Русская литература: страсть и власть – Дмитрий Быков

Делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпроментирован… А вот если не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.Прослушивание литературоведческих лекций Дмитрия Быкова недурной способ восстановить душевное равновесие. Когда удельный вес напыщенной глупости в окружающем пространстве стремится к критической отметке, их можно принимать как антидот, не теряющий эффективности при повторном прослушивании. Не в том смысле, что всякий раз, «как мысли черные придут» гоняю по кругу ограниченный набор быковских лекций, а в том, что значительную часть текстов в составе этого сборника уже читала/слушала прежде.В основе «Страсти и власти» принцип «Поэта и гражданина». Объясню, как я это понимаю: по метаистории Даниила Андреева, русская религиозность сращена с эргрегором российской государственности, и не может осуществлять роль духовного руководства нации, как в абсолютном большинстве западных культур. Эта роль поневоле делегирутся литераторам, названным Вестниками, естественно находящимся в конфронтации с властью."Житие протопопа Аввакума" – памятник древнерусской литературы, иллюстрирующий время раскола, удивительно интересен сегодня, я имела случай убедиться в этом. Страшно, невыносимо грустно, местами трогательно и исполнено высокой поэтики.Ломоносов с «Вечерним размышлением о Божием величестве» рассказ о Михайло Васильевиче, который не только делал физические опыты и изготовлял стекло, не только стоял у истоков Российской Академии наук, но на практике сделал реформу стихосложения Тредьяковского действенным инструментом осмысления реальности, «открылась бездна, звезд полна» оттуда мы и теперь с удовольствием цитируем.Иван Андреевич Крылов, чья протестная муза наиболее полно выразилась не в известных всем баснях и знакомых куда меньшему числу читателей пьесах, но в журнале «Почта духов», за который ву относительно вегетарианские времена был примерно наказан.Дивный цикл пушкинских лекций. О «Евгении Онегине», из которой узнаем, что прототипом героя был не автор, но Раевский, а Пушкин там Татьяна – самый цельный, честный, порядочный образ романа. «Медный всадник» как метафора отношений маленького человека и власти. «Пиковая дама» – мистический триллер, сюжетная коллизия которого ляжет в основу самого знаменитого русского детектива – молодой человек убивает старуху. «Капитанская дочка» и неожиданная для меня мысль о тяготениеи пушкина к комиксовости, к раскрытию содержания посредством картин, о которых рассказывается в зачине: в «Станционном смотрителе» по стенам развешан цикл лубков на сюжет «Блудного сына», здесь не связанная тематически тройка, завершают которую «Похороны кота» – символическая отсылка к казни Пугачова. И ты думаешь, блин, а ведь и в самом деле, Пушкин много рисовал на полях своих= рукописях и не оборвись его жизнь так трагически рано, возможно культура графического романа была бы в нашей литературе столь же естественной, как в американской.Лермонтов, сыгравший роль Павла при христологическойпушкинской фигуре, внес в ее цельность мучительную раздвоенность и придал дополнительной глубины. Гоголевский «Вий», в котором ДЛ видит черты эротической прозы (по правде, мне кажется изрядно притянутым за уши). Ярчайшая фигура Некрасова, в котором автор видит универсального гения.Даже несколько слов, сказанные о каждом из героев, рискуют превратить этот отзыв в нечитаемого объема лонгрид, а рассказать хочется обо всех. Не всегда однако наши желания совпадают с нашими возможностями. потому совершенно галопом по европам: «Братья Карамазовы» мистический роман, «Анна Каренина» – политический, апология Обломова, Островский русский Шекспир. Безнадеждный Чехов как лучший антидепрессант, роль Короленко в Деле Бейлиса, о которой большинство, ручаюсь, не знало. Ходасевич прототип Клима Самгина. Необычайный профессионализм Куприна и бунинская сентиментальность, которая у любого другого воспринималась бы пошлостью – не у него. Прекрасная Тэффи – воплощение английскости в русской прозе и почему «Петербург» Андрея Белого нужно читать, несмотря на отсутствие атлантов в том районе города. куда он их поместил.

Проблема с современными отечественными публичными интеллектуалами следующая: их поклонники, как правило, ведут себя как члены секты, поклоняющейся некоему воплотившемуся в человеке божеству; противники – наоборот, со слюной у рта доказывают на каждом углу, что фигуры эти дутые, пустые и вообще сволочи. Поэтому достаточно опасно писать нейтральную рецензию по поводу труда одного из виднейших лиц, находящихся в медиа-пространстве: к людям, не примыкающим ни к одному из противоборствующих лагерей, отношение обычно самое зверское. Однако я попробую.Скажу сразу опасную вещь: творчество Дмитрия Львовича-писателя меня не трогает от слова совсем. Высказывания Дмитрия Львовича по поводу политических, социальных и прочих явлений, с искусством не связанных, меня не интересуют, как не интересуют и эти самые явления. Соприкасаюсь я исключительно с одной ипостасью Дмитрия Львовича – с Дмитрием Львовичем-популяризатором литературы. Опять же, его деятельность на этом поприще чистым литературоведением назвать нельзя хотя бы потому, что чистое академическое литературоведение ни одного здорового человека не заинтересует. Только действительно помешанным людям (вроде меня) могут быть интересны многостраничные сравнения различных переводов «Ворона» По или подробное исследование агиографической литературы. Академическое литературоведение – для людей с ужасной профдеформацией, не дающей смотреть на литературу незамутненным взглядом. Лекции Быкова – это разговор о литературе для здоровых людей.Главная проблема этих лекций в том, что автор их страдает тем же недугом, который он диагностирует у Гоголя – уверенностью в своей практически мессианской роли. И эта его уверенность приводит к тому, что вполне адекватные и информативные анализы классических текстов соседствуют с размышлениями о христологической роли Пушкина в судьбе России и совсем уже надуманной и неадекватной теории перерождений, по которой Окуджава является инкарнацией Есенина, а сам Дмитрий Львович – инкарнацией другого Дмитрия, только уже Сергеевича: Д.С. Мережковского. При всем уважении, Мережковский все-таки был и более универсален, и более прозорлив. Помнится, у Дмитрия Львовича была лекция, посвященная наступлению 2017 года, в которой утверждалась в очередной раз цикличность истории и сказано было, что что-то важное грядет. Не грянуло.При этом отрицать чрезвычайно благотворный характер именно литературных лекций Быкова невозможно: основная их задача – все-таки заинтересовать, поэтому нет смысла требовать от них академической точности. Сам факт того, что рядовой читатель обратит внимание на такие редко прочитываемые вещи, как Житие Аввакума, поэзию Ломоносова, пушкинскую «Пиковую даму» (да, читают редко, хотя это действительно жемчужина русской прозы), «Петербург» Белого – сам факт того, что к этим текстам пробуждается интерес, заслуживает уважения к деятельности Быкова. Более того, постоянные его попытки – не всегда удачные и иногда совсем неубедительные – встроить творчество того или иного автора в общий контекст русской культуры и истории тоже являются делом действительно важным. Так что все эти литературные лекции, тиражирующиеся в различных форматах, по итогу оказываются вещью, заслуживающей внимания и уж точно не совсем вредной.Проблема еще в том, что, послушав/почитав Быкова какое-то время, обнаруживаешь огромное количество общих мест. Даже в этом отдельно взятом сборнике есть мысли, повторяемые в разных местах по два, а то и по три раза. Это ясно: лекции создавались по разным поводам и в разное время, но все-таки перед их объединением было бы нелишне провести некоторую редакторскую работу. С другой стороны, для человека, особенно с творчеством Быкова на поле комментирования литературных текстов не знакомого и в литературный процесс в принципе слабо погруженного, «Страсть и власть» может стать неплохим подспорьем для самостоятельного погружения в мир русской литературы, который гораздо более обширен, гораздо более интересен и совсем не так однозначен, каким нам представляет его любой, даже самый вдохновленный комментарий.К слову об общих местах: одна из любимых Быковым историй – история полемики Мережковского и Розанова о двух памятниках, переросшая в полемику о предназначении и путях российской государственности. Как-то в рамках проекта «100 лет – 100 книг» Дмитрий Львович впроброс сказал о серебряном веке, что в нем, по сравнению с веком золотым, «труба пониже и дым пожиже». Ясное дело, что, так как живем мы все-таки в гесиодовой моделе пяти веков, утверждение это не лишено смысла. Но если серебряный век подарил нам полемику Мережковского и Розанова, то в наш век железный (уж точно не медный) публичные инфлюенсеры (далеко не всегда интеллектуалы) спорят в социальных сетях о вещах несколько более приземленных. И, вспоминая сравнение Быковым своей собственной персоны с фигурой Мережковского, можно сказать, что, наверное, Быков – в какой-то степени наш теперешний Мережковский. Тот, которого мы теперешние заслуживаем.

Все мы эмигранты. Только так получилось, что не мы уехали из страны, а страна из-под нас уехала вследствие разных довольно сложных перипетий.В первых строках своего отзыва хочу поблагодарить издателей за выпуск этой книги. Смотреть лекции на видео, слушать в аудио мне жалко времени, а печатный вариант прочла с огромным удовольствием. Хотя лекции все-таки, конечно, рассчитаны на профессионалов, а не на подобных мне обывателей: предполагается углубленное знание текстов, дается множество ссылок на труды других критиков и литературоведов. И все-таки очень интересно наблюдать, как, рассуждая о литературе 18-19 веков, Быков постоянно говорит о феномене русскости и России сегодняшней, вскрывает вечные ее проблемы и нарывы.

Делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпроментирован. Если ты работаешь на стороне правительства, значит, ты продался, наймит. Если работаешь против правительства, значит, продался другим, опять же наймит… А вот если не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.

Может быть, Россия для того и существует, чтобы гасить чужие смыслы, чтобы попытаться загубить коммунизм, который иначе погубит мир, чтобы не пропустить фашизм, в том числе и свой собственный. Это то огромное пространство, в котором все утонет и ничто никуда не пройдет. И это тоже функция, это тоже миссия. Потому что жизнь, в которой нет смысла, может быть невыносима внутри, но прекрасна со стороныКроме монологов о России, Быков наконец-то объяснил мне мою иррациональную до этого любовь к Пушкинской прозе, многими презираемой, как будто простоватой, но непереводимой на другие языки без потери смысла, и отвращение к Онегину как человеческому типу еще со школьных лет, различие между новеллой и рассказом, значение таких понятий, как «хронотоп» и «метасюжет». После этих лекций захотелось перечитать не только большую часть школьной программы по литературе, но и «Одиссею» с «Илиадой» – культурообразующие мифы о войне и мире.

Ну вот, скажите, почему мне самой никогда не приходило в голову, что «Война и мир» – это наша отечественная «Илиада», а «Мертвые души» – чистейшая «Одиссея» (Манилов – сирена, Собакевич – циклоп Полифем, Коробочка со своими свинками – Цирцея, Ноздрев – Эол, а сам список Чичикова – царство мертвых), братья Карамазовы олицетворяют собой 4 типа страстей человеческих, а Андрий из «Тараса Бульбы» – Христа?

Правда, любимое слово свое – амбивалентный – Быков использует к месту и не совсем (под конец оно у меня уже обязательно улыбку вызывало при встрече и, пожалуй, еще долго будет ассоциироваться с этим автором). А еще грешит инсинуациями, придумывает за писателей их мотивы и смыслы (Гоголь хочет утереть нос Жуковскому, Пушкин с помощью литературы выясняет отношения с Раевским, Горький – с Ходасевичем и т.д.). Хотя разве не этим как раз и должны заниматься литературоведы? ;)

Многие говорят о том, что Лермонтов – писатель для подростков. Но тот, кто не читал Лермонтова подростком, тот в тридцать глубоко обделенный человек. Может быть, потому что не перенес этой кори, не перенес этой прививки.