Дмитрий Леонидович
Еще один некромант 3. Прыжок назад
2. Восстание с грядки
Третий день моего присутствия в больнице начался, как обычно. В палату вошла медсестра.
Она оказалась лет тридцати, среднего роста, стройной, довольно симпатичной. Волосы окрашены в цвет шоколада, глаза голубые, на лице – улыбка.
Девушка окинула комнату быстрым взглядом, проверила показатели на мониторах, озадаченно дернула уголком рта. Стащила одеяло, осмотрела меня. Того, что я в сознании, не заметила, я лежал неподвижно, с прикрытыми глазами.
– Ну, больной, давайте переодеваться, – сообщила она мне довольным тоном, не надеясь на ответ. – Сегодня вы выглядите намного лучше. Вот мы сейчас еще пяточку смажем, и всё у вас будет хорошо…
Я промолчал, хотя очень хотелось поинтересоваться, что же во мне улучшилось. Эта девушка мне определенно нравилась. Она была живой, импульсивной и почти не прятала свои эмоции под лицемерным фасадом.
После ее ухода я провалился в сон. Меня разбудил врач, парень в голубой форме. Он в этот раз сам меня осмотрел, а не полагался на мнение медсестры. Его старательность скоро получила объяснение – сегодня был обход.
В палату ввалилась целая толпа во главе с седым дядькой с глазами доброго убийцы.
Молодой доктор встал рядом с койкой по стойке «смирно» с папкой в руке и отчитался перед начальством:
– Пациент Андрей Денисов, жертва аварии, множественные переломы ног и таза, повреждения внутренних органов, перелом позвоночника. Удалена почка, частичное удаление кишечника, операции на печени и легких. Три недели пролежал в коме, потом перешел в вегетативное состояние, в котором находится до сих пор. Состояние стабильное, внутренние органы пока не отказывают, пневмонии нет, пролежни даже улучшились в последние дни.
– Прекрасно, прекрасно, – покивал головой седой дядька в белом халате. – Ваши предложения?
– Продолжать уход и поддержание функций организма. Сегодня по графику у него массаж ног и электростимуляция мышц.
– Прекрасно. Продолжайте в том же духе.
Вся толпа медиков удалилась.
* * *
После обхода ко мне вернулась медсестра.
Она с сосредоточенным лицом тщательно массировала мои ноги, рассказывая мне, что хороший массаж убережет меня от тромбов. Я ничего не чувствовал.
– Ну вот, – девушка убрала со лба растрепавшуюся прядь. – А теперь, больной, у вас тренировка.
Она застегнула на моих руках манжеты с электродами и подключила их к приборчику. Мои мышцы напряглись и задергались. Ощущение оказалось терпимым, хотя приятным его вряд ли можно было назвать.
Девушка устроилась в гостевом кресле, скинула с ног тапочки и положила пятки на мою кровать. Достала из кармана смартфон и стала что-то читать на его экране.
Я принимал процедуру и любовался миниатюрными пальчиками ее ног с темно-красными ноготками. Это зрелище приятно возбуждало, вытаскивало мое сознание из полусонной мути, в которой я провел последние дни.
Медсестра несколько раз меняла положение электродов.
– Ну вот и всё, – по-прежнему не рассчитывая на ответ сообщила она. – Теперь у меня обед. Вы же не против, больной?
Девушка вышла и вернулась с пластиковыми коробочками.
– У вас, больной, очень уютная и спокойная палата, – доверительно сообщила она. – С вами кушать гораздо приятнее, чем в комнате персонала.
Медсестра с аппетитом уплетала какой-то салатик. Потом открыла десерт. Я почувствовал запах клубники.
– Я читала, больной, что людей в вашем состоянии могут разбудить знакомые вкусы. Сейчас я дам вам попробовать клубнички.
Девушка откусила кусочек ягоды, пальчиком приоткрыла мне губы и сунула надкушенную ягоду между ними. Я не удержался, обхватил клубнику губами и втянул ее в рот.
Девушка распахнула от удивления глаза.
Я прокашлялся и сумел просипеть пересохшим горлом:
– Спасибо. Вкусно.
– Ой! Вы очнулись! Я сейчас позову…
– Стоять! – девушка замерла в прыжке. – Не торопись никого звать.
– Надо сказать лечащему врачу.
– Не торопись. Лучше расскажи, где я и что со мной.
Разговаривать мне было сложно – отвык не только говорить, даже думать на русском. Я слушал девушку и постепенно язык возвращался.
* * *
Сейчас я находился в Институте Нейротравм.
Привезли меня сюда уже после того, как в другой больнице стабилизировали после аварии. Моя медицинская карта была толщиной с «Анну Каренину». Несколько реанимаций, большая потеря крови, множество операций. Собранные из кусков кости ног и таза. Удаленные органы брюшной полости. Дырка в черепе, через которую удаляли гематому. И сломанный позвоночник. Вишенкой на торте – кома, потом – год в состоянии овоща.
Кости уже срослись, внутри тела осталось несколько титановых пластин и искусственный бедренный сустав. Повреждения внутренностей требовали пожизненной диеты. А повреждение спинного мозга гарантировало паралич нижней половины тела.
– Эпично! – подвел я итог рассказа о повреждениях.
Девушка спрятала глаза и принялась меня утешать.
– Не надо меня жалеть. Лучше скажи, почему я тут оказался, и кто за меня платит.
– Не знаю. Я думала, родители.
– Родители – это вряд ли, – пробормотал я. – Зовут-то тебя как?
– Юля, – засмущалась медсестра.
– Бенек. В смысле – Андрей, но для тебя – Бенек. Ладно, Юля, зови врача. А после заходи поболтать.
* * *
Вокруг меня началась суета.
Лечащий врач в первую очередь провел опрос, хотел протестировать мою память. Память работала. Он удивлялся. Говорил, что больные в моем состоянии обычно теряют память, часто даже приходится заново учиться говорить и пользоваться ложкой.
Скоро появился седой дядька с глазами убийцы. Если бы я увидел его в Том Мире, решил бы, что он мой собрат-наемник, в старости перешедший на службу городским палачом. Его крупные сильные руки хирурга и холодный взгляд вызывали именно такие ассоциации, и даже добрые морщинки вокруг глаз не меняли впечатления. Он оказался главврачом.
Наконец, я узнал, как оказался в месте, где простого смертного так долго держать не стали бы.
– Институт получил персональный грант на ваше лечение от компании «Московские стройки».
Я только брови поднял – название компании было незнакомо.
– Имя Барановский Владимир Васильевич вам известно?
Я кивнул. Барановская – фамилия Татьяны, моей бывшей любовницы, которая и отправила меня в реанимацию, проехав на красный свет, когда я сидел в ее машине. А Владимир Васильевич – ее отец.
Это было странно.
До аварии он смотрел на меня, как на грязную дворнягу, которую неразумная дочурка привела в дом с помойки. А тут вдруг раскошелился на серьезные расходы. Дорогое лечение, операции, медикаменты, год в состоянии овоща в серьезном медицинском институте – это же не тысячи рублей, и даже не миллионы, скорее – десятки миллионов.
Совесть заела? Серьезно? Совесть у человека, который десятки лет работает на московском рынке недвижимости? Не верю.
Может, это Танька настояла, чтобы меня лечили по высшему разряду? Любовь оказалась настолько прочной, что она готова ждать выздоровления парализованного овоща? Ха-ха. Не верю.
Загадку пришлось отложить до получения новой информации.
Я уточнил степень поврежденности моего организма, ничего нового не сказали. Только добавили, что в любой момент может отказать печень, поджелудочная или последняя почка. И что мне предстоит долгая реабилитация, чтобы научиться хотя бы немного самостоятельно обслуживать себя и пересесть с кровати в кресло-каталку. Звучало это печально.
* * *
Ко мне в палату под любыми поводами приходили медики со всего отделения, я для них был новым развлечением, диковинкой. Еще бы – ни с того ни с сего проснувшийся и заговоривший овощ.
Не удивлюсь, если медсестры теперь будут всем коматозникам совать в рот клубнику, в надежде пробудить еще одного пациента.
Ажиотаж утомлял ужасно.
Медики оставили меня в покое, когда появился холеный мужчина в наглаженном дорогом костюме. Представился адвокатом Барановского.
– Врачи сказали, вы в сознании и способны писать. Прошу вас подписать вот этот документ. А врач заверит.
Адвокат совал мне под руку ручку и распечатанный на стандартных листах договор.
– Что это?
– Это соглашение между вами и Татьяной Барановской об отсутствии претензий.
Адвокат суетился. Он прятал это за снобизмом, но ему очень хотелось, чтобы я подписал бумагу. Для него это было важно. Он пытался обжулить меня, опасался, что если я не подпишу сейчас, когда не в себе, то позже у него будут проблемы.
– Положите на тумбочку. Я прочитаю, когда стану лучше себя чувствовать.
– Но это срочно!
– На тумбочку.
– Владимир Васильевич многое для вас сделал, вы должны помочь ему!
– Помогу. Чуть позже. Не сейчас. Я устал и плохо себя чувствую.
Адвокат ушел.
* * *
В замке Планорт в это время Ланейла проводила военный совет. Присутствовали все бароны марки и прочие близкие к Бенеку, а теперь к его вдове, люди. Их не пришлось специально собирать – они прибыли из своих замков на церемонию сожжения тела маркграфа, и еще не успели разъехаться по домам.
Регентствующая маркграфиня сидела с младенцем на руках. Подданные должны видеть, что они служат сыну покойного господина.
– Король Милоссии прислал мне письмо. Выражает соболезнования, но еще и сомнения в том, что без мужа я способна выполнить наши обещания по защите земель. Я хотела бы услышать ваше мнение по военным вопросам.
Первым высказался магистр Лонгет:
– Из-за ссоры с Гильдией половина магов может испугаться и уехать. Это серьезно ударит по нашей возможности защищать прибрежные земли от набегов пиратов. И в случае войны скажется.
Леран возразил:
– От покойного господина осталось магическое оружие и люди, которые им владеют. Бенек в бойне под Планортом показал нам, как этим оружием можно уничтожить целую армию. В случае войны мы уничтожим любого напавшего. Самим захватывать замки будет сложнее, но и это сможем, при необходимости.
– Сможем, мы многому научились у господина, – подтвердил Булон. – Еще я хочу сказать – созданный господином Бенеком по совету магистра Петора отряд призрачного дозора очень хорошо себя показывает. Мы вовремя заметим любой отряд, позарившийся на наши земли, и уничтожим его.
Лонгет возразил:
– Враги знают о наших прошлых действиях и подготовятся к ним. Надеяться на повторение прошлых успехов нельзя.
Раздался чуть дребезжащий металлом голос мертвого магистра:
– Кроме наследия господина Бенека мы можем применить еще кое-что. Мой господин, Тимос Русский, прислал со мной несколько амулетов, пробивающих гильдейскую защиту разными способами. Московская и Русская марки заключили между собой союз, и мне приказано при нужде использовать это оружие. Любая вражеская армия будет устранена. Но использовать эти амулеты в войне против горцев Южной марки мы не сможем. Мой господин не хочет ссориться с горными баронами. Они – родственники его жены всё же.
– Наши люди тоже не хотели бы воевать против соотечественников, – напомнил Лаверт.
Поговорили еще немного.
Ланейла приняла решение, распустила совет и вышла в личный кабинет, позвав с собой нотариуса.
– Составь письмо королю. Напиши, что я от лица своего сына подтверждаю нашу способность защитить не только свои земли, но и западные графства. В войне с Южной маркой мы участвовать не будем. Но если король даст нашему роду титул герцога и западные земли, мы защитим их от опасности со стороны Алитании. Освободившиеся военные силы король сможет направить на восточную границу. И если кто из наших местных подданных, аристократов, дворян или простого люда, захочет идти на войну с горцами, мы препятствовать не будем. Если же титул герцога мы не получим, мы просто станем ждать. Через несколько лет Алитания не удержится от соблазна и захватит западные графства, а затем мы отобьем их силой из рук алитанского короля. Сомневаюсь, что к тому времени Милоссия еще будет существовать.
Ланейла задумалась, потом добавила:
– Только пусть он свою магическую гильдию на цепь посадит, чтобы и духу их в наших землях не было.
Нотариус поклонился и пошел работать.
Бенек Московский погиб, но дело его продолжалось.
* * *
Вечером я, наконец, смог вздохнуть с облегчением. Медики прекратили паломничество ко мне в палату – у них закончился рабочий день, и они разошлись по домам. Остались только дежурные. На нашем этаже – одна дежурная медсестра. Юля.
Она принесла мне ужин. Тарелку жидкой манной каши. Подняла спинку кровати. Помогла поесть.
Каша показалась необычно вкусной. Не только потому, что это тело давно не ело настоящей пищи. В Том Мире не было сахара, поэтому сейчас сладковатый вкус каши показался мне таким же ярким и насыщенным, как конфета для ребенка.
На десерт было яблоко.
– Вам нужно для пищеварения, – объяснила Юля, протягивая его мне.
Яблоко оказалось ужасным. Безвкусным, без запаха, жестким. Я и забыл уже, каковы бывают яблоки, купленные в супермаркете в неподходящий сезон.
– Зато оно полезное, – утешила меня Юля, когда я поморщился. – Для кишечника.
– Ну, если только для кишечника, – не сдержал я улыбку.
– У вас теперь выбор пищи небогат, – девушка вздохнула. – Много белков нельзя из-за больных почек, сладкого – из-за угрозы диабета, жиров и острого – из-за поджелудочной и печени, и кишечник пострадал… Кашки можно, бульон куриный, фрукты и овощи в меру.
Мне взгрустнулось.
Надо было как-то приводить тело в порядок. Мысли о том, как это сделать, у меня были. Мне нужна ведьма. Ведьма вылечит.
Но откуда взять ведьму на Земле?
Взять неоткуда. Значит – надо ее создать.
У меня было достаточно времени, чтобы обдумать эту тему.
Когда моя душа после смерти попала в чужое тело, я стал некромантом. Сейчас вернулся в собственное тело – и всё равно остался некромантом. Отсюда вывод – магический дар появился, потому что я умирал. Душа попала на изнанку, оттуда – в живое тело, а связь с изнанкой осталась. Вот такая логика.
Значит, если я верну с изнанки и помещу в живое тело чью-то душу, этот человек получит сильный магический дар. Мужчина станет некромантом, женщина – ведьмой.
Звучит просто. А получится или нет – покажет эксперимент.
– Юля, а у вас тут есть еще люди, находящиеся в коме?
– Есть.
– И женщины есть?
– Есть. Две женщины в искусственной коме, одна не пришла в себя после клинической смерти.
– Юля, а ты могла бы мне их показать? Очень нужно.
– Ну что вы, это же запрещено…
– Что запрещено? Ходить в гости к другим больным?
– Вам пока с кровати вставать нельзя. И ходить в гости можно если вас приглашают, а если человек без сознания – это неправильно.
Мы немного поспорили. Девушка отказалась пересаживать меня в каталку и везти в другие палаты. Я не стал настаивать. Успею еще.
Мы почти весь вечер разговаривали о всяком. Юля оказалась одинокой, жила отдельно от родителей, в квартире, доставшейся ей от бабушки, любила книги и романтические комедии, занималась танцами. С ней было легко общаться. И, похоже, я ей нравился, хотя сама она этого еще не понимала.
3. Встречи, переговоры, неожиданности
После завтрака ко мне приехали родители. Им сообщили, что я очнулся, вот и пришли.
Они выглядели усталыми и постаревшими. Мать при виде меня заплакала, отец тоже смахивал слезы с глаз.
Я смотрел на них и не чувствовал близости. Слишком давно их не видел, слишком многое произошло со мной в Том Мире за это время. Да и не был я уже тем Андреем, которого они знали. Хотя бы потому, что присоединил память Бенека, которая изменила мою личность.
Я смотрел на них и видел, что под слезами радости проскальзывают страх и неуверенность. Они уже свыклись с тем, что их сын лежит в больнице, о нем заботятся. Жизнь как-то устоялась. А теперь всё изменится. Сын очнулся. К нему надо приходить. Его могут выписать из больницы. За ним придется ухаживать. Их жизнь станет другой, и эта новая жизнь потребует больших усилий.
Отец почти всё время молчал, мать рассказывала, что у них произошло за время моего отсутствия. Хвалила Владимира Васильевича, который так хорошо обо мне заботился и оплачивал лечение.
Мы пытались изобразить разговор любящих родителей и сына, но получалось это не очень убедительно. Я молчал о том, что было для меня действительно важным. Они не понимали, что мне интересно. Через час я сказал, что устал, и они ушли. Пообещали принести мне мой планшет и телефон.
Когда я остался в одиночестве, вздохнул с облегчением.
Вздохнул и задумался – у всех людей, которых я встретил на Земле, было как бы два выражения лица. Одно – парадное, для показа. И второе, которое проскальзывает в мгновенных движениях мимики, – глубинное, настоящее.
В Том Мире я такого не замечал. Там даже жуликоватый торговец, который хочет впарить тебе товар подороже, выглядит простодушным и открытым увальнем, настолько просто читаются на его лице все его хитрости. Почему так? Потому что там есть ведьмы, которые умеют чувствовать обман и делают неотвратимым наказание за ложь в серьезных делах? Или лицемерие возникло и укоренилось на Земле вместе с религией? Или дело в сложности общества? Загадка.
* * *
Скоро ко мне явился еще один гость. Владимир Васильевич, отец Тани.
Его сопровождала медсестра-Барби, которая дежурила сегодня. Она отчаянно пыталась привлечь его внимание и строила ему глазки. Несмотря на седину, он был мужчиной видным. Высоким, атлетичным, в дорогом костюме, сшитом на заказ.
– Ну, здравствуй.
Он изобразил радость от встречи, отослал медсестру и взгромоздился в гостевое кресло.
– Приветствую.
– Как твои дела?
– Врачи вам уже доложили, наверное.
– Точно, доложили. Я хотел попросить тебя подписать бумаги.
– Зачем?
– Они для суда нужны.
– Зачем это всё? Почему вы оплачивали мое лечение? В приступ гуманизма я не верю.
Мужчина насупился, потом скинул с себя маску добряка и заговорил по-деловому.
– Хорошо. Будем говорить, как взрослые люди. Если бы ты умер, не приходя в сознание, Татьяну судили бы за убийство по неосторожности. Еще и следы наркотиков у нее экспертиза выявила. Ей пришлось бы сесть. Потому я и платил за лечение. Поставил врачам задачу – не дать тебе умереть. Они не дали.
Я кивнул. Сказанное вполне укладывалось в мои представления об отце Тани.
Он продолжил:
– Теперь ситуация поменялась. Ты очнулся. Если даже умрешь – в суде статья будет другая, не убийство, а нанесение тяжких телесных. Судья учтет, что мы приложили все усилия, чтобы вылечить тебя, вполне возможен условный приговор, и срок небольшой. Если ты подпишешь мировое соглашение – это станет еще одним доводом в пользу Тани. Я готов дать тебе денег, если согласишься. Не так много, как потратил на лечение, но всё равно тебе пригодятся. На реабилитацию и вообще. Скажем, миллион рублей.
– Недорого вы мою инвалидность оценили. А реабилитацию вы оплачивать не хотите?
– Извини, но нет. Реабилитация будет длиться еще много месяцев, у меня нет времени ждать. И на совесть давить не надо – ты тоже виноват в случившемся.
– Моя виновность значения не имеет. Мироздание наказывает не виноватых, а глупых, слабых и неосторожных. Я просто стал любовником не той девушки. При ее характере она рано или поздно навлекла бы на себя и окружающих проблемы.
– Да ты философ.
– А что делать? – отшутился я. – Ниже пояса не работает, придется учиться пользоваться головой.
Я видел, что он под маской делового человека волнуется о чем-то, по-настоящему волнуется. Не обо мне – плевал он на меня. О чем-то важном лично для него.
– А почему вы торопитесь с подписанием бумаг?
Отец Тани вздохнул, встал с кресла, прошелся по палате. Потом встал у окна и, не глядя на меня, сказал:
– Пока было неясно, выживешь ли ты, я Таню на всякий случай из страны отправил. Сейчас она в Штатах. Хочу вернуть ее побыстрее. Боюсь я за нее. Она там одна, жизни той не знает, и помочь ей я не смогу, если что случится.
Видно, ему хотелось поговорить о наболевшем, он продолжил:
– Она чуть ли не каждую неделю пишет, что слышала выстрелы. То полиция в кого-то стреляет, то банды черных и латиносов между собой отношения выясняют, то жертва ограбления начинает отстреливаться от грабителей… В мирном городе, в хорошем районе – и стреляют. Я каждый раз читаю ее письма – и боюсь. Вдруг нарвется на грабителя или на случайную пулю?
Владимир Васильевич сунул руки в карманы, прошелся из угла в угол. Он подавлял, в его присутствии палата казалась меньше, чем была на самом деле.
– Потом, она с парнями там знакомится. Она пишет об очередном парне, а я боюсь – вдруг изнасилует или покалечит? Мало ли уродов.
Вздохнул.
– А больше всего я боюсь, что она по глупости и от безделья на наркотики всерьез подсядет, там этого добра хватает, и на этом ее жизнь закончится.
Я прислушался к своей интуиции. Собеседник не врал. Он действовал в своих интересах. Он готов заплатить мне за подписание договора, но если я не соглашусь – и без него обойдется. Может, судье заплатит через адвоката. Я потом смогу на них в суд подать, но это будет другой суд, о возмещении ущерба, а не уголовный.
– Я не против подписать соглашение. Но над суммой компенсации вам стоит поработать.
– Сколько?
Я прикинул, какие аргументы могут выдвинуть адвокаты при оценке материального ущерба. Россия – не США, тут компенсации в миллионы долларов присуждать не станут.
– Десять миллионов рублей.
– Хорошо. Адвокат завтра заедет.
Так состоялась наша сделка. Я извлек из паршивой ситуации хоть что-то полезное.
Можно ли деньгами оценить инвалидность? Нет. Но и другого варианта нет. Разве что в отместку сломать позвоночник Татьяне, но мне от этого легче не станет. Вот и свелось всё к выплате денежной виры, как делается в Том Мире, и как было принято в европейском праве начала средневековья. Века идут, а по сути ничего не меняется.
* * *
После встречи с адвокатом ко мне пришел лечащий врач. Он излучал уверенность и оптимизм.
– Мы проведем несколько анализов, проверим ваше состояние, если не найдем осложнений – через пять дней выпишем. Реабилитацию будете проходить дома.
Я впал в ступор.
«Выпишут? Серьезно? Лежащего пластом больного, у которого нет половины внутренних органов? Через пять дней?».
– Простите, а как вы себе представляете мою жизнь вне больницы?
– Вы должны понять – мы занимаемся лечением. Ваше состояние стабильно. На быстрые улучшения рассчитывать не стоит. Всё, что могли, мы сделали, больше мы ничего для вас сделать не можем. Уход за инвалидами – не наша работа, если это вам необходимо – есть специализированные заведения.
– Угу. И грант на мое лечение кончился.
– И это тоже, – смутился врач.
Он был еще слишком молод, не привык обсуждать, сколько денег стоит человеческое здоровье или жизнь.
В принципе, врач был прав. Действительно ведь они меня вылечили, насколько это возможно, а дальше – не их дело. Мою койку ждет какой-то другой больной.
* * *
Медсестра, та, которая любительница кошек, стала возить меня на обследования, брать у меня анализы.
Это оказалось даже интересно. В первую очередь сестра научила меня перебираться с кровати на кресло-каталку. Я приобрел новую степень свободы – из лежачего больного превратился в мобильного.
Скоро приехала мать, привезла планшет и телефон.
Известие о скорой выписке ее шокировало. Она ненадолго замерла, обдумывая, как это всё будет происходить на практике, потом заметалась, договариваясь с медиками.
Вернулась, вздохнула.
– Для доставки тебя домой они машину обещают выделить и кресло-каталку. А дальше – как-нибудь с папой разберемся. Медсестру нанимать придется, наверное, хоть на первое время.
* * *
Оставшись наедине, я глянул на планшет и телефон. Новости посмотреть? Или друзьям позвонить? Звонить знакомым было страшновато. Но я решил начать именно с этого – разберусь с этим сразу, ни к чему рубить хвост по частям.
Первой я набрал Наташу. Ту самую Наташу, из-за ревности к которой Татьяна устроила скандал и аварию. Я ведь любил ее, и она меня тоже, хоть эта любовь не похожа на то, о чем пишут романы.
– Привет, – испуганный голос в трубке.
– Привет. Я пришел в сознание.
Пауза. Потом робкий вопрос:
– Как ты?
– У меня парализованы ноги, я сильно ослаб, во мне пара кило титана, и нет половины внутренностей. Но в целом – неплохо.
Молчание.
Мы недолго поговорили о всяком. Наташа рассказала, что она продолжает работать, по-прежнему медсестрой в районной поликлинике, ее жизнь не изменилась.
Неловкий разговор скоро завял, и девушка его закончила, сказала, что не может говорить.
Я задумался. Может, нанять ее для ухода за моей тушкой? Хотя она и не работает с лежачими больными, но всё же училась в медицинском. Девчонка она ответственная и добрая. И деньги ей нужны. Только воспоминания о наших отношениях будут ее смущать…
Разговор с Наташей оставил тяжелое послевкусие.
Бывшим приятелям я даже звонить не стал – наверняка услышу в их голосах фальшивую радость по поводу моего воскрешения, а за этой радостью – безразличие, неловкость и желание держаться подальше от неудачника. Нужно признать честно – у меня до аварии была толпа приятелей, но ни одного друга, готового помочь в настоящей беде.
Ничего. Буду играть теми картами, которые мне выпали.
* * *
Я стал просматривать на планшете новости. За год моего отсутствия в мире ничего не изменилось. Центр Европейской войны переместился во Францию, Балканы догорают, Германия разваливается надвое. В Африке что-то происходит – видно, Россия и Китай делят зоны интересов. Иран и Эмираты присоединяются к рублевой зоне. В общем, ничего интересного.
Планшет звякнул, замигала иконка вызова. Татьяна. Ответил ей с видео.
Моя бывшая успела заметно округлиться лицом. Видно, американские продукты ей пошли впрок.
– Привет.
– Привет.
– Отец вчера говорил, что ты пришел в себя. Проснулась, увидела тебя в онлайне. Как ты?
– Парализован, на диете, в сознании. Член не работает, так что теперь у меня одной проблемой меньше.
– Прости меня, я дура, – всхлипнула Таня.
– Ничего. Буду жить дальше.
– Отец говорит, я могу вернуться. Я тебе помогать буду, если потребуется.
Не ожидал. Думал, она сделает вид, что меня нет и никогда не было, а оно вон как – первая позвонила, помощь предлагает…
Поговорили о жизни. Стала жаловаться на усталость от эмиграции.
– Тут вообще никому верить нельзя. И больше всего нельзя верить местным русским. В лицо улыбаются, а потом ради копейки готовы кинуть…
– Замуж там не вышла еще?
– Да какой там… Сначала я радовалась – тут женщины все в основном толстые, за внешностью следить не привыкли. Если у девушки есть вогнутость на месте талии, она может зайти в любой бар, и там ее с радостью встретят два десятка одиноких ковбоев. А потом познакомилась с этими ковбоями… Местные мужики все какие-то неполноценные, – девушка оживилась, зажестикулировала, стала похожа на ту подружку, с которой я общался до аварии. – С одним встречалась пару месяцев. С виду вроде нормальный, взрослый мужик, в отличной физической форме, мать ему в наследство несколько миллионов оставила, всё у него должно быть хорошо. Он вместо того, чтобы чем-то толковым заниматься, собирает на барахолках всякую старую технику и восстанавливает ее. Вроде как коллекционирует. Говорил, что это у него бизнес такой, только покупателей пока нет, но как только появятся, он сразу озолотится. И ныл он постоянно. Прикинь, ему домик в пригороде от матери достался, так он его забросил, участок сорняками по грудь зарос, из-за этого на него пожарный надзор в суд подал. И он по этому поводу судился и страдал два месяца, вместо того, чтобы просто взять косилку и выкосить за день траву. В общем, надоело мне его нытье слушать, психанула и расстались…
Мы перетерли кости еще парочке ее американских любовников.
Потом оказалось, что ей пора уходить по делам, в ее часовом поясе как раз начинался рабочий день. Попрощались. Я свернул окно мессенджера и лежал некоторое время, улыбаясь. Всё же приятно, когда люди оказываются лучше, чем ты ждал. Жаль, что так редко.
* * *
Разговор с Татьяной подтолкнул меня к размышлениям о своем будущем.
До сих пор я думал только об одном – как найти или создать ведьму и вылечиться. А если не получится? Физические недостатки никак не мешают магии. Я смогу жить и так. А если получится выздороветь – что дальше? Чем заниматься? Чем зарабатывать?
Вроде всё очевидно – я некромант. Идеальный убийца. Убийство во все времена было делом нужным и важным. А если кто считает не так – пусть посмотрит на суммы военных расходов любого государства.
Особых моральных терзаний сам факт убийства у меня не вызывает. Кого именно убивать – это важно. Одно дело – бойца на войне, который пришел с мечом, если помрет – на его место другой такой же найдется. И другое – здоровую крестьянскую девку, которая никому ничего плохого не делала и способна десяток детей родить.
Так что на вопрос «Что делать?» у меня есть очевидный ответ: «Убивать».
Но как и кого?
Пойти на войну и там каким-то способом монетизировать свои способности? Там сразу окажется, что в дуэли снайпера и некроманта некромант побеждает далеко не всегда. А в дуэли некроманта и артиллериста – вообще всё плохо для магии.
Заниматься диверсиями, убивая скрытно? Это уже лучше. Но как-то мелковато.
Работать киллером? На кого работать? И тот, на кого я буду работать, не ликвидирует ли меня в один прекрасный момент?
Всё осложняется тем, что современные технические средства быстро вычислят киллера-профессионала по косвенным признакам. Прослушка разговоров с заказчиком, или данные уличных видеокамер, или еще что-то.
Рано или поздно обо мне узнают государственные службы. Как они поступят? Одно из двух – или испугаются и завалят без суда и следствия, или попытаются использовать. Посадят в клетку и отдадут ученым на опыты, например. Станут подкидывать разовые заказы. На кого заказы? Это определит тот, кто будет меня держать под контролем.
Принципы общественного равновесия говорят: власть – одна из вершин человеческих стремлений, если человек добился положения во власти, значит он всю жизнь именно к власти и стремился, и продолжает стремиться к ее сохранению и расширению.
А как использовать убийство для расширения личной власти? Убить президента вражеской страны? Ха-ха-ха. Нет. В первую очередь такой человек захочет убить своего начальника и конкурентов за более высокую должность. Потом следующего начальника, и так – пока не доберется до самой вершины. Если его не убьют раньше. А заодно и меня.
И получается, если я стану зарабатывать убийствами, ничего хорошего мне не светит, рано или поздно меня посадят в клетку или убьют.
Печально.
Надо думать дальше. Придумать менее очевидный способ зарабатывать.
