Личным составом и техникой пополнились. Люди отдохнули. Готовы к выполнению любых задач.
На том конце провода возникла небольшая пауза, и послышался чей-то бубнеж, потом снова раздался голос Жукова:
– Хорошо. Тебе верю, – приятно, черт возьми, – Я сейчас выезжаю в войска, послезавтра буду в Москве. Будь готов. Или вызову, или заеду.
– Есть.
– Все, бывай, – и комфронта повесил трубку.
Ну что ж, пока не ясно, куда и когда их перебросят, двое суток относительно спокойных есть и раньше времени воздух сотрясать не стоит. Корпус действительно готов, насколько это вообще возможно. Тем более им не привыкать срываться с места в авральном порядке. И так, после февральской операции в Белоруссии их практически не трогали, дав возможность подтянуть боевую подготовку, привести в порядок материально-техническую часть, дать отпуска наиболее отличившимся красноармейцам и командирам.
И все бы хорошо, если б не журналисты, при упоминании которых у Стаина и Ивелича начинал дергаться глаз, а рука сама собой тянулась к кобуре. Не понятно только для чего. То ли пристрелить навязчивую пишущую и везде сующую свой нос братию, то ли застрелиться самим. А корреспонденты после операции по спасению детей зачастили в корпус и бригаду к Маргелову. Дело в том, что фотографии, сделанные Симоновым в немецком детском пересыльном лагере, с помощью британца Верта облетели весь мир. Девочка Наина и капитан Горман, нашедшая своего сына, стали знаменитыми в течение одних суток. Со всех концов земного шара в Советский Союз пошли письма. Писали рабочие, фермеры, учителя, служащие и отставные военные, бизнесмены и ученые. Все у кого есть сердце. Слали деньги и слова поддержки. В адрес Правительства Советского Союза массово стали поступать просьбы о зачислении в ряды Красной Армии для борьбы с преступным гитлеровским режимом. Такого ажиотажа не было даже после публикации плана Ост. Там были всего-навсего абстрактные документы, существование которых оспаривали не только в Германии, но и в странах антигитлеровской коалиции. А здесь живые люди, с которыми можно поговорить, увидеть, расспросить. Радиопередача «Русский комментарий» на Би-Би-Си, для которой писал тексты Верт, била все рекорды по слушателям. На этом фоне, оживились, ведущиеся до этого ни шатко, ни валко, переговоры советских спецслужб с белой эмиграцией. Слишком уж много противоречий было у переговаривающихся сторон, слишком много их было и внутри эмигрантов. А вот сепаратные переговоры американцев с немцами, по донесениям разведки, заглохли. Нет, они не прекратились вовсе, уж очень много интересов было завязано на эти переговоры, но были на время приостановлены, «для выработки новой позиции, в связи с открывшимися обстоятельствами».
А Стаину было не до высокой политики, ему хватало забот с вверенной ему частью. Он вообще к политике относился с брезгливым презрением, от чего частенько выслушивал нудный гундеж замполита. Формальный. Ивелич знал, что Стаину плевать на лозунги и политическую обстановку, но преданней Родине и Сталину человека, чем Александр найти сложно. Ну а, Саша к бубнежу Николая относился, как к неизбежному злу и о своей преданности делу большевиков и лично товарищу Сталину даже не догадывался. Для него просто существовали свои и чужие. И большевики с Иосифом Виссарионовичем во главе были своими, потому что они за Родину. Был бы на месте Сталина царь или князь, ничего бы для Саши не изменилось. Вожди, политический строй меняется, а Родина она как была одна, так и остается. А все эти марксистко-ленинско-сталинские теории это не для него, он от них засыпает и знает их, постольку-поскольку, приходится выступать перед людьми, да и то, все выступления, ворча и матерясь себе под нос на несознательного командира, пишет для него Николай.
У Александра была другая головная боль. Они с Никифоровым и Бершанской обобщали опыт крымских боев в «Наставление по применению боевых вертолетов», которое требовалось еще вчера. На базе их корпуса приказано было сформировать еще четыре вертолетных полка. Сейчас у Максимова проходило обучение и переобучение около трехсот человек, еще тридцать летчиков из ночных легкобомбардировчных авиаполков переобучались непосредственно в полках у Бершанской и Никифорова. У Стаина были не безосновательные опасения, что корпус ограбят на командиров, кому-то же надо будет командовать этими людьми. Значит, в лучшем случае, придется отдать четырех комэсков. А про плохой вариант и думать не хотелось. Правда, была надежда, что командовать новыми полками поставят кого-то из кадрового состава ВВС. Но для этого и нужны были наставления и тактика применения вертолетов. Все-таки отличия от обычной авиации у них были довольно существенные и новым командирам надо их знать и понимать, чтоб не угробить людей и успешно выполнять боевые задачи. Вот и корпели Стаин, Никифоров и Бершанская с утра до поздней ночи, над журналами боевых действий, докладными командиров эскадрилий и звеньев и технических служб. Привлекали своих начальников штабов, летчиков и летчиков-операторов, бортстрелков, стараясь не упустить ни одной мелочи. И работа эта занимала немало времени. А ведь и обязанности командиров с них никто не снимал. За все это время ему лишь дважды удалось провести время с Валей и один раз 23-го февраля сходить с Настей в театр на праздничный концерт в честь двадцати пятилетия Красной Армии. А потом они, взявшись за руки, гуляли под мягким пушистым снегом по набережной Москвы-реки, пили вино, втихую умыкнутое с праздничного банкета, а ночевать пошли на квартиру к Ваське Сталину. Именно тогда Сашка и принял свое решение, которое и предстояло воплотить за эти два оставшихся спокойных дня. А может, все решено было еще раньше, под Брянском, когда он стоял и ждал со штурмовки эскадрильи. А потом, обнимая вернувшуюся из своего первого самостоятельного боевого вылета Настю, с осознанием невыносимой ценности для него этой маленькой девушки, смотрел на распоротый зенитным снарядом борт ее вертолета. Мысль о том, что она могла не вернуться, что ее могло не стать, острой болью резанула грудь. Каких усилий ему тогда стоило не подать виду, не показать свою слабость. Он лишь выдавил из себя скупое: «Молодец!» – и умчался в штаб, отговорившись делами.
Стаин поднял трубку:
– Дежурный, лейтенанта Федоренко ко мне.
А вдруг она не согласится? Да, нет! Не может такого быть! Руки сами собой нервно сжимались в кулаки и опять разжимались. Хватит! Как истеричка какая-то! Сашка открыл ящик стола и сжал в кулак лежащее там золотое маленькое колечко. Хоть бы с размером угадал. В голове опять заметались мысли. Кто бы мог подумать, что бесстрашный и сдержанный полковник Стаин сейчас отчаянно трусил. Да что там трусил, он был на грани паники.
А причина паники уже стремительно влетела в кабинет, сверкая любопытными голубыми глазами. Белокурая прядка прилипла к потному лбу. В руках шлем. Точно, у нее же сегодня учебно-тренировочные полеты. Это поучается, он ее прямо с аэродрома выдернул. Ну, ничего. Надо будет, потом сам с ней полетает.
– Товарищ полковник, лейтенант Федоренко по Вашему приказанию явилась, – весело протарахтела Настя, приложив левой рукой шлем к голове, а правой отдав приветствие.
– Садись давай, явление, – он кивнул на стул, – чай будешь?
– Нее, – она беззаботно махнула рукой, – не хочу. Что вызывал-то? А то меня на разбор ждут.
Стаин поднялся из-за стола и зашагал по кабинету, сам того не осознавая, копируя Сталина.
– Тут такое дело, Насть, – замялся он, и посмотрел на девушку, выражение лица которой с беззаботно-веселого стало меняться на встревоженное, – на фронт нам скоро опять.
– И почему ты решил мне сообщить об этом отдельно? – подозрительно посмотрела на него Федоренко, – Саша случилось что-то? – она прикусила губу, готовясь к плохим новостям.
– Что? Нет, – он мотнул головой, – Не случилось. В общем, Насть тут такое дело, – она с недоумением и беспокойством смотрела на непохожего на себя Сашку.
– Саш, ты чего? С мамой что-то?! Со Славкой?!
– Почему? Нет! – он опять мотнул головой, а потом странно посмотрел на нее и выпалил, – В общем, Насть, выходи за меня?!
– В смысле, – не поняла его девушка, – ты чего, Саш?
– Замуж выходи за меня? – набравшись решимости он посмотрел в ее широко распахнутые от удивления и от того еще более красивые глаза и протянул ей кольцо. Настя недоуменно посмотрела на блеснувшее в его пальцах золото, потом на лицо парня и выдавила фразу Волковой:
– Да, Стаин, умеешь ты удивить, – она медленно поднялась со стула, уронив на пол шлем, и даже не заметив этого.
– Это значит, нет?
– Дурак ты, Саша, хоть и полковник! – улыбнулась она сквозь неожиданно выступившие слезы, – Это значит, конечно, да! А когда? Надо же маме сказать! И платье. Ой! Саш, нам же восемнадцать нет, нас распишут?!
Парень ошалел от потока обрушившихся на него слов.
– Насть! Нааасть! – попытался он остановить находящуюся слегка не в себе девушку.
– Что? -она обожгла его взглядом.
– Какое платье? Парадку надевай и поехали! Заедем в ЗАГС, все узнаем, оттуда к маме, все равно она сейчас на службе.
– Что, прям сейчас? – Настя испуганно прижала кулачок к губам.
– Ну да, – Саша, глупо улыбаясь, кивнул, – Михалыча вызову, да поедем.
– У меня ж полеты, – выпалила Федоренко и глупо хихикнула. Какие полеты?! Она замуж за командира корпуса выходит.
– Беги, давай, – усмехнулся Стаин, – скажешь Никифорову, снимаю я тебя с полетов. А вообще, сам скажу, – Сашка вдруг понял, что замылить событие не получится, и проставляться друзьям придется. – Полчаса хватит тебе переодеться?
– Мне б, помыться еще…
Парень кинул взгляд на часы.
– Хорошо, через час.
Настя отчаянно кивнула и, быстро чмокнув Сашку в губы, пулей вылетела из кабинета, забыв про шлем, который так и остался валяться на полу. Стаин поднял его, покачав головой, и, отряхнув, аккуратно свернул и положил на стол. И чего он боялся? Все же хорошо. Все просто замечательно.
Спустя два с половиной часа к неприметному входу в Краснопресненского отдела записей актов гражданского состояния Наркомата внутренних дел подъехал роскошный «Опель-адмирал» из которого выпорхнула миниатюрная девушка в командирской шинели с погонами лейтенанта госбезопасности и крылышками ВВС на петлицах. Из-под недавно введенного для войск особого назначения НКВД крапового берета выбивалась непослушная белокурая прядка. Следом выбрался молоденький полковник с седой головой, на которую он тут же привычно надел фуражку, но тут же ее снял и решительно шагнул к казенной в серой облупившейся краске двери. Девушка лейтенант поспешила за ним.
Темный пустой коридор с въевшимся в темно-зеленые стены конторским запахом мастики и сургуча. Обшарпанные некогда белые а сейчас пожелтевшие от времени двери. Стаин дернул ближайшую с листком бумаги прикрепленном кнопкой на уровне глаз: «Регистрация заключения брака осуществляется с чт. по вскр. с 10-00 до 13-00 по предварительному заявлению». Плохо. Сегодня только вторник. Дверь оказалась закрыта. Впрочем, как и следующая. Зато открытой оказалась последняя с черной табличкой: «Нач. отдела ЗАГС Краснопресненского р-на лт. милиции Кулешова Л.М.».
– Здравствуйте, мне бы лейтенанта Кулешову – постучавшись, заглянул в кабинет Стаин. На него, оторвавшись от бумажек, из-за груды картонных папок, подняла усталые глаза худощавая женщина лет сорока пяти в вязанной коричневой бесформенной кофте, поверх которой была накинута старенькая белая шаль. Несмотря на довольно теплую весеннюю погоду на улице, в помещении было довольно прохладно.
– Здравствуйте, товарищ полковник, – поднялась из-за стола женщина, – Лейтенант Кулешова это я. Вы по какому вопросу?
Стаин шагнул в тесный кабинет заставленный шкафами с папками и стопками бумаг. Следом протиснулась Настя.
– Да нам бы расписаться, – улыбнулся женщине парень, девушка у него за спиной закивала головой.
– Пишите заявление, – женщина пододвинула на край стола лист бумаги, – вас на какой день записать?
– Нам бы завтра, – нахмурился Стаин.
– К сожалению, завтра нельзя, – покачала головой женщина и, видя, что Стаин хочет что-то сказать, пояснила, – я одна на весь ЗАГС, а завтра у меня совещание в управлении. Просто некому будет.
Стаин закусил губу, обернулся на расстроенную Настю и снова посмотрел на замотанную начальницу ЗАГСа.
– А сегодня? Понимаете, мы на фронт скоро. Просто не получится у нас в другой день. Я заплачу, если надо.
– Не надо мне ваших денег! – обиженно возмутилась женщина. Она еще раз оглядела молоденького полковника, девушку, почти девочку, с влажными от разочарования глазами и тяжело вздохнув, протянула руку, – Давайте ваши документы. И заявление все равно пишите.
– Спасибо, – радостно поблагодарил Стаин, в унисон с Настей. Плюхнувшись на стул, он стал писать заявление, сверяясь с лежащим тут же образцом. Настя аккуратно примостилась на стул рядом, с любопытством выглядывая через плечо, что он там пишет. А женщина, раскрыв их командирские книжки, стала вносить данные в огромную амбарную книгу.
– Постойте, – она подняла на Стаина удивленный взгляд, – тут какая-то ошибка.
– Где? – нахмурился Стаин.
– Вот, – ткнула в дату рождения сухим пальцем женщина, – полковник Стаин Александр Петрович 26 мая 1925 года рождения.
– И? – поднял брови Сашка.
– Вы действительно 25-го года? – не выглядел этот парень на не полные восемнадцать. Она сначала подумала, что ему лет двадцать пять – тридцать. Слишком старила его седина и холодный уверенный взгляд карих глаз.
– Так получилось, – улыбнувшись, полковник развел руками, и Кулешова поверила, что может быть действительно, так оно и есть. А ведь он даже моложе ее сына, воюющего где-то на Юго-Западном фронте. И девочка. Тоже майская и тоже 25-го. А ведь возраст бракосочетания в РСФСР с 18 лет. По идее, она сейчас должна запросить у них согласие родителей, разрешение райисполкома. Только, глупо это. Какое им разрешение? Ерунда это все. Воевать можно, а жениться нельзя? Скольких таких она уже видела с начала войны, которые уходя на фронт, шли к ним. Кто ради аттестата, а кто, потому что «потом» для них могло и не быть и хотелось хоть немножко, хоть чуть-чуть побыть по-настоящему одной семьей. Эти как раз из таких. Дети же совсем и на фронт. Им бы дружить, гулять, на танцы ходить. А они воюют. – Вот, написал, – полковник придвину ей лист заявления, после того как они с девушкой поставили внизу свои подписи.
– Подождите, минут двадцать в коридоре, я сейчас, зарегистрирую вас, и свидетельство выпишу. Шинели, если хотите, можете снять, вешалка у двери, – она махнула рукой на стоящую у входа металлическую вешалку, на которой одиноко висело черное пальто.
– Спасибо, мы так, – махнул рукой полковник, а девушка кивком подтвердила.
– Анастасия Владимировна, берете фамилию мужа? – окликнула женщина Настю уже на выходе.
Девушка, вспыхнув, махнула головой:
– Да, – ей до сих пор не верилось в происходящее. Казалось, что все не по-настоящему, понарошку.Так быстро и неожиданно все решилось. Не сказать, что она не думала об этом дне, не мечтала в своих девичьих грезах. Но совсем не так ей представлялась ее свадьба. Хотелось, чтоб мама рядом была, Славка. Подружки. И платье. Обязательно белое. И туфельки. Бежевые. С пряжечкой. Она такие в ГУМе видела перед войной. Только вот, кто ж знал, что так все сложится. В коридоре она прижалась к Саше уткнувшись носом в колючую шинель: – Ой, Сашечка, что теперь будет-то?
– Женой моей будешь, как полагается, – погладил он ее по голове.
– Все так неожиданно. Не мог заранее сказать, – надула губы Настя.
– Не мог, – буркнул парень.
– Почему? – подозрительно прищурившись, снизу вверх посмотрела на него девушка.
– Потому, – дернул щекой Александр. И добавил, под пристальным взглядом пока еще невесты. – Боялся, что откажешься, – на что Настя заливисто и счастливо расхохоталась:
– Ой, Сашка, девочкам расскажу, не поверят, что ты жениться испугался.
– Что я, не человек что ли, – обиженно проворчал Стаин, – Ну, что она там долго так?! – он раздраженно посмотрел на дверь начальницы ЗАГСа. Скрипнула входная дверь, осветив сумрак коридора весенним солнцем и вновь закрылась:
– Граждане военные, руки вверх подняли, – раздался смутно знакомый требовательный голос.
– А ты кто такой, чтоб советский полковник перед тобой руки поднимал?! – вскипел Стаин.
– Капитан госбезопасности Калюжний начальник Краснопресненского районного отдела государственно безопасности.
– Слушай, Калюжный, вы всегда меня арестовывать будете, в самые счастливые моменты моей жизни?
Капитан подошел ближе, не пряча зажатый в руке пистолет и в темноте вгляделся в лицо говорившего.
– Вона как! – воскликнул он, пряча оружие, – Извините, товарищ полковник, Лидия Михайловна позвонила, сообщила, что какие-то странные военные у нее сидят. Полковник и лейтенант, а самим еще восемнадцати нет. Вот я и зашел проверить. Поздравляю с повышением, год назад, Вы еще лейтенантом госбезопасности были.
– Тебя тоже с повышением, – кивнул Стаин, протягивая старому знакомцу руку. – А я-то думаю, что она резину тянет, – он недовольно фыркнул.
– Вы на Лидию Михайловну не обижайтесь, товарищ полковник, – пожал плечами Калюжный, – у нее инструкции, да и служба.
– Ладно, проехали, – махнул рукой Стаин, ему было бесконечно стыдно перед Настей, все-таки в сложившейся ситуации была и его вина, дотянул, не подготовился, – ты добро дай своей Лидии Михайловне, а то у нас тоже время не резиновое.
Калюжный кивнул и заглянул в кабинет:
– Лидия Михайловна, нормально все.
– Спасибо, Ванечка, – раздался голос начальницы ЗАГСа, а Калюжный, смутившись, пояснил:
– Мы с теть Лидиным сыном дружим с детства. Он на фронте сейчас, вот она меня по старой памяти по имени и кличет.
Саша пожал плечами, а Настя тихонько хихикнула. Из кабинета вышла Кулешова:
– Вы меня простите, товарищи, – с виноватой улыбкой извинилась она, – Но у меня тоже служба, а вдруг вы диверсанты какие.
– Все, я побежал, – вмешался в разговор Калюжный, – товарищ полковник, товарищ лейтенант, поздравляю, счастья вам! – он вскинул руку к фуражке и попытался, было, выскочить на улицу.
– Капитан, – окликнул его Стаин и, когда Иван обернулся, спросил, – Федоренко Анна Александровна у тебя работает?
– У меня, делопроизводителем – настороженно кивнул Калюжный, – а что?
– Отпусти ее на завтра со службы? Теща это моя. Хоть свадьбу отпразднуем.
– Сделаем, товарищ полковник, – радостно улыбнулся капитан, – сейчас в отдел приду и отправлю домой.
– Только не говори ей ничего, капитан. Я сам, – попросил Александр. Калюжный непонимающе посмотрел на парня, а потом восхищенно повел головой:
– Ну, Вы даете, товарищ полковник! – и, развернувшись, пружинистым шагом выскочил на улицу.
Дальше все прошло спокойно. Кулешова, виновато пряча взгляд, поздравила их с бракосочетанием и вручила свидетельство. Едва они покинули кабинет, Настя со счастливым писком кинулась Сашке на шею, впившись губами в его губы. Нацеловавшись и едва отдышавшись растрепанные, с красными лицами выскочили на улицу, смущаясь под понимающей улыбкой Михалыча. Наткнувшись на вывеску фотоателье, напротив ЗАГСа, потащил туда за руку Настю. Потом, пока ждали фотографии, зашли в сберкассу, сняли денег, вручив их Михалычу, с наказом закупить вина и продуктов, в коммерческом магазине. Забрали фотографии, со смехом обсудив свои серьезные, напряженные лица на карточках и пешком пошли домой. Сначала к Сашке, за девочками и Дарьей Ильиничной, а потом к Насте, где и планировали устроить небольшой праздничный стол. Стаин предлагал ресторан, но Настя категорически отказалась. Ей хотелось побыть дома, а не в табачном дыму среди пьяных тыловиков.
Просидели до поздней ночи. Уже ушли спать Валя с Верой, следом засобиралась Дарья Ильинична. А они все сидели втроем: Саша, Настя и тетя Аня, которая то плакала, то улыбалась, с нежностью глядя на так быстро повзрослевшую дочь.
А рано утром, не выспавшиеся, но счастливые поехали в часть, где их ждали друзья и служба. Настя дремала, привалившись к Сашкиному плечу, а Стаин с глупой счастливой улыбкой смотрел на проносящуюся за окном робкую весеннюю зелень с грязно-белыми проплешинами не успевшего растаять снега и думал, как хорошо, что он попал именно сюда, именно в это время. Ведь случись по-другому, не было бы у него такой замечательной любимой жены и отличных друзей. Погрузившись в свои мысли, он сам не заметил, как задремал. И разбудил его только гудок их Опеля, требующий открыть ворота КПП, потому как командир приехал.