Дмитрий Чупахин
Книга о том, как я написал эту книгу
Пролог
Хочу написать книгу. Крупную серьезную книгу. Чтобы она вышла в твердой обложке, чтобы побила рекорды продаж. Хочу разбогатеть на этой книге, чтобы больше не пришлось писать книг. Да и вообще, работать. Хочу, чтобы еще до ее написания, права на экранизацию были выкуплены Стивеном Спилбергом. Я бы не отказался от Нобелевки. И от награды за вклад в развитие культуры. Пусть эта книга войдет в список ста лучших книг за всю историю разумной деятельности человека, начиная от деревянной дубины и заканчивая парикмахерскими для животных. Пусть мой внук спросит: «Дедушка, а что это за книга, которую ты все время таскаешь подмышкой?» А я отвечу, что благодаря ей он не оказался в интернате. Точнее, подумаю. И мне останется только надеяться, что я не сказал этого вслух, я ведь буду очень старым. Хочу умирать с воспоминаниями о том, как я писал эту книгу. Строчка за строчкой, глава за главой, шаверма за шавермой.
Есть проблема. Я не знаю, о чем будет книга. Ни малейшего представления. Странно писать книгу без сюжета. Напиши то, не знаю что. И тут меня осенило: я буду писать книгу о том, как пишу книгу. Вернее, как пытаюсь это делать. Дурацкое занятие, знаю. Это бортовой журнал человека, который впервые в жизни решил хоть что-то довести до конца. Хотя почему «хоть что-то», был же еще тот пазл со львятами.
Уже на этом этапе возникают претензии к идее. Например, для кого эта книга? Если я хочу, чтобы первый абзац воплотился в жизнь не только по части старческого слабоумия, то нужно заранее определиться с целевой аудиторией. Хм… а жена и родители считаются? Короче говоря, не знаю. Вообще ничего не знаю про эту книгу. Не могу гарантировать, что допишу ее, так чего ломать голову над такими нюансами.
Но. Я знаю, какой эта книга точно НЕ будет.
1) Это не художественное произведение. Все персонажи реальны, в том числе я сам. Действия этих персонажей происходили и происходят в реальности, если только это не постельная сцена в невесомости или сражение с разумными таксами, но думаю, это станет понятно по контексту. Здесь будут муки творчества никому не известного человека. Можно назвать это дневником.
2) Это книга не для тех, кто хочет научиться писать книги. Кто-то подумал, что это руководство для начинающих авторов? Я вас умоляю, я сам начинающий автор, чему я могу вас научить?
3) Это вам не комедия. Можно было подумать, что я собираюсь много шутить, но что смешного в том, чтобы писать в стол, страдать от недостатка мотивации и получать отказы от издательств?
Большего вам знать пока не требуется, точнее, я бы и рад рассказать что-то еще, но мне нечего вам сообщить.
Перечитал написанное. Пролог отвратительный, я бы такой книге не дал ни единого шанса. Хорошо, что никто, кроме меня, это не читает.
Глава первая. Боязнь чистого листа
Да, такая проблема существует. Подвержены ей, кажется, исключительно литераторы, потому что я, например, не слышал о поварах, которые боятся пустых кастрюль, или о татуировщиках, которые впадают в ступор при виде чистой кожи.
Боязнь листа – это когда не получается сдвинуть проект с мертвой точки. Когда ты понимаешь, что впереди столько работы, что за нее проще не браться. Или когда есть подозрения, что ты все испортишь.
Про боязнь чистого листа читаем у многих авторов, в том числе у классиков. Один из них, кстати, советовал: если не знаешь, о чем писать, сядь и напиши: «Я не знаю, о чем писать». Ну что ж, хорошо. Я не знаю, о чем писать. Даже не представляю, в этом и беда. У меня нет темы или плана.
А что у меня есть? Одно лишь название этой главы. Уже что-то. По крайней мере, оно помогло мне выжать из себя эти четыре абзаца.
В романе «Чума» действует начинающий писатель, который в своей работе все никак не может продвинуться дальше первой фразы. Он крутит ее и так и эдак, и что-то все время его не устраивает. Бедняга. Но я его понимаю. Сейчас я понимаю его еще лучше, чем в тот момент, когда читал «Чуму». Всему виной перфекционизм – гробовщик прекрасных начинаний, которые в какой-то момент показались не столь прекрасными их авторам. Хватит малости – нелепой фразы, реплики, опечатки, – чтобы проникнуться брезгливостью по отношению к тому, что еще недавно обожал.
Начать работу над книгой сложно вдвойне: хочется, чтобы все в ней было идеально. Но как такое может быть, если это твоя первая книга? И выход здесь только один – сделать как получится, тяп-ляп, сделать хоть что-то, написать плоско, постно, отвратительно, но написать. Надеяться на редактуру, не перечитывать, не обдумывать. Сейчас я занимаюсь тем же. Определенную услугу мне оказывает опыт работы с текстом. Я умею писать по заранее обозначенной теме, так принято в журналистике. О моих достижениях в этой области чуть позже.
Главное, что белый лист побежден, растерзан текстом в клочья, это первая, вероятно, самая важная победа.
Подумалось, как много шедевров пало жертвой этой губительной фобии. Как много гениев отказались воплотить в жизнь новую «Войну и мир» или «Преступление и наказание». С другой стороны, может быть, сквозь это сито не прорвались набившие оскомину сиквелы: “Война и мир 2”, “Преступление и наказание: возрождение Раскольникова”. Что ни делается – к лучшему. Надеюсь, это касается и моей книги.
Глава вторая. Автобиография
С этого, наверное, стоило начать, так поступают воспитанные люди: сначала представляются, а потом излагают свое дело. В любом случае, расскажу немного о себе. Вряд ли этот рассказ оправдает идею написать книгу, но было бы странно откладывать его. Любая самая хилая обложка содержит информацию, кто все это наваял. Биографические данные призваны поддержать интерес читателя к произведению. «Очередной шедевр от короля ужасов Стивена Кинга…» «Автор 17 монографий и 125 научных статей представляет…» Читателю намекают, что если у автора такие заслуги, то нелепо пройти мимо его нового труда. Увы, в моем случае это не так. И я в раздумьях, чем всех вас привлечь и развлечь.
Мне 33 года, я живу в скромном и неопрятном уральском городке, что печально оцепенел от массовых смертей. Здесь дотла горели ночные клубы и падали самолеты.
В школе я учился довольно неровно и к моменту поступления в университет не проявил выдающихся наклонностей. Я выбрал исторический факультет и, пожалуй, не прогадал, потому что история человечества – это один длиннющий триллер, сериал-эпопея о страдальцах, героях, подлецах, любовниках и бравых вояках. Здесь куда ни плюнь – готовый сюжет, куда ни глянь – смертельная интрига. В этом сериале есть к чему придраться – он затянут, и финал, как говорится, слишком предсказуем – но если вы хотите научиться сторителлингу, к черту курсы, просто возьмите учебник истории за седьмой класс и прочитайте его от и до.
Учеба в университете осложнялась тем, что я не мог сосредоточиться исключительно на интересующих меня сюжетах, а должен был разбираться во всем понемногу, а также знать на зубок все имена и даты. Как бы то ни было, эти пять лет стали для меня переломным моментом. Я писал статьи, в основном рецензии на фильмы, спектакли и выставки. Главным успехом на этом этапе была публикация нескольких текстов в местном выпуске «Российской газеты». После окончания университета я устроился работать продавцом мебели, но судьба была предрешена, и очень скоро я сбежал от журнальных столиков и кроватей king-size в офис делового издания, где строчил один текст за другим на тему автомобильного бизнеса, производства геморроидальных свечей (шутка) и торжественного открытия качели на детской площадке (не шутка). Иногда – все те же рецензии на книжки и фильмы. Я более или менее поднаторел в работе с непривычными темами, поэтому книга для меня – пустяк. Ха-ха.
Но журналистика оказалась не самым прибыльным делом, особенно, если учесть, что любой уважающий себя репортер просто обязан вести разгульную жизнь, питаться в пельменных и снабжать коллег женского пола куревом. Выходило разорительно, поэтому я пребывал в поисках лучшей доли, и однажды мне подвернулась должность в области пиара. Это было не так интересно, но я хотя бы перестал бедствовать и хвататься за любую халтуру. Параллельно я открыл второй профессиональный фронт: обучение детей игре в шахматы. Сначала я сотрудничал с детскими центрами, продленками и прочими школами для юных дарований под чудовищно жизнерадостными названиями в духе «Солнечный круг», «Кот Морковкин» и «Познавариум». А затем перешел на стезю частного преподавания. Здесь вы меня и застали. Да, я училка. Репетитор. Тьютор, как сейчас модно говорить. Моя работа мне нравится. Я получаю в пять раз больше, чем получал журналистом, трачу на это в два раза меньше времени и занимаюсь вполне себе благородным трудом – воспитанием подрастающего поколения. В общем, я, к счастью, избавлен от внутренних конфликтов касательно нелюбимой работы и в каком-то смысле преуспеваю.
Что касается творчества, то им я занимаюсь со школьных времен. Первые рассказы были мрачными и реалистичными: о расхитителях могил, самоубийцах, массовых казнях и так далее. Неловко даже вспоминать те вирши. Нечто более осмысленное и любопытное удалось написать во время учебы в университете. Моим главным ориентиром стали рассказы Куприна, старался писать в том же ключе: печально, задумчиво, о человеке и человечности. С этого момента я и веду отсчет своих литературных (по)бед.
Глава третья. Список литературы
Того себя, который только что закончил университет, я бы назвал подающим надежды. Их я подавал по большей части самому себе, и с этими амбициями мне предстояло расстаться еще нескоро. В этой главе я опишу то, что тянет на определение «успех». Надеюсь, хоть кого-то этот перечень убедит, что и эта книжка небезнадежна.
Сборник рассказов «Человек без определенного возраста»
Летом 2009-го года мне позвонила Ольга Славникова и сказала, что ей очень понравились мои рассказы, которые я прислал на конкурс независимой премии «Дебют». Я долго думал, что голос Славниковой и наш с ней разговор мне приснились, потому что совсем недавно я прочитал ее роман «2017» и, если честно, был под большим впечатлением от ее стиля. Настолько под впечатлением, что некоторые рассказы из сборника, который я послал на «Дебют» Славниковой, мягко говоря, попахивали.
«Человек неопределенного возраста», очевидно, по рекомендации моей новой поклонницы вошел в лонг-лист премии, и я был уверен, что это только начало, ведь за меня ручался не кто попало. Пару месяцев я дожидался оглашения короткого списка и в итоге пролетел мимо него прямиком в стратосферу. Это, должен сказать, был удар. В день оглашения результатов я удалил с жесткого диска все рассказы и долгое время вообще ничего не писал.
Про сборник «Человек неопределенного возраста» могу сказать, что это были странноватые вещицы, проникнутые духом фантастического реализма. В заглавном рассказе, например, действовал начинающий писатель Николай Голощупов, который силится придумать роман, но занимает его больше не сам процесс, а надежды и мечты о славе со всеми вытекающими: хвалебные отзывы, пресс-конференции, внимание женщин… Ничего не напоминает? Надо же, спустя десять лет я превратился в персонажа своих рассказов.
«Аутсайдер»
Рассказы мне, пожалуй, давались легче всего, и получались они… сносными. Некоторые я до сих пор перечитываю с удовольствием. Кое-что даже опубликовали. И даже не бесплатно. Но это были разовые успехи. Тем не менее, они подтолкнули меня к намерению написать что-нибудь крупное. Ну, я и написал. Футбольный детектив. Ничего себе смена курса, да? Это притом, что я не могу назвать себя ярым болельщиком или знатоком, но как-то так вышло, что я «заразился» одним сюжетом. (Мне кажется, что слово «заражение» удачно описывает состояние писателя, который поглощен свежей идеей. Она донимает его и не дает нормально жить. Соответственно, написание книги – это попытка излечить самого себя.)
Сюжет был в том, что некий спортивный траблшутер должен воспрепятствовать переходу талантливого легионера из клуба средней руки в стан столичного гранда. Далее, из аннотации: «Противодействовать ему предстоит не только амбициям и деньгам спортивных воротил, но и некой закулисной структуре, для которой данная сделка становится делом принципа». Короче, спойлер: закулисная структура – это гигантский конгломерат, который среди прочих непотребств занимается тем, что скупает с потрохами клубы, а затем использует их в целях набора очков, воспитания звезд и, конечно, хитрых финансовых многоходовок.
«Аутсайдер» мне до сих мил, я даже порывался сделать вторую часть, но что-то пошло не так. С тех пор он тихо поживает на полках магазинов электронных книг, там ему и место. Я писал его под псевдонимом Дмитрий Малков. Псевдоним происходит от улицы, где был дом моего детства.
Нестыковка: вначале сказано, что «Книга о том, как я писал эту книгу» – это попытка хоть что-то довести до конца, а тут выясняется, что я уже состоявшийся автор. Нет, ничего подобного. Публикации рассказов и нескольких книжек (большинство в электронном виде) не принесли мне желанной известности, не стали источником пассивного дохода, а скорее уж источником разочарований и стресса. Поэтому я не считаю эту работу законченной. Я написал кучу литературы, которая никому не пригодилась.
Логично, что от этой книжки мне нужна не только последняя точка, но и какое-никакое признание. Не многовато ли я хватил?
«Точка А»
А вот это уже самая настоящая книга, не электронная, а бумажная и выпущенная тиражом 2000 экземпляров. Единственное, это комикс. Ну да, комикс, а что такого? Вернее, графический роман, это уже ближе к литературному творчеству. Не слишком объемный. По отзывам читателей им хватило 15 минут, чтобы с ним справиться, но тем не менее.
Действие происходит в геометрическом мире, где Точка А ищет Точку В. И кто из вас скажет, что это не про любовь, пусть первый бросит в меня циркуль. Там много чего еще: многогранные личности и любовные треугольники, например. Мне и сейчас кажется, что «Точка А» – это тихий шедевр, вот только, кроме меня, этого же мнения придерживается разве что моя жена, которая занималась отрисовкой комикса по моему сценарию. Насколько мне известно, большинство экземпляров по-прежнему пылятся на складе издателя, так что это очередное фиаско. Удивлен ли я? Наверное, нет.
Глава четвертая. Неизданное
У меня куча незакрытых творческих гештальтов. Иногда кажется, что если бы я довел до ума хотя бы половину из них, то меня бы здесь не было. Печально и жалко, что всего времени моей жизни не хватит на воплощение этих идей. Часть из них – почти готовые повести и романы, другие остались на уровне задумки или же первых строчек, очень скоро заброшенных и позабытых.
«Астролог»
Короткая повесть о журналисте, который устраивается в небольшую газету писать астрологические прогнозы. Внезапно выясняется, что эти прогнозы имеют свойство сбываться, а сам журналист своим характером уж очень напоминает святошу. Он всех прощает, всех любит и в финале жертвует собой ради общего блага. Повесть разделена на три части, названные Евангелиями. В первой действует коллега журналиста, которая влюбляется в него, но этой чистой и большой любви мешает ее неустойчивый и греховный характер. Второе Евангелие – от постоянной читательницы тех самых астрологических прогнозов, которая внезапно понимает, что в них сбывается каждая строчка. Она пользуется открывшейся истиной в корыстных целях, сама заделывается в астрологи и консультирует страждущих за огромные деньги. Наконец, третья часть о лучшем друге главного героя, который в конце повести его предсказуемо предает. Астролог вынужден покинуть город и уехать в закат на пригородной электричке.
«Жалобная книга»
Представляет собой сборник записей, сделанных в жалобной книге некоего отеля. Отель расположен у черта на куличках. Видимо, в прямом смысле этого слова, потому что с течением времени становится понятным, что это не отель, а скорее небольшой филиал ада, возможно, тот, который изображен в «За закрытыми дверями» Сартра. Постояльцы непрестанно жалуются: недостаток вина, еды, теплых одеял и так далее. И дальше будет только хуже, и кто-то даже попытается покинуть отель, но у него, разумеется, ничего не выйдет.
«О(т)печатки»
Мечтаю написать роман из опечаток. Начинаться он будет примерно так:
– Это упийство, – трагично произнес майор.
– Почему вы так в этом уверены, тварищ следователь?
Он вздохнул и посмотрел на меня с таким видом, будто я приехал из глупинки.
– По нему явно вели огонь из мимомета, – терпеливо пояснил он и мотнул головой в сторону развалин: разбомбленный Музей ревностей, поваленное колесо оборзения и расколотый плевательный бассейн. Да, стреляли явно из мимомета.
– Кем он работал? – майор не позволил мне развить эту мысль.
Я торопливо углубился в свои записи.
– Я поговорил с его урководителем… Обычный товароед… В коллективе полное взаимопоминание… Странноватый, конечно… Случались перепои в работе… Космополип… Некоторые его считали винопланетянином.
– Понятно, – почесал в затылке майор. – Горец от ума, в общем.
– Так точно.
Майор покачал головой, и я понял, почему он так переживает. В пошлом году весь состав Министерства утренних дел был кремирован за перевыполнение плана по раскрытым упийствам, а майор получил личную благодраность от министра. Нежданный «глухарь» (а по выражению лица майора, это так) в начале года – это неприятно.
– Миша, – рявкнул майор в могильный телефон, – мне долго твоих спецов ждать? Ты в подлиции работаешь или на гавпочтамте? Вот такие у нас тут трудовые блудни, – добавил он, дав отбой.
Некоторое время майор стоял, уставившись на киоск по обману валюты. На его стене ветер трепал объявление, предлагавшее услуги непоющих грузчиков.
– А вообще, – продолжил майор, – труп не играет в хоккей. Этот мимометчик далеко не уйдет.
«Великий и могучий»
По-моему, самая страшная из всех возможных антиутопий – это та, в которой к власти в России приходят грамма-наци. Великий и могучий становится истиной в последней инстанции и мерилом патриотизма. Если ты не в состоянии изъясняться на нем как Ломоносов или Пушкин, а также если путаешь слитное и раздельное написание «не», то ты враг народа и пятая колонна. Пропустил удвоенную «н» в слове «удвоенная» – пятьсот часов исправительных работ. Смешал «одевать» и «надевать» – три года строгача. Опечатался в фамилии президента – расстрел через повешение.
Все импортные товары подлежат обязательной русификации, равно как и заимствованные иностранные слова. «Гимнастика» обращается в «ловкосилие», «синоним» – в «тождеслово», «эгоист» – в «себятника».
Игнорирование (пренебрежение!) новой языковой конституции (устройства!) приравнивается к криминальному (преступному!) деянию, карается заключением в тюрьму (узилище!) и публичной (всенародной!) казнью.
Импортозамещение в первую очередь касается смыслов. За перевод и публикацию иностранной литературы сажают в застенки Комитета Языковой Безопасности. Злые невыспавшиеся чекисты избивают арестантов словарем Даля.
Вместо английского, французского и немецкого в школах учат псковский и ростово-суздальский диалекты древнерусского языка.
Президент Мечислав Голицын и его правая рука Нестор Шереметьев, когда-то бывшие обычными учителями русского языка, попали во власть через экстремистские ячейки радикальных русофилов. Попасть в ячейку можно было только через обряд посвящения – убить одного из знакомых, который вечно говорит «звОнит». Согласно преданию, жертвой Голицына стала ничего не подозревающая биологичка. Он нанес ей двадцать ножевых ранений. Указкой. Лазерной.
В кипящем омуте московской ночи Голицын и Шереметьев перечитывают донесения Комитета Языковой Безопасности о группе неизвестных, которые оставляют на стенах правительственных зданий свои чудовищные автографы. Не просто варварские письмена, а настоящие протестные лозунги, да еще с этой надменной вызывающей опечаткой (без сомнения, намеренной), от которой у любого образованного человека кровь стынет в жилах, и перехватывает дыхание: «Вам до нас не добратся!»
«Фрилансер»
Мое мнение, что любая творческая личность состоит в определенных отношениях с космосом. Эти отношения можно назвать отношениями наемного характера. «Сверху» поступает заказ об исполнении некоего творческого замысла, а художник/писатель/музыкант этот замысел претворяет в жизнь. Ведь, по сути, неизвестно, откуда берутся идеи. Да, можно все свалить на ассоциативную кору головного мозга, но лично для меня симпатичнее выглядит мысль о том, что «идеи витают в воздухе». Так вот. Моя задумка в том, чтобы сделать книгу, полностью написанную фрилансерами. Я же возьму на себя роль верховного творческого божества. Я до конца не определился, будет ли это связное повествование или сборник рассказов, но в любом случае сквозной темой должен быть «найм» творческого человека, осуществляемый кем-то сверху.
