Дмитрий Фурманов
«Виринея» Л. Сейфуллиной

Это не просто норов злой и неприветливый прорвался в Вирке – это заговорило в ней протестующее сердце, это окатывает она неровню, чужого «барина», это гудит в ней здоровый инстинкт.

«– Ну, и нетерплячее у господ нутро, – говорит она. – Чего захочет, через нельзя достань да подай. А то замается, ровно от заправдишной нужды…»

И этими словами сразу рассекает на две половинки присутствующих. На одной стороне «господин инженер», гоняющий за дальние версты больного Ваську по личной прихоти, инженер, платящий «хорошие деньги», а на другой стороне – этот самый Васька, иззябший, продрогший, затомившийся страшным приступом кашля. Вирка дичится и сторонится «барина» по глухой, но крепкой и верной классовой ненависти. Эта ненависть к господам и владыкам положения объявится в ней еще круче и резче потом, когда уйдет Виринея от Васьки. На молодую красавицу женщину, словно мухи на мед, липнут разные досужие «охотники». Вот подъехал к ней и «сам земский» – видите ли, в кухарки целился нанять. Но Вирка смекает, в чем тут дело, – да во время «делового» разговора, при трех мужиках, при уряднике, – так ему и бухнула:

«– Ты начальник, тебе сила дадена. Только не на меня. На меня, барин ласковый, теперь управы нет никакой, потому что мне уж все не страшно. Не пойду к тебе. Не застращаешь, не желаю!»

Да с бранью, с руганью – так и отшила земского.

Этот откатился – подъехал другой, «над многими инженерами главный», чистенький, холеный, балованный аристократик. Вирка отбрила и этого, да так отбрила – лучше не надо. Отбросила земского, отшвырнула аристократа-инженера, стала жить с мужиком-кузнецом.