Дмитрий Дашко
Ротмистр Гордеев
* * *
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
© Дмитрий Дашко, 2023
© Александр Самойлов, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Глава 1
Люблю рынки, когда наша мангруппа заходит в местные селения на огонёк. Кругом война, жара, бармалеи со своими засадами, а тут – вечные сказки «Тысячи и одной ночи». Настоящие, не прилизанный Голливуд.
Красота! Живые куры кудахчут, овцы блеют, фрукты и овощи грудами лежат на импровизированных прилавках под навесами из каких-то брезентух или просто простыней, чтобы не изжариться на солнцепёке. Закутанные по самые брови продавцы и покупатели в своих хламидах – и потому, что ислам, и потому, что жара и всепроникающий песок лезет во все щели, чтобы поскрипеть на зубах да позудеть на коже. Они клёкочут между собой на своём гортанном языке – не то ругаются, не то просто торгуются. Легко представить, что так же точно было и тысячу лет назад, и две тысячи, и три… Только без покоцанных японских тачек и мобильников.
Идём тройкой, смотрим. Продавцы в основном тётки или старики. Покупатели – тётки. Мужиков почти не встретишь – бегают друг за другом с автоматами по местным пескам, кто в правительственных войсках, кто у повстанцев.
Повстанцы разные: одни совсем религиозные, другие религиозные, но не очень, а третьим всё равно, лишь бы заплатили. Все воюют со всеми. А мы? Мы – за мир, за законного президента и за Родину. Ну и что, что Родина в тысяче километров отсюда? Раз послали сюда, значит, надо. Мы – люди военные. Тоже бегаем за повстанцами.
– Тащ старший лейтенант, – толкает меня в бок Савельев, – разрешите освежиться купить. В горле уже скрипит от песка.
Оглядываюсь. В нескольких метрах сидит местный пацан, автомат в руки брать ему ещё рано, а торговать – в самый раз. За спиной в тенёчке пара ящиков с банками газировки, бидон с водой, бутылки с подозрительной молочкой. По виду не скажешь, кого доили: козу, корову или верблюда. Ну её на фиг, такую. Нам только отравлений не хватало.
– Газировку возьми на всех, – протягиваю ему пару местных купюр, – должно хватить.
Савельев идёт к пацану торговаться за три банки шипучки. Мы с Кроминым осматриваемся по сторонам.
В закутке между развалинами сидит неподвижно в чёрном бурнусе крепкий ещё, хотя и с сединой в бороде араб-бедуин. Только глаза в сетке крупных морщин не арабские – светлые в синеву. Кинжал на поясе в потёртых ножнах с истёртым золотом вышивки. Перед ним на коврике нехитрый товар…
Э-э, нет, товар как раз хитрый. Монеты – медяшки, серебрушки и даже вроде пара золотых с полу-, а то и почти совсем стёртыми надписями и рельефами. Позеленевшие масляные лампы – того и гляди с джинном каким внутри. И она – висюлька на кожаном шнурке, восьмиконечная звезда с голубым эмалевым глазом в центре. Такие глаза на Востоке любят держать в доме или на себе от сглаза и порчи. А вот чтобы он был вписан в восьмиконечную арабскую звезду…
Подхожу, наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть. Кромин за плечом сечёт сейчас остальной рынок, ему эта старинная дребедень до одного места. Бедуин, увидев, что вещица меня заинтересовала, хитро сверкнул глазами, протянул в руку: смотри, мол. И звезда непростая, это же змей так изогнулся, кусая сам себя за хвост. Уроборос. Золото, серебро? Какой-то непонятный сплав. Вещица лежит в ладони и словно покалывает кожу. И глаз в центре так и притягивает взгляд.
– Бери, господин. Старая вещь, ценная, – на ломаном русском неожиданно говорит араб.
Ничего удивительного, за то время, что мы здесь, многие местные выучили наш язык. Хотя бы вот для таких взаимовыгодных операций.
– Ценная? Да у меня, наверное, и денег нет таких. Сколько просишь?
Араб достаёт из складок своих одеяний мобильный телефон, набирает цифру. Н-да… Ценная вещица и стоит, как крыло от самолёта. Но мы на Востоке или где? Набираю свою цифру – в три раза меньше. Резьба морщин моего визави даже не дрогнула, только голубые глаза сверкнули льдинками. Он набирает новую цену – в полтора раза меньше изначальной. Сбиваю её вдвое.
Подваливает Савельев с шипучкой.
– Чё это? – шепчет Кромину.
– Командир торгуется, – отвечает тот, продолжая сечь периметр.
Пшикают две банки. Подчинённые мои жадно глотают газировку. Что с них возьмёшь, мальчишки ещё, пусть и с автоматами. Нам в Рязанском училище с первого курса вколачивали: не утоляет газировка жажду, ещё сильнее потом пить хочется. Лучше в воду щепотку соли. Пить противно, а жажду снимает на время. Ещё лучше – зелёный чай, но его ещё прочувствовать надо и пить почти горячим.
Савельев протягивает третью банку.
– Держите, тащ старший лейтенант.
– Разделите между собой. Я из фляжки обойдусь.
Пшикнула третья банка. Пока парни по очереди передают друг дружке банку, снимаю с пояса фляжку с тепловатой подсоленной водой. Делаю пару глотков и сразу чувствую, что полегчало.
Бедуин протягивает свой телефон с новой цифрой. Уже лучше. Но и я не останавливаю процесс, уменьшаю сумму. Бедуин горестно качает головой, цокает языком, разводит руками – дескать, разорить меня хочешь! Пока всё идёт как по учебнику.
Делаю вид, что теряю интерес к дальнейшей торговле. Хлопаю подчинённых по плечам.
– Пошли, парни.
Шаг, другой, третий прочь от бедуина с его барахлом с раскопок.
– Постойте, господин!
Так и есть, окликнул в спину. Игра продолжается. Торг уместен.
Разворачиваемся, возвращаемся к бедуину. Он показывает новую цифру. Уменьшаю её на треть. Бедуин пыхтит, прижимает руку к сердцу, мотает головой. Пишет свой вариант. Скидываю ещё немного. Вещица-то реально редкая. Дома смогу загнать её с хорошим барышом. Или оставлю себе на память об очередной командировке. Она у меня далеко не первая.
Наконец согласие с бедуином достигнуто. Бьём по рукам. Достаю деньги, отсчитываю нужную сумму, протягиваю продавцу. Он благодарно кланяется, хитро смотрит своими голубыми гляделками, встаёт и вешает талисман мне на шею. Как раз поверх броника.
– Удачи тебе, отец! – говорю я.
– Храни тебя Аллах! – доносится вслед.
Идём прочь, на ходу заправляю талисман под форму, поближе к телу. Металл приятно холодит кожу, чуть покалывая. Статическое электричество, что ли? Небо на горизонте хмурится. Гроза? Откуда здесь?
Пора двигаться дальше.
Пш-пш… – оживает рация.
– Вомбат вызывает Шею. – Пш-пш… – Шея, приём.
– Здесь Шея. Закончили с рынком. Движемся к вам.
– Шевелите помидорами. Вас одних ждём. В десяти километрах к югу замечена бармалейская шайтан-арба. Приказано перехватить.
– Приказ принят. Бежим.
Поворачиваюсь к парням:
– Срочный сбор, бойцы.
Трусцой пылим прочь с рынка к тому, что осталось от местной школы. Там нас ждёт под парами бронетранспортёр с командиром нашей мангруппы (это его позывной – Вомбат) и остальными бойцами. Ждать он не любит, так что невольно ускоряем бег.
– Всё нормально? – спрашивает он.
– Без эксцессов, – сообщаю я.
Покидаем мирный кишлак. Бронированный
«Тайфун» рассекает по местным пескам. На борту три человека экипажа и наша семёрка во главе с Вомбатом. Гулко ревёт мотор, трясёт немилосердно, но бойцам всё равно, двое уже откровенно кемарят, пользуясь случаем.
Вомбат хлопает по плечу водилу:
– Тормози. Надо выпустить дрон, сориентироваться.
Пока оператор возится с запуском летучего разведчика, две наши тройки – моя и Вомбата – рассыпаются по окрестностям, контролируя периметр вокруг «Тайфуна», чтобы вдруг не прилетело ничего от бармалеев.
С лёгким жужжанием воздушный разведчик уходит в небо. Небо наливается жёлтой хмарью, которая ползёт с юга. Сыпанёт песком хамсин или пронесёт на этот раз? Пустыня словно замерла в ожидании. Только лёгкий свист песчинок по песку…
Пш-пш… Снова рация.
– Глаз вызывает Вомбата.
Пш-пш…
– Вомбат на приёме.
Пш-пш…
– Шайтан-арбу засёк. Полтора километра к юго-востоку. Там какие-то развалины. Рядом кучкуются пяток бармалеев, из них трое в охранении.
– Уводи дрон.
Пш-пш.
– Принято. Вомбат, там наверху задувает сильно, не то что здесь. Это так, к сведению.
– Понял. – Пш-пш. – Шея, приём.
– Шея на приёме.
– Предлагаю уконтрапупить бармалеев. Наверняка же в засаду садятся. Нужны нам засады на этой дороге? Завтра должна идти колонна с гуманитаркой в Алеппо. Плюс средства от холеры.
– Согласен. Есть план?
– Подваливай ко мне. Пошепчемся над тактическим планшетом.
Ползём с Савельевым и Кроминым под прикрытием бархана. Небо уже совсем заволокло желтизной. Ветер и внизу чувствуется. Песок аж подвывает. Главное, успеть всё до начала песчаной бури. За барханом, если верить нашему дрону, бармалеи со своей шайтан-арбой.
Смотрю на часы – до сигнала к атаке минута. Уложились. Мы зашли с юга, где у бармалеев не должно быть охранения, пришлось дать изрядную кривулину по песку. Жестами уточняю бойцам их задачу: пара бросков гранат, а дальше – пали во всё, что движется и не матерится.
Ребята у меня опытные, два раза повторять не нужно. Достали гранаты, изготовились. Пыхнула в жёлтом мареве зелёная ракета со стороны Вомбата. Сорвали кольца, швырнули – бахнуло. Сорвали кольца, швырнули – бахнуло.
За барханом – заполошная стрельба, гортанные крики бармалеев. Рвёмся в атаку, поливая перед собой автоматными очередями. Буря и натиск. За барханом чадит чёрным дымом шайтан-арба – японский пикап с укреплённой в кузове ракетной установкой. Около него два бармалейских трупа. А где остальные?
Неожиданно сбоку ударил пулемёт. Я толкнул зазевавшегося Кромина, а Савельев и сам уже на песке. Лежим. Пули свистят над головой.
«Дружеский огонь? Неучтённые бармалеи? Откуда? Не было же никого…»
Жму тангенту рации. Пш-пш…
– Шея вызывает Вомбата. Приём.
Пш-пш… В наушнике только треск и шипение эфира. Молчит Вомбат. Не понял. Снова жму тангенту. Пш-пш…
– Тайфун, ответьте Шее. Приём.
Шипит и трещит эфир. К северу – стрельба и взрывы гарант.
– Тайфун на приёме. У нас с трёх сторон атакуют бармалеи. Вомбат замолчал сразу после начала атаки.
Со стороны «Тайфуна» вдарила очередь из крупнокалибрушечки. Потом несколько взрывов. Рация замолчала.
Жму тангенту. Пш-пш…
– Тайфун, ответьте Шее. Приём?..
Молчит. Тишина. Стрельба продолжается.
Ещё пара взрывов.
– Тащ старший лейтенант? – Кромин толкает в бок. – Что там?
Изысканно и грубо матерюсь. Общий смысл – походу, хана случилась и Вомбату, и Тайфуну. Напоролись на очень грамотную засаду. Подкинули нашей мангруппе вкусную наживку, а мы её и ам – заглотили по самое не могу.
– И что теперь? – Это уже Савельев.
– Уходить надо. Или геройски погибнуть.
– Погибнуть всегда успеем.
Отползаем. На севере ползёт к низкому небу густой чёрный дым. Если это не наш «Тайфун», то что? Жёлтая муть уже не только в небе, она вокруг. Кутаем носы и рты в платки тактической расцветки – те же куфии, что у местных, только цвета другие. Помогает, песок меньше скрипит на зубах.
Не паниковать, главное, не паниковать. Командую: короткими перебежками. Вскакиваем, бежим по песку к югу, забирая к востоку. Сзади бьют автоматные очереди. Савельев спотыкается и падает лицом в песок. Падаем рядом.
– Кромин! Периметр!
Кромин бьёт несколькими короткими очередями в сторону предполагаемых преследователей.
Переворачиваю Савельева на спину. Моя левая ладонь вся в крови. Пуля прилетела ему в шею, аккурат над верхним срезом броника, почти под каску. Слепой случай.
Что-то большое и круглое вылетает из песчаной круговерти и шлёпается между мной и Кроминым. Граната? Вжимаемся в песок. Жаль, я не муравей, не могу зарыться поглубже.
Взрыва нет. Открываю левый глаз. Правый. На меня смотрит мёртвый Вомбат. Кровь на его отрезанной голове уже успела запечься. Глаза смотрят в вечность. Прощай, капитан Дудин с позывным «Вомбат».
Чёрт! Чёрт! Неужели бармалеи положили всю мангруппу? Если это так – всё, писец котёнку, то есть нам…
Что-то вылетает из заворотов песчаной бури и брякается на песок между нами с Кроминым. Ещё чья-то голова?
Граната!
Не знаю, какие там мышцы сработали, но меня подняло в воздух и отбросило за небольшой песчаный холмик.
И тут бахнуло.
Горсти песка сыплются за шиворот, шуршат по каске, по бронику. Поднимаю голову. Вот и Кромин – всё. Вместо лица кровавая каша, опознать невозможно. Эх, Кромин, Кромин, как же так!
Краем глаза фиксирую несколько тёмных силуэтов, приближающихся к моему укрытию. Вскидываю автомат, жму на спусковой крючок и не отпускаю, пока не выщёлкиваю весь магазин.
Силуэты падают, я почти глохну. Вскакиваю и бегу. За спиной выстрелы. Впереди вырастает какая-то большая тёмная груда – старая развалившаяся каменная кладка. Втискиваюсь в какую-то щель между камнями… И оказываюсь в небольшом, почти круглом помещении, засыпанном грудами песка. Свод крыши давно обвалился, но здесь хотя бы не чувствуется ветер, несущий песок.
Убежище или ловушка?
Ловушка!
Сквозь проём лезет бармалей. Ну, сука, сейчас ты у меня попляшешь! Вставляю новый магазин взамен пустого. Палец давит на спусковой крючок. Уже труп вываливается мне под ноги. Из тёмного проёма грохочет, а внутри расцветает огненный цветок огня на дульном срезе противника.
Сильный толчок прямо в грудь, в броник, в то самое место, где под ним – купленный утром на базаре странный талисман.
Не могу дышать. Перед глазами встаёт красная завеса, я медленно сползаю по стене.
Темнота.
Интерлюдия 1
«Уважаемая Галина Сергеевна, с прискорбием сообщаем, что Ваш сын, старший лейтенант ВДВ Алексей Петрович Шейнин погиб в бою, выполняя свой воинский долг в Сирийской Арабской Республике. Командование части ходатайствует о награждении Шейнина А. П. орденом Мужества посмертно. Примите мои искренние соболезнования. Командир в/ч…»
Глава 2
Плыву в плотной, как кисель, воде, она сковывает все движения, сдавливает грудь и не даёт дышать. В ушах шум – бу-бу-бу. На голове с каждой секундой всё сильнее смыкается невидимый обруч, ещё немного – и башка лопнет, как перезревший арбуз. Тело пронзает невыносимая боль, заставляя меня сжиматься и разжиматься, словно пружина. Меня охватывают конвульсии, какая-то гадость вытекает из открытого рта. Лёгкие просто разрываются, начинаю кричать…
– Господин штабс-ротмистр, вы очнулись?
Открываю глаза и вижу перед собой не то призрака, не то ангела в белоснежных одеяниях.
Это что, я уже на том свете?
Потом замечаю красный крест на косынке спрашивавшей. Выходит, на этом, что ли? Только наряд уж больно странный какой-то, я бы даже сказал, старомодный, наши медики давно такие не носят, да и сирийцы тоже. Международный Красный Крест или какие-нибудь «Врачи без границ»?
Только не больно я верю в гуманизм бармалеев. Если передали в руки медикам, значит, есть на меня определённые планы. Выкуп запросят, на обмен пустят или заставят записать ролик, в котором я буду рассказывать, что раскаялся и сожалею о тех непотребствах, которые наша армия творит супротив мирных бармалеев. Думаете, не заставят? Держите карман шире. У этих ребят обширный набор спецсредств, зря их, что ли, полмира снабжает.
– Как вы себя чувствуете, господин штабс-ротмистр?
А говорит барышня в белом на очень хорошем русском. Землячка? Тогда почему называет каким-то штабс-ротмистром, ведь на мне были три старлеевские звёздочки. А звание такое не существует уже больше ста лет. Если не изменяет память, штабс-ротмистр – офицерский чин в кавалерии и у жандармов, равен штабс-капитану в пехоте. Но это не точно, историей я увлекался постольку-поскольку, а военной реконструкцией никогда не интересовался, у меня и так полжизни в сапогах и при погонах прошло.
Видимо, барышня из старых русских, тех, кто сбежал из страны во время революции и Гражданской войны. Отсюда и это старинное – штабс-ротмистр.
Чувствуя на себе вопрошающий взгляд, отвечаю:
– Ещё не разобрался.
– Сейчас я приглашу к вам доктора. Потерпите немного.
Барышня уходит.
Начинаю прикидывать, что делать. Девушка – эмигрантка, то есть я в какой-то иностранной – европейской или американской (хрен редьки не слаще) – миссии. В бескорыстное лечение как-то не верится, значит, надо рвать отсюда когти, и как можно быстрее. Но для этого необходимо понять, в какой я форме.
Голова трещит, это естественно, меня гарантированно контузило во время боя с бармалеями. Руки и ноги шевелятся и полностью послушны, вот только грудь – на ней танк, что ли, разворачивался? Такое ощущение, будто вмяли здоровенным молотом. Неужели разворотили?
Предательская мысль заставляет покрыться холодным потом. Лезу за пазуху, первым делом натыкаюсь на бинт, его на меня не пожалели, спеленали, как мумию.
Так, а это что? Пальцы нащупали нечто металлическое и холодное. Я вытащил его на свет.
Медальон! Тот самый медальон, что я купил у старика-бедуина на базаре. Не знаю почему, но я обрадовался ему как родному.
Делаю глубокий вдох и выдох. Я не медик, но всё-таки рёбра целы, это радует. Ушибы мы как-нибудь переживём, на мне вообще всё заживает как на собаке. Невольно вспоминаю Вомбата, бойцов – у них точно не было никаких шансов. Не ужели уцелел только один я?
В палате ещё несколько коек, и они не пустые. Справа лежит сосед, нас разделяет только грубая неокрашенная тумбочка. У соседа густая окладистая борода. Чеченец? Нет, вроде морда лица вполне себе рязанская, то есть типично русская. Глаза соседа закрыты, он спит и видит пятый сон.
Приоткидываю одеяло, дабы посмотреть, что у меня осталось ниже пояса. Упс… Вместо трусов какие-то кальсоны, причём совсем доисторического вида. В таких, наверное, ещё мой дед вое вал. Да и кровать не похожа на медицинскую, скорее грубо сколоченный топчан. Совсем, что ли, у этих «Врачей без границ» с оборудованием плохо? Кстати, не наблюдаю ничего похожего на медицинскую аппаратуру, то есть это либо не реанимация, либо на пациентах экономят. Выжил – хорошо, не выжил – такова селява!
В палате стоит ни с чем не сравнимый запах карболки, он забивает все ноздри. Не выдержав, чихаю.
– Будьте здоровы!
– Спасибо!
Скашиваю взор и вижу перед собой долговязую фигуру. Фигура тоже вся в белом, на носу очки с толстыми линзами, на груди – даже не стетоскоп, а скорее трубка.
Что за хрень? Где такое выкопали?
– Ну что, господин Гордеев, рад, что вы пришли в себя, – говорит врач. (А кто ж ещё это мог быть?)
Порываюсь поправить эскулапа, сказать, что моя фамилия Шейнин, но потом одёргиваю сам себя. Может, ну его. Рано вскрывать все карты. Побуду какое-то время Гордеевым, а там будет видно.
– Я тоже этому рад.
Доктор будто не верит своим глазам, смотрит на меня, как на неведомую зверушку. Неужели считали, что не очухаюсь? А вот хрен вам! Помирать нам рановато! Дел по горло!
– Давайте знакомиться. Я Сергей Иванович Обнорский, главврач госпиталя и по совместительству ваш лечащий врач.
– Очень приятно, Сергей Иванович!
– Взаимно, – любезностью на любезность отвечает эскулап.
Начинается стандартный медицинский осмотр: меня всего выслушивают, простукивают, прощупывают, заставляют открыть рот. Я послушно следую приказам.
– Что ж, голубчик! – удовлетворённо крякает Обнорский. – У меня для вас хорошие новости: вы пошли на поправку. Неделька, максимум полторы, и вас можно выписать из госпиталя.
– Куда выписать? – осторожно спрашиваю я.
Врач мрачнеет.
– Разумеется, в действующую армию. Бить японцев, куда ж ещё?!
Каких, блин, японцев? Мы что, за то время, что я в больничке валяюсь, успели сцепиться со Страной восходящего солнца? Интересно, чего не поделили? Те самые Курильские острова?
– Доктор, – медленно говорю я, – простите за глупый вопрос, но у меня что-то вроде… как его… амнезии, что ли… Не помню почти ничего…
– Бывает, – соглашается врач. – Так что вы хотите узнать?
Вообще, вопросов вагон и маленькая тележка, но я начинаю с главного:
– Война с японцами давно идёт?
– Да как началась девятого февраля тысяча девятьсот четвёртого года, так уже почти полгода идёт, ни конца ни края ей не видно.
Мой мозг взрывается! Какой, твою в душу мать, февраль тысяча девятьсот четвёртого года?! Тогда не то что меня – моего деда, а то и прадеда в проекте ещё не было!
Галюники… Ну, галлюцинации то есть… Только больно уж всё реально выглядит для этой самой галлюцинации…
Доктор неправильно толкует мои эмоции.
– Ничего страшного, – успокаивает он. – Память к вам обязательно вернётся, только надо немного времени. Отдохните немного, придите в себя.
В волнении я сам не заметил, как вытащил из-под одеяла восьмиконечную звезду. Врач заметил её, во взгляде мелькнуло удивление.
– Надо же… А в бумагах ничего не сказано насчёт того, что вы у нас, оказывается, охотник на демонов.
Я снова чуть было не подавился собственной слюной. Демоны… Точно крыша поехала на почве контузии! А лежу я, наверное, в дурке, странно только, что не в смирительной рубашке. Видимо, не буйный, но это пока.
Логично предположить, что и доктор – никакой не доктор, а такой же псих, как и я. Отсюда тысяча девятьсот четвёртый год, война с японцами и демонами. Насколько мне известно, в спор с психами лучше не встревать, нужно со всем соглашаться. Охотник на демонов так охотник на демонов.
– Наверное, в суматохе не разобрались, – подбираю максимально нейтральный вариант я.
– Да уж… Суматохи хватило, – соглашается Обнорский. – После сражения при Ляояне мы буквально зашивались, счёт раненых шёл на тысячи.
– И чем оно закончилось, это сражение?
– Генерал Куропаткин отдал приказ об отходе на главную позицию, – помрачнев, сообщает врач.
Понятно, нашим надрали задницу… Стоп, я что, сам начинаю верить во всю эту чушь?
– Но вы не переживайте, сейчас вы находитесь в глубоком тылу, и вам ничто не грозит, – успокаивает Обнорский. – Кстати, вернётесь в часть – обязательно поставьте штоф водки вашему ординарцу. Он вас на собственном горбу в госпиталь приволок.
– Обязательно, – киваю я, хотя понятия не имею, о каком ординарце идёт речь.
Вижу по выражению лица, что Обнорскому очень хочется о чём-то меня спросить, причём явно не из области медицины. Наконец, эскулап решается:
– Скажите, голубчик, а каково это – с демонами сражаться? Говорят, японцы поднаторели в этом искусстве, порой таких созданий призывают, что его и убить-то нельзя.
– Любого можно убить, – машинально говорю я и тут же смолкаю. Как бы чего лишнего не сболтнуть…
– Понимаю, – кивает собеседник. – Военная тайна?
– Именно, – подтверждаю я.
Закончив со мной, Обнорский переключается на бородатого соседа.
– Ну-с, как ваши дела?
Из разговора я узнаю, что сосед – капитан, командир артиллерийской батареи. Его тоже ранило в битве при Ляояне. Если и капитан псих, то почему именно артиллерист и рубка при Ляояне, а не какой-нибудь Наполеон после Ватерлоо или Бородино? Ну не могут люди трогаться кукухой на одной почве!
Так, на сон это не похоже. Бред сумасшедшего? Если и бред, то слишком детальный и продуманный до мельчайших деталей. В общем, вариант с психическим заболеванием отправляется в мусорную корзину. Будем исходить из того, что такова реальность, а в ней надо как-то обустроиться и жить. Дальше? Дальше будет видно, что к чему.
Обнорский, завершив обход, вышел из палаты.
Сосед-бородач облегчённо вздыхает и поворачивается ко мне:
– Ну что, очухался, Николя?
– Простите, это вы ко мне?
Артиллерист смеётся:
– А к кому ещё? Неужели не помнишь меня, Коля? Мы вместе кутили в Порт-Артуре в заведении мадемуазель Коко! Ты тогда увёл у меня из-под носа красивую кореяночку. Дело чуть до дуэли не дошло. Но потом мы помирились и даже выпили на брудершафт, – продолжает улыбаться капитан.
– Амнезия, – вздыхаю я. – Даже имени своего не помню.
Взгляд артиллериста становится серьёзным.
– Крепко ж тебя приложило, братец! Ну да ничего, наш Обнорский даже безнадёжных на ноги ставит, а уж ты наверняка скоро снова вернёшься в бой и будешь лупцевать япошек.
– Да вроде они и сами не прочь дать нам сдачи, – говорю я, вспоминая школьные уроки истории.
– Это да. Самураи тоже не лыком шиты, и шапками их не закидаешь. Ничего, русский солдат всё равно победит! – патетически провозглашает капитан.
Огорчать его не хочется. Если я действительно оказался в прошлом (правда, если вспомнить демонов, то в каком-то уж больно альтернативном прошлом), война с Японией окончится позорным миром. Хотя считается, что повоюй наши ещё немного, и экономика Страны восходящего солнца уже бы не выдержала и рассыпалась, а вместе с ней посыпался бы и фронт. Однако слов из песни не выкинешь.
– Слушай, – прошу я, – расскажи, пожалуйста, что ты обо мне знаешь… Может, так мне легче будет вспомнить, что и как.
– Эх, Николя, я бы с радостью тебе помог, но мы тогда оба с тобой так набрались, что вспоминать-то нечего… – огорчает сосед по палате.
Ну вот, а я-то надеялся, что, может, он меня просветит.
– Тогда расскажи хоть, как дела на фронте обстоят?
– Дела как сажа бела, – признаётся капитан. – Ломят нас япошки. Берут не умением, а числом! По своим же трупам лезут, и только вперёд. Ты бы знал, сколько их одна моя батарея накосила, а что толку?! Всё равно пришлось отступать… – Чувствуется, что я задел больное место. – Ничего! Военная фортуна переменчива. Будет и на нашей стороне виктория! – коротко бросает он. – Кстати, Николя, у тебя как, закурить найдётся?
– Не знаю, – пожимаю плечами я. – А тебе можно?
– Мне теперь всё можно, даже если нельзя! – туманно отвечает он.
– Сейчас посмотрю, – говорю я и, приподнявшись на локтях, начинаю рыться в тумбочке.
Первым же делом натыкаюсь на серебряный портсигар с вензелем в виде двуглавого орла на крышке. Открываю – он битком набит папиросами с неизвестными названиями. Прежде никогда не курил, да и сейчас при виде табачных изделий курить не тянет. Уже хорошо, но вдруг возникнет соблазн? Надо избавляться от этой заразы раз и навсегда.
Недрогнувшей рукой отдаю портсигар соседу:
– Дарю!
– Благодарю, Николя! – расплывается в улыбке он.
– Слушай, а как тебя зовут-то?
– Мишель.
– Миша, значит.
Продолжаю рыться в тумбочке. Что тут у нас? Пачка писем, бережно перехваченных тесёмкой. Надо будет почитать, в них может находиться полезная для меня информация. Документов, увы, нет. Они наверняка на хранении у главврача, как и моя медкарта. Тоже не мешало бы на неё взглянуть, но чуток позже. Кошелёк. Открываю – ну, не богатства пещеры Аладдина: несколько бумажных купюр и какая-то мелочь. Хрен знает, что на эту сумму можно купить. Может, полцарства, а может, на проезд в трамвае не хватит. Ещё какая-то бытовая ерунда, в моей ситуации бесполезная.
Покончив с поисками, ложусь на спину и закрываю глаза. Меня никто не беспокоит, и можно спокойно подремать. Сам не замечаю, как проваливаюсь в глубокий сон.
Вечером, после ужина, за разговором выведываю, где у нас кабинет главврача. Оказывается, в этом же здании. Сам госпиталь одноэтажный. Уже хорошо, не придётся корчить из себя альпиниста.
Часа в два ночи, по моим прикидкам, я приподнялся с кровати и на цыпочках подошёл к дверям, приоткрыл их, высунул голову и осмотрелся. Неподалёку находился медпост. Дежурная медсестричка спала, уронив голову на руки. Умаялась, видать, бедолага.
Тихо, чтобы не разбудить женщину, я подкрался к кабинету главврача. Та-дам! И сразу первое препятствие – дверь оказалась заперта. Жаль, я не вор-медвежатник, способный вскрыть любой замок ногтем мизинца. К счастью, преграда оказалась так себе, мне удалось отжать язычок замка и отпереть дверь. Видимо, меньше всего здесь опасались чьих-то нежданных визитов.
Так же тихо проскользнул в кабинет. Для подстраховки снова отжал замок и заперся. Теперь ни одна собака не догадается, что внутри кто-то есть. Что будет со мной, если тут застукают, думать не хотелось. В расход, конечно, не пустят, но проблем не оберёшься.
Занавески были отдёрнуты, в окошко глядела тусклая луна. Её света было недостаточно для моих поисков, и я включил настольную лампу. Вот и полка с медкартами пациентов. Найдя на обложке свою фамилию (то есть Николая Гордеева), взял медкарту, положил на стол и углубился в чтение. Больше всего меня интересовали титульный лист и информация о том, как я (ну, или тот, в чьём теле я вдруг оказался) угодил в госпиталь.
Удалось выяснить, что мне двадцать пять годков от роду, служу я во второй отдельной кавалерийской бригаде (не жандарм то есть) на должности командира взвода разведки драгунского полка. Был ранен в столкновении с японской конницей. Под Гордеевым (то есть мной) убили лошадь, при падении я потерял сознание от сильного удара и был спасён своим ординарцем, нижним чином Кузьмой Скоробутом, коему, со слов главврача, должен проставиться штофом горячительной жидкости. Не проблема, хоть два штофа!
Тут я услышал чьи-то мерные шаги – кто-то грузно шёл по коридору. Он остановился напротив кабинета главврача и, вставив ключ, начал поворачивать, чтобы открыть дверь.
