Дмитрий Чайка
Купец из будущего. Часть 2
– Работу остановить, всех вывести на улицу, накормить, – коротко скомандовал он. Ничего не понимающий Горазд приказание выполнил беспрекословно, но на его лице застыло изумление. Что это с владыкой?
Люди, не видевшие света месяцами, выходили на улицу зажмурившись. Даже закатное солнце било им по глазам так, что с непривычки выступали слезы. Многие плакали, а их губы шевелились в молитве. Ведь для них солнце было богом, а не просто дневным светилом. И они были со своим богом разлучены навсегда. Ну, так они думали еще пять минут назад.
– Люди! – громко крикнул Самослав, а толпа мужчин и женщин с полуприкрытыми глазами на бледных лицах жадно внимала ему. – Вас накормят, вы отдохнете, а потом я скажу вам, что будет дальше. – И он прошептал в сторону Горазда:
– Где таких собак взял? Им же цены нет.
– Да, тут деревушку лангобардов пощупали, – замялся Горазд.
– Я же тебе строго-настрого запретил грабежом заниматься! – удивленно поднял бровь Само. – Зачем своевольничаешь?
– Так сам же сказал, чтобы на день пути никого не было, – глаза новоявленного жупана светились невинностью. – А они как в дне пути от нас и жили, вот мы их и под нож… Собак помоложе забрать получилось, а тех, что постарше убить пришлось. Опасные твари оказались.
– Собаки – это хорошо, – задумчиво сказал Само. – Щенков в Новгород пришли тогда, нам такие тоже пригодятся. И вот еще что, пока твои работники едят, следите, чтобы ни один не ушел.
– Так зачем мы тогда их из пещеры выпустили? – резонно заметил местный жупан. – Оттуда не сбежишь, собаки порвут. – Но ответа он не дождался. Ему и в голову не приходило, что его князю просто стало жаль этих людей. Такого просто не могло быть.
Самослав осмысливал еще кое-что из увиденного. Количество соли, что нарубили пять десятков рабов, закрывало потребности его торговли на полгода вперед. Ему просто не нужно было столько. Впереди замаячила перспектива классического кризиса перепроизводства. Нужно думать о расширении рынков сбыта, иначе излишки товара похоронят хрупкую экономику княжества. А идти-то особенно и некуда. На севере – полунищие словенские леса, с которыми и так торговля налажена. На востоке, верст на восемьдесят, земли его собственного княжества, потом земли тестя, а за ним – аварские степи, куда ему ходу нет. На западе – Бавария, с которой уже заключен контракт. На юге – запретные пока земли лангобардов. Не стоит туда соваться, чтобы не получить полноценную войну с сильным и умелым противником.
– У нас, Горазд, соли теперь слишком много, – сообщил он своему жупану после того, как провел инспекцию складов.
– Много соли – хорошо, – удовлетворено заявил знаток местной экономики с бицепсами толщиной в бедро нормального человека. – Чем больше добудем, тем мы богаче станем.
– Не станем, – отрезал князь. – Если мы все, что ты тут добыл, на рынок выбросим, цены пополам упадут. Я и так с баварским герцогом договорился, он много брать будет. Пока надо остановиться, иначе по миру пойдем. Будем корзину соли на летнюю белку менять. – Князь подключил логику, понятную аборигену.
– Да как же так…, – растерялся Горазд. – Мы тут, получается, зря стараемся? Так что, всех рабов резать теперь? Не кормить же их…
– Нет, – поморщился князь. – На землю посадим и будем им за труд платить.
– Да зачем им платить? – взорвался Горазд. – Они же даром работают.
– Ты скольких за последний год схоронил? – посмотрел ему в глаза Само.
– Да пару десятков померло, не больше, – пожал громила плечами. – Так мы еще наловили. Тут много бродяг ходит.
– А теперь представь, сколько бы они за этот год соли нам добыли, – терпеливо, как ребенку, объяснял Само. – Поверь, если человек за интерес трудится, то он работает и больше, и лучше. А раб только и думает, как бы сбежать, или хозяину нагадить. Ты забыл, кем я десять лет в Бургундии был?
– Ну, вообще, да…, – почесал лохматую голову Горазд. – Я бы тоже все время думал, как стражнику половчее голову камнем проломить да смыться. А чем они тогда тут заниматься будут?
– Крепость строить будете. Я вам мастера из самой Бургундии привез. Чтобы он тут у тебя как сыр в масле катался. Понял?
– Да понял, – почесал Горазд кудлатый затылок. – Там эти… поели, владыка, и твоего слова ждут.
Самослав вышел на всеобщее обозрение, а на него уставилась сотня глаз, в которых был написан немой вопрос, мольба и надежда.
– Люди! Вы оказались в рабстве, значит, так вам отмерено богами. Но я, князь Самослав, отпускаю вас на волю. Вы свободны, можете идти на все четыре стороны.
Воцарилось изумленное молчание. Оно было настолько тяжелым, что, казалось, даже вздох было сделать сложно. В глазах у многих появилась тоска, у кого-то – отчаяние, у кого-то – надежда.
– Да куда мы пойдем-то? Чай не лето, – грустно хмыкнул всклокоченный мужик с мертвенно-бледным, как у всех здесь, лицом. – Ни еды, ни одежи теплой, ни семян, ни топора… Зима скоро. Подохнем мы от голода в этих лесах. Или волкам на зуб попадем.
Собрание поддержало его согласным гулом. Тут почти все были в схожей ситуации. А в глазах матерей, в подол которых вцепились малые дети, и вовсе читалась мольба. Весь немудреный скарб переселенцев сгинул, когда они попали в плен. Кроме лохмотьев, что на них были надеты, ни у кого ничего не было.
– Тогда оставайся здесь, – предложил мужику Само. – Иди под мою руку, построишь здесь дом. Будешь работать, и за свой труд получать зерно и соль. За соль купишь топор, одежду, свинью и кур. Пока на ноги не встанешь, жупан тебя от своего стола кормить будет.
– А так можно было, что ли? А на кой нас охраняли тогда? – изумленно спросил мужик. – Я согласен. Мне и бабе моей все равно идти некуда. Мы от аварских земель бредем за лучшей долей. Изгои мы.
– Можно, – милостиво разрешил князь. – Кто еще остаться хочет?
Остались все, кроме одного заплутавшего торговца из Баварии и пастуха-германца, которого дома ждала невеста. Они ушли на рассвете, а вслед за ними пошли воины из охраны князя с вполне конкретным приказом. Никто и никогда не должен найти тела этих людей.
Глава 3
Назад пришли на веслах, лишь слегка беспокоя ими студеную осеннюю волну. Все же, плыть по течению – это просто наслаждение, особенно когда вокруг тебя такая красота. Леса по обеим сторонам реки были зелеными, желтыми, красными… Листья всех оттенков шелестели на ветру и, сорванные внезапным порывом, кружились в своем последнем танце. Скоро, совсем скоро придет зима, самое страшное когда-то время для родовичей, которые уже и забыли, как старики уходили в лес, как умирали от бескормицы дети, и как единственная корова не могла стоять на ногах, и ее приходилось подвешивать за брюхо. А ведь так недавно все это было.
Нос ладьи с разгону въехал в песок пляжа, что был у крепости, и Само скорым шагом пошел домой. Соль и без него разгрузят. Он ворвался в терем, где Людмила бросилась ему на шею, прижавшись тугой, налитой молоком грудью. Она не сказала ничего, но все сказали ее глаза, а Само и не заметил, как оказался на супружеском ложе, душа жену в объятиях. Первый голод он утолил быстро, и вскоре они просто лежали, прижавшись друг к другу разгоряченными телами.
– Как наш сын? – спросил Самослав, хотя малыш на расстоянии руки от него посапывал в люльке, засунув в рот палец.
– Все хорошо, – сказала Людмила. – Я принесла богатые жертвы Мокоши. Она не оставит нас.
– Это ты молодец, – поморщился Само, но больше ничего не спросил. Ответ был исчерпывающим, и большего он от жены все равно не добился бы. – Ты Деметрия навещаешь?
– Конечно, каждый день захожу, и не по разу. Он в надежных руках. Любава за ним, как родная мать, смотрит. Ругает его, почем зря, он все порывается встать.
– Вот ведь зараза ромейская! – Самослав вскочил с постели. – Пойду-ка я к нему, посмотрю, что там. Прибить его мало!
Он оделся и направился к дому Деметрия, благо тот и был-то в двадцати шагах. Зрелище, что увидел Само, когда зашел в комнату тагматраха, поразило его до глубины души. У постели больного, на чурбаке, выполнявшем роль стула, стояли шахматы, вырезанные из разных пород дерева. Рядом сидел Збых с отрешенным лицом, который обхватил голову двумя руками. На его физиономии была написана напряженная работа мысли. Деметрий, который поднял кулак в приветствии, жестом пригласил садиться. Его нога оставалась в деревянном лубке, на котором Любава перематывала полотняные бинты. Видно, ослабели они и плохо держали ногу. Она робко взглянула на князя, испуганно пряча глаза. Наконец, Збых сделал ход и победоносно посмотрел на противника. К величайшему удивлению князя, ответный ход сделала девчонка, после чего снова занялась ногой, а Збых опять начал лохматить волосы в глубоком раздумье.
– Как игра? – поинтересовался Само.
– Три-один, – не поворачиваясь к нему, ответил Збых. – Она выигрывает. Зверь, а не девка, с ума сойти можно!
– Зверь, говоришь, – задумчиво протянул Само и обратился к Деметрию. – Тогда вот задача тебе. Научишь ее счету. Если я в ней не ошибаюсь, тебе много времени не понадобится. И если еще узнаю, что ты порываешься встать, я около тебя стражу посажу и велю к ложу ремнями привязать.
Шесть изумленных глаз уставились на владыку. Любава тут же нырнула взглядом вниз, и что-то такое промелькнуло в нем. Удовлетворение, радость, несмелая надежда… А вот испуга в них не было. Вот ни на мизинец. А девка-то с сюрпризом оказалась, не ожидал, подумал Самослав. В глазах же мужиков появилось выражение недоумения. Учить считать сироту из глухой дулебской деревушки? Это было чересчур даже для отличающегося своими чудачествами князя.
А Самослав уже пошел за ворота, где заканчивали пробежку четыре сотни полуголых бойцов под руководством Горана. Все, кому не по нраву оказались новые порядки, уже покинули стройные ряды, и теперь расчищали земли под пашню или отправились в Соляной городок, куда эти самые новые порядки еще не добрались. Там пока что достаточно силы и отваги, как и везде в словенских землях. Но тут Самослав затеял что-то совершенно невообразимое, и давно забытое еще с римских времен. Пока что он делал то, что и сам проходил на первых курсах училища, где бесконечная пахота от рассвета до заката лепила за пять лет из мамких сыночков советских офицеров. А уж, что такое для лейтенанта-первогодка заступить в наряд в ночь с пятницы на понедельник, и вовсе не сможет понять тот, кто не служил. Так что ряды турников, кожаных груш, набитых песком, и подобий штанг, сделанных из дерева и камней, радовали глаз, возвращая владыку в далекую молодость. Очень хотелось покидать чугунную гирю, но нет. Тут чугун называли «свинским железом», он не стоил ничего и считался браком при плавке. А уж запороть ее было раз плюнуть, учитывая, что абсолютно все манипуляции и дозировки применялись на глазок. А плавить чугун тут пока не умели. Жаль…
Самослав и сам проходил с парнями весь комплекс упражнений, только отлучка служила ему оправданием. В это время любой правитель был воином, а значит, должен разделять все тяготы со своими людьми. Иначе не добиться настоящей преданности, и никакие деньги тут не помогут. Менталитет!
– Кузня! Как я забыл! – владыка скорым шагом пошел к длинному сараю, который вынесли далеко за стены. Оттуда доносились методичные удары молота и перебранка на латыни, обильно перемешанной со словенскими наименованиями половых органов и разнообразных способов их применения.
Кузнец, выписанный из Санса, могучий горбоносый мужик из римлян, носил до боли знакомое имя Максим, и в выражениях не стеснялся.
– Я бить маленький молот, а ты в это же самое место бить большой молот! В это место, не в другой! Понимать меня, упрямый осел, которого поиметь во все дыры вонючий верблюд?
– Максим, ты чего так разошелся? – удивленно спросил Само, глядя на кузнеца и растерянного здоровенного парня из хорутан, который намеревался обидеться, но не мог, потому что не знал, что такое осел и верблюд. Он их никогда не видел.
– Сильный парень, но есть очень глупый, ваша светлость! – кузнец слегка поклонился. – Иди поешь, мы пока закончить.
Молодой коваль поклонился тоже и молча вышел. А Само вышел с кузнецом на воздух, у него был серьезный разговор, который он обдумывал не один день. Самослав перешел на латынь.
– Как работа, Максим? Как устроился? – участливо спросил он.
– Все хорошо, ваша светлость, – кивнул кузнец. – Работы много, по оплате нареканий тоже нет. Все, что договаривались, господин Лют мне отдает.
– Не хочешь ли расширить свою кузню? – спросил Самослав. – Нанять подмастерий человек пять-десять…
– Да зачем мне это? – удивленно пожал плечами кузнец. – Меня и так все устраивает. А наймешь подмастерий, они ремеслу научатся и будут у моих детей хлеб отбивать.
– Тебя устраивает? – князь схватил кузнеца за ворот и пригнул его к себе, уставившись в лицо яростным взглядом. – А меня не устраивает! И знаешь почему?
– Почему? – бешенство, что сверкнуло в глазах герцога, напугало кузнеца не на шутку. Видно, знать, она везде одинаковая.
– Ты войны при короле Теодорихе помнишь? – спросил его Само.
– Помню, конечно, – кивнул тот. – Всё ждали, когда из Австразии алеманы с тюрингами придут. Страх такой был, что и не выговорить.
– Так если мы все, что замыслили, сделать не успеем, то тебе те алеманы и тюринги милосердными сестрами из монастыря святой Радегунды покажутся! Это ты понимаешь?
– Так, вроде отбили набег баваров, ваша светлость, – несмело ответил Максим. У местных имелась одна особенность, которую попаданец из двадцать первого века понять не мог никак, и она доводила его до белого каления. Они не способны думать, что будет через год или два. Правда, происходило это не из-за их тупости, а потому, что тут так далеко не загадывали. Люди здесь жили сегодняшним днем. Вот и получалось, что мысли у них не шли дальше следующего урожая, потому что там, за ним, была такая несусветная прорва времени, что и заморачиваться не стоило. Зиму протянул – уже счастье.
– А про аварского кагана забыл? А про лангобардов? А про соседей – словен, которые нашему богатству завидуют? Ты кольчугу за сколько сделаешь?
– Полтора месяца точно потрачу, – задумался кузнец. – Если сильно спешить, управлюсь за месяц. Но это тяжело, ваша светлость, работа тонкая.
– А мне их нужно пять в месяц, чтобы вон тех парней одеть. Понял? – резко ответил ему Самослав, ткнув в воинах на турниках. – Я тебе за кольчугу сколько обещал?
– Два солида за работу, – ответил кузнец. – Ваша еда, жилье и железо.
– Значит, ты за год пятнадцать золотых заработать можешь, не больше. Так?
– Так, вроде бы, ваша светлость, но не смогу. Я же должен топоры, серпы и наконечники для сох ковать. Не сделаю я столько.
– А если ты наймешь пять подмастерий, то я тебе за каждую кольчугу буду по солиду отдавать. Чистыми! Еда и оплата помощников – отдельно.
– Так это меньше в два раза, – набычился кузнец. – Не договаривались мы так.
– Пять кольчуг в месяц, в год – шестьдесят солидов, сто восемьдесят тремиссов с мордой короля Хлотаря. Так понятнее?
– Сто восемьдесят франкских золотых, – благоговейно прошептал кузнец. – И вы мне все их заплатите? Без обмана?
– Пять лет платить буду, клянусь Перуном, Сварожичем и Яровитом. Чтоб меня молния убила, если соврал! Хочешь, еще святым Мартином поклянусь?
– Не надо, верю! – сказал ошеломленный кузнец. – А через пять лет что будет?
– Деньги бери и можешь домой ехать. Если останешься, я тебе за кольчугу буду полсолида платить. Это будет девяносто золотых в год.
– А если я еще подмастерий возьму и буду десять панцирей делать? Тогда что? – в запальчивости произнес кузнец.
– А тогда ты снова сто восемьдесят золотых получишь, – пообещал князь.
Кузнец сел на чурбак и вытер пот, обильно выступивший на лбу. На три золотых крестьянская семья могла питаться год. Около ста тремиссов стоила небольшая ферма. Хороший мастер, зарабатывавший за тот же год полсотни, считался весьма состоятельным человеком. Но сто восемьдесят? Такая цифра в голове Максима не укладывалась. О таких деньгах он и мечтать не мог. Жене, что ли, пойти рассказать? Нет, не поверит Агриппина…
– Думай! – жестко ответил Само. – Но недолго. Я все равно сюда еще кузнецов привезу. Думаю, они умнее тебя будут. А ты, если захочешь, можешь домой ехать.
– Нет! Не поеду я туда, ваша светлость, не гоните! У короля Хлотаря два сына подрастают!
– И что? – удивился князь.
– Как что? – непонимающе посмотрел на него кузнец. – Как помрет, непременно война начнется. Так же всегда было!
– У меня для тебя срочный заказ есть, – сказал Самослав и развернул лист папируса с неумелым рисунком. Ты мне кольчугу переделаешь и два ножа откуешь по моим размерам.
– Но так же никто не делает, ваша светлость, – начал горячиться кузнец. – А ножи так и вовсе дрянь! Ими же даже мяса за столом не отрезать!
– Пять франкских золотых, если сделаешь за две недели, – оборвал его словоизлияния князь. – Остальные заказы помощнику отдашь.
– Вы все получите в срок, ваша светлость, – согнулся в поклоне кузнец, который почему-то решил больше не спорить. – Но если с кольчугой все понятно, то про эти странные ножи я попрошу вас рассказать подробнее.
– Я тебе даже покажу, – усмехнулся Само.
* * *
– Как зовут? – Самослав приобнял тощего мальчишку лет десяти, который давился слезами за казармами, где жила сотня ребятишек-сирот.
– Добрята я, – всхлипнул пацан, который не обратил внимания, кто именно с ним разговаривает. Его глаза были затянуты слезами.
– А чего ревешь?
– Дядька Хотислав прогнать меня хочет, – всхлипнул мальчишка. – А куда я пойду? К тетке приживалой? Чтобы меня снова куском попрекали? У нее своих шестеро.
– С родителями что? – посуровел князь. – Самовольничает Хотислав, который был назначен воспитателем в детскую сотню. Бывший владыка, потерявший руку при защите крепости, от тоски удавиться хотел, да князь нашел ему дело.
– Мамка померла давно, а батю немцы убили, – всхлипнул мальчишка.
– А почему прогнать тебя хотят?
– Да биться на кулачках я слаб, – честно признался мальчишка, – боязно мне.
– Ты знаешь, – с серьезным лицом сказал ему Само, – а ведь есть воины, которым не нужно на кулаках биться. Лучники, например. Хочешь лучником быть?
– Очень хочу! – повернул к нему зареванное лицо мальчишка. – Ой, владыка! – И он неловко вскочил. – Прости, что жаловаться начал.
– Иди сюда, – притянул его к себе Само. – Я с дядькой Хотиславом поговорю, но ты мне обещание дай, что самым лучшим лучником из всех станешь. Это наша с тобой тайна будет. Договорились?
– Договорились, владыка! – на князя смотрел не по годам взрослый, знающий горечь потери человек. В его глазах сквозь слезы пробился задорный огонек. – Яровитом клянусь, лучше всех стану! Лучше даже, чем дядька Стоян.
– Вот и славно, – кивнул князь. – Вытирай слезы, воин.
Он встал и пошел туда, где стояли длинные, по германскому обычаю, дома. Там и жила сотня мальчишек-сирот, которых князь взял на воспитание. Хотислав развернулся тут на славу. Княжеская дружина поставила дома чуть ли не за неделю, взяли в стряпухи пять одиноких теток, и дело пошло. Пока мальчишки занимались физкультурой и понемногу осваивали броски дротиков и кулачный бой. Но дальше у отставного подполковника были серьезные планы. За зиму он надеялся написать программу обучения для отроков.
– Владыка, – склонил голову Хотислав. – Давно поговорить хотел.
– Говори, – кивнул Само.
– Позволь дела передать кому-нибудь, а я пойду и спокойно удавлюсь. А? – в глазах сурового мужика читалась тоска и робкая надежда. – Ну, не могу я так больше. Я же не баба, с детьми возиться.
– Рассказывай, – вздохнул князь и сел на чурбак. Разговор будет долгим, он уже это понял.
* * *
Старый римский город Диводурум был разрушен гуннами почти двести лет назад. Не так уж много от того города и осталось. Из каменных строений уцелели бани, в которых теперь расположился собор святого Петра, да неработающий гигантский акведук, что поражал воображение всех, кто впервые подходил к этому городу. За границами Диводурума остался огромный амфитеатр, один из крупнейших в Галлии. Его постигла судьба всех остальных объектов городской культуры, он постепенно разбирался на камни. Римский Диводурум съежился, втянувшись в границы новых стен и теперь назывался Мец, а на месте его старых кварталов крестьяне разбили поля и пасли скот. Тьма накрывала римский мир, разоренный непрерывными войнами с варварами, лютым холодом и непонятно откуда взявшимися чумой и черной оспой, которые пришли в эти земли с интервалом в тридцать лет. И непонятно, что было хуже – чума, от которой вымирали целые области, или оспа, которая забирала множество маленьких детей и уродовала десятки тысяч.
Его величество Хлотарь потерял от оспы брата, но его самого она не тронула. Он был на редкость красив, это даже отметили хронисты. Роскошные рыжеватые волосы были расчесаны на две стороны и заплетены в косы, которые спускались ниже пояса. Белозубая улыбка плавила сердца женщин и помогала втираться в доверие к мужчинам. Внешностью и умом король пошел в свою мать Фредегонду. Она при жизни стала легендой. Красавица-служанка, в которую без памяти влюбился свирепый и крайне недалекий король Нейстрии Хильперик, оказалась на редкость умна, хитра и беспощадна. Именно поэтому она и смогла выжить в той бесконечной мясорубке, когда один за другим гибли короли франков, потомки великого Хлодвига. Именно ее наука спасла самого Хлотаря, который поначалу правил ничтожным огрызком, оставшимся от королевства отца, но сумел перебить своих родственников и объединить огромную страну, подарив ей прочный мир. Ценой этого мира стали уступки могущественным аристократам. Вот и сейчас буйная знать Австразии, возглавляемая Пипином из Ландена и Арнульфом, епископом Меца, требовала себе отдельного короля. И прямо сейчас пятнадцатилетний Дагоберт, который станет последним великим правителем из рода Меровингов, получал прощальные наставления отца:
– Никому не верь, сын мой, ни единому человеку. Майордома Хуго смени. Он вор и взяточник, он один из тех, кто лишил нас дани от лангобардов. Придется поставить Пипина. Он тоже негодяй изрядный, но решит все вопросы со знатью. И я наблюдал за ним много лет, с оглядкой ему можно доверять. Все остальные герцоги Австразии – жадный, лживый и буйный сброд. Это первое!
– Теперь второе. Саксы! Держи их в узде. Они поклялись платить дань, и пусть они ее платят. Пятьсот коров в год, и ни коровой меньше! Если снова восстанут, утопи эту землю в крови. Не давай им поднять голову, иначе они нас сметут. Уж очень их много.
– Третье! Бавария. Этот хитрый лис Гарибальд притворяется нашим другом и подданным, но он – ни одно, ни другое. Воевать с ним не слишком хочется, вроде бы и незачем лезть в его леса. Но меня не оставляет странное чувство. Мои чиновники из Бургундии докладывают, что в его земли уходит караван за караваном с оружием, железом и людьми. Тут что-то не так, сын мой. И последнее!
Король выложил на стол монету из соли.
– Здесь ровно римский фунт. Кто-то делает из соли деньги, и они уже ходят в наших землях. А ведь соль – это и есть деньги, и у кого-то их становится слишком много. А мне не нравится, когда кто-то богатеет без моего разрешения. Такие люди становятся очень опасны. Разберись со всем этим, сын. Я хочу знать об этом человеке все!
